Последний звонок. Том 1

Глава 25

— А раздевалка совсем не изменилась, — сказала Жанна, подойдя к окрашенному в голубоватый цвет металлическому ограждению. — А расписание наверху — такое же? С этими разноцветными карточками?

Брик, как и Жанна, с любопытством крутил головой. Возможно, у него даже сохранились приятные воспоминания об этом месте.

— И даже доска в кабинете математики та же, — улыбнулся я Жанне.

Доска эта была уникальная, из нескольких кусков чего-то вроде сверхплотной резины. Говорили, что это нарезанная транспортерная лента, но точно не знал никто. Куски перемещались в пазах и располагались в три слоя, что позволяло математичке в самый неожиданный момент, за пять минут до звонка, легким движением руки явить пред ученические очи еще штук пять каверзных примеров, заранее заготовленных и запрятанных.

— Обалдеть… — протянула Жанна. — Вот бы сюда ночью забраться.

Я подумал секунды две, прежде чем ответить:

— В принципе-то можно устроить…

Коридор заполонили ученики и их родители. Мне пришлось переключиться в режим массовых приветствий — один из побочных эффектов работы учителя. А тут еще зазвонил телефон.

Я умудрился улизнуть в проход между «взрослой» раздевалкой и раздевалкой начальных классов. Тут было относительно тихо, и я, прежде чем ответить на вызов, посмотрел на экран телефона. Незнакомый номер. Городской, местный.

— Да?

— Дмитрий Владимирович?

Две секунды на то, чтобы узнать этот голос.

— Да, Анатолий Феликсович. Здравствуйте.

Тихонов говорил быстро и суетливо:

— Прежде чем я перейду к сути, позвольте вас предостеречь. Все то, что вчера происходило у меня в кабинете, разумеется, можно списать на гипноз, какие-то спецэффекты… Но, допустим, я поверил в ту версию, что вы изложили в романе. Это не меняет одного. Я уже не первый годы работаю и не просто так место украшаю. Я разбираюсь в психологии. Я разбираюсь в психологии душевнобольных людей, а это куда сложнее…

За спиной у меня нарастал гомон. Кошмар, сколько гвалта от двух девятых классов и одного одиннадцатого! Или тут еще десятый? Дурдом…

— Так вот, — продолжал тянуть Тихонов, — прежде чем я…

— Анатолий Феликсович, может, вы перейдете к сути? — перебил я. — У меня сейчас Последний звонок начнется, а я еще даже речь не прочи… Ах, черт, я ее, кажется, вообще дома оставил.

Ну конечно, после стольких переживаний вчера вечером я и думать забыл о сценарии. Случись со мной такой конфуз, когда я был школьником, я бы, наверное, умер от разрыва сердца. Сейчас же только подавил чудовищным усилием желание выругаться.

— Если скажу сразу, вы сразу же обратитесь к нему, и все, что я скажу потом, пролетит мимо, — гундел Тихонов. — Так вот. Ваш… друг. Как бы он ни бравировал, каким бы сильным себя ни выставлял, он боится. И речь не просто об опасениях. Он в натуральном ужасе от чего-то, что имеет лишь опосредованное отношение ко всему тому, о чем он говорил. Он блестяще маскирует этот страх под заботу о девочке, но причина — не она. Она — средство. И этого средства он боится едва ли не больше, чем причины.

«Он перепуган до смерти, хотя и скрывает, — вспомнил я вчерашнее явление Бориса. — Что вы здесь ищете? Чего вы хотите?»

— И что это значит? — спросил я.

— Приведу аналогию — первое, что в голову приходит. Вы же слышали историю о враче, который сам себе вырезал аппендикс? Так вот, представьте себе его состояние, когда он вначале поставил себе диагноз, а потом посмотрел на скальпель. Что-то подобное сейчас испытывает ваш друг. С чем это связано, я знать не хочу. Я просто предостерегаю вас. Он лжет и скрывает что-то, что может навредить не только ему, но и вам, и… Бог знает, кому еще. Я бы рекомендовал вообще перестать с ним общаться, но вы этого не сделаете. Поэтому — будьте осторожны и внимательны.

— Ясно, — сказал я, глядя в стену перед собой. — Еще что-то?

— Ну да, теперь к сути. Только что у меня в кабинете побывала одна колоритная дама, которая представилась директором школы, в которой вы работаете.

— Так, — напрягся я. — И?

— Судя по голосу, вы понимаете, с чем я…

— Да, я понимаю, с чем вы столкнулись, и мне очень жаль, что вам довелось это пережить. Но я рад, что вы это пережили. Дальше?

— Она искала домашний адрес Бориса Брика. И, как вы понимаете, я ей его дал. Знать не знаю, что она собирается делать, но… Я сказал ей — просто на всякий случай и как бы между прочим! — что у Екатерины нет детей, ни от Бориса, ни от кого другого. Однако, тем не менее…

— Когда это было? — перебил я.

— Пять минут назад буквально. Она перемещается пешком. Может, на автобусах. В принципе, логично, если на автобусах, но я уже затрудняюсь применять логику.

— Анатолий Феликсович, спасибо. Я все понял. До связи.

Сбросив вызов, я резко повернулся и чуть не столкнулся с Жанной. За ее спиной маячил унылый Брик.

— Кто это был? — Жанна всегда чувствовала мое беспокойство, иногда даже раньше меня самого.

— Тихонов, — сказал я, глядя на Брика. — Психиатр…

Первым же порывом было ему рассказать, но Тихонов все сделал верно. Я представил ледяной взгляд Брика: «И что? Ничего она ей не сделает». Что ж, если он ведет какую-то игру, то лучший способ узнать правила — нарушить их.

— Можешь утащить его в зал? Пожалуйста.

Сначала Жанна кивнула. Потом спросила:

— Что-то случилось?

— Да тут… Полно всего случается каждую минуту. Расскажу позже, наедине. Хорошо?

Она кивнула еще раз и отошла к Брику. Сказала ему что-то. Я бросал на них взгляды исподлобья, делая вид, что чем-то сильно поглощен в своем телефоне. Брик посмотрел на меня, пожал плечами. Жанна, взяв его под руку, повлекла в направлении столовой. Эта сцена воскресила у меня нехорошие воспоминания, связанные с вечером после Осеннего бала.

— Эй, ты! — крикнул я вслед, не успев даже обдумать слов. Брик обернулся. — Провернешь свой финт еще раз — убью.

Недоумение на лице Брика сменилось обидой. Жанна тоже глядела на меня с осуждением.

— Извините, — сказал я. — Детская психотравма. Иногда побаливает.

Как только они скрылись, я вышел на школьное крыльцо. Позвонил Кате. Она ответила после восьмого гудка, когда я уже представлял залитую кровью комнату и ее саму посередине. Почему-то в свадебном платье, ставшем ярко-алым.

— Дима? Привет. — Голос, как и всегда в последнее время, будто немного усталый.

— Катя, слушай внимательно. У тебя есть знакомые, у кого ты можешь пожить день-другой?

Тишина. Я уже предвкушал кучу вопросов, но в ответ прозвучало лишь:

— Могу пожить у родителей. А зачем?

— Родители не подходят, их она легко вычислит. Друзья?

— Нет… Не осталось у меня таких друзей.

— Так. Ясно. Скоро у тебя появится друг. Жди.

— Погоди, что…

Я сбросил вызов и набрал другой номер.

— Ты вообще в край охерел, милый? — спросила Элеонора, когда я закончил излагать ситуацию.

— Кто, если не ты?

— Чисто для справки: у меня дочь. А ты хочешь, чтобы я приволокла домой кого-то, за кем охотятся эти страшные штуки?

— На тебя эти «штуки» вообще никак не выйдут. Она ищет вслепую, у нее всех ориентиров — Брик и подростки возраста Юли. Эля, не вредничай! Тебе там буквально через дорогу.

— Я на работе вообще-то.

— Ну, значит, даже через дорогу не надо. Туда и обратно. Пусть до вечера с тобой на работе посидит, ты все равно там ни хрена не делаешь.

Из трубки послышался тяжкий вздох Элеоноры:

— Уболтал. Операция по спасению мира начинается. С тебя пряник.

— Какой пряник? — переспросил я. Переспросил больше машинально, потому что мое внимание уже привлекли двое полицейских, целенаправленно идущих ко мне.

— Ну, не знаю. Вкусный какой-нибудь. Ладно, давай, полетела.

Я опустил телефон.

— Семенов Дмитрий Владимирович? — поинтересовался тот полицейский, что постарше, с усами. — Капитан Фрумкин, уголовный розыск. Старший лейтенант Степнов, — кивнул он в сторону коллеги. — Скажите, когда вы в последний раз видели Инну Валерьевну Щербакову?

Врать я особо не умел. Поэтому предпочел уклониться от прямого ответа:

— Ну, вчера утром она мне звонила. Сказала, что у нее умер муж, и попросила подменить на Последнем звонке. А что такое?

Полицейские переглянулись. Степнов качнул головой:

— Трёхнулась, однозначно. Хотя и сразу было ясно.

За всю жизнь меня дважды задерживали полицейские, и я знал, что при этом они не болтают. Значит, просто разговор. Я решился задать вопрос:

— А что такое? Она пропала?

— Пропала! — фыркнул Степнов. — Да она…

— Пропала, — оборвал его Фрумкин. — Если вам что-то будет известно о ее местонахождении — сообщите.

Глядя на протянутую мне бумажку с номером телефона, я думал. Представлял себе различные сценарии, которые могут запуститься после того как я скажу, куда сейчас направляется Инна Валерьевна. Откуда я об этом знаю? Что я скрываю? Какое отношение Катя имеет к нашей директрисе? А Брик? Вряд ли я смогу все объяснить. Но моя безопасность — полбеды. Что будет, когда полиция попытается задержать Инну Валерьевну?

— И не подумаю, — сказал я.

Фрумкин моргнул. Он остался с протянутой рукой, а это едва ли не худшее, что может быть, когда пытаешься казаться хозяином положения.

— Вы отказываетесь помочь следствию? — Он постарался добавить в голос угрозы, но вышло как-то слабо.

— Я просто знаю, что никто не начинает искать взрослого человека в первый день после пропажи. Если хотите чтобы я помогал — объясните, что происходит. Откуда мне знать, что вы не пытаетесь обделать какие-то личные дела, прикрываясь погонами? Я даже удостоверений ваших не видел.

Фрумкин, не отрывая от меня взгляда, вынул из кармана удостоверение. Вчитываться я не стал. Заметил похожую фотографию и фамилию на «Ф». Уверенность жеста все сказала.

— Щербакова Инна Валерьевна, — сказал Фрумкин, — подозревается в убийстве своего мужа.

— Глотку кухонным ножом перерезала, — услужливо вставил Степнов, который почему-то пытался проявить по отношению ко мне солидарность. — А нынче утром уже мертвого вытащила из квартиры, положила в подъезде.

— Саня! — рыкнул на него Фрумкин.

Степнов пожал плечами:

— Да че? Это ж Бор, все равно к обеду об этом даже кошки мяукать начнут.

Я двумя пальцами взял бумажку, которую по-прежнему держал Фрумкин. Посмотрел на цифры номера сотового телефона.

— То есть, вытащила в подъезд? — переспросил я. — Чтобы все видели?

— Говорю же — трёхнулась баба, — подтвердил Степнов. — Щас ориентировки будут — долго не пробегает.

— Я позвоню, если что.

Фрумкин сухо поблагодарил меня за сознательность и попрощался. Хороший полицейский и злой полицейский удалились.

— В подъезд, — повторил я, пряча в карман бумажку с номером. — Сегодня утром.

Я не видел ни одной причины для такого поступка. Зачем Разрушителю подставляться? И уж тем более ни к чему такое делать самой Инне Валерьевне, разве что она действительно накрепко помешалась.

— Он перепуган до смерти, — повторил я, вернувшись в школу и шагая к дверям актового зала. — Что же тебя так пугает, Принц? Чем можно напугать часть основополагающей силы Вселенной?