Последний звонок. Том 1

Глава 47 Маленький Принц

Я подошел к оградке, окружающей часовню, и посмотрел вниз, на раскинувшийся в низине город. Красноярск с наступлением темноты осветился тысячью огней. Должно быть, это красиво. Скорее всего, здесь вечерами проходят любовные свидания. Молодой человек приводит сюда девушку, показывает ей город и будто говорит: «Смотри, как красиво!» Как будто он дарит ей город. Или хотя бы эту гору, с часовней. Бред.

Сегодня тут пусто. Ветер сильный и пронизывающий, у меня начали болеть лимфоузлы под челюстью. Слабое здоровье, беда. В ожидании Элеоноры я пытался экспериментировать, и с третьей попытки удалось приложить верное усилие: потоки ветра начали меня обтекать. Я оказался словно в кабине лифта с прозрачными стенами. Отлично. Правда, если хоть на миг утратить концентрацию, стены рухнут. Но я умею концентрироваться, особенно если меня не отвлекают.

«Зачем мы здесь?»

Ну вот, легок на помине. Я достал сигарету, посмотрел на нее, рассчитывая последствия. Процесс курения его успокоит, и, может, полчаса он помолчит. А может, и нет. Постепенно он учится. Что дальше? Героин?..

Я поджег сигарету. Будь тут кто-то кроме меня — удивился бы, что на таком ветру можно прикурить. С каждой затяжкой становилось немного легче.

«Чего ты ищешь, Принц?» — Голос Бориса зазвучал спокойнее, но не исчез.

Чего я ищу… Где-то там, внизу, среди этих огней, бредет Юля. Покинутая, одинокая, готовящаяся к смерти. При виде этой мысленной картины мне стало нехорошо — желудок сжался, в сердце закололо. Но ему нельзя знать.

«Почему с вами Маша? — Вновь истерика в голосе. — Что ее связывает с тобой? С Димой?»

— Они с Димой, встретившись, почувствовали возвращение прежних чувств, — объяснил я. — Вот и вся связь. Исключительно половая, как видишь.

Он не в восторге, но немного успокоился. Чувствовал подвох, но конкретно возразить не смог. А потому ушел.

— Чего ты там про половые связи бормочешь?

Я вздрогнул. Разговор с Борисом, поддержка убежища от ветра — и все, перестал контролировать окружающее. А за это время Элеонора умудрилась подобраться близко. Я повернулся и увидел ее, в облаке разметанных ветром огненно-рыжих волос. В одной майке, она обхватила себя за плечи, морщится.

— Тороплю события, извини. Заходи.

— Куда заходить?

— Сюда, ко мне.

Смотрит, как на психопата, который убил собственную мать и теперь ведет себя неадекватно. Однако, оглянувшись, подчиняется. Делает шаг и оказывается в убежище.

— Ни хрена себе! Это ты сделал?

Чувствую себя скульптором, демонстрирующим шедевр. Приятное чувство.

— Одно из двух: либо я, либо бог, что таится в часовне за нашими спинами. На кого ставишь?

— Я в игры не играю. — Элеонора покосилась на меня. — Ты обещал…

— Да-да, помню, конечно. Как ты хочешь, чтобы я это обставил? Взял твою голову двумя руками и что-то прошептал? Или разжечь костер, нарисовать пентаграмму…

— А просто сделать нельзя?

— Можно. Важно чтобы ты поверила мне, потому что процесс этот абсолютно не зрелищен. Жанна вот даже не знала, что я ее защитил.

— «Защитил»? — Копна рыжих волос взметнулась. — Ты вообще — как? С головой дружишь, умник? Да Жаннку убить могли! Я ее убить могла из-за твоих косяков!

— Это погрешность, — настаивал я. — И никто бы не убил, ни ее, ни тебя. Это Исследователи, они так не работают.

— А муж директрисы — что? Не в счет?

Надеюсь, Элеонора не заметила, как дрогнули мои пальцы, сжимающие сигарету. Да что со мной? Она ведь права. Я допустил серьезный просчет и продолжаю допускать. Почему-то представил реакцию Димы, когда он узнает. Почему-то мне так важна его реакция…

— Прости. Ты этого хотела? Чтобы я извинился? Я искренне прошу прощения. Мне жаль, что вы с Жанной подверглись опасности.

Возмущения меньше не становится. Рыжее божество пылает яростью. Потому что извиняются не так. Когда извиняются, стыдливо смотрят под ноги, бормочут оправдания. А не глядят прямо в глаза, говоря ровным голосом.

— Давай, заканчивай, и поехали к Димке. Он тебя убьет на фиг, как узнает. Ну-ка погоди, это что? — Элеонора подошла волнующе близко и, щурясь, присмотрелась к правому глазу. Должно быть, там расцвел синяк. — Это он тебя, что ли? Правильно! Молодец мальчишка, авансом работает!

Мне по-детски захотелось зареветь и убежать. Почему их радуют мои невзгоды?! Борис, Элеонора, Дима… В прошлый раз я был эгоистом, и ко мне относились лучше. Сейчас я изо всех сил стараюсь всем помочь, и надо мной хохочут, стоит оступиться.

В прошлый раз я почти не испытывал чувств, только наиболее сильные гормональные всплески. В этот я слишком сросся с телом носителя. И мне тяжело, очень тяжело, и никто не хочет облегчить эту ношу.

Мое желание вырвалось наружу прежде чем я успел сообразить, что творится. Элеонора прильнула ко мне и поцеловала. А секунду спустя отпрянула, толкнув в грудь. На мгновение я оказался за гранью «убежища», ветер, ставший ледяным, пронизал насквозь. Я поспешил обратно.

— Это что такое было?! — Она попыталась изобразить злость, но такую бездну страха не спрятать.

— Непосредственно в тот момент тебе это нравилось. Не отрицай. Поэтому ты сейчас так краснеешь.

Она размахнулась, чтобы ударить меня по лицу. На середине амплитуды движение замедлилось, превратилось в объятие. Мы вновь поцеловались, а через пару секунд я «отпустил» ее сознание. И опять Элеонора отпрыгнула от меня, тяжело дыша.

— Ты совсем поехавший, да?!

— Близок к тому. Твое присутствие сводит меня с ума. Почему-то от одного твоего вида и запаха у меня все гормоны приходят в бешенство.

Я говорил правду, что не мешало мне забавляться игрой. Но часть меня все же обеспокоилась. Неужели я действительно теряю контроль над собой? Сверхчеловеческие силы подчиняются буйству гормонов… Но почему это проявляется сейчас?

Меня прошиб пот от осознания. Нейролептик окончательно покинул тело, и угнетенный организм пробудился. Теперь это — естественное состояние. Борис от испуга может подпрыгнуть, а я от испуга могу разорвать человека пополам силой мысли. И где найти границу между моим чувством и чувством другого человека? Так много власти, что мне страшно. Так страшно, что никакая логика не успокоит этот страх.

— Прости, пожалуйста. — Я смотрел под ноги, бормоча оправдания. — Сейчас тебе лучше уйти. Мне очень нужно, чтобы ты была рядом. Кто-то вроде тебя. Нет. Ты.

Бог из часовни, если бы ты знал, как она нужна мне в этот миг. Я хотел, чтобы она обняла меня, погладила по голове, прошептала что-нибудь утешительное, пусть и слегка грубоватое, в своей манере. Вопреки всякой логике мне стало бы легче…

Я почувствовал ее руки, почувствовал, как она коснулась губами моих волос, услышал шепот:

— Ну чего ты распсиховался, недомерок? Тетя Эля с тобой, отставить панику!

В воображении я провел пылающую черту между ней и собой. Нет, это все ненастоящее! Если я начну обманывать себя, дальше пойдет хуже. Надо бороться, надо…

Толчок в грудь и, будто от сотрясения, из глаз Элеоноры выплеснулись слезы.

— Отстань от меня, больной ублюдок! Иди шлюху сними, если так приспичило!

Хорошая, кстати, идея. Но все мое существо взбунтовалось. Подняв взгляд, я увидел Элеонору — злую, испуганную, раскрасневшуюся — и понял, что кроме нее нет никого. А ее напугал мой взгляд. Развернувшись, она побежала. Я шел следом, прокладывая перед ней коридор, свободный от ветра. Она и так замерзла. У нее очень холодная кожа.

На ступеньках Элеонора чуть не упала, но я придержал ее мысленным касанием. Почувствовала или нет — не обернулась. Побежала дальше, по аллее, освещенной фонариками, к машине. Перепрыгнула через цепь, ограничивающую въезд. Я ускорил шаги.

Дом, машина, — любое замкнутое помещение ассоциируется у человека с безопасностью. Поэтому самое страшное, что может показать кинематограф, — это монстр, пробравшийся в дом. Что-то, притаившееся на заднем сиденье автомобиля. Это нарушение правил, это иррационально и потому вызывает бесконечный ужас. Даже вампира требуется пригласить, иначе он не войдет. Вампиры, которых придумали люди, играют по правилам, которые придумали для них люди. Но я — не выдумка.

Пискнула сигнализация. Элеонора рывком открыла дверь, прыгнула на сиденье. «В безопасности».

Мне в лицо ударил свет фар, и я изменил траекторию. Перешагнул цепь, слыша звук пробуждающего мотора. Взвизгнули шины, «Peugeot» сорвался с места, заломив крутой вираж и… остановился.

Я открыл дверь, сел рядом с Элеонорой. Она смотрела на меня, широко раскрыв глаза. Часто, глубоко дышала. От бега, от страха… и от страсти, которой я от нее ждал.

— Отпусти меня!

Я покачал головой:

— Не могу. Сейчас не могу. Прости.

Она заглушила двигатель, шепотом выругалась и с треском подняла ручник.

— Ублюдок. — Невесомой тенью скользнула ко мне на колени. — Ты — гнилой выродок!

Я получал от этого странное удовольствие — позволять ей критически осмысливать свои действия.

— Поверь, ничего нового ты обо мне рассказать не сумеешь. Такая я скотина — беру все, что мне необходимо. Ты мне необходима. Но я надеюсь, что это пройдет.

Сильные пальцы стиснули мне горло — Элеонора пыталась бороться. Но и эта боль — скорее неудобство — возбуждала. Волна желания вырывалась наружу, и Элеонора со стоном приникла к моим губам.

— Скотина, — шептала она в перерывах между поцелуями. — Я убью тебя. Ты понимаешь, что я тебя потом прикончу?

— Конечно. Подними руки.

Я снял с нее майку и с трудом заставил себя дышать. Безумие… Надо поскорее покончить с этим и, когда успокоятся гормоны, все тщательно обдумать. Принять меры, сделать выводы.

Элеонора замерла. Всех сил не хватило, чтобы остановить ее прозрение:

— С Машей было так же?

Я с легкостью выдернул у нее из головы все то презрение, которое она испытывала к Маше:

— Именно так. И, боюсь, я был не слишком аккуратен. Что-то повредил в ее психике, ей с тех пор очень трудно сказать «нет».

Узор ненависти начал распускаться. Что ж, можно себя поздравить. В который раз я добился позитивного результата грязным способом. И собственная ложь окончательно меня покорила.

— Ты за все ответишь, — прорычала Элеонора, нащупывая рычажок, опускающий спинку кресла.

Я улыбнулся ее лицу, почти невидимому в тусклом свете часовни:

— Я готов. Начинай.