Спортивная сумка, с которой год назад я приехал в Назарово, обнаружилась на дне шкафа. Я бросил в нее смену белья, свежие джинсы, футболку и замер. Сумка на диване, я — над ней, а Жанна у меня за спиной.
— Ты ведь все слышала, — пробормотал я. — Это серьезно. Если она погибнет…
— А если бы другая девочка из этого же класса пропала, устроив подобный цирк, ты бы тоже рванул ее искать? Ну, та, которая не дочка Маши, которая не интересует Брика?
— Перестань…
— Я перестану, когда ты ответишь. Если бы сбежала другая — ты бы поехал ее искать?
Что я мог ей ответить? Ответ мы знали оба. Но он должен был прозвучать:
— Нет.
— Так что нужно для того, чтобы попасть в список твоих приоритетов? Чтобы твой «друг» сказал: «Фас»? Или надо тебя опозорить перед всем миром? Слушай, а это идея! Давай я расклею по всему поселку объявления о том, что ты писаешься по ночам? Это добавит мне очков?
Одним резким движением я застегнул «молнию» на сумке.
— Ты жива и здорова, с тобой все в порядке. Я вернусь, как только все это закончится.
Жанна подошла ко мне, положила руку на сумку, будто пытаясь удержать. Заглянула мне в глаза:
— Нет, со мной не все в порядке. Я уже год жду тебя домой с работы. Год, Дима! И постоянно остается «еще чуть-чуть». Ты весь принадлежишь чужим людям, а мне достаются какие-то остатки — то, чем побрезговали остальные.
— Это не так. Ты — вообще самое главное в моей жизни…
Она рассмеялась, отошла к окну, качая головой.
— И тем не менее, умирающая Юля — главнее.
Если в начале этого разговора я еще чувствовал вину, то сейчас все перевесила злость. Я швырнул на пол сумку.
— Жанна, ты вообще соображаешь, о чем говоришь? Хорошо, ладно, давай я останусь. Что тогда? Через два дня мы узнаем, что Юля погибла в Красноярске. Еще через пару дней ее мать откроет газ, задраит окна и выпьет последние сто грамм. И как, по-твоему, я буду с этим жить? Как ты будешь с этим жить? Неужели тебе все равно?
— У Маши электричество, а не газ, — сказал Брик, поднимая мою сумку. — Но направление мысли вер…
— Заткнись и иди в машину! — крикнул я, не оборачиваясь.
Когда хлопнула дверь в прихожей, Жанна повернулась ко мне. В глазах стояли слезы, но так решительно они никогда не горели.
— А если ты поедешь, и у тебя не получится? Что тогда? Будешь спасать Машу? Подойдешь ко мне и скажешь: «Я всего на пару недель к ней перееду, ты же понимаешь, это чтобы ей помочь».
— Чушь. — Я отвел взгляд.
— Не чушь, и ты сам это знаешь. Пойми, наконец, что люди сами отвечают за себя. Ты не можешь вечно думать за Юлю, за Машу. Как бы то ни было, они сами выбирали свои дороги. Ты ведь только что говорил, что все эти школьные обидки гроша ломаного не стоят! Она могла бы сделать хоть шаг навстречу окружающим, но не сделала. А ты… Что ты теперь собираешься делать? Найдешь ее и скажешь — что? «Юля, не убивай себя, жизнь не так плоха, на самом деле тебе есть ради чего жить: тебя хотят убить страшные потусторонние силы, а вот твой психопат-папаша, он попытается тебе помочь скрыться от них в каком-нибудь подземном бункере»?
Последний довод меня огорошил. Перспективы спасения Юли и вправду вырисовывались какие-то туманные. Но сейчас надо было решить другой вопрос:
— Я просто помогу Брику ее найти. Всё. Потом мы с тобой собираем вещи и уезжаем. И навсегда забываем про этот город и этих людей. Если хочешь, можно вообще свалить в какой-нибудь Новосибирск. Школы и автосервисы есть везде, выживем. Но вот сейчас, конкретно сейчас я должен ехать. Извини.
Тихо и обессиленно Жанна опустилась на пол, съежилась в крохотный комок. Я шагнул к ней, но навстречу мне поднялась рука:
— Не трогай меня!
Я остановился. Стоял и смотрел на нее, а в голове вертелась только одна лихорадочная мысль: «Хоть бы это был еще не предел».
— Я вообще не должна всего этого говорить, — прошептала Жанна. Рука ее медленно опустилась на пол. — Как такое могло получиться? Это я всегда была свободной, это меня нужно было удерживать дома против воли. До какой же степени ты умудрился меня сломать, что я, я теперь умоляю тебя вернуться?!
А я смотрел на нее и думал, как так получилось, что я добровольно уезжаю, оставляя ее в слезах. Творилось что-то невероятное, страшное, но неизбежное. Я знал, что должен уйти. Но тянул мгновения, надеясь смягчить боль.
— Жанна…
— Уходи.
— Мне нужно знать, что ты меня дождешься.
Она подняла на меня взгляд. Глаза стали красными, как будто она ревела всю ночь.
— А какое мне дело до того, что тебе нужно? — прошептала Жанна. — Я вот хочу о себе подумать для разнообразия. Не бойся, газ открывать не стану. Но если я тебя дождусь — ты получишь то самое ничтожество, которого и заслуживаешь. А если я сумею найти в себе хоть немного гордости — ты меня не найдешь.
В кармане пискнул брелок сигнализации — видимо, Брик пнул по колесу, выражая нетерпение. Будто только и ждала этого сигнала, Жанна поднялась, прошла мимо меня боком, словно боясь обжечься.
— Жанна…
Шелест легких шагов по прихожей, щелчок выключателя. Дверь в ванную захлопнулась с такой силой, что зазвенела люстра. Брякнула щеколда. Вот и все.
Я хотел оставить денег, но обнаружил, что в бумажнике после покупки цветов осталось всего ничего. Положил на стол в кухне карточку. Код Жанна знает. Она все обо мне знает…
В ванной зашумела вода. Я стоял в кухне и думал, оставить ли какую-нибудь записку. Но в голову не пришло ничего умнее банальнейшего «Я тебя люблю», и я отверг эту идею. Уже в подъезде прикурил сигарету, и стало немного легче. Цой определенно в чем-то был прав.