Последний звонок. Том 1

Глава 31 Юля

Я — в автобусе. Еду навстречу перерождению. Я долго к этому шла, а теперь наконец-то увидела цель.

Свет в конце тоннеля. Новый путь.

Темное стекло автобуса отражает новую меня. Вспомнив, как становилась «новой», я поморщилась. Впервые в жизни красила волосы — это, оказывается, не так-то просто.

— гласила надпись на упаковке.

Три строчки оказались равны трем часам потраченного времени. Интересно, люди, которые ставят на упаковке слоган «Преобразиться — просто!» сами-то преображаться пробовали?

С линзами возни оказалось меньше. Но противнее — в разы… Ладно. Коль решила отправиться навстречу новой жизни с новой внешностью — не отступать же. Зато теперь из стекла автобуса на меня смотрит фиолетовоглазая брюнетка.

На остановке в автобус зашли две тетки. Сели напротив, оглядели меня с неодобрением. Зашептались.

Я так старалась отключить умение подслушивать мысли людей, что в итоге научилась не слушать. Отрубила этот раздражитель раз и навсегда. Все равно в большинстве случаев, чтобы понять, о чем думают и говорят люди, особых умений не требуется.

«Ох, до чего ж молодежь пошла дурная! Ты глянь, какое чучело из себя сотворила. Куда ж родители-то смотрят?»

Если бы тетеньки спросили прямо, я бы ответила, что не их это собачье дело — кто куда смотрит.

Хотя мама сейчас, скорее всего, смотрит сны. Короткие и бессодержательные, как положено алкоголичке. Часа в три она встанет, начнет шарахаться по квартире. Вспомнит, что с работы ее уволили. Догонится — если в бутылке что-то осталось — и дальше спать ляжет. А папаша — черт знает, куда смотрит. Вряд ли тетрадки проверяет, учебный год закончился. Голубыми глазами своей прекрасной женушки любуется, наверное. Ну или другими частями тела — на что там мужики больше всего внимание обращают. Своего опыта у меня нет, от меня парни шарахаются в основном. И не только парни…

Я знаю, что странная. В первый раз это слово в поликлинике услышала, когда мы с мамой справку получали для поступления в детский сад.

… — Ты знаешь буквы?

— Знаю.

— Читай.

— Что именно читать? — Взрослые не умеют правильно формулировать вопросы. Бесят этим невероятно.

— Буквы читай! Те, на которых указка.

Тут, в нижнем ряду — где указка — всего две буквы. Вы издеваетесь?!

— «Ш» — «Б» — «М-Н-П-Э-О-Ю-Р-С-Т-Г»…

— Все, достаточно! Перестань. Ты хорошо видишь все буквы?

— Разумеется, все. Иначе как бы я их прочитала?

— Ясно. Зрение отличное. Но вам бы, дама, к невропатологу с ребенком сходить. Странная девочка…

… — Ты чего молчишь?

— А что я должна делать?

— Я тебя стукнула молоточком по коленке. Коленка подпрыгнула — а тебе хоть бы что. Ты никак не среагировала.

— Вы весьма меня обяжете, если подскажете, как именно я должна реагировать.

— Женщина, простите, вы ей вместо сказок на ночь Тургенева читаете? Странная девочка…

— Юля! Я же просила!

— Извини…

Извини, мама. В том числе и за то, что я никогда больше не буду извиняться. Надоело.

Всю жизнь ты внушала, что я самая обыкновенная. Даже имя выбрала обыкновенное, обтекаемое, как сдувшийся шарик — Юля! У нас в классе три Юли. И все — мерзкие. Но я больше не буду Юлей.

Я — Хомура Акэми. Ты, мама, не смотришь аниме, и без подсказки не сумеешь связать это имя со мной. Если вообще будешь заморачиваться подсказками… А я — с тех пор как впервые увидела Хомуру, знала, что это я. А Юлей стала по ошибке.

Я ведь не в первый раз еду в этом автобусе. Я пыталась убегать — десять — восемь — пять лет назад. В последний раз — перед Новым годом.

Я была тогда полной дурой. Я бежала не «к», а «от».

От отчаяния. От безысходности. От нелепой надежды, что где-то «там» будет кто-то, кому я нужна… А в последний раз вообще вела себя как идиотка. Решила показать папаше, что умею не только дурацкие сочинения писать.

Этому козлу, Дмитрию Владимировичу, моему папочке, а по совместительству учителю русского языка и литературы (я давно заметила, что самые гуманные в мире профессии выбирают почему-то самые лицемерные люди) мало было просто объявиться в городе. Попасться нам с мамой на глаза, ввести маму в ступор и заставить мне врать, что впервые в жизни увидела «этого мужика». Мы стояли в очереди, а он в соседнюю пристроился, с женой — куклой Барби — и противным мальчишкой. Очередь подошла. Кассирша пробила покупки и уставилась на маму. А у мамы лицо стало такое, как будто в параллельную реальность провалилась.

Я всегда знаю, о чем мама думает. Не подслушиваю, просто знаю. Хоть и давно перестала ей об этом говорить.

Так вот, первого сентября на третьем уроке выяснилось, что Дмитрий Владимирович — наш новый учитель. Сложно сказать, какой из предметов — русский или литературу — я ненавижу больше. Наверное, литературу. В русском хоть какая-то логика присутствует. А смысл заучивания наизусть дурацких рифмованных строчек мне никто толком объяснить не смог.

Первое сентября. Перекличка в классе.

— Чихирев!

— Здесь.

— Чуракова!

— Здесь.

— Шибаева. — И смотрит на меня. Как будто не видит, что я здесь.

— Шибаева!

— Отсутствует.

Завис над журналом.

— Ставлю «Н»?

— Разумеется. Когда ученик отсутствует, положено ставить «Н». Вы не знали об этом?

— Не знал, что в вашем классе есть любители объявлять себя отсутствующими.

— А я не любитель. Я — профессионал. Я считаю ваш предмет бесполезным, так для чего притворяться, что присутствую?

По классу шепоток — опять дебилка выдрючивается.

Дебилка — это я. С самого детского сада.

— Юля! Опять?!.. Боже мой, ну сколько можно?! Ты ведь обещала…

— Я обещала, что постараюсь держать себя в руках. И держала, почти год.

— А в этот раз что произошло? Почему меня опять вызывают в школу?

— Я поспорила с новым учителем литературы. Дмитрием Владимировичем.

Ого, как мы побледнели! Ну давай, соври, что знать его не знаешь. Я ведь все выяснила. Интернет — величайшее изобретение человечества. Если знать, где искать, можно раздобыть любую информацию.

Ненавижу, когда мама мне врет. Больше ненавижу только, когда она плачет.

В тот раз мы с ней обе замолчали и разошлись по разным комнатам. А убежала я перед новогодними каникулами. Мы тогда с Дмитрием Владимировичем опять сцепились.

… — «Меня бесит эта книга», — открыв тетрадь, он зачитывает вслух. Кладет тетрадь на стол. — Первое предложение в твоей работе, и оно же последнее. Это все, что ты можешь сказать о «Мастере и Маргарите»?

— Если бы могла сказать больше, так бы и сделала.

— Уверен, что могла бы. — При всем классе он ругаться не стал, велел задержаться после урока. Сама тактичность, блин. — Например, объяснить, почему эта книга тебя бесит.

— Да потому что задолбали все восхищаться. Ох-ах, «Мастер и Маргарита»! Гениальный шедевр!

— Гениальный. Согласен. Что в нем, по-твоему, бредового?

— Да все! Сначала про одних людей. Потом про других. Потом Маргарита эта сумасшедшая крушит все подряд. А в конце вообще — счастья нет, но есть покой и воля! Нормальное заявление, по-вашему?

Усмехается:

— По-моему, как минимум имеющее право на существование.

— А по-моему, нет.

Усмехается еще противнее:

— Ну, вот об этом и напиши. Почему это утверждение кажется тебе спорным.

— Да? — Я злюсь все больше. — И про остальное тоже написать? Про то, как эта ваша Маргарита к своему Мастеру бегала — пока ее муж дома ждал? А потом этого мужа вообще бросила? И если б у них дети были, она их тоже бросила бы?!

— Почему ты так думаешь?

— Я не думаю. Я знаю. И не буду никаких сочинений писать.

Хмурится.

— Я думал, что в одиннадцатом классе не нужно объяснять: сочинения, равно как и прочие задания, — не каприз учителя, а требование школьной программы.

— Значит, ставьте «банан», и дело с концом. Что вы ко мне вообще прицепились?

— Я прицепился бы к любому, кто позволил бы себе подобное.

Фыркаю:

— Не волнуйтесь. Больше так никто не сделает. Все всё напишут, как миленькие. Проверяйте да радуйтесь.

Кажется, он мне с удовольствием по башке бы двинул.

— А вот с этим я сам разберусь — что мне делать. — Протягивает тетрадь. Ледяным тоном объявляет: — Завтра жду сочинение.

— Не дождетесь. Ставьте «два». — Хватаю рюкзак и выскакиваю за дверь.

Вечером маме позвонил не он — Инна Валерьевна, директриса.

Слезы. Скандал… Мама у меня телефон отобрала — это у нее новый способ наказания такой. Господи, как мне это все надоело.

Я в тот вечер едва дождалась, пока мама заснет. К компьютеру прокралась на цыпочках. Ну, держитесь, Дмитрий Владимирович! Будет вам новогодний сюрприз. И директрисе. И всем учителям!

Я вспомнила, с какой жадностью листала тогда новостную ленту — самой противно стало. На хрена я это делала? Кому и что пыталась доказать?

Тогда, перед Новым годом, я не добралась до автокассы. Тогда, вот в этом самом автобусе, увидела, что в соцсети ко мне в друзья добавился человек со странным ником.

Я перешла на его страницу, увидела ссылку на паблик. Начала читать записи и очнулась, когда водитель гаркнул:

— Выходить собираемся? Или обратно едем?

— Обратно едем. Я забыла покормить любимого котика.

Водитель покрутил у виска и велел заплатить за билет.

А я вернулась домой. Пережила мамину истерику. Пообещала, что слова поперек этому уроду — Дмитрию Владимировичу — больше не скажу.

Обещание, кстати, выполнила, спорить с ним перестала. Послушно учила дурацкие стихи, писала сочинения на дурацкие темы и готовилась к ЕГЭ — хотя знала, что сдавать его не буду.

Я стала хорошей дебилкой, тихой и гладкой. Хотя мама начала поглядывать в мою сторону с опаской — не знала, чего ждать, наверное.

Ничего. Скоро узнает. Скоро все всё узнают…

Я снова — в том же автобусе. И даже, кажется, водитель тот же. Но теперь у меня есть цель. Я бегу навстречу тому, кто укажет мне новый путь.

Хотя бы раз в жизни везет даже таким, как я. Должно везти — иначе для чего это все, вообще? И мне повезло. Этот человек готов стать моим проводником.

Меня почти не пугает то, что будет. Неизведанное будущее — лучше, чем беспросветная хмарь настоящего. Это понимала, кажется, даже та маленькая дурочка, которая заливалась слезами на сиденье автобуса десять лет назад. Рыдала — но не выходила. Стиснув зубы, ехала дальше…

Я снова посмотрелась в темное стекло. Той маленькой рыдающей дурочке наверняка понравились бы мои черные волосы и фиолетовые глаза… В новой жизни я не буду рыдать. Никогда. В новой жизни не будет обид и страха. Там буду новая я.