Последний звонок. Том 1

Глава 26

Коридор опустел. Галдящие школьники переместились в столовую, откуда неслись трогательные звуки мелодий, знаменующих прощание со школой. Я заторопился, пытаясь выбросить из головы все лишнее и хотя бы в общих чертах представить будущую речь.

— Дмитрий Владимирович! — В дверях на меня налетела Софья Николаевна. — Вы знаете?

— Об убийстве? — уточнил я. — Ну да, ужас…

— Кошмар! — Софья Николаевна всплеснула руками. — Я позову охранника, это немыслимо.

— Что немыслимо? — удивился я. — Зачем охранник?

— А вы о каком убийстве? — еще больше изумилась Софья Николаевна.

Я рассказал ей о муже Инны Валерьевны и едва успел подхватить побледневшую учительницу.

— Тише-тише, — сказал я. — Не дай бог ученики увидят. Это я уеду, а вам тут еще преподавать.

Софья Николаевна, взбодренная этой свежей мыслью, решительно от меня отстранилась.

— Так, — сказала она, потирая лоб. — Так, стоп. Сначала — Последний звонок, остальное потом. Надо позвать охранника…

— Да что там случилось?

— Брик! — Софья Николаевна подняла на меня взгляд. — Борис Брик, помните? Учился в вашем классе, вы с ним еще, кажется, дружили. Который убил свою мать. Так вот, он здесь!

Патетическую паузу мне, видимо, требовалось заполнить возгласом ужаса. Когда же я этого не сделал, Софья Николаевна выложила козырь:

— Он, между прочим, стоит рядом с Жанной. Вас это не пугает?

— Он мой друг. Это я его пригласил.

Софью Николаевну пришлось ловить снова. На этот раз она оправилась быстрее и без напоминаний. Сердито оттолкнула меня:

— Вы что, с ума сошли? Он убийца! Зачем вы его притащили на детский праздник?

— Он за убийство свое получил. Может, хватит? К тому же, он имеет полное право здесь быть. Это — Последний звонок его дочери.

— Дочери? Но кто… Ох… Не может быть… — Софья Николаевна смотрела на меня со странной смесью страха и жалости. Как будто Брик подло отобрал у меня дочь и, довольно урча, обгладывает ее кости, сидя перед полным залом обалдевших детишек.

Я взял Софью Николаевну за руку и повлек на звуки музыки.

— Начинайте учиться публичным выступлениям! — громко сказал я, пересиливая мелодию «Учительница первая моя». — Директором, судя по всему, быть вам.

Ответом мне послужил совершенно дикий взгляд. Постоянно забываю, что большинство людей не умеет так быстро и цинично переключаться. Особенно — жители маленьких поселков типа нашего. Смерть здесь — Событие, с большой буквы. А УБИЙСТВО так и вовсе набирается прописными буквами. Сегодня же в актовом зале пересеклись сразу два УБИЙСТВА. Одно из далекого прошлого, другое — свеженькое. Кто в такой ситуации будет думать о карьерном росте?

Софья Николаевна покинула меня и отправилась к остальным учителям, что заняли первый ряд стульев. Теоретически, мое место тоже было там, но я поторопился в противоположный конец зала — туда, где отчетливо виднелся свободный от людей полукруг. Пересекая пустое пространство, я чувствовал себя героем.

— Ну, как вы тут? — спросил я.

— Идеально! — Жанна буквально сияла. — За десять минут со мной даже никто не поздоровался с глупой улыбкой и не попытался узнать, какие у меня планы на вечер. Давай оставим его себе? — кивнула она в сторону мрачного Брика.

Жанна с годами умудрялась становиться только краше, и это постоянно создавало проблемы. Когда мы только вернулись в поселок, многие решили, что я привез красавицу-жену из большого города. Через день к ней подходил, широко улыбаясь, очередной представитель сильного пола и спрашивал, как ей живется на новом месте, и не надо ли чего. Со временем энтузиазм подутих, но и сейчас многие считали, что стоит только особым образом подмигнуть, и пустоголовая блондиночка с идеальной фигурой сама бросится в объятия.

— Предрассудки, — проскрипел Брик. — Чепуха! Ну, хоть их мысли я могу читать без проблем. Дима, ты в курсе, что как минимум двое человек, находящихся в этом зале, распускали слухи о том, что у них якобы была интимная связь с твоей женой? Гадюшник! Видел Юлю?

Я смотрел туда, где стоял компьютерный стол. Вместо Юли в монитор таращился ее одноклассник Никита.

— Нет, — отозвался я. — Подождем. Я пойду в первый ряд. Вас куда-нибудь усадить?

— Спасибо, мы сами, — оскалился Брик. Жанна тоже злорадно ухмыльнулась.

— Давайте только без массовых скандалов, — попросил я.

Брик пошел к рядам стульев, Жанна задержалась, чтобы поцеловать меня в щеку.

— Я за ним прослежу, — шепнула на ухо без тени веселья. — А тебе — удачи. Если что — посмотри на меня, и все получится!

Я пошел к своему месту, озираясь по пути в поисках Юли. Напутствие Жанны растаяло в моих мыслях. Слишком уж много всего там накопилось темного, чтобы с этим справилась маленькая звездочка. Если Юля сбежала, то куда? Получится ли ее найти? Что дальше предпримет Инна Валерьевна? За что, собственно, ей-то самой все это счастье? И где остальные Разрушители, о которых говорил Брик? Разве они не должны тут шастать толпами?

Стул, оставленный для меня, находился между Софьей Николаевной и Галиной Терентьевной. Обе покосились с осуждением, когда я сел, и тут же обернулись. Я последовал их примеру. Увидел Брика с Жанной, которые уселись через два ряда от нас, чудом выискав не два даже, а все четыре подходящих места. Родители разбежались от них в разные стороны. Мужчина лет сорока с квадратным лицом героически остался сидеть через одно место от Брика и, когда тот отворачивался, смотрел на него с вызовом, давая всем понять, что страх ему неведом. После второго такого взгляда Брик психанул и, перехватив взгляд мужчины, видимо, что-то ему мысленно передал — тот побледнел, затрясся и уставился стеклянными глазами на сцену. Жанна, неизвестно как это почувствовавшая, ткнула Брика локтем в плечо.

— Безумие какое-то, — прокаркала Галина Терентьевна.

А я вспомнил, как она вызывала Брика к доске, готовая сожрать с костями. Брик тогда одной левой решил сверхсложный пример и получил «пятерку», а вдобавок — уважение Галины Терентьевны. Теперь все это забылось. Борис Брик превратился в досадную помеху, смутную угрозу. Грязное пятно на праздничной скатерти. И я мог только порадоваться, что в зале сейчас сидит не сам Борис, а Маленький Принц, для которого косые взгляды и шепотки за спиной значат не более чем ничего.

— Я еще тогда чувствовала, что он ненормальный, — добавила Галина Терентьевна.

— Потому что в математике он сильнее вас раз в триста? — не сдержался я.

Эта буря, прежде завывавшая где-то в подсознании, вырвалась наружу. Вот почему на самом деле я хочу отсюда уехать. Этот крохотный поселок — будто весь наш мир в миниатюре. Осадок на дне бутылки с вином, кофейная гуща, концентрат. Здесь ничего не прощают, ничего не забывают, и никакие достоинства не играют роли. Что бы ты ни сделал, ты всегда будешь «тем, который…» За год работы я не смог стать никем, кроме «отца Юли, предательски бросившего семью». Брик же не станет никем, кроме убийцы, и за тысячу лет.

Грохочущая музыка утихла, последним аккордом заглушив ответ Галины Терентьевны, на который мне было, в сущности, наплевать. Под звуки фанфар на сцене появились нарядные, улыбающиеся Альберт и Полина. Альберт, важно уставившись в раскрытую черную папку, произнес:

В тишине, в которую погрузился зал, раздался громкий шепот Брика:

— Они что, срифмовали «красный» и «прекрасный»?! И тебе за это зарплату платят?

Я расслышал не только позорную рифму, но и «плывущий» ритм. Покосился на Софью Николаевну, классную руководительницу выпускников. Это ведь она с ними репетировала программу. Но Софья Николаевна смотрела на сцену с улыбкой, всем сердцем сопереживая Альберту и Полине. Видимо, даже учителя здесь понимают: учеба и реальность — параллельные прямые.

Жанна опять толкнула Брика и что-то шепнула на ухо, видимо, требуя, чтобы он заткнулся. Брик только рукой махнул и уставился на меня так пристально, что я вздрогнул. А миг спустя в голове зазвучал его голос, так же, как в тот вечер, когда мы сразились с Разрушителями:

«Прием! Конференц-связь. Прошу отозваться всех участников. Борис. Зафиксируйте, пожалуйста, жест доброй воли».

«Дима, — отозвался тихий голос Бориса. — Он все сильнее, и мне придется уступить ему возможность читать громкие мысли. Только то, что ты захочешь ему сказать. Скажи, если ты против, я… Я найду возможность бороться дальше».

«Пусть читает, — сказал я. — Но если он сможет пролезть дальше, ты мне просто сообщи, хорошо?»

«Обещаю!»

«Конец конференц-связи, возьми конфетку, хороший мальчик», — вмешался Принц.

Ведущие тем временем продолжали обмениваться стихотворными строками. Наконец, Полина сказала что-то особенно торжественное, и зазвучал Школьный вальс. Под его звуки на сцену вышли нарядные выпускники. Девочки в подобии пионерской формы, с огромными бантами, парни — в костюмах. Вперед выдвинулся Саша Петров и, взяв из рук Полины микрофон, хрипло начал прощаться со школой.

— Вы слова помните? — прошипела мне на ухо Софья Николаевна.

— Нет, — ответил я. — Дома забыл. А что, уже пора? Да не надо так бледнеть, придумаю какой-нибудь пафосной мути, делов-то!

Судя по взгляду, в этот момент я умер для Софьи Николаевны. Развеялся в воздухе, как дым от десятков сигарет, выкуренных нами в учительской тет-а-тет. Иногда мосты загораются раньше, чем хотелось бы.

Опять заиграла музыка. На экране над сценой мелькали лица выпускников. Денек сегодня мрачный, и, несмотря на высокие окна, в зале было достаточно темно, чтобы что-то разобрать в этой презентации. И я вглядывался в смеющиеся лица, наблюдал, как ребята валяют дурака на переменах или склоняются с серьезным видом над учебниками и тетрадями.

Я вздрогнул, заметив-таки на одном из снимков Юлю. На переднем плане, герои кадра, Альберт и Саша, глупо улыбаясь, зачем-то показывают учебники по русскому языку. Юля сидит на задней парте, она не в фокусе, лицо размыто. Кажется, уставилась в телефон, хотя, может, просто смотрит на сложенные на парте руки.

Следующее фото — и я опять заметил ее. Снова на заднем плане, она проходит за спинами Гали и Наташи, хохочущих, глядя в объектив. На третьем кадре она смотрит в окно, опершись руками о подоконник. Разумеется, не она центр композиции. Главную роль играют двое парней, разыгравшие чудовищно смешную сценку: один занес над головой стул, а другой лежит на полу, подняв руку и якобы умоляя его не бить.

В зале поднялась и утихла маленькая волна смеха. А у меня ненадолго замерло сердце. Потому что это — тот самый подоконник, у которого когда-то стояли мы с Машей. И она пальцем рисовала невидимые узоры на стекле. Спокойная и отрешенная, не надеющаяся ни на что. Такой бы она и оставалась хотя бы в моей памяти, если бы проклятый Осенний бал не перечеркнул все.

Но виноват не бал. Виноват я. И в этот миг, глядя на фотографию, я с пугающей отчетливостью понял, что солгал всему миру, начиная с себя. Я видел странную и страшную связь времен. Если бы не я, не было бы никакой Юли. Это я осмелился вылезти на свет из мрачной пещеры, в которой должен был пребывать всю жизнь. Я попытался создать свое счастье, чтобы понять одно: я не умею с ним жить. И за это осознание пришлось расплатиться многим людям.

— А теперь, — донесся до меня сквозь туман, окутавший мысли, голос Полины, — от лица директора нашей школы, выпускников поздравит Семенов Дмитрий Владимирович, учитель русского языка и литературы!

Аплодисменты. Я пытался встать, ощущая, что дрожат колени, вспотели ладони. А горло… Разве я смогу этой сдавленной мерзостью произнести хоть одно слово?

Окружающий мир погрузился во тьму. Я видел лишь узкий коридор впереди, будто сквозь щель. Шел вдоль первого ряда, и учителя поджимали ноги, чтобы я их не отдавил. Деревянная лесенка гулко отзывалась на каждый шаг. Деревянная улыбка Полины, передающей микрофон. Я сжал теплый и влажный от ее рук пластик, повернулся к залу. Пришло время «пафосной мути».

Я нашел взглядом Жанну. Она подалась вперед, глядя на меня во все глаза. Тоже волнуется, но почему бы? Что для нее это выступление? Брик сидит рядом совершенно расслабленный, руки сцепил за головой и только что не зевает.

Вдохнув полной грудью, я начал импровизировать:

— Дорогие выпускники! Сегодняшний день очень важен для всех нас. Он…

Говоря, я обводил взглядом зал справа налево. «Не смотри!» — вспыхнул в голове голос Брика. Умнейший человек на земле, в этой ситуации он допустил ту же ошибку, что и последний дурак: сказал «не». Разумеется, я закончил движение, и мой взгляд остановился на выходе из актового зала. Там, вдоль одной стены коридорчика, стояли рядком заготовленные первоклашки. А к другой стене прислонилась одинокая фигура. Сгорбившаяся, с поникшими плечами. В светло-коричневых брюках и пиджачке.

Я молча смотрел на Машу, а она — на меня. Пауза длилась и длилась, в зале начались шепотки. Самые сообразительные уже крутили головами, пытаясь понять, что же привлекло мое внимание. Надо продолжать пафосную речь, но я вдруг понял, что не произнесу ни слова этой мути. Я либо брошу микрофон и уйду, либо скажу что-то совершенно иное.

Пальцы крепче сжали микрофон.

— Меня не должно было здесь быть, — сказал я, и шепотки смолкли. — Я имею в виду не эту сцену, а школу. Просто, однажды изменив свою судьбу, начинаешь думать, что можешь делать это постоянно и перестаешь замечать жертвы, которые неизбежно множатся на этом пути, с каждым шагом.

Маша отодвинулась от стены, ее плечи расправились. Она слушала меня очень внимательно. Почему-то даже Брик, прищурившись, подался вперед, как и Жанна.

— У меня не было Последнего звонка, — продолжал я. — Бросил школу, чтобы решить более важные вопросы. Одно это не дает мне права находиться здесь, являя собой пример. Потому что я о своем выборе не жалею. Потому что с такой верой я прожил больше половины жизни: если ты идешь по узкому мосту и вдруг понимаешь, что надо прыгнуть в пропасть — прыгай, что бы ни кричали те, кто тебя окружает. Я прыгнул в пропасть, оставив школу. Потом — еще раз, отыскав девушку, которую любил с первого класса, и должен был навсегда потерять. В третий раз я прыгнул в пропасть, поступив сперва в вечернюю школу, а потом — в педагогический институт. Я приехал сюда, надеясь помочь вам, ученикам, пережить тот ад, которым школа была для меня. Но здесь я не нашел ни ада, ни тех, кому нужна была бы моя помощь. Мой последний прыжок в пропасть оказался фатальным.

Расстояние слишком велико, но мне казалось, что в глазах Маши блестят слезы. Я смотрел только на нее, не в силах отвернуться. И продолжал, обращаясь ко всем:

— Я знаю, что думает обо мне каждый из вас — сейчас и вообще. Знаю, что я здесь лишний. Всегда им был. Нельзя помочь насильно, нельзя принести за шкирку к счастью. Бессмысленно даже пытаться думать об этом. Каждый человек сам творит свою судьбу. И сегодняшний день, каким бы торжественным он ни был, не значит ничего. Не сегодня завершается этот этап вашей жизни. Он завершится тогда, когда вы сами себе скажете: «Все!» Кто-то, быть может, уже сказал. Кому-то еще предстоит. А некоторые так навсегда и останутся растроганными выпускниками, до самой смерти.

На секунду прикрыв глаза, я подумал: что за чушь я говорю? Куда меня занесло? Зачем я все это?.. Но с каждым словом на душе становилось легче. И я продолжал:

— Этот Последний звонок — последний и для меня. Я ухожу из школы, я уезжаю из города. Я прощаюсь. Так же, как и все вы, я начинаю новую жизнь. Я говорю себе: «Все!» Я должен был напутствовать вас, как старший, как взрослый, но, боюсь, этому я так и не научился. Где-то в глубине души я такой же, как вы. Я так же стою на пороге нового и боюсь сделать шаг вперед. Но, в отличие от вас, я умею делать этот шаг, и это дает мне крохотное преимущество. И, возможно, сейчас я впервые за весь год поведу себя как настоящий учитель. Дам важный совет, который, если вы его запомните и поймете, поведет вас по жизни и не даст сломаться. Эти слова много лет назад сказал мне человек, сейчас присутствующий в зале. Человек, которого все боятся и ненавидят. Мой единственный друг, научивший меня твердости и жестокости, без которых я бы не стал тем, кто стоит перед вами сейчас. Вот эти слова: «Ты можешь идти один». Это значит не надеяться ни на кого, кроме себя и тех, кого ты делаешь частью себя. Но даже теряя их, продолжать идти. К тому, во что веришь. К своей звезде, которая обязательно должна быть у каждого.

Я, наконец, смог отвести взгляд от Маши. Посмотрел на крашеное дерево под ногами. Цвет все тот же, что в детстве. Напоминает карамельки «Золотой ключик», и даже сейчас, когда сердце колотится от невероятного возбуждения, а мысли в голове предательски путаются, я ощущал дурацкое желание вцепиться зубами в эту сцену, ощутить химический вкус краски и успокоиться навсегда по этому поводу. Может, так я однажды и сделаю. Когда мы с Жанной заберемся сюда ночью.

— Последний звонок, — сказал я тихо, но в зале было еще тише, и мой голос из колонок достиг уха каждого. — В театре последний звонок — третий. После него зал погружается во тьму, и только на сцене горит свет. На сцене начинается представление. Отнеситесь к этому так. Репетиции позади. Гримеры и костюмеры сделали свое дело. Начинается спектакль, в котором вам играть главную роль. Вам режиссировать его. И пьесу пишете тоже вы. Ну так уж выходит, что все это придется делать одновременно. Выложитесь на все сто, покажите миру, на что вы способны. И я, в который уже раз начинающий с начала, желаю вам сил, настойчивости, отваги и — удачи. Немного удачи никому не повредит.

Я поднял голову и взгляд вдруг сфокусировался на стойке микрофона. Надо же, только сейчас ее заметил. Или она вправду только сейчас появилась? Я вставил микрофон в держатель и ушел со сцены, слушая скрип листов фанеры под ногами.

Я готов к тишине, мне не страшно. Но вдруг раздались хлопки. Сначала — отдельные, потом подключились новые и новые аплодирующие.

Не веря ушам, я спускался по лесенке в зал, шел мимо практически бывших коллег. Видел Софью Николаевну — она хлопала, глядя на меня нерешительно, будто спрашивала на то дозволения. Галина Терентьевна сцепила руки на коленях и глядела едва ли не с ненавистью. А что ты мне сделаешь? Я улыбнулся ей. Освобожденный, очистившийся, счастливый…

Все это продолжается до обидного мало. Аплодисментам не дано было перерасти в овацию. Чувство свободы, чистоты и счастья — лишь на мгновение. До тех пор, пока я не вспомнил, что в этот раз не я играю главную роль, не на мне сошлись софиты. Мне же уготовано тонуть в темноте, тратя силы в бесплодных попытках вырваться на свет.

Я не успел сесть на свое место, как на сцену вышла главная героиня драмы.

— Здравствуйте, дорогие и бесконечно любимые учителя, одноклассники, родители одноклассников. Здравствуйте, Дмитрий Владимирович и, наверное, мама.

Аплодисменты умолкли, и все взгляды поднялись вверх, туда, где с белой простыни-экрана смотрело бледное, но все же отчетливо различимое лицо Юли Шибаевой, пока ее голос гремел из колонок.

— Это не я! — Никита с воплем выскочил из-за компьютера, показывая на него, как на ядовитую змею. — Я ничего не делал! Оно само и не выключается!

Кто-то засмеялся, но смех заглушили слова Юли:

— Я не займу у вас много времени. Просто хочу попросить прощения, что не явилась лично. И еще — хочу рассказать историю. Историю об одной мерзкой девчонке, отравившей жизнь своей матери, отцу, отчиму, дедушке и множеству других людей. О той, которой лучше бы и не рождаться никогда, но она, наивная дурочка, осмелилась.