Последний звонок. Том 1

Глава 43 Дима

— Вот чего я не пойму, — сказал Брик, когда мы ехали по знакомому до боли адресу. — Почему ты так тяжело переживаешь личностную деформацию человека, который, по сути, вычеркнут из твоей жизни? Сам же мне сказал при встрече: «Времена изменились. Теперь перед тем как нагрянуть в гости, принято созваниваться, договариваться, уточнять время». Увы, наш Вудсток остался в далеком прошлом. Смирись и иди дальше.

— Один, — подхватил я.

— Один, — подтвердил Брик. — А как иначе? Впрочем, пока тебе везет: я с тобой.

— Ты — дьявол, который пытается заставить меня жрать камни в пустыне, представляя, что это хлеб.

— А ты — идиот, который лег на крест и орет: «Распните меня!» — а вокруг стоят римские солдаты, пучат на тебя глаза и спрашивают: «А ты кто такой вообще?»

Маша пошевелилась на заднем сиденье, привлекая к себе внимание.

— Я… — начала она.

— А ты — Мария, — перебил ее Брик. — Какая из двух — сама решишь, или попробуй обе роли по очереди. Лучше начни со второй, а то до завтрашнего утра проявлять материнские чувства без толку. Хотя… — Он с сомнением посмотрел на меня и махнул рукой: — Хотя, можешь проявлять. Я ничему не удивлюсь. Мы купим еды? Вон супермаркет.

— Я узнаю это место! — высказалась, наконец, Маша, крутя головой. — Мы куда едем?

Сказать, что порог мне было переступить трудно, — ничего не сказать. Маша тоже застыла, глядя через раскрытую дверь в полутемное помещение. Пришлось, будто кошку, запускать первым Брика — на счастье. Он вошел в крохотную гостинку, сбросил туфли, попинал старенький ортопедический матрас, поставил пакет с продуктами на стол возле кухонной ниши и заметил, что находится в комнате один.

— Вы чего? — удивился он, повернувшись к нам. Посмотрел в глаза мне, Маше, снова мне.

— О, — сказал он. — Я не знал. Примите мои соболезнования. Или поздравления. Смотрите сами, по настроению.

Брик скрылся в туалете. Я вошел первым, так же, как и тогда, пытаясь выглядеть хоть немного уверенным. Комната почти не изменилась. Матрас, конечно, другой, обои переклеили, линолеум перестелили. Но два скрипучих стула советского производства остались, стол — тоже.

Я услышал сзади движение и запоздало повернулся. Забыв о больной ноге, Маша попыталась войти. Вскрикнула, пошатнулась, взмахнула руками. Я не позволил ей упасть. Придержал, помог сделать шаг и, мысленно плюнув на все, поднял на руки, поражаясь, какая она легкая. Не слушая протестов, донес до матраса и осторожно опустил. Присел рядом.

Оглядевшись, увидел холодильник — старый знакомый, облупленная «Бирюса», в которой за неделю намерзает около тонны снега и льда. Тихо сказал:

— Вот мы и дома.

Маша в ответ промолчала, а я долго сидел на матрасе рядом с ней и вспоминал первые дни в армии. Как часто, засыпая, я видел один и тот же сон: поздний вечер, я подхожу к дому, в нашем окне — свет. Поднимаюсь на седьмой этаж, стучу в дверь, и Маша в футболке до колен открывает мне дверь, улыбается, позволяет войти туда, где светло и тепло, где вечно живет что-то, подозрительно напоминающее любовь и счастье. Я делал шаг через порог, и четкость образов исчезала. Просыпался с улыбкой и в слезах. Но быстро избавлялся от того и другого, возвращал на лицо бесстрастную маску и засыпал опять. Без сновидений.

Я не сразу почувствовал прикосновение. Как только облако воспоминаний немного рассеялось, обнаружил, что Маша держит меня за руку. В ответ на мой взгляд она еле-еле улыбнулась, будто спрашивая: «Помнишь?» Я кивнул и так же осторожно улыбнулся в ответ, перехватил ее ладонь, сжал пальцы.

Нас привел в чувства звук спускаемой воды из туалета. Дверь распахнулась, выпустив посвистывающего Брика. Увидев нас, он ткнул в сторону туалета большим пальцем:

— Там освежитель с ароматом лайма.

— И что? — удивился я.

— Просто чтобы вы не удивлялись, почему пахнет лаймом.

Маша фыркнула, я пожал плечами, а Брик, не обращая на нас внимания, принялся вытаскивать из пакета пельмени, сыр, сметану, овощи, пачку чая и прочее. До меня далеко не сразу дошло, что он, своим «освежителем», постарался снять с нас чувство смущения и перевести все происходящее в банально-бытовую плоскость.

— Можешь не лезть? — тихо спросил я, встав рядом с ним.

«Говори мысленно, если не хочешь, чтобы она слышала, — ответил Брик. — Ты в трудной ситуации, я пытаюсь помочь, насколько могу».

«Нечему помогать. Прошлое осталось в прошлом, я не собираюсь…»

«Ты можешь врать мне, но себя не обманешь. И не обманешь ее. До утра мы не заняты ничем важным, и случиться может всякое. Поэтому позволь мне делать свое дело».

«А ты позволь мне самому разбираться со своей жизнью! — Мысленно я повысил голос, с удивлением отметив, что и такое, оказывается, возможно. — Я себя прекрасно контролирую, знаю, чего хочу. От того, что мы, все трое, здесь переночуем, не изменится ничего. И от тебя здесь тоже ничего не зависит, ровным счетом, коли менять наши сознания ты не можешь».

«Хочешь поспорить? — повернулся ко мне Брик. — Я могу резко изменить ситуацию. Если смогу — с тебя блок сигарет и крутая зажигалка, крышечкой которой можно щелкать. Если нет — выполню любое твое желание, в рамках моих способностей».

Из дурацкого чувства противоречия я пожал ему руку.

Брик вел себя спокойно, даже образцово. Мы сварили пельмени, сделали салат. Я помог Маше пересесть за стол. Брик включил на ноутбуке дурацкий комедийный фильм про ожившего плюшевого медведя. После ужина я снял повязку с Машиной ноги, набрал в ванной таз холодной воды по ее просьбе. А когда вернулся в комнату с этим тазом, Брик обувался у дверей.

— Серебристая зажигалка, — сказал он, прежде чем закрыть за собой дверь. — Под цвет спиннера.