Последний звонок. Том 1

Глава 17

— Ты этого не сделаешь! — вырвалось у меня.

— Более того — это невозможно. — Тихонов с улыбкой откинулся на спинку стула. — Личность — это совокупность нормы реакции, заложенной генетически, и результативный опыт, полученный переработкой акции в реакцию через эту самую норму реакции. И всё это закрепляется в структуре мозга посредством мозаично-ассоциативной памяти. То есть, стирая личность, вы, по сути, уничтожите свой мозг.

— Конечно, — кивнул Брик. — Именно поэтому невозможно предположить, что некая сущность извне вселится в мозг человека, изменив его личность.

— Именно так, уважаемый, — согласился Тихонов. Почему-то он чувствовал себя победителем в этом непонятном споре.

— И, следовательно, разумнее предположить, что свихнувшийся Борис каким-то образом развил телепатические и телекинетические способности. Это хоть как-то соотносится с официальной наукой, да?

Тихонов снова напрягся. Похоже, Брик должен был спорить, но он наоборот помогал оппоненту.

— Давайте немного успокоимся, хорошо? — предложил Тихонов. Брик послушно закрыл глаза. — Я не думаю, что вам стоит продолжать доказывать мне свое происхождение. Независимо от того, Исследователь вы, или просто автономная часть сознания Бориса, ваши требования вполне понятны и логичны. Вы хотите взять на себя ответственность за дочь. Это… похвально. Давайте обсудим, что мы можем сделать, чтобы…

Тихонов осекся. Кровь отхлынула от его лица. Даже мне сделалось не по себе, когда Брик, вскинув голову, открыл глаза.

— Что скажете сейчас? — Он поднялся, и Тихонов шарахнулся. Стул под ним со скрипом и треском развалился. — Расскажите, пожалуйста, какие именно свойства человеческого организма, пусть даже гипотетические, могут вызвать такой эффект.

Брик обошел стол, приблизился к Тихонову, который постепенно брал себя в руки. Глаза Брика горели ярко-синим светом, в котором не различить ни белков, ни радужных оболочек.

— Это… Это внушение! — шепнул Тихонов, хотя явно пытался кричать. Просто голос не слушался.

Брик засмеялся:

— То есть, я могу внушить вам, что у меня светятся глаза, но не могу внушить, что я — Исследователь, а не расстроенная часть сознания Бориса? Ну и кто из нас двоих рехнулся, Анатолий Феликсович?

Пинком Брик отшвырнул в сторону обломки стула и уселся на пол напротив Тихонова. Огонь в глаза померк. От окна я видел лишь его профиль. И спиннер, который Брик продолжал раскручивать левой рукой.

— Что это было? — Я шагнул к нему, будто бы действительно мог чем-то помешать существу, захватившему тело Бориса. — Как это…

— Это — смерть. — Брик говорил, не отрывая глаз от лица Тихонова. — Это, если угодно, превращение кварков в фотоны, материи — в энергию. Я проведу аналогию, которая будет понятна всем присутствующим. Представьте кукольный театр. Все, кроме самых маленьких детей, понимают, что куклой управляет дяденька, сидящий под столом. Это — я. Что же произойдет, если я решу залезть в куклу целиком, не только одной рукой? Куклу разорвет. Но в нашем случае речь идет о сознании Бориса, не обо всем его теле. Пока что я играю по его правилам, я бегаю по лабиринтам его личности и реализую скрытые комплексы. Но если захочу, то выжгу все и останусь посреди пустыни. Со временем я сумею нарастить новые нейронные связи, и можно будет официально фиксировать появление на Земле сверхчеловека, в котором не осталось ничего от Бориса Брика. А учитывая мое шаткое положение, это будет означать войну с человечеством, которое не позволит мне свободного и независимого существования.

Я схватил Брика за плечи, рывком поставил на ноги. Он бесстрастно посмотрел мне в глаза.

— Ты сейчас серьезно? — Я не знал, чего во мне больше, страха или злости. — Ты все это всерьез, да?

— Давай мы после об этом поговорим.

Я толкнул его в грудь, и Брик покорно отшатнулся. Будто ребенку позволил немного пошалить.

— «Поговорим»?! Ты угрожаешь убить Бориса, и при этом на полном серьезе считаешь, будто я приведу тебя к Юле?

— Дима, пожалуйста, успокойся. Все, что я говорю и делаю, направлено только на то, чтобы убедить этого человека…

— То есть, ты блефуешь?

Он молча смотрел мне в глаза, о чем-то думая. Вряд ли размышлял над вопросом, скорее выстраивал стратегию.

— Нет.

Я обогнул его, двинулся к двери. Брик повернулся следом:

— Дима, постой. Что такого нового ты сейчас узнал? Да, я могу уничтожить Бориса, я могу много чего плохого сделать ради достижения цели, которая оправдывает все эти средства в долгосрочной перспективе. Но это не значит, что я хочу этого. Задумайся ты хоть на миг: ты ведь и сам можешь убить сейчас этого врача, медсестру, которая подслушивает под дверью, почесывая левую ногу — да-да, это я о вас, Наталья Петровна, идите и занимайтесь своими делами! — и даже сжечь все здание. Разве ты не пошел бы на это, если бы где-нибудь в плену удерживали Жанну, и это могло бы ее спасти? Пошел бы, не ври себе. Разница между нами лишь в том, что я не буду испытывать угрызений совести.

За дверью зашелестели удаляющиеся шаги. Я отпустил ручку — все равно дверь заперта. Повернулся к Брику. Он стоял, сложив руки на груди, спокойный, рассудительный. Тихонов за его спиной встал, начал отряхиваться.

— Юля до шестнадцати лет дожила, одна сражаясь со всем миром, — заговорил я. — Она не видела помощи ни от кого, даже от матери, и единственный раз, когда я заметил в ней какие-то способности, — сегодня. Пусть она не самый счастливый в мире подросток, но я на сто процентов уверен, что без тебя она выживет. Как и Борис. Ты никому здесь не нужен, Принц. Я думал, что ты изменился с тех пор, но ты все та же мразь, готовая на любые жертвы.

Лицо Брика исказила страдальческая гримаса. Он наклонил голову, потер лоб рукой:

— Дима…

— Замолчи. Хватит. — Я говорил, не обращая внимания на яростную пантомиму Тихонова, который пытался меня убедить не спорить с этим существом. — Я знаю, что ты действуешь из лучших побуждений, вернее, думаешь так. Но я весь этот год действовал из тех же побуждений. Я старался хоть как-то повлиять на судьбы людей, которые поломались из-за меня. Но сегодня понял, что это — бессмысленно. Поэтому я уйду. Чего и тебе желаю, Принц. Смирись и уйди, не делай хуже, потому что лучше ты не сделаешь. Заработай хоть все деньги мира и вывали их на Машу с Юлей, на Катю, ты сделаешь им только хуже. Люди сами создают свои судьбы, они живут этими судьбами. А ты — играешь. Так нельзя.

— Дима…

— Знаю, да, моя помощь тебе не нужна. Ты прибегаешь к ней только для того, чтобы создать у меня иллюзию контроля, отдать долг таким образом. Ты сам без проблем отыщешь Юлю. Но отсюда я уеду один. Я приду к ней первым, расскажу всё, скину ей на телефон этот гребаный роман, и плевать, что она после всего будет обо мне думать. К моменту встречи с тобой она уже выслушает альтернативное мнение. Мне этого хватит, чтобы спокойно умыть руки и свалить. И будь что будет. А теперь открой дверь.

Замок за спиной щелкнул в тот же миг. Я повернулся, взялся за ручку двери.

— Дима. — Говорил Брик все тем же спокойным тоном, разве только чуть более грустным. — Расскажи, пожалуйста, прежде чем выйдешь из моей жизни навсегда, как Юля в одиночку окажет сопротивление всем вместе взятым силам Разрушения?

Пустые провалы глаз всплыли в памяти. А потом — феерия картинок. Могучие твари в форме милиционеров. Вот один — силуэт в чердачном окне. Вот объятый пламенем скелет ставит ногу мне на грудь.

Я отпустил дверную ручку.

— Что?

— Это не те три калеки, что приходили за мной. Юля — пудовая гиря, обрушившаяся на одну чашу весов, и чтобы ее ликвидировать, они придут сюда все. А самое страшное, Дима, что Исследователи палец о палец не ударят, чтобы ее защитить. Потому что баланс для них важнее победы. Ей приговор подписали с двух сторон, понимаешь? Поэтому я здесь. Потому что мою дочь собираются сперва убить, выпустив наружу ее дух, а уже потом уничтожить и этот дух — навсегда.

Я повернул голову. Брик смотрел мне в глаза — прямо, честно. Почувствовав сомнение с моей стороны, он истолковал его неправильно:

— Нет, конечно, энергия, как таковая, не поддается уничтожению. Она распределится, скажем, между звездами и черными дырами. И каждую ночь, глядя в небо, ты будешь видеть мириады частиц Юли. Это, согласен, романтично, но… Ты ведь однажды смотрел в небо, видел звезду и понимал, что она не заменит человека.

Брик сделал шаг ко мне, положил руку на плечо:

— Дима, если ты уйдешь и сделаешь, как сказал, — я пойму. Но мне бы не хотелось, чтобы ты думал обо мне только плохое. Сейчас, сегодня речь не обо мне. Не получи я тогда крохотного опыта человеческой жизни, мне самому были бы смешны мои доводы: Юля ни в чем не виновата. Она — ребенок, появившийся по ошибке, каприз судьбы. Но она в этом не виновата! Она имеет точно такое же право на жизнь, как и любой другой человек. И, пока я существую, никто не заберет у нее этого права. Так ты со мной, или повезешь ей свою дурацкую книжку про мальчика, с тоской глядящего на звезды?