Последний звонок. Том 1

Глава 54 Дима

Светофор мигал зеленым, нетерпеливые пешеходы выползли на «зебру», и я остановился. Потянулся за очередной сигаретой, но Маша шлепнула меня по руке:

— Слушай, ну хватит! Тошнит от твоего дыма.

— Извини. — Я нехотя опустил руку на рычаг.

Справа, через настежь открытое окно Маши, донесся голос:

— Прекрасный сегодня день, не так ли?

Мы одновременно повернули головы. Рядом с «Крузером» остановился «Солярис». Чтобы увидеть говорившего, мне пришлось привстать, перенеся вес на педаль тормоза.

Голос показался смутно знакомым, как и улыбающееся лицо лохматого типа в плаще и мятой рубашке, сидящего за рулем «Соляриса». Он посмотрел на Машу, на меня и улыбнулся шире:

— И какая прекрасная пара! Скажите, вы, наверное, очень друг друга любите?

Несмотря на уличный шум, каждое слово слышалось отчетливо, будто голос звучал не только снаружи, но и внутри головы.

— Юродивый какой-то, — тихо сказала Маша. Отвернулась, придвинулась ко мне.

Я пожал плечами. За годы жизни в Красноярске много психов перевидал. Однажды дедушка на «Жигулях» подъехал впритирку и, выпучив глаза, спросил, не помню ли я третий закон термодинамики.

— Наверняка любите, — продолжал водитель «Соляриса». — Совет вам да любовь. Я ничего не перепутал? Так говорится?

Маша начала поднимать стекло, когда я услышал отзвук женского голоса. Видимо, пассажирки этого загадочного типа. Я не разобрал ни единого слова, понял общий смысл: «К кому ты там прицепился?» Но вот голос — голос показался не просто знакомым.

— Стой! — Я дернул ручник, метнулся к окну (Маша тут же опустила стекло).

Парень, уловив движение, повернулся, загораживая обзор. Я успел заметить лишь рукав бежевой водолазки, но мне хватило.

— Жанна?!

Маша вздрогнула, ее дыхание сбилось. Парня в «Солярисе» толкнули. Он откинулся на спинку сиденья, продолжая расплываться в дурацкой улыбке. А в окне показалась Жанна.

Два этих лица рядом! Жанна и Петя. Слова застыли, я не мог даже губами шевельнуть. А Жанна посмотрела на меня с непонятным выражением. Бросила взгляд на Машу и пропала. Вернулась на пассажирское сиденье.

«Если я сумею найти в себе хоть немного гордости — ты меня не найдешь», — вспомнились слова, которые Жанна произнесла на прощание. В глазах потемнело, и прежде, чем тьма рассеялась, я открыл дверь.

Маша молчала и не шевелилась. Слава всем богам, она в этот момент постаралась буквально раствориться в воздухе. Я видел ее краем глаза, обходя «Крузер» спереди. Она сидела, закрыв лицо руками — не то от стыда, не то от отчаяния.

Подойти к пассажирской двери «Соляриса» я не отважился, рванул на себя водительскую.

— Ну-ка вышел!

Петя заулыбался еще глупее:

— Ты хочешь нанести мне побои из-за того, что я еду в одной машине с твоей женой?

Светофор переключился на зеленый, сзади заголосили сразу несколько клаксонов. Ни я, ни Петя даже не посмотрели в ту сторону. Меня трясло. Я дрожал, как алкоголик поутру. Мир исчезал, как много лет назад. Но теперь я не мог проваляться без памяти неделю.

— Вышел, сученок!

Я сгреб в охапку Петину рубашку, плащ и дернул на себя, вытащил его из-за руля и, не останавливая движения, бросил на борт «Крузера». Петя напоминал куклу — так же безвольно мотался, а на лице оставалась нелепая гримаса, все меньше похожая на улыбку.

Взяв за воротник, я швырнул Петю на «Солярис». Сжал кулак, предвкушая, что сейчас превращу это дурацкое лицо в кусок сырого мяса…

Не знаю, что все это время творилось с Жанной. Тогда я думал, ей все равно. Думал, что остался один, и в качестве утешительного приза мне дарована возможность изувечить этого скота, которого надо было изувечить еще тогда, в школе.

Только позже, много позже, я понял, что все это время Жанна пыталась прийти в себя. Пыталась смириться с тем, что увидела, выглянув в окно «Соляриса». Пыталась сказать себе: «Все кончено, ты же знала!» — но не могла произнести фразу до конца даже в мыслях.

Она сидела и бездумно дергала ручку двери, не открывающуюся, несмотря на поднятый «язычок». Эти звуки я почему-то слышал, они казались мне громом небесным, и я молил бога, чтобы Жанна оставалась внутри. Потому что если она выйдет и начнет защищать его, я просто умру.

Первый удар Петю, кажется, удивил. Второй — заставил рассердиться. А когда я занес кулак в третий раз, его глаза сверкнули ярко-синим светом.

— Мужики! — рявкнул чей-то голос. — Ну вы, блин, нашли место, да?

— Убирайся, — не своим, сдавленным, но вместе с тем громким голосом сказал Петя.

Я краем глаза заметил, как здоровяк в майке, обтягивающей внушительные бицепсы, вздрогнул и пошел дальше по переходу. Рядом с ним тянулись другие люди. Никто не смотрел на нас, а глаза Пети разгорались ярче.

И тут пассажирская дверь «Соляриса» открылась. Жанна бросилась бежать. Как раз когда загорелся зеленый, и автомобили тронулись.

Ей засигналили, она упала на капот «Тойоты», тут же вскочила.

— Ой-ой, — воскликнул Петя. — Я отвлекся.

Еще одна вспышка синих глаз. Автомобили — все, как один, — замерли, будто наткнувшись на стену. Ни звука, ни крика. Но вот закричала Жанна. Я увидел того самого здоровяка, который пытался призвать нас к порядку. Одной рукой схватив Жанну, он тащил ее обратно, улыбаясь от уха до уха.

— Вот, еле поймал! — сообщил, подойдя к открытой двери «Соляриса». — Следить надо за детьми. Мало ли что…

Лицо его исказилось, речь оборвалась одновременно с хлопком двери. Покачиваясь, мужчина вернулся на тротуар. Глаза Пети сделались обычными, улыбка исчезла.

— Так, — сказал он. — Теперь с тобой.

Мое тело начало двигаться само по себе. Я отступил, расставил руки в стороны, врезался спиной в «Крузер» — меня будто распяли на нем. Маша почувствовала, что идиотская драка на проезжей части превратилась в нечто иное. Высунув голову в окно, она посмотрела на меня, на Петю, который вытянул перед собой руку. Я при этом почувствовал, как невидимые пальцы тронули ключицу, слегка сжали горло и, наконец, добрались до головы, скользнули внутрь, коснулись мозга.

— Я не могу проникнуть в твои мысли, — заговорил Петя. — Но я могу повредить твой мозг. Превратишься в то, что у вас называют «овощем». Это гораздо хуже, чем смерть. Я могу при этом нанести заранее рассчитанные повреждения, чтобы воссоздать синдром запертого человека.

— Делай, что хочешь, — сказал я. — Только не бросай меня вон в тот терновый куст.

Если бы подообная сцена встретилась мне в фильме, я бы тут же его выключил, потому что большего бреда в такой ситуации вообразить нельзя. В поисках «тернового куста» Петя оглянулся, и я получил возможность двигаться.

Если бы такая сцена была в фильме, я бы что-нибудь успел сделать. Но мой кулак будто в тесте увяз, не долетев до Пети десяти сантиметров.

— Бесполезно сопротивляться, — сообщил Петя, вновь толкнув меня на «Крузер». — Мне от тебя нужно не так много. Сообщи, где находится Юля — да, я знаю, что именно Юля — дочь Бориса Брика.

— Откуда? — вырвалось у меня.

— От тебя.

— Я тебе ничего не говорил!

— Нет. Ты написал.

В этот миг я действительно почувствовал себя «запертым человеком». Каждый так себя чувствует, когда речь заходит о прошлом. Перед отъездом мы с Бриком заехали в его с Катей квартиру и, пока он переодевался, я стоял в комнате и смотрел на стопку листов на столе. Мой злополучный роман.

— В тексте описан один настоящий половой партнер Бориса Брика и один предполагаемый, — пояснял Петя, глядя на меня пустыми, ничего не выражающими глазами. — У Екатерины детей нет, я проверил. У Марии — дочь. Стой!

Он заорал так, что я бы вздрогнул, если бы не сковывающие тело невидимые путы. Дверь «Крузера» сама по себе распахнулась, Маша вылетела наружу, упала коленями на асфальт, застонала.

Петя вытянул руку к ней. Неестественным движением Маша вскинула голову, широко раскрыла рот.

— Ты плохая! — выкрикнул Петя, подходя к ней. — Ведешь себя плохо всегда.

С этими словами он выхватил что-то изо рта Маши.

— Отдай! — Она бросилась на Петю, попыталась отобрать изжеванную бумагу. Петя сопротивлялся от силы секунду, потом отдал.

— Сергея Лазо, двадцать, — задумчиво произнес он. — Спасибо. Можешь продолжать есть. Сигнал фиксировался примерно из этого района. Вы не нужны более.

Петя шагнул к «Солярису», открыл дверь и «хозяйским» жестом на нее оперся. Посмотрел на меня. На Машу, которая беззвучно плакала, сидя на асфальте, сжимая в руке мокрую бумагу.

Мы стояли перед пешеходным переходом, занимая две из четырех полос, но никто не обращал на нас внимания. Водители, упершись в «Крузер» или «Солярис», с пустыми лицами включали поворотники, перестраивались и летели дальше. Безучастно скользили по нам взгляды пассажиров автобусов. Пешеходы, проходя в полушаге от сидящей на асфальте Маши, думали о чем угодно, только не о ней. Одна девушка в светло-зеленом сарафане посмотрела на меня и улыбнулась.

— Я не хочу беспокоиться насчет вас, — сказал Петя. Под его взглядом с колеса «Крузера» отлетел колпак, одна за другой отвинтились гайки. — Жанна остается со мной в качестве гарантии, что вы… — Он посмотрел на меня и исправился: — Ты. Ты не вмешаешься. Если я увижу, что ты вмешиваешься, Жанна умрет.

Он стоял и думал о чем-то. А я смотрел на него и думал, что наконец-то Исследователь выбрал идеальное воплощение. Мне теперь нет нужды разделять чувства пополам, ненавидеть Исследователя и сочувствовать «носителю». Мне одинаково хотелось бросить в домну обоих. Но я по-прежнему не мог пошевелиться.

— Впрочем, — продолжил Петя, — есть и другой вариант. Идеальный, да. Я предлагаю тебе обмен. Забираешь Жанну, а я забираю Марию. Вы с Жанной будете слишком поглощены ссорами и разбирательствами, и точно не вмешаетесь. А Мария найдет дочь, как и хотела.

Маша подняла голову и посмотрела на меня. Сперва — со страхом, но страх улетучился, вместо него осталась тупая надежда.

— Ты ведь убить ее дочь собираешься, дебил, — сказал я.

— Это необходимость, — кивнул Петя.

— И что, Мария будет тебе патроны подавать, ты на это надеешься?

Петя вздохнул, покачал головой. Он устал убеждать глупых детей, что папе действительно пора на работу.

— Я надеюсь, Дима, что мне не придется убивать никого лишнего. Деструктивная деятельность мне нравится.

Я непроизвольно моргнул.

— Прости, что?

— Тебе не за что просить прощения. Я ведь ни в чем тебя не обвиняю. Ты поступаешь в соответствии со своей природой, как это можно ставить в вину? Когда ты поступаешь против природы, то можешь получать от этого удовольствие, но в долгосрочной перспективе не остается ничего, кроме страданий. Скажем, твоя природа подразумевает верность единственной женщине. Но, встретив старую любовь, ты поддался искушению, и тебе было приятно, но в результате ты страдаешь. Твоя природа на изломе. Ты умираешь. Поэтому я и предлагаю обмен, который в равной степени удовлетворит всех.

Он кивнул, будто ставя штамп «Одобрено» где-то в голове.

— То же касается и меня. Мне пришлось убивать, да. И я испытывал невероятный восторг, подъем от этого. Убийство тоже может быть объектом исследования, причем, каждое. Но это — путь, который ведет меня к изменению природы. Поскольку я не смогу стать полноценным Разрушителем, как ты назвал их в своем тексте, я просто в итоге сделаюсь изгоем вроде Маленького Принца, как ты назвал его в своем тексте. Пожалей меня, Дима. Мне нужно убить одну Юлю. Я не хочу убивать Жанну. Но если я просто оставлю ее, то, с высокой долей вероятности, она уйдет, а вы вдвоем продолжите вмешиваться. Поэтому подумай и сделай выбор.

Жанну я не видел. Смотрел на Машу, а она — на меня. Смотрела, не сомневаясь в моем выборе.

— А ее ты убьешь? — спросил я.

Петя замотал головой, и даже сквозь шум моторов я услышал хруст шейных позвонков.

— Нет! — воскликнул он. — Не думаю, что будет необходимо. В решающий момент я ее просто оттолкну, а потом оставлю.

«Оставлю»… Я представил себе Машу, точно так же стоящую на коленях над бездыханным телом Юли. И Маша, как я почувствовал, представляла то же самое. Видимо, это почувствовал и Петя, потому как счел необходимым пояснить:

— Речь не о том, чтобы девочка выжила, не о том даже, чтобы уменьшить число убийств. Речь просто о том, чтобы мне меньше мешали. О том, чтобы ты, Дима, вышел из игры. Я не хочу, чтобы ты нашел Юлю раньше меня, ведь она считает тебя отцом. Ты очень легко сможешь ей манипулировать в невыгодном для меня ключе. Поэтому выбирай, что тебя остановит: потеря Жанны или ее любовь. Я уверен, что если сейчас отпущу ее, то она тебя простит. Но если ты выберешь иной вариант, она не вернется.

Я опустил голову.

— Дима? — сказала Маша. — О чем ты вообще думаешь?

Надо же, она правда не понимала…

— Ничего не получится, — сказал я. — Ты тут красиво про природу разливался. Да только и я, и Жанна прекрасно знаем одно: если ты с Машей уедешь отсюда убивать ее дочь, я поеду следом и не остановлюсь до тех пор, пока не пойму, что опоздал. Такова моя природа. Я — твой враг, навсегда.

— Так какой выбор? — повысил голос Петя.

Я смотрел в салон «Соляриса» и не видел бежевого рукава водолазки. Жанна скрылась от меня. Держит ли ее сейчас эта нечеловеческая сила? Или она сама не хочет ни видеть меня, ни показываться мне? А может, замерла, обратившись в слух, и ждет решения?

Представил себе исход: мы с ней остаемся посреди оживленной дороги. «Солярис» уносит Машу, скорее всего — навсегда. Какая-то крохотная частичка сознания пыталась пискнуть, что это — верный выбор, что миллионы людей рассудили бы именно так. Какой смысл встревать в противостояние сил, которым ничего не можешь противопоставить?

Но эта частичка оказалась крохотной.

— В эту игру я играть отказываюсь.

Петя нахмурился:

— Мне нужен выбор. Оставить тебе Машу или Жанну?

— Ты права не имеешь ставить меня перед таким выбором.

Что-то зазвенело. Я скосил взгляд и увидел, что гайки открутились со второго колеса.

— Ты не можешь отказаться выбирать! — воскликнул Петя.

Я снова взглянул в салон его машины. И заговорил громко, надеясь, что меня там услышат:

— Когда Жанна выбрала меня, она знала, кто я такой. Знала, что я не предаю никого и никогда, не предам даже мечту, под которой нет никаких оснований. Если я сейчас сделаю выбор, это в любом случае будет предательство. Поэтому я выбираю как обычно.

Я оттолкнулся от борта «Крузера» и опустил руки. Петя сверкнул на меня синими глазами, но я ничего не почувствовал. Как будто его сила на меня больше не действовала.

— Хочешь, чтобы я не мешал — убей меня, щенок трусливый. Каким был в школе, таким и остался. Все чужими руками и со всей возможной подлостью.

Маша подскочила, чуть не упала, опершись на больную ногу, но выстояла, взмахнув руками.

— Забери меня! — крикнула она Пете, сделала шаг навстречу. — Я поеду с тобой, оставь ее здесь.

Петя грустно покачал головой:

— Нет, Мария. Твой выбор здесь не имеет никакого значения. — И добавил, глядя на меня: — Отсутствие выбора в текущей ситуации можно приравнять к выбору текущей ситуации. Прощайте.

Он отвернулся, подводя черту. «Крузер» со стоном и скрипом накренился, два колеса, соскочив с мест, покатились, подпрыгивая, в разные стороны.

Дверь «Соляриса» захлопнулась. Он рванул с места и пролетел на красный свет, аккуратно внедрившись между женщиной с коляской и двумя весело болтающими студентками.

Маша смотрела на меня. Смотрела молча, пока я открывал багажник, доставал домкрат. Лишь когда я подошел к пассажирской двери и, наклонившись, нажал кнопку аварийной сигнализации, заговорила:

— И что теперь?

Я молчал, глядя на накренившийся внедорожник. Задумчиво постучал домкратом о ладонь. Интересно, сколько весит «Крузер»? Ну ладно, половина «Крузера». Может, даже четверть, учитывая то, что мне придется не столько поднимать, сколько толкать. Черт, надо было в школе больше внимания уделять физике.

— Дима! — Маша вцепилась мне в руку. — Чего ты хочешь добиться? Я не понимаю тебя.

— Хочу подсунуть домкрат и для начала поставить одно колесо. Дальше проще пойдет. Сможешь подсунуть? Я попробую приподнять…

Она вырвала домкрат у меня из рук с такой силой, что я испугался, как бы не получить им по голове.

— Юля тебе вообще никто! — прокричала Маша. — Как так получилось, что из-за нее ты оставил жену с… С этим!

«Магия» Пети закончилась, и прохожие теперь, раскрыв рты, таращились на нас, пытаясь понять, что случилось. Ссорящаяся пара возле автомобиля без двух колес.

— Как-то жена оказалась «с этим», — сказал я. — Вероятно, до того, как «этот» превратился в «это».

Только теперь, когда они уехали, я понял, что сказал не всю правду. Больше всего я боялся посмотреть Жанне в глаза, оставшись наедине, и задать вопрос. И получить ответ. Хотя, нет, это еще не так страшно. Куда страшнее — не решиться задать вопрос, оставить его висеть между нами невысказанным навсегда.

— И что?

Я с удивлением посмотрел на Машу. Она дернула плечами, сказала, повернувшись ко мне боком:

— Ты, можно подумать, хотя бы сутки верность ей хранил. Оба хороши. И я тоже.

— А зачем ты защищаешь ее? — Теперь я начал злиться. — Если она поступила так, значит…

Маша ударила меня по лицу. Вернула старый долг, заставила замолчать, отступить. Посмотрела мне в глаза, собранная и решительная:

— Когда ты, наконец, поймешь, что люди принимают глупые решения? Решения, в которых могут раскаяться через секунду. А такие как ты заставляют их вечно терпеть последствия этих решений, не позволяют ни исправить, ни забыть.

Злость изменила ей, она заплакала. Секунды две пыталась сдержать слезы, но вот по телу прошла настоящая судорога, и Маша одной рукой закрыла глаза.

— Юля тоже «поступила так», — дрожащим голосом продолжала она. — Приняла решение покончить… И я. Когда она родилась, я приняла решение поставить стену между нами. Но теперь я не хочу эту стену, понимаешь? Я просто хочу увидеть свою дочь и сказать, что люблю ее, и молиться, чтобы она мне поверила! После всех этих лет я хочу, чтобы она поверила, что я — не такая.

Маша кричала. Я схватил ее за руки, шагнул навстречу. Она пыталась оттолкнуть, но я прижал ее к себе.

— Мы найдем Юлю, — пообещал я.

Сквозь рубашку просочились ее слезы. Она прерывисто вздохнула:

— Ты так ничего и не понял.

Может быть. Я никогда не считал себя особо умным или, хотя бы, безоговорочно нормальным. Всю жизнь знал, что не заслуживаю счастья, что мечты мои исполнились по ошибке. Поэтому, когда нужно действовать, мне проще всего вычеркнуть из уравнения себя.

Я не понимал одной простой вещи: Жанна — это тоже я. Она сто раз переломила себя и срастила заново, чтобы остаться рядом. Сколько же раз переломил себя ради нее я?

Похоже, один.