Последний звонок. Том 1

Глава 62 Дима

Маша вскочила и замерла. Я видел лишь ее силуэт во тьме, но вот что-то вспыхнуло, и в этот момент она повернулась, посмотрела на меня безумными глазами. Прежде чем темнота скрала их, я успел понять — передо мной не Маша.

Вспышка — огонек зажигалки — погасла. Брик глубоко и с наслаждением затянулся, выпустил дым. Все молчали. «Маша» смотрела на меня, я — на нее. Не видя ни глаз, ни лица. Чернота высасывала душу.

— Она — то, что принято называть энергетическим вампиром, — сказал Брик усталым голосом. — Поэтому — да, ты прав, она сейчас тебя выкачивает. Харона она разглядеть не успела, он сидит перед ней в темноте, а к стоящему сзади человеку у носителя были сложные чувства и эмпатический прогноз. Все так, Анна? Вы сейчас смотрите на того, кто вас любит, боится и беспокоится о вас одновременно, но не понимаете толком, что происходит?

Силуэт отвернулся. Теперь Анна-Мария смотрела на Брика, но ему-то по барабану все энергетические вампиры вместе взятые. Он лишь отсалютовал ей рукой с сигаретой и показал пальцем на Харона:

— Вас хотел видеть вот этот человек.

Еще одно движение, и я смог перевести дух — она отвернулась от меня, и теперь Харону досталось все. Он встал. Небо разрезала еще одна молния, и я увидел, в тенях и бликах, его лицо, бледное и окаменевшее. Он поверил, потому что не почувствовать присутствия в комнате нового человека было невозможно. От этого присутствия стало холодно. Чтобы убедиться, что холод — не плод воображения, я пошевелил пальцами — окоченевшие, они двигались с трудом.

— Анечка? — прошептал Харон.

Разорвав тишину, она заговорила:

— Что тебе от меня нужно? Я освободила тебя, я ушла с дороги — почему ты не можешь просто наслаждаться этим? Зачем тебе снова меня мучить?

На такие интонации Маша не была способна в принципе. Было в них что-то нарочито театральное. А Маша, даже когда кричала мне в лицо и называла Юлю тварью, говорила от всей души, пусть и пожалела об этом через секунду. То, что завладело ее телом сейчас, говорить от души не умело в принципе.

— Я никогда не хотел от тебя освобождаться, — забормотал Харон, маленький и растерянный.

Я бросил взгляд в сторону Брика, докуривающего сигарету, и он отвесил мне мысленный поклон: «Я выяснил, где мы сможем перехватить Юлю, ты не один такой догадливый».

«Так убери тогда эту…»

«А вот это, Дима, самое грустное. Я не могу ее убрать».

— Ты что, с ума сошел? — вырвалось у меня.

— Я предупреждал, что дело рискованное и сложное. Мы согласились, что цель оправдывает средства.

«Анечка» повернулась к Брику, с почти осязаемым удивлением внимая его словам. Элеонора, воспользовавшись этим, тихонько сползла со стула и переметнулась ко мне.

— Я тут постою, чёт насиделась, — негромко сказала она. — А в чем замес?

Я наклонился к ее уху и прошептал:

— Брик не может ее вернуть обратно.

Впервые я увидел, как Элеонора делает этот жест — подносит ладонь ко рту. Впервые услышал, как она шепчет не матерную тираду, а:

— Господи…

Я часто замечал за собой такую особенность — совершенно дурацкие мысли начинают лезть в голову, когда ситуация становится страшной и опасной. Наверное, защитная реакция сознания. Сейчас я стоял и думал, как Харон будет документально оформлять возвращение покойной жены, если она не захочет уходить. Будет ли он с пеной у рта доказывать всем и вся, что это — она, или просто скажет, что Маша — его новая жена? Будет ли он называть ее Машей, или Аней…

Чтобы избавиться от этих нелепостей, я сосредоточился на замершей в центре комнаты паре. Харон и Анна, два силуэта, две тени в темноте.

— Как тебе с ней живется? — отвратительно кривляясь, спрашивала «Анечка». — С этой мелкой сучкой? Счастливы по уши, да?

— Ее давно нет, — отозвался Харон.

— О, она умерла? Сочувствую. Хочешь поплакать и пожаловаться на судьбу?

— После всего ее увезли родители. Я не знаю, где она.

— О, тебе жаль, да?

— Да. Очень жаль. Потому что если бы я мог ее отыскать, я бы заставил ее первой пройти твой путь.

Голос Харона креп. Он хотел, очевидно, похвастаться крестовым походом против шестнадцатилетних девчонок, но не успел. Отступив на шаг, «Анечка» всплеснула руками.

— Тебе жаль, — повторила она. — Еще бы не жаль. Молоденькая свежая девочка, которая смотрит на тебя влюбленными глазами. Ну как тут устоять. Когда жена — уродина, психичка с постоянными истериками, жрущая антидепрессанты как конфеты.

— Я никогда про тебя так не говорил!

— Даже сейчас ты не можешь просто наслаждаться своим поганым счастьем! — взвизгнула «Анечка», отвечая не на слова — на тон, которым они были произнесены. — Вернул меня, чтобы я посмотрела, как ты ее трахаешь? Хочешь, чтобы я плакала? Не дождешься!

Эта женщина могла выстроить новый мир из ничего за секунду, разрушить его и воздвигнуть новый. И Харон, словно привязанный, бежал за ней, силясь понять, что происходит, сыграть по правилам, что-то доказать, объяснить, привести логичные доводы…

Логика не работает, когда речь идет о чувствах. Особенно — о чувствах сумасшедшей.

— Аня, о чем ты говоришь?! — Он шагнул к ней, но «Анечка» взмахом руки его остановила. — Ее нет здесь. Нет, понимаешь? Ее никогда и не было в моей жизни.

— Она здесь, — прошептала «Анечка». — Теперь она другая, теперь ее зовут Юлей, но она здесь, я чувствую ее в твоем сердце, в сердцах остальных. А ты хочешь, чтобы я смотрела и плакала? Нет, нет, нет! — Она вновь сорвалась на визг. — Это ты. Ты будешь смотреть и плакать.

«В этом проблема самоубийц. — Спокойный мысленный голос Брика контрастировал с происходящим, как голос лектора, наложенный вместо оригинального звукоряда на фильм ужасов. — После того как разум отдал себе команду на самоуничтожение, он буквально рассыпается на части».

«Анечка» развернулась на каблуках, и я непроизвольно стиснул зубы — вспомнил о больной ноге Маши. Но «Анечка» и не заметила никаких неудобств. Раскат грома заглушил ее следующие слова, обращенные ко мне. Я не услышал их, услышал голос Брика в голове: «Пора прекращать. Тебе надо достучаться до Маши, чтобы она начала борьбу. Она — относительно цельная личность, и играет на своем поле, у нее должно получиться».

— Давай прямо здесь, — бормотала «Анечка», приближаясь ко мне. — Ты ведь хочешь, верно? Я хочу, чтобы он видел, хочу, чтобы ему было так же больно, как мне…

Я сообразил, что происходит, когда она вцепилась мне в ремень джинсов. Схватил ее за руки и отбросил их.

— Не притворяйся, будто не хочешь! — «Анечка» рычала. Я чувствовал ее запах, чужой, резкий. — Ты ведь знаешь, как это сладко — изменить человеку, которому клялся в вечной верности. Тебе ведь понравилось прошлой ночью, да? Не смей врать, я вижу правду!

Я не сомневался, что она отличит ложь на раз. Злобное существо с легкостью завладело памятью Маши, взяло в руки все ниточки.

— Я никогда не изменял Жанне, — сказал я, глядя в глаза, которые мог различить на таком расстоянии.

— Что? Что?! Да ты пытаешься врать? Мне?!

— Думай как знаешь. Но я не изменял, просто у меня в сердце есть место больше чем для одного человека, и в этом моя проблема. Но для тебя там места нет, и не будет.

«Анечка» заскулила, потом взвыла, вцепившись в волосы пальцами.

— Слова. Все это — лишь слова! Главное — поступки, только по поступкам можно судить…

— Нельзя! — рявкнул я.

Очевидно, мало кто повышал голос на «Анечку». Она шарахнулась, чуть не упала. Никто не поспешил ее подхватить. Харон, будто висящая на крюке кукла, стоял у окна, опустив голову. Слышал, нет ли, что происходило — не знаю.

— Нельзя судить о близком человеке ни по словам, ни по поступкам. Потому что… — Я подошел к ней, схватил за плечи, всмотрелся в глаза. — Потому что люди принимают глупые решения. Решения, в которых могут раскаяться через секунду. А такие, как ты, заставляют их вечно терпеть последствия этих решений, не позволяют ни исправить, ни забыть.

Несколько часов назад эти слова говорила мне Маша, а теперь они всплыли в памяти и попросились на язык. И что-то изменилось. Изменился запах. Маша обмякла, и мне пришлось ее подхватить. Я прижал ее к себе. Она шумно и тяжело дышала, тело сотрясала крупная дрожь.

— Тихо, — сказал я, проведя рукой по ее растрепавшимся волосам. — Все прошло.

Облегченно вздохнула Элеонора у меня за спиной, и, будто это послужило сигналом, в комнате начало теплеть. Стремительно. Сделалось жарко. Я приоткрыл рот, чтобы попросить открыть окно — в крохотной комнате явно дышало гораздо больше человек, чем до́лжно, — но тут глаза резанул вспыхнувший свет.