Дорога Костей

Г

ЛАВА 20

Это Джонас был виноват, в том, что она не могла уснуть. Силла металась под шкурами почти всю ночь, покрываясь потом, хотя ей было холодно. Боль в голове не проходила, но она так привыкла к ней, что воспринимала как фоновый шум. Как бы она ни ворочалась, не могла устроиться поудобнее.

Каждый раз, закрывая глаза, она видела, как Джонас размахивает топором, и слышала его шепот в своем ухе.

Не играй в игры, в которых не можешь победить.

Эти слова эхом звучали в ее сознании снова и снова, хором глубоких низких голосов скатывались по плечам и вибрировали в позвоночнике. Будь проклят этот мужчина, его нелепые предплечья, и то, как он размахивал этим дурацким топором, отвлекая ее. Кто вообще способен расколоть полено одним ударом? Совершенно абсурдно.

Силла заставила себя вспомнить другие отвратительные вещи, которые он сказал.

Я не позволю какой-то мыши встать между мной и моими соласами.

Вот, победно думала она. Он думает только о деньгах. Очевидно, он эгоист. Только вот он спас тебя от «Железных Воронов», напомнил надоедливый внутренний голос. И помог тебе справиться с паникой после кошмара. И последовал за тобой в лес, чтобы ты не попала в беду…

Раздраженная, Силла, уже в третий раз за минуту, перевернулась на другой бок.

Наконец, сон все же нашел ее, принеся с собой яркие сновидения. Она видела глаза, как летнее озеро, ловящее солнечные лучи, переливающиеся, словно сапфиры, когда она смотрела в них. Чьи-то пальцы скользнули по чувствительной коже за ее коленями, по внутренней стороне бедер. Губы, мягкие, как шелк, нежно коснулись ее…

Образ распался, затем собрался вновь. Перед ней лежало изувеченное тело отца, ржавая краснота растекалась по его груди, дыхание было прерывистым, хриплым. В его ледяных глазах читались эмоции: сожаление, жажда большего времени, страх, но не перед смертью, которая надвигалась, как лавина, а за нее.

Кем были мои родители? — спросила она его.

Его губы зашевелились. Она склонилась ближе, глаза расширились, когда до нее донеслись произнесенные им имена…

Силла резко села, задыхаясь. Она осмотрелась — теплые золотые лучи солнца пробивались сквозь сосновые ветви, мягкий мох покрывал неровную поляну. Лоб покрылся холодной испариной. Вокруг слышалось тихое сопение спящих. Силла коснулась своей шеи. Боли не было.

Она не на дороге под Скарстадом. Сейчас она в безопасности.

Приложив руку к животу, она пыталась унять нервную дрожь. Имена. Какие имена он произнес? Они мелькнули, исчезли, как воспоминание, которое можно было схватить, если потянуться чуть дальше…

Отголоски сна преследовали ее весь день — пока она готовила утреннюю трапезу, пока забиралась под шкуры в повозке, пока телега катилась по дороге. Ее отец умирал перед ней тысячу раз, пока она не запомнила каждую деталь: выражение его глаз, его последний хриплый вздох. Но, сколько бы раз она ни проживала этот момент, она так и не могла расслышать имена, которые он прошептал. Он умер ради нее, чтобы защитить ее, и эта мысль сводила с ума. Неприятное, тошнотворное чувство завладело ею, заполнив каждую клеточку тела.

Его смерть — это не твоя вина.

— Не говори глупостей, — тихо произнесла маленькая девочка, устроившаяся рядом с ней под шкурами. — Ты не могла знать, что так случится. Но мысль ударила Силлу прямо в сердце, свежая боль пронзила ее, разрывая на части. Он мертв. Его больше нет. Возможно, она все еще отрицала это. Ее уши искали звук его голоса, ее нос — его знакомый запах. Силла достала из сумки его тунику. Прижала к лицу. Глубоко вдохнула.

Твоя вина, твоя вина, твоя вина.

Глаза наполнились слезами, и Силла крепко зажмурилась. Если бы она внимательнее относилась к его попыткам научить ее защищаться, то смогла бы выхватить кинжал, смогла бы помочь ему сражаться.

— А он мог бы сказать тебе правду, — сердито заметила маленькая девочка.

Если бы она была лучшей дочерью. Если бы он доверял ей свои секреты.

— Думай о том, что согревает тебя изнутри, — предложила девочка.

Но Силла была бессильна перед этой болью, которая переполняла ее, перед мучительными вопросами, снова и снова проносящимися в голове.

Почему он не доверял тебе?

Кто твои кровные родители?

Почему королева Сигна охотится на тебя?

— Согревающие мысли, — повторила девочка. — Котята. Плавание. Запускать пальцы в тесто для хлеба…

Издав раздраженный звук, Силла резко выпрямилась, заплетая непослушные пряди в косу. Игнорируя пульсирующую боль в висках, она схватила кожаный шнурок с запястья и закрепила волосы. Ее взгляд скользнул к дороге за пределами повозки. Джонас молча ехал на своей бурой кобыле, его лицо оставалось невозмутимым, но в глазах читалось то самое непостижимое напряжение.

По спине Силлы пробежал легкий озноб, и она застыла. Острая боль утраты вдруг ослабла; впервые за много часов она почувствовала что-то помимо нее. То же самое было той ночью в лесу. Тяга к листьям, горе, утрата… все это на мгновение отступило.

Силла легла на шкуры и закрыла глаза, позволив себе вспомнить первую часть сна. Легкие прикосновения пальцев к ее ногам, касание губ. Ее кровь запульсировала быстрее, в теле разлилось тепло, странное томление поселилось между бедер. Она выдохнула, дыхание дрогнуло. Что это за новая пытка? Что с этим раздражающим мужчиной? Почему она никак не может выбросить из головы его дурацкое, слишком красивое лицо? Силла не знала, что все это значит.

— Ничего хорошего, — пробормотала девочка. И с этими словами она зарылась под шкуры, пока не исчезла совсем.

— У нас закончились дрова, Волк.

Джонас взглянул на кости, которые только что бросил. На их гранях были выгравированы ворон и два белых медведя — худший бросок за весь вечер. Он уже проиграл Гуннару столько соласов, что у него в животе разгоралось чувство вины. Эти монеты должны были идти в его сокровищницу, а теперь Гуннар просто спустит их в каком-нибудь медовом зале. С раздраженным вздохом Джонас поднялся.

— Я все, — пробормотал он, схватил топор и лениво зашагал в лес. Мокрые, поросшие мхом сосновые ветки были бесполезны, поэтому он углубился в чащу в поисках сухого, лохматого лишайника.

Прошло всего две минуты, когда он услышал, как Силла идет следом. Что она делает? Его желудок сжался. Казалось, он только-только сумел вытеснить ее из своих мыслей, а она снова проникала туда, куда не следовало. Эта женщина будто залезла ему под кожу.

Джонас всеми силами пытался игнорировать ее в течение дня, но взгляд сам собой находил ее. Что-то беспокоило ее — это было очевидно, но это не его забота.

И вот теперь она последовала за ним в лес.

Она хочет продолжить свою игру, — мелькнула у него мысль, и по венам разлилось чистое, мужское удовлетворение. Он вспомнил, как ее тело горело в его руках, когда он прижал ее к дереву, как пламя вспыхнуло в ее глазах, когда она нарочно его провоцировала. Ее возбуждала его злость.

А ее колкие слова разожгли в нем такой жар, о котором она, возможно, даже не догадывалась. Потребовалось все его самообладание, чтобы отступить, чтобы не трогать ее, не разжигать огонь дальше, не проверять, так ли она сладка, как пахнет.

Джонас нахмурился, когда это желание снова вспыхнуло в его теле. Она лгунья, самозванка, обуза для отряда. Он заставил себя думать о носках Илиаса. О гримвольфах. О своем отце.

Вот. Это всегда помогало.

Щелкнула ветка. Джонас выдохнул сквозь зубы и развернулся, мрачно глядя на девушку.

— Чего тебе, Кудрявая? — бросил он. — Зачем ты за мной увязалась?

Ее щеки вспыхнули, она прикусила нижнюю губу.

— Говорят, что бродить по лесу в одиночку опасно, — сказала она. — Кто-то же должен тебя защищать, Волк.

Джонас наклонил голову, с любопытством изучая ее. Ему нравилась ее дерзость, больше, чем он был готов признать.

— А кто защитит тебя, мышка?

В глазах Силлы вспыхнул огонь, и его кровь быстрее побежала по венам. Блядь, подумал он. Ему захотелось снова увидеть это пламя.

— Я могу защитить себя, — отчеканила она. — Я занимаюсь с Геклой.

Он ухмыльнулся.

— Это я видел. Ты почти достигла уровня восьмилетнего ребенка.

Она сердито вскинула руки, и Джонас непроизвольно скользнул взглядом по ее изгибам. Снова. Опять этот проклятый интерес — что скрывается под этими ужасными платьями?

— По крайней мере, я стараюсь стать лучше, — резко ответила она. — А не трачу ночи впустую.

— Ты что, намекаешь на что-то?

— Я не намекаю. Я прямо говорю: ты сказал мне, что у тебя есть дела поважнее, чем сопровождать меня, когда я собираю травы. Оказывается, эти «важные дела» — это просто проигрывать свои соласы в кости. А я-то думала, что ты так дорожишь своими монетами.

Внутри у него вспыхнуло раздражение. Он ненавидел, когда его тыкали в то, что и без того вызывало злость. Бросив топор, он сделал шаг вперед. Она судорожно вздохнула, но не двинулась с места. Боги, эта женщина. Он хотел наказать ее за дерзость. Хотел почувствовать вкус ее кожи. Оставить отметины на ее шее.

Он наклонился к ней, почти касаясь своим лицом её лица. Увидел, как ее зрачки расширились.

— Ты провоцируешь меня, Кудрявая?

Она резко вдохнула.

— Возможно.

Его взгляд упал на ее губы, затем вновь встретился с глазами. Глубокими как бездна. Такими, в которых можно утонуть.

— Разве я не предупреждал тебя, не играть в такие игры со мной?

— Может я не хочу выигрывать, — прошептала она. — Может, я просто хочу поиграть.

Джонас почувствовал, как по его спине пробежал жар. Он положил ладонь ей на горло и медленно скользнул вверх, пока не зафиксировал ее подбородок. Когда он увидел, как по ее коже побежали мурашки, на него нахлынуло удовлетворение.

— Ты уверена в этом, Силла? — Ее веки дрогнули, и Джонас не смог удержаться от довольной улыбки. — Я могу быть опасен для тебя.

— Возможно, мне… это нравится, — сказала она, ее щеки вспыхнули, но она не отвела взгляда.

Джонас удивлено рассмеялся.

— Женщина, у тебя напрочь отсутствует инстинкт самосохранения, так ведь? Как ты вообще выжила в этом королевстве двадцать зим?

— Я не знаю, — выдохнула она и закрыла глаза. Ее брови сдвинулись, плечи поникли, и прямо на глазах у него она словно сжалась, углубилась в свои мысли.

Весь жар, что только что бурлил в его крови, мгновенно угас. Он осторожно сделал шаг назад, убирая руку с ее подбородка.

— Почему ты пошла за мной на самом деле?

Ее губы дрогнули, уголки опустились вниз, а пальцы сжали флакон, висевший у нее на шее.

— Я не могу там сидеть, — сказала она. — Я не могу… думать. Мне нужно было уйти, отвлечься.

— Отвлечься?

Силла отвела взгляд и обхватила себя руками.

— Я не буду тебе мешать. Мне просто нужно пройтись.

Будь он лучшим человеком, он бы спросил, что ее так тяготит. Что погасило огонь в ее глазах так внезапно. Но никто не назвал бы его хорошим человеком, и поэтому он просто сказал:

— Как хочешь, — и двинулся дальше в лес.

Они молча шли несколько долгих минут, пока Джонас собирал сухую древесину. Он уже нашел все, что нужно для костра, но какая-то глупая мягкость в нем заставила его идти медленнее, давая ей время.

— Я должна поблагодарить тебя, — наконец сказала Силла, очищая прутик от лишайника. Она подняла на него глаза, и он увидел, какими пустыми они стали. Куда делось пламя? Что его задушило? — За то, что ты освободил меня от Воронов. Спасибо.

В его памяти снова вспыхнула та сцена: Силла в руках этих грязных ублюдков, его собственная ярость, растекающаяся по венам. Тогда он не раздумывал — просто обнажил топоры и вогнал их в чужие черепа.

Джонас стиснул зубы.

— Они мерзавцы, — сказал он наконец. — Падальщики. Знаешь, почему их называют Железными Воронами? Они торгуют оружием, подбирая его с трупов своих жертв.

Силла сжала флакон так сильно, что костяшки побелели. Она держалась за него, словно тот мог удержать ее от падения в бездну.

— Слава богам, что я забралась в вашу повозку.

Он нахмурился, но злость быстро улеглась. С каждым днем он все больше понимал, насколько ошибся в своих первых суждениях о ней. Она вставала раньше всех, готовила еду, без единого слова мыла посуду, тренировалась с Геклой по вечерам. Она знала, что такое тяжелый труд.

Джонасу не нравилось, что она пробралась в повозку, но теперь… теперь он мог понять ее отчаяние. Однажды ему самому пришлось положиться на доброту других. Он поискал слова, чтобы сказать ей, что, возможно, был к ней несправедлив, но так и не нашел их.

— Как твое запястье? — вместо этого спросил он.

Сбросив дрова на землю, Джонас стряхнул с рук кусочки мха и шагнул ближе. Осторожно взял ее за предплечье и закатал рукав шерстяного платья. Ее прерывистое дыхание заставило его сердце забиться сильнее.

Джонас нахмурился. Хотя опухоль спала, бледная кожа была испещрена темными, почти черными синяками. Внутри него вспыхнула злость.

— Уже гораздо лучше, — сказала она. — Мазь Сигрун творит чудеса.

Он видел, как под тонкой кожей ее запястья бьется пульс. Уловил проблеск чего-то в ее глазах.

Не в силах остановиться, Джонас откинул непослушные кудри с ее плеча.

— А шея? — тихо спросил он, проводя пальцем по линии от подбородка к ключице. — Тоже зажила.

Ее пробрала дрожь.

Жар разливался по его крови, скапливался в животе. Джонас встретился с ней взглядом.

— Тебе холодно, Силла?

— Нет, — едва слышно выдохнула она.

Они смотрели друг на друга, а между ними потрескивало напряжение. Будто вот-вот ударит молния.

— Джонас! — донесся мужской голос, разрезая воздух, как острый клинок. Илиас. — Гребанный огонь, потух, говнюк!

Тихо выругавшись, Джонас отступил. Сделал резкий выдох, затем снова собрал дрова с земли.

— Нам пора.

Силла обхватила себя руками и кивнула.

Обратно к лагерю они шли в тишине.