С чистого листа главы 100-165

Глава 164. Курдские последствия

В понедельник утром 8-го числа я созвал заседание Национального совета безопасности. Впервые за много месяцев на лицах, собравшихся за столом были улыбки, в том числе и на моём. Я хотел покончить с этой проклятой заварухой и преуспел до того, как она определила моё президентство в худшем свете, как некогда определила президентство Джорджа Буша.

Начали с быстрого брифинга, на котором Ричард Кларк доложил обо всех новостях. За ночь ничего не изменилось. Саддам и Кусей признаны погибшими, Удей в бегах, несмотря на всю свою браваду. Власть перешла к Революционному совету, а Совет должен сосредоточиться на происходящем. Оставались некоторые противоречия, но необходима фокусная точка, вокруг которой можно объединиться, а Удей Хусейн слишком похож на бешеного пса, они не станут его терпеть. Без центральной фигуры, вокруг которой можно сплотиться, они будут окружены и либо уничтожены, либо вынуждены объединиться.

С другой стороны, нужно стереть этого сосунка с лица Земли и быстро. Пентагон продолжал действовать, я распорядился направить 1-ю танковую обратно в Техас. По утверждению нескольких человек, чтобы собрать их и отправить домой, потребуется не больше времени, чем на переброску в Ирак. Так что, если в ближайшие недели иракцы решат сделать глупость, численное превосходство останется за нами. На это я лишь скривился – это правда, однако. Если Иракский Революционный совет распадётся, мы сможем изменить ситуацию, по крайне мере ненадолго.

Конди Райс досталась самая большая работа, у неё приказ при необходимости призвать остальных без лишних противоречий! Задача номер один – заключить хоть какое-то мирное соглашение с иракцами. Технически это должен быть договор между иракцами и курдами, утверждающий новые границы, и остальной коалицией, которая подпишет его как защитники курдов. Здесь нам предстоит довольно большая работа, но задача номер два – создать новое государство, Республику Курдистан, которая вступит в ООН и заключит мирные договоры с соседями.

Как член дипломатического наступления я направлялся на Ближний Восток с остановками в Турции, Израиле, Кувейте, Саудовской Аравии, Иордании и Курдистане. Нужно было поговорить с главами причастных ко всей ситуации государств и разработать планы на будущее. Критически важны Турция, Израиль и Курдистан. Остальные три визита скорее формальность – поблагодарить за текущую поддержку и обсудить, как мы можем посодействовать в установлении мира на Ближнем Востоке.

Израиль всё ещё недоволен ситуацией со "Скадами". По всеобщему мнению, он хочет, чтобы планы Ирака по созданию оружия массового поражения были уничтожены и преданы забвению, а любые сохранившиеся "Скады" – ликвидированы. Ах, и не будем ли мы так любезны сохранить запрет на вооружение относительно Ирака, наряду с остальными санкциями? Об этом не может быть и речи. В конце концов, большая их часть была принята против Саддама Хусейна, а его больше нет, у нас нет причин сохранять санкции.

Я сказал Конди, чтобы она даже не пыталась это обсуждать. Страна практически уничтожена, уйдут десятилетия на то, чтобы её восстановить. Мы не станем платить за восстановление (я не собираюсь учреждать "арабский план Маршалла"!), но если они смогут получить деньги от саудитов – пожалуйста, пусть попробуют. Уйдёт несколько лет на то, чтобы выяснить, кто собирается занять верховную позицию в Совете и ещё больше, прежде чем они станут достаточно сильны, чтобы снова действовать.

Ожидается, что с Турцией иметь дело будет гораздо легче. Всё-таки хорошие парни победили, а Турция была на их стороне. Я могу полететь в Анкару, встретиться с Эрдоганом, посетить Инджирлик и Адану, внести пожертвование на восстановление больницы, поблагодарить их военно-воздушные силы и так далее. Не было предпосылок, что мы смогли бы получить миленький договор между турцией и курдами.

Похоже с Курдистаном будет так же. В конце концов, мы разгребали жар за них, и им это хорошо известно. Подписать мирный договор, посетить места боевых действий, осудить применение химического оружия и привести курдов и турок к официальному подписанию мирного договора. Тем временем, возможно, я смогу представить курдского президента главе "ЭксонМобил", пока буду там. У них столько хорошей нефти, которая только и ждёт, что к ней подведут турецкий трубопровод. Вероятно, британцы займутся тем же со своей БП[8]. Всё по-честному – у курдов много нефти, и теперь она по закону в их полном распоряжении.

Я приказал Конди тщательно подготовиться: ей предстоит куча дел. Через пару недель нужно спланировать мою поездку, остальное займёт столько времени, сколько потребуется. Если ей придётся сыграть роль челночного дипломата, при необходимости она может взять любой самолёт воздушного флота. Может это её звёздный час, и я позволю ей обрести столько влияния, сколько она захочет. В частном порядке я сказал ей попробовать показать помощь Джона Маккейна, всё-таки ему это поможет в кампании 2008 года.

Компания продемонстрировала бы его "внешнеполитическое влияние", то чего мне так не хватало, когда я баллотировался на пост вице-президента. (Так вышло, когда после высадки в Никарагуа, нам пришлось бежать в Гондурас, выбивая взлётно-посадочную полосу у наркотических дилеров, и этот случай у масс-медиа не был засчитан как внешнеполитический опыт, а поместье на Багамах стоимостью во много миллионов долларов совсем не тот сигнал, который мы хотели бы донести).

Плюс в том, что на сегодняшний день Джон накопил огромный внешнеполитический опыт. Во время курдской войны я использовал его как нерезидентного агента в нескольких странах региона, в разные годы он посетил не одно государство. Вообще, внешняя политика – одна из немногих областей, в которых президент может как-то влиять на развитие событий, к лучшему или худшему. Внутри страны президентов зачастую сдерживает огромное количество особых интересов, что ограничивает их деятельность. Денежная политика контролируется полунезависимым Федеральным Резервом, а фискальная и бюджетная политика подчинена Конгрессу, который слишком часто покупается и продаётся на К Стрит*.

(п.к: К Стрит – в Вашингтоне часть улиц именуется буквами английского алфавита, так упомянутая К Стрит известна как место сосредочения многих групп лобби и адвокатов-в-политике.)

На самом деле только во внешней политике у президента есть пространство для манёвра. Он может втянуть страну в войну или избежать её. Может встречаться с иностранными сановниками, вести переговоры, совершать государственные визиты и олицетворять собой нечто большее, чем он есть. На родине Конгресс может не соглашаться с ним, так всегда и бывает. У них есть система согласований и противовесов, поэтому они могут прекращать его войны, отказывать в ратификации договоров, требовать слушаний и сотрудничества. В противном случае они могут сделать жизнь президента невыносимой. Тем не менее, все его действия за границей можно подытожить одним общим высказыванием: "Лучше просить прощения, чем разрешения".

Если сработает, сможет выглядеть "хм, вполне "по-президентски"! Ты лидер, выступающий на мировой сцене! Ты можешь казаться твёрдым и решительным и стать гордостью страны. Облажаешься и ты превратишься в чёртова придурка, и об этом узнает весь мир. Не все наши президенты смогли с этим справиться. Ужасно так говорить о человеке, но это основная причина, почему я заманил его в Международный торговый центр 11 сентября. Во внешней политике Джордж В. Буш был совершенно беспомощен. Он позволил людям, у которых были собственные планы, провести себя и ввязался в две катастрофические войны. Не менее ужасной и даже более опасной оказались его внутренняя и финансово-бюджетная политики, включавшие ошеломительные займы у китайских и других иностранных кредиторов, которые внезапно почувствовали, что могут сказать об этом мире больше, чем заслужили.

Нам удалось избежать затяжной войны в Афганистане, а курдская война сможет обойтись примерно в 120 миллиардов долларов. Это большие деньги, признаю, но по сути, это единовременная трата. В первый раз участие в двух войнах одновременно обходилось нам примерно в 300 миллиардов долларов в год, и так на протяжении более десяти лет. Более того, он резко снизил налоги и с самого начала правления оказался в состоянии дефицита бюджета.

Я сохранил налоги на том уровне, на котором он их оставил после принятия первого бюджета, то есть на 5 процентов ниже, чем во времена Клинтона. Мы испытывали дефицит в 2002 (9 сентября), 2006 (ураган Катрина) и снова испытаем его в 2007 году (курдская война). С другой стороны, мы показали значительный рост в 2001, 2003, 2004 и 2005, этого более чем достаточно, чтобы покрыть дефициты и продолжить снижение государственного долга.

Конгресс возненавидел меня за это. Республиканцы хотели снизить налоги и проклятый дефицит, а демократы хотели увеличить траты и проклятый дефицит. Это уму не постижимо, но возможно только в самых самонадеянных измышлениях. Увеличив траты или снизив налоги, они всё равно стали бы героями в глазах своих избирателей и добились бы переизбрания. Заметьте, под избирателями я имел в виду не простых избирателей. Обычный вашингтонский политикан ничуть не беспокоится о простых избирателях.

Их вообще считают безмозглыми овцами. Нет, они должны произвести впечатление на влиятельных людей, это и есть лоббисты, представляющие их основные интересы. Это крупнейшие представители табачной и фармацевтической промышленности, крупные банки: Большой ТАБАК, Большие ЛЕКАРСТВА, Большие ДЕНЬГИ, БОЛЬШИЕ – "подставить-нужное" – именно они дают взносы на предвыборную кампанию, необходимые для оплаты телевизионной рекламы для избирательных овец.

Это невероятно коррумпированная система. Она была довольно ужасной в 1990, когда я впервые пришёл в политику. Только тот факт, что мне хватало денег, чтобы игнорировать лоббистов, позволил мне остаться достаточно честным с простыми избирателями. С тех пор стало в разы хуже. Обратите внимание, лоббисты, парни с деньгами, думают, что система работает прекрасно, для них так оно и есть. Даже я приложил к этому руку. Я ежегодно вливал 25 миллионов долларов собственных средств в Инициативу американского возрождения и это позволило мне подкупить достаточно политиков, чтобы заполучить поддержку. И я смог стать одним из крупнейших лоббистов в Вашингтоне!

Моральность всего этого, мягко говоря, сомнительна. Легальность – значительно меньшая проблема. Если это нелегально, я всегда могу потратить больше денег на лоббистов, чтобы оно стало легальным. И этого будет достаточно, чтобы даже у иезуитского логика заболела голова.

Тем временем, мы уже договорились о визите на ближний восток в конце мая. Раньше сделать это не получится по одной простой причине: 21 мая у Холли выпускной. Наши малышки вырастают и уходят в самостоятельную жизнь. Холли с отличием окончила университет, получив степень бакалавра физики. Молли тоже прекрасно справляется, но заканчивает только четвёртый курс из пяти, по завершению его получит комбинированную степень бакалавра/магистра машиностроения.

Я отказался произносить речь на выпускном. Я хочу быть просто папой, пришедшим на выпускной к своему ребёнку. Холли уже принята на аспирантскую программу в Принстоне, возможно, на одну из лучших программ по физике в стране, а остальные члены нашей семьи собираются быть обычной семьёй. Если допустить, что обычные семьи могут быть окружены агентами секретных служб.

В следующие выходные начнётся мой ближневосточный тур, но мы не уедем до воскресенья 28-го. В субботу 27-го у меня запланирована речь перед выпускниками Вест-Пойнта. С моего первого выступления в этом месте прошло четыре года. Это был первый выпуск после 11-го сентября – выпуск Роско Бакминстера. Сколько мальчишек, выпущенных в тот день, я с тех пор убил? Теперь я снова возвращаюсь туда, чтобы нести патриотическую чушь перед мальчишками и девчонками после окончания последней войны.

Звучит в высшей степени удручающе, но я знаю, что это не совсем так. Я был капитаном, командиром батареи. Если бы я мог это предотвратить. Я уже был назначен командиром батареи в Силл, потом меня направляли в Командно-штабной колледж в Ливенворте. После Колледжа был бы период штабной службы ещё где-нибудь, а потом я принял бы командование батальоном в звании подполковника. Важно помнить, что к тому времени, как я дослужился бы до командира батальона, мне пришлось бы принимать различне потери личного состава, как издержки бизнеса, иначе не удалось бы сохранить рассудок.

Сейчас всё то же самое, но в гораздо больших масштабах. Во всяком случае, курдская война где-то далеко, это самая односторонняя война в истории, даже с учётом первых потерь во время иракской атаки. О "Курдском Драконе" ходили легенды и рассказы, достойные книг истории. Армия доказала, что война в Заливе не разовое предприятие. Республиканская Гвардия не разбита, она уничтожена. Соотношение вовлечённых в сражение сил и потерь одно из рекордных! Битву за Долину Азвия и уничтожение дивизии "Хаммурапи" будут поколениями изучать на песчаных моделях. С объективной точки зрения, потери были очень низкими, но это ничего не значит для родителей погибших мальчишек.

Я говорил об этом с Мэрилин, и рассказал обе стороны победы. Она всё поняла и дала простой ответ. Заткнись, улыбайся и притворяйся! Мэрилин без своей практичности – не Мэрилин. Я просто улыбнулся и согласился с ней, а потом начал писать. И получилось так:

«Четыре года назад я уже выступал здесь. Я проводил выпускников в мир, изменившийся после 11 сентября. Я сказал им, что мы ввязались в грязное дело, чёрт побери. Скорее всего, те молодые мужчины и женщины сейчас уже первые лейтенанты, может среди них есть и капитаны. Их жалование не самое достойное, а жизни не хватит, чтобы переделать все дела, которые хочется. Они пропускают праздники и дни рождения, стоя на страже, исполняя свой долг. У кого-то родились дети, пока они были там, где разворачивались войска. Кто-то лежал в госпиталях, восстанавливаясь после ранений и увечий, полученных при исполнении. К прискорбию, кто-то заплатил высшую цену за службу своей стране.

Я говорил тем выпускникам, что есть работа, которая заслуживает ее выполнения, и, быть может, это лучшая в мире работа. Я бы ни за что на свете не отказался от неё! Каждое сказанное в тот день слово было правдой, несколько человек написали мне, они рассказывали, как я был прав. Сейчас наш мир снова изменился. Несколько месяцев назад я должен был использовать тех молодых мужчин и женщин, порой мне приходится их использовать. Я могу дать вам единственное обещание: "Я буду призывать вас, но никогда понапрасну". То, что вы отдаёте армии, своей нации, слишком ценно, чтобы разбрасываться этим. Поэтому я говорю вам, как говорил им: "Это лучшая в мире работа".

Сейчас мы отправляем вас в армию. Вы получили своё вознаграждение, свой "королевский шиллинг", а теперь идите и вступите в королевскую битву. Так же, как поколения до вас, будьте со своими войсками, со своими товарищами и со своей честью. В своё время вы не раз слышали девиз: "Долг, Честь, Родина". Теперь вы узнаете, что это значит на самом деле. Те, кто был до вас, прошли это испытание. Настала ваша очередь. Я с нетерпением этого жду, как те, кто придёт после вас, будут равняться на вас, когда придёт время им пройти своё испытание. Спасибо, и да хранит вас Господь».

Похоже, это стало хитом и цитировалось во всех вечерних СМИ, даже когда я гадал, сколько из этих молодых ребят и девчат будут впоследствие проклинать меня, перед тем, как закончится их жизнь. На ночь мы улетели в Вашингтон, чтобы подготовиться к заграничному туру.

На то, чтобы увидеть всех, встретиться с каждым, могла уйти пара недель. Я взял с собой Мэрилин, а из старших сотрудников – Фрэнка Стаффера и Эрика Шинсеки. Джон Маккейн остался в Вашингтоне. Участники тура свяжутся с Конди Райс, когда мы приземлимся на Ближнем Востоке.

Мы рассчитывали провести по одному дню в Саудовской Аравии, Иордании и Кувейте, два дня в Израиле, и, хотя бы трое суток – в Турции и Курдистане. Участие Мэрилин в Курдской части дипломатической поездки всё ещё под вопросом, просто, несмотря на всю практическую пользу, это всё ещё зона боевых действий. Я не надеялся найти пятизвёздочный отель в Эрбиле, а некоторые места, которые планировалось посетить – весьма суровые поля сражений. Я должен был высказать и эту мысль тоже.

Наш первый визит был в Израиль. Израильтяне не удивились, что на них напали иракцы, и очень расстроились, узнав о вероятности газового отравления. Конди и я встретились с Эхудом Ольмертом и несколькими его высокопоставленными людьми и подтвердили, что Америка поддерживает Государство Израиль. В целом я выбрал политику невмешательства в дела страны.

Разумом я понимал, что многие их действия касательно нового урегулирования не способствуют мирному процессу. Однако с этим ничего не поделать. Нет ни одного чудодейственного средства, применив которое, я бы мог заставить их полностью изменить свою политику. Хуже того, в Америке есть яростное про израильское лобби, и если я попытаюсь давить на них, то ничего не добьюсь, а на родине меня прикончат.

Чтобы улучшить положение, я сообщил им, что встречусь с представителями Революционного совета и постараюсь всё уладить. В рамках урегулирования, почти все экономические санкции, наложенные на страну за время правления Саддама Хусейна, будут сняты. Некоторые из них международные, некоторые американские, некоторые более локальны, но им будет положен конец.

Санкции были введены только для того, чтобы утихомирить Саддама; теперь, когда его нет, они излишни. Думаю, иракцы пойдут на поклон к саудитам, чтобы просить помощи в восстановлении, и я собираюсь поговорить об этом с саудитами. Плюс в том, что иракская экономика полностью разрушена. Чтобы восстановиться, всей стране понадобится целое поколение. Они больше никому не угрожают, и не смогут угрожать ещё много лет.

Израильтяне хотели, чтобы санкции сохранились, это предотвратило бы перевооружение Ирака. Они аргументировали свою позицию тем, что любые деньги, которые получат генералы в Багдаде, тут же пойдут на покупку нового оружия вместо уничтоженного. Этого хотят все генералы. Ольмерт и его люди совершенно правы. Так и будет, и мы не можем этого предотвратить. Но такова политическая действительность: санкции будут сняты, а деньги потрачены.

Если Хусейн мог обойти санкции и использовать нефтяные деньги на пропитание и покупку вооружений у русских, сейчас, в мирное время, мы не сможем их остановить. Единственное, что мне оставалось, сказать: "Мы обсудим сохранение санкций по крайней мере до тех пор, пока Удей не будет схвачен и убит". Он всё ещё на свободе, но кольцо сжимается, ожидается, что он или попадётся, или будет просить убежища за пределами страны.

Если честно, израильтяне не могут обвинить меня в антиизраильских настроениях. Во время войны по меньшей мере треть вылетов истребителей-бомбардировщиков военно-воздушных сил различных стран приходилась на охоту за "Скадами". Им даже удалось заполучить один, когда иракцы смогли запустить "Скад" прямо на виду у беспилотника. Беспилотник отследил пусковую установку до самого ангара, и пусть мы не смогли остановить ракету, мы смогли накрыть ангар, в котором прятали установку. Тогда поступило несколько сообщений о крупных взрывах, указывающих на хранилище ракет.

Также, израильтяне не могут обвинить меня в том, что их огорчает моя внутренняя политика, в конце концов, я никогда их не упоминаю. Ещё я пообещал им значительную иностранную поддержку (например, "возмещение ущерба, нанесённого войной" – полная чушь, потому что основной ущерб понесли палестинские территории, которые не будут затронуты при восстановлении) и свободу действий в приобретении новых вооружений.

Мы провели там двое суток и полетели в Саудовскую Аравию. Этот визит продлился дольше, чем я ожидал. Я хотел обсудить иракские санкции с их Министерством внутренних дел и закончить визит беседой с принцем Бандаром ибн Султаном, бывшим послом в США, которого я вышвырнул из страны. Неудобно вышло! Каково же было моё удивление, когда он представил мне полковника Рафика Тавазика из Революционного совета Ирака. Тавазик стал новым министром иностранных дел и приехал в Саудовскую Аравию, чтобы уладить дела.

Он сказал, что дни Саддама Хусейна остались в прошлом, Ирак желает восстановиться, присоединиться к семье объёдинённых наций и снова стать друзьями. Ох, ох! Я мог верить в это ровно настолько, насколько хотел. Мы снова говорили о санкциях и важности восстановления страны, но не её вооружённых сил. У меня сложилось чёткое впечатление, что саудиты намерены одолжить иракцам деньги.

Не уверен, к чему всё это может привести, но в любом случае это нам неподвластно. Положительная сторона сложившейся ситуации заключается в том, что, когда началась война, цены на нефть взлетели до небес. Теперь, когда война закончилась, цены упадут, и саудитам придётся выкачивать больше нефти, чтобы покрыть потери иракского производства. Я задался вопросом, как ими будет воспринято будущее увеличение производства курдской нефти.

Встреча в Кувейте была лёгкой и приятной. Иракцы не смогли ничего им сделать, только взорвали несколько песчаных дюн. Они кивали, понимая будущее санкций, цен на нефть и курдской независимости. Пока иракцы не засматриваются на юг в поисках 19-й провинции, они относительно спокойны. Я посетил авиабазы, с которых летали истребители американских военно-воздушных сил, и встретился с несколькими кувейтскими пилотами, летавшими на САР и выполнявшими задачи по изоляции районов боевых действий.

Визит в Иорданию тоже был кратким. Они полностью остались в стороне от войны, но это не значит, что война совсем их не затронула. Иордания граничит с Ираком, и во время боёв более 100 000 иракцев бежали из Ирака и теперь находились в лагерях беженцев в Иордании. Экономика Иордании в плачевном состоянии, она политически нестабильна из-за присутствия на её территории огромного числа палестинцев и беженцев. Мы мало можем сделать для них, разве что выделить немного денег на восстановление.

Наконец, мы вылетели в Турцию. Нам предстояло большое путешествие, за три дня нужно посетить несколько мест. В первую очередь мы прилетели в Анкару и встретились с премьер-министром Эрдоганом. Предполагалась крупная сделка, мы встретились с ним и его министрами на официальном государственном приёме. После двух дней в Анкаре мы полетели в Инджирлик, в коротком перелёте к нам присоединился премьер-министр.

В Инджирлике я поучаствовал в смотре войск и встретился с несколькими генералами. Также мне удалось встретиться с представителем курдского президента Масудом Барзани и одним из его племянников. Он должен был отправиться с нами в Республику Курдистан. Это один из тех, кто был вовлечён в довоенный проект трубопровода Курдистан-Турция. Умный парень, он свободно говорит на турецком и английском.

В Инджирлике мы посетили окрестности Аданы и оценили ущерб от атак "Скадов". Удар по многоквартирному дому был довольно силён, но повреждения заметны только на одной стороне, что-то его сдержало. Удар по больнице пришёлся в самый центр, и всё, что не было уничтожено взрывом, сгорело дотла. 11 сентября были тысячи жертв и груда обломков. На камеру я символически помог сгрести мусор, а потом, вместе с обещанием американского содействия, презентовал директору больницы чек на миллион долларов от Фонда Бакмана. Потом посмотрел прямо в камеры и попросил каждого, кто меня слышал, перевести деньги в Фонд Бакмана, отметив, что это для госпиталя, а я позабочусь о вкладах. Теперь каждый проклятый турок в стране расцелует меня в обе щёки!

Из Турции я летел в Курдистан, вот где будет интересно. Во-первых, Эрбиль – единственное место, куда мы могли долететь. В Киркуке тоже был аэропорт, но он полностью уничтожен иракцами. Как бы то ни было, мы должны прибыть в Эрбиль, ведь он служит нашей воздушной базой в регионе и является передовой базой армейских операций. К сожалению, в плане оснащенности Эрбиль несколько отстаёт.

Мы не могли лететь в Эрбиль на Белом ките военно-воздушных сил – Боинге 747! Вместо этого курды отмыли С-130 и приспособили его для перевозки людей, установив чёртову прорву сидений. В былые времена мне уже приходилось иметь с ними дело – не слишком удобно, но полёт занимает всего около часа. Ни один пилот С-130 в регулярной армии не в курсе происходящего, поэтому я буду окружён командирами авиационного крыла: полковником, майором в качестве второго пилота, и моим личным пилотом, дающим некоторые советы с места штурмана.

За всю поездку единственный спор между мной и Мэрилин произошёл тогда, когда я сказал, что она должна остаться в Турции, пока я отправлюсь в Курдистан.

̶– Я вернусь через несколько дней. Постарайся не ввязываться в неприятности, пока меня не будет, – я рассчитывал, что она поучаствует в нескольких фотосессиях, занимаясь гуманитарной работой.

̶– Извини? С каких это пор ты ездишь без меня? – спросила она. ̶– Я тоже еду!

Потом настал мой черёд изображать ужас:

̶̶– Нет, не едешь! Это зона боевых действий!

̶– Боевые действия прекращены, помнишь? Война окончена. Я еду!

Я оглянулся на остальных, ища поддержки, но все присутствующие смотрели куда-то в сторону. Трусы!

̶– Мэрилин! – раздражённо повторил я.

̶– Я справлюсь! – ответила она.

̶– А-а-а! Тогда пусть так и будет! Не говори, что я тебя не предупреждал! – Я вскинул руки, отвратительно сдаваясь. Мы отложим фотосессию, и Мэрилин поедет со мной.

В день, когда мы должны были вылететь в Инджирлик, дресс-код предусматривал стиль, который я называю "военное сафари кэжуал". Для меня это хаки – джинсовая рубашка, форменная куртка от пустынного камуфляжа с соответствующими нашивками и военные парашютные ботинки. Это удобно и практично. В С-130 никогда не бывает чисто и аккуратно, поэтому костюм и обувь были бы испорчены. Мэрилин надела длинную джинсовую юбку, льняную блузу и жакет цвета хаки с не самой подходящей для похода обувью. Во всех мусульманских странах, которые мы посещали, она ещё носила головной платок. Не стоит раздражать местных. А я надел старую удобную фетровую шляпу с широкими полями.

На всех репортёрах были куртки в стиле сафари с кучей карманов и декоративными погонами, похоже, большая часть этих курток была совсем новой, с ещё накрахмаленными карманами. Им не хватало только пробковых шлемов и хлыстов.

На самом деле все головные платки Мэрилин были подарками от местных. Президенты всегда получают огромное количество подарков от иностранных лидеров, и я здесь не исключение. Важно помнить, что их делают именно президенту, кто бы его ни занимал. По правилам я не мог оставлять их себе.

Однако и не мог отказаться, так как это оскорбило бы того, кто преподнёс мне подарок, в результате практически всё оседало в государственном архиве. Но я мог брать небольшие сувениры, как правило, не дороже нескольких сотен долларов, но они должны быть описаны и считаются доходом, подлежащим налогообложению, и я обязан выплатить налог с их стоимости.

То есть, если я посещаю Уганду и получаю в подарок маску вождя племени и их копьё, необходимо установить их стоимость. Если она меньше 350 долларов, я могу оставить подарок себе (но не стану, потому что для меня маски и копья совершенно бесполезны). Более того, они отправляются в государственный архив, если я не хочу платить за них из своего кармана. Платки, которые получает Мэрилин, в большинстве своём довольно красивы, шёлковые, сотканные и окрашенные вручную. В некоторых случаях Мэрилин тем же вечером надевает подарок на официальный ужин, устраиваемый хозяевами. Это, безусловно, служит неким жестом доброй воли.

Заканчивалось всё в комнате ожидания вместе со всеми, кто направлялся в Эрбиль. Геркулес мог увезти около 90 пассажиров, и я задавался вопросом, справиться ли с этим один единственный С-130. Примерно половина самолёта мои сотрудники и спутники, остальные – репортёры. Меня заверили, что часть уже высажена в Эрбиле, чтобы заснять моё прибытие. Наверняка, каждый ожидающий молился, чтобы мой самолёт сбили на подлёте иракцы, а они смогли красиво запечатлеть происшествие. Тем временем, я просто болтал с репортёрами без камер и записи пока мы ждали. Я заметил, что около двадцати лет назад летал на "Неrki Вird" и теперь думаю, как дела у них обстоят с удобствами.

И тут кто-то спросил:

̶– Миссис Бэкман, вы когда-нибудь прыгали с парашюта, как Ваш супруг?

Я фыркнул и рассмеялся, а Маэрилин ответила:

̶– Нет, я не настолько сумасшедшая! Не как мой супруг. На мой взгляд это слишком опасно!

Я снова рассмеялся.

Флетчер Дональдсон, который тоже летел с нами, спросил:

̶– Мистер президент, это действительно настолько опасно? Что-нибудь случалось, когда Вы прыгали с парашютом?

Превосходная возможность задеть Флетчера. Я медленно кивнул и ответил:

̶– Что ж, на самом деле мы никогда не говорим о подобных вещах, но, да, случалось. Как-то у меня был действительно ужасный прыжок, это факт.

Он начал что-то яростно записывать в блокнот:

̶– Что произошло?

̶– Итак. Сначала, когда только я выпрыгнул, у меня порвалась вытяжная стропа, поэтому мой парашют не раскрылся. Мы были в нескольких тысячах футов над землёй, а вытяжная стропа вытягивает парашют из ранца, мне пришлось вытаскивать его вручную! Только это не сработало; парашют весь запутался и не раскрылся бы как надо, мне пришлось его отрезать. В тот момент я был едва ли в нескольких тысячах футов над землёй, поэтому пришлось вытянуть запасной парашют, и он раскрылся, но, посмотрев вверх, я увидел, что он порван. Прямо в центре! Мне оставалось около пятисот футов, и это было ужасно.

Я выдержал паузу, прежде чем он спросил:

̶– И? Что вы сделали потом?

Я улыбнулся и насмешливо посмотрел на него:

̶– Всё очень просто, Флетчер. Я умер! Как вы думаете, что происходит, когда вы выпрыгиваете из самолёта с неисправным парашютом?

По залу прошёл долгий нарастающий гул, но большинство военных ухмылялось. Все они раньше или позже слыхали эту историю в той или иной вариации, как и Мэрилин.

̶– Ничего личного, мистер президент, но не стоит дразнить тех, чья компания закупает чернила бочками! – заметил он.

Я рассмеялся:

̶– Я буду иметь это в виду, Флетчер. Буду иметь в виду!

И тут мы получили сигнал выходить к самолёту. Я помог жене подняться по трапу и направился прямиком к первому ряду сидений. В самолёте было слишком шумно, чтобы разговаривать, поэтому я просто откинулся на спинку, прикрыл глаза и расслабился. Я проснулся примерно через час, когда Мэрилин слегка толкнула меня локтем, сообщая, что мы заходим на посадку. Она наклонилась ко мне и прокричала в ухо:

̶– Как ты можешь тут спать?

Я улыбнулся ей в ответ и прокричал:

̶– Как в былые деньки! Но мне хотя бы не нужно тащить на себе 125 фунтов снаряжения!

̶– Ты сумасшедший!

Я засмеялся, кивнул и сжал её руку.

С хорошим пилотом С-130 это довольно быстрое и маневренное воздушное судно, мы немного покружили над полосой перед снижением. Думаю, пилот решил покрасоваться и выполнить боевую посадку, хоть мы и не были под огнём, а иракцы никогда не приближались к Эрбилю. Мы пикировали, Мэрилин казалась несчастной, а некоторые репортёры слегка позеленели, когда самолёт сел. Что до меня, я чувствовал себя почти дома.

После посадки самолёт проехал ещё немного. У С-130 нет иллюминаторов для пассажиров, но я знал, что он направляется к участку за терминалом с камерами и установленным подиумом. Огромное отличие от обычной процедуры заключалось в том, что из-за всех этих репортёров на борту, нехватки отсеков с посадочными местами и выходов, мы выйдем из самолёта вместе. Мэрилин и я пойдём первыми, а через несколько минут смогут выйти и остальные.

Мы с Мэрилин спустились по трапу, ища группу сановников. По пути я помахал всем рукой и направился к толпе. Здесь был установлен подиум и несколько камер. Командир 18-го воздушно-десантного корпуса приветствовал меня на передовой оперативной базы Молния (Тhundеrbоlt), а президент Барзани – в Республике Курдистан. В действительности это была довольно стандартная речь, полностью лишённая всего, что могло хотя бы отдалённо напоминать "содержание". Это не имеет значения. Единственное, что имеет значение – съёмка американского президента в Курдистане, где американская армия выиграла войну. Всё, что я скажу, будет урезано до пяти секунд или, в лучшем случае, до десяти. Потом масс-медиа будут рассказывать стране, что я сказал. Чёртова система!

Первый день был наполнен показушными мероприятиями. Я позировал почти с каждым, меня фотографировали, как я улыбаюсь и пожимаю руки всем, по всей стране! После чего я смог встретиться с военными из 1-й танковой и сделать с ними несколько снимков на фоне М-1. Я также встретился с ребятами из 101-й, но большая их часть всё ещё находилась на линии между военнопленными из Республиканской гвардии и Ираком. (Их медленно репатриировали).

Потом нас сопроводили во временное здание, которое приспособили под штаб. Теперь мы могли перейти к делу. В кои то веки Мэрилин присутствовала там, где всё для меня уже стало привычной рутиной, и несколько раз пришлось шёпотом объяснять ей, о чём мы говорили. Я слушал и американцев, и нескольких курдов, которые командовали военными формированиями Пешмерга.

Я заметил интересную штуку: несколько армейских частей активно вербовали и присоединяли к своим структурам части Пешмерга. Лучше всего они были представлены в пехоте, в основном в 82-й и в Рейнджерах, поскольку Пешмерга – лёгкая пехота с ограниченной мобильностью, они могли хорошо проявить себя в защите.

Тем не менее, 2-й ударный кавалерийский полк тоже принял несколько частей Пешмерга. Мимо нас вместе с ударной кавалерией проезжали пехотинцы. Похоже, курдским лидерам нравилась такая организация, а я одобрял то, что явно работает. Я заметил, что должен на это посмотреть – хотя бы ради удовлетворения собственного любопытства. Мне пообещали, что завтра я смогу встретиться с частями и выехать в поле.

Тем же вечером нас принимала семья Барзани на официальном ужине. Как и многие другие страны мира, Курдистан управляется несколькими влиятельными семьями. Семья Барзани – самая богатая и многочисленная в Курдистане, но есть и другие. В этом районе у Барзани несколько домов, и мы остановились в одном из них. Мы привезли с собой хорошую одежду, как раз для такого случая.

На следующий день была запланирована встреча с военными с посещением мест боевых действий. Как профессионал я с нетерпением ждал этой встречи. Как человек – страшился её. Через день я должен был посетить несколько полевых госпиталей. Раненные, которых я туда отправил, а также мёртвые, которых я положил в мешки для трупов. Чтобы ни говорила Мэрилин, я знал, всё это моя вина. Наверное, я недостаточно твёрд, чтобы быть генералом.

Первая остановка была в долине Азвья, где 2-й батальон 504-го парашютно-десантного пехотного полка осуществил свой вариант последней битвы Кастера в противостоянии с 6-й механизированной дивизией "Навуходоносор". Их полковник и новые командиры рот собрались здесь, чтобы показать нам окрестности. Все командиры рот, участвовавшие в кампании, проходили лечение или подготавливались к эвакуации в госпиталь. Кроме того, присутствовали несколько лидеров Пешмерга, все они расцеловали меня в щёки. Я не понимал ни слова из того, что они говорили, но, судя по всему, они довольны 82-й воздушно-десантной дивизией!

Я стоял и, улыбаясь, осматривал всё, на что мне показывали, но через некоторое время отошёл, присел на камень и просто смотрел на поле боя. Теперь там было тихо и пусто. Мёртвые похоронены, раненных забрали на лечение, выжившие ушли. Лишь обгоревшие остовы иракских танков и бронетранспортёров напоминали о прошедшей битве. Сейчас всё казалось пустым и бесполезным, хотя разумом я понимал, что это далеко не так.

Через несколько минут Мэрилин тихо подошла сзади и положила руку мне на плечо:

̶– Как ты? – спросила она.

Я тронул её за руку и встал:

̶– Всё будет в порядке. Господи, я никогда не хотел этого. Никогда не хотел ничего такого.

̶– Ты в порядке?

̶– Всё будет хорошо. – я обнял её за плечи, и мы пошли обратно к остальным.

̶– Наверное, я не очень хороший генерал.

̶– Всё хорошо. У нас их много. Нам нужен лишь хороший президент. Думаю, он у нас есть.

̶– Слишком низкая планка, чтобы к ней тянуться – отозвался я. Нас окружили фотографы, снимая, как мы идём. Интересно, кто из них получит Пулитцеровскую премию за снимок, на котором я занимаюсь самоанализом на поле боя.

В долину Азвья мы прилетели на Чёрных ястребах. И теперь снова погрузились на вертолеты, отправляясь на запад, к стартовой линии "Курдского дракона". Это был короткий перелёт, когда мы прибыли на место, я знал, там всё будет практически так же. Из этой точки 1-я танковая и 2-й ударный кавалерийский бросились вперёд, разгромив 1-ю танковую "Хаммурапи".

Всё это время на нас с Мэрилин были наушники, и по пути полковник рассказывал нам о ходе сражения. Под нами виднелись выжженные земли со сваленными в кучу обломками танков и БТР. Американские вооружённые силы комбайном прошлись по Республиканской гвардии и обмолотили её, как спелую пшеницу – осталась лишь шелуха.

Мы приземлились на широкой расчищенной площадке рядом с многочисленной бронетехникой и грузовиками, где с одной стороны собралось много людей в форме. Мы выбрались из Чёрных ястребов и разделились, нас с женой проводили к людям и бронетехнике. Полковник, ведший экскурсию, заметил, что это одна из лучших рот 2-го кавалерийского полка, она участвовала во всех операциях "Курдского дракона".

Подойдя ближе, я увидел, что среди всей представленной техники около дюжины машин принадлежит Страйкерам из 2-го полка, но некоторые были довольно странными. В личном составе перемешались американские солдаты в пустынном камуфляже и те, кто скорее походил на пёструю толпу из Пешмерга. Мы подошли вплотную, и сержант отдал роте команду "смирно", американские солдаты подчинились приказу. Курды реагировали немного медленнее, но кто-то что-то выкрикнул, и они тоже вытянулись по стойке смирно.

Полковник Джеффрис, который был нашим гидом в поездке, подвёл нас к людям, и мы остановились перед высоким чернокожим офицером.

̶– Мистер президент, это капитан.

Больше я не слышал ни единого его слова. Я рассматривал капитана и увидел, что тот едва заметно улыбается, а его взгляд перескакивает от меня к Мэрилин. Прошло несколько секунд, и я полностью перестал слышать полковника.

̶– Не, этого не…

Чёрное лицо передо мной расплылось в знакомой широкой улыбке.

̶– Боже мой! Роско?!! Какого чёрта ты. Мэрилин!

̶– Роско!!! – счастливо взвизгнула Мэрилин и, обогнув меня, заключила капитана Роско Бакминстера в крепкие объятия.

Роско засмеялся и обнял её в ответ.

̶– Чёрт побери, как я рад тебя видеть, тётя Мэрилин! И тебя, дядя Карл!

Он протянул мне руку для рукопожатия, но я тоже обнял его.

̶– Проклятье, мальчик! Что ты здесь делаешь?