С чистого листа главы 100-165

Глава 117. Смена караула

Ньют объявил о «Контракте с Америкой» в начале сентября. К тому времени почти весь Вашингтон знал, что мы что-то затеяли, но широту и глубину плана не знал никто. Демократы не были идиотами. У них были свои шпионы, также как и у нас самих. Они знали, что мы замышляем нечто крупное и дерзкое, и они знали, что мы писали законопроекты, хоть им и не перепали распечатанные копии в руки.

И все же это был год выборов, и они работали чуть ли ни в режиме выживания. Настроения в стране менялись, и маятник качался от либеральной стороны в консервативную. Хоть старожилы и возмущались, мол, ничего не меняется, все остальные бешено метались из стороны в сторону, часто пытаясь представлять себя консерваторами, отчего добрая половина Республиканцев от души посмеялась.

Джон Бейнер и я активно давили на Ньюта Гингрича, чтобы сделать «Контракт» настолько показушным и публичным, насколько это вообще возможно. Мы хотели, чтобы это было на слуху у всех на протяжении следующих восьми недель, между настоящим днем и днем выборов. Каждую неделю бы состоялось какое-нибудь крупное мероприятие. Мы начали с пресс-конференций и объявлений, но на третьей недели сентября мы уже провели массовое «подписание Контракта» на ступеньках Капитолия. Мы подхватили всех Республиканских кандидатов, которые боролись против действующих Демократов, и они тоже подписались. Мы давали клятвы с обещаниями, пожимали друг другу мизинцы, обменивались тайными паролями и в общем делали почти все, что только могли, чтобы привязать себя к «Контракту». Я даже не знал, что мне это напоминало больше – вступление в студенческое братство или подписание статей пиратства на пиратском судне.

Мы все еще держали определенные проекты в тайне, хоть уже и говорили о них общими понятиями. Детали были бы использованы против нас, поскольку всем не угодишь. В то же время наши особо умные соперники бы пообещали контр-план, который бы перекрыл все, что мы пытались сделать. Без тонкостей же они могли только предполагать и визжать об обещаниях Республиканцев, и о том, как мы пытаемся захватить главное судно страны (Я действительно пару раз слышал эту фразу!)

Мы также начали мелькать на различных субботних утренних ток-шоу. Ньют мог быть на ABC, пока Джон выступал на CBS, а Рик на NBC. На следующей неделе это могли быть следующие трое из нас. Между Бандой Восьмерых и Ньютом мы могли меняться каналами для выступления без риска. Демократы громко брюзжали слюной, но это была игра в горячую картошку, и играли они в нее не очень.

Когда начало приближаться восьмое ноября, мы только продолжали наращивать давление. Я подтолкнул Гингрича подключить к делу Сенат. Изначально «Контракт с Америкой» был исключительно делом Палаты. У Ньюта было эго больше его собственной задницы, и он очень хотел оставить все это только в Палате. Я же настаивал на участии Сената. Нам бы не повредило подключить всех сенаторов, которых мы заинтересовали в продвижении версий наших десяти законов для Сената. Ньют мог бы остаться во главе, но когда (не «если» – я всегда делал упор на позитив) мы получим контроль и он станет спикером, у него были бы всевозможные полезные рычаги, которые бы он смог нажимать, особенно, если он заручится поддержкой Боба Доула и Алана Симпсона, сенатских лидера и организатора меньшинства. Ньют мог быть сварливым, как сам черт, и горделивым, как павлин, но он был умным. Ему могло не нравиться то, к чему я его склоняю, но он мог видеть выгоду от этого.

– Карл, иногда ты можешь быть тем еще мудилой! – однажды сказал он мне, когда я убеждал его хорошо ладить с Сенатом. – Ты проклятый напористый ублюдок!

Я только улыбнулся:

– Это только мои лучшие качества, Ньют. Иди у жены моей спроси. Она тебе столько дерьма обо мне расскажет!

Он только с отвращением покачал головой и сделал то, о чем я его тогда просил. Мне получалось убедить его лишь в половине разговоров, но вокруг нас были люди, которые сказали мне, что я справлялся с этим куда лучше многих.

Дома же в Девятом округе Мэриленда Кэтрин Хартвик продолжала свое сверкающее самоуничтожение, раздражая рабочие объединения штата, о которых я никогда даже не говорил. У меня же была довольно ванильная кампания – я такой расчудесный, вот смотрите, что я уже для вас сделал, давайте я пожму вам руку и поцелую вашего ребенка. У меня не было нужды уходить в негатив, а она проводила все свое время, пытаясь объяснить, что она на самом деле имела ввиду.

В вечер выборов мы все делали как обычно. Приехали родители Мэрилин и остались с детьми, хоть они и привезли их потом в штаб кампании, где мы им все показали. Чарли уже было тринадцать, а девочкам по десять лет, и они вели себя прилично, разве что немного не понимали какие-то вещи. Я представил родителей Мэрилин Джону Штайнеру и остальным с оговоркой:

– Не выдавайте им никаких секретов кампании; на самом деле они – Демократы!

Поскольку никаких секретов у нас не было, Мэрилин просто расхохоталась, а Хэрриет отчитала меня. Большой Боб начал спорить с Джоном о политике, так что мы просто оставили его там, пока мы с женой фыркали и смеялись.

Спустя какое-то время Большой Боб и Хэрриет забрали детей домой. Никто из нас не удивился, когда WBAL объявили конец предвыборной гонки еще на первом перерыве на рекламу, где я обошел Кэтрин Хартвик как заезженного мула. После аплодисментов и вскриков все снова успокоилось. Все хотели увидеть оставшиеся переизбрания.

Я снова пользовался услугами Джона Томаса, человека Брюстера, в качестве моего руководителя кампании, и мы с ним вытащили одну белую доску в главный зал, когда начали происходить переизбрания. Мы начали выборы с составом Палаты в сто семьдесят семь Республиканских конгрессменов, двести пятьдесят шесть демократов и одного независимого. (Одно место было свободным, его предыдущий владелец умер за два дня до выборов). В Сенате было сорок семь Республиканцев и пятьдесят три Демократа. Когда начали проходить переизбрания, Джон Томас начал звонить в главный штаб Национального Республиканского Комитета, и прогнозировать и другие избрания. Мы начали стирать и снова записывать цифры, пока проходило избрание в 104-й Конгресс.

В девять часов было уже очевидно, что мы наблюдаем нечто масштабное и историческое. В смысле, даже я знал, что мы готовились к изменениям, но это казалось феноменальным и мне самому. Пока мы записывали цифры на доску, периодически слышались восторженные крики, но пока вечер продолжался, телеканалы начали прерываться на огромные, мать его, новости! Джон Томас был на телефоне, потом он похлопал меня по плечу и ошарашенно взглянул на меня.

– Рости выбыл! – сказал он мне прежде, чем это объявили по телевидению.

Дэн Ростенковски не смог переизбраться, что меня почему-то не удивило, учитывая, что он связан с почтовым скандалом. Затем все стало просто безумием – Том Фоули из Вашингтона, спикер Палаты, тоже не смог переизбраться! Говорят, ничего подобного не происходило с самой Реконструкции!

Том Брокау и Дэн Ратер оба казались шокированными тем, что происходит, и они использовали слова вроде «исторически», «небывалый», «перелом» и подобные. Я просто сидел там в большом зале, слушая все это, на моих коленях боком сидела Мэрилин, пока Джон Томас с остальными продолжал менять цифры на доске. Люди подходили и поздравляли меня, и спрашивали, как это изменит все в Вашингтоне. Я просто бормотал что-то в ответ, говорил с парой репортеров, произнося какие-то шаблонные фразочки. К концу вечера Республиканцы взяли власть над обеими палатами.

Когда мы отправились домой, было уже больше полуночи, а конечные результаты еще не были точны. Какие-то гонки еще было слишком рано закрывать, но даже так мы уже с огромным счетом победили. Я сделал все необходимые звонки и дал все интервью в среду и затем утром в четверг мы поцеловали семью на прощание и улетели в Хугомонт до конца недели. Что любопытно, нас с Мэрилин попросили присоединиться к небольшому приему в Доме Правительства, пока мы были там. Мы познакомились с премьер-министром Хьюбертом Ингрэмом, который сменил Линдена Пиндлинга пару лет назад. Мы с Мэрилин приехали, поужинали и выпили, немного поговорили о выборах, и затем ненадолго поехали на Райский Остров. Мы прилетели домой в воскресенье после того, как пару дней позагорали и похлебали рома.

Когда мы вернулись домой, были известны уже окончательные результаты выборов. Мы набрали еще шестьдесят мест в Палате, и поднялись до количества в двести тридцать восемь Республиканцев! У Демократов же было сто девяносто шесть мест (плюс Берни Сандерс в качестве Независимого), и казалось, будто в Капитолии взорвалась бомба. Люди бродили по залам Капитолия с ошарашенным выражением лица. Почти то же было и в Сенате. Мы начали в количестве в сорок семь Республиканцев и получили еще десять мест, итого пятьдесят семь. Демократы же сократились до цифры в сорок три, и если мы убедим всего троих сотрудничать с нами, то мы могли давить большинством, когда бы нам ни вздумалось.

Персонал в моем офисе буквально ликовал! Во-первых, Ньют передал им, что если я захочу, то мы можем найти новый дом в здании Рэйберн. Я зайти не успел, как сотрудники начали бомбардировать меня вопросами. Я быстро взял тайм-аут, и взглянул на Марти, который мне широко ухмылялся:

– Это все правда?

Он кивнул:

– Я получил весточку из офиса Ньюта, пока тебя не было. Я также сверился с административным комитетом Палаты. Ньют говорил и с ними тоже. У нас намечается очень хорошее местечко на третьем этаже Рэйберна.

Я жестом попросил его замолчать на секунду и развернулся к остальным:

– Ладно, звучит официально. Начинайте строить план. Когда нам дадут знак к переезду, мы хотим сделать это быстро, чисто, и эффективно. Обсудите с Марти, что нам нужно, и дайте мне знать, если я могу как-то помочь.

Вокруг нас снова поднялась шумиха. Лонгуорт был неплох, но Рэйберн был намного современнее, и там было больше различных благ. Я жестом позвал Марти с собой в кабинет, и он так и сделал, за нами вслед также пошла и Шерри Лонгботтом. Я с любопытством на нее взглянул, и она сказала:

– Я хотела увидеть вас, господин конгрессмен. Марти, тебе бы тоже стоило присутствовать.

Я оперся на свой стол и сказал:

– Все в порядке? Есть какая-то проблема, Шерри?

– Ну, и да, и нет. В смысле, не для меня, но мне нужно было сообщить вам. Понимаете, мне предложили место в фонде Наследия.

Я улыбнулся и кивнул. Я не был сильно уж удивлен. Шерри управляла моим законодательным персоналом, так что она была причастна к законам, которые мы составляли в фондом Наследия для «Контракта». Должно быть, они увидели в ней те же способности, которые ценил я!

– И наверняка за сумму вдвое выше, чем ты получаешь здесь, так?

Она развела руками и улыбнулась на это. Я взглянул на Марти:

– Ты об этом в курсе?

Он тоже улыбнулся и пожал плечами:

– Я поймал один намек на что-то, но не могу сказать, что я именно знал об этом. Хотя я не удивлен. А ты?

– Нет, – я повернулся обратно к Шерри. – Когда они хотят тебя видеть?

Шерри облегченно вздохнула от моего очевидного принятия ситуации.

– В начале декабря. Они хотели взять меня раньше, но мне нужно было дать вам время, чтобы найти мне замену.

Я улыбнулся ей:

– Я не могу найти тебе замену. Я могу только найти кого-то другого и надеяться, что они будут справляться также здорово, как ты. Кого из твоих подчиненных можно повысить до твоей должности, и кем мы заменим его или ее? Я бы предпочел кого-либо повысить, чем искать кого-то нового.

Мы втроем продумали несколько планов, и потом я отпустил их.

– Позаботьтесь о том, чтобы у нас прошел отличный прощальный корпоратив, и чтобы там был торт, от которого я смогу получить кусочек, – сказал им я.

Шерри была первым старшим сотрудником, которого я потерял. До этого я только заменил парочку младших специалистов. Впрочем, я не удивился. Шерри отлично справлялась с обязанностями, и большинство конгрессиональных сотрудников старается подняться по карьерной лестнице в частный сектор. Эта система имела огромный потенциал в сфере злоупотребления и коррупции, но я не мог винить ее в том, что она играла по правилам, которые написала не она. Я только улыбнулся и покачал головой, и попросил Минди организовать мне встречу с Гингричем, когда ему будет удобно. Нам нужно было обсудить множество деталей новой сессии.

Когда я встретился с Ньютом, я получил от него еще одну благодарность за помощь с «Контрактом». Меня вывели из комитетов по науке и вопросам ветеранов, и назначили в комитет вооруженных сил. Он бы позволил мне выбрать любой подкомитет, какой бы я захотел, и я пообещал ему, что дам знать через пару дней. Комитет по вооруженным силам был одним из важнейших, и обычный конгрессмен мог получить кучу денег, зная о законах, которые ожидают финансирования. Для меня это не было важно, но, может, я мог сделать службу более эффективной. У меня также был определенный потенциал в комитете, поскольку после первого избрания я был на одной третьей пути вверх по карьерной лестнице. И спустя всего четыре года я уже был одним из бывалых ветеранов!

Я также немного погладил его эго, обращаясь к нему «господин спикер». Ему нравилось, как это звучало! Можно было почти наблюдать, как у него встает на это. Ужасный мысленный образ. В каком-то смысле самой большой трудностью впереди у нас было удержание Ньюта от самоуничтожения. У него были неизмеримые таланты и ум, но такими же были и его эго и самомнение. Прямо сейчас он был чертовски близок к пику своей политической власти. Он только что ухитрился грамотно слить Демократов, почти назывался спикером Палаты, и у него была целая пачка законопроектов, которые нужно поднять.

К сожалению, Ньют стоял против, наверное, самого коварного из политиков того века, Билла Клинтона. Не думаю, что нация видела политиков такого калибра со времен Франклина Делано Рузвельта. Теперь же эти двое стояли лицом к лицу. В моей прошлой жизни, когда я был всего лишь наблюдателем всего этого, Ньют активно пользовался своим авторитетом в последующие несколько лет, и окончательно перекрыл все правительство в затратной борьбе с Клинтоном. Клинтон выбрался из всего этого, цветя и благоухая, и Гингрич влип в крупные неприятности. Всего за четыре года он потерял все расположение к себе, был снят с поста спикера и с позором покинул Палату. Мог ли я изменить это? Стоило ли мне изменять это? Значило ли мое нынешнее присутствие в Конгрессе, что все будет иначе?

Уже в своем офисе я разговаривал с Марти о законопроектах, которые мы собирались представить. План был такой, что после присяги и начала сессии Палаты мы бы поддерживали давление, предлагая каждый день по новому закону. У меня было два законопроекта, которые я собирался предложить. В обоих случаях мне нужно было позаботиться о том, чтобы к ним была заготовлена небольшая речь. Хоть и не стоило бы надеяться на то, что хотя бы один из них покажут по новостям, были шансы, что все сконцентрируются на том, что мы делали с «Контрактом».

– Как думаешь, что с ними будет делать Клинтон? – спросил Марти.

Я пожал плечами.

– Порхать, как бабочка, жалить, как пчела… Он будет юлить и уклоняться какое-то время, а потом попытается их запрятать подальше или что-нибудь еще. Какие-то он подпишет после того, как попытается их забрать. На остальные он просто наложит вето, и будет надеяться, что вышел сухим из воды. Черт, некоторые из них окажутся в Верховном суде!

– Думаешь?

– Уверен. Постатейное вето, например, это явное нарушение правил законодательной ветви против исполнительной. Точно так же как минимум один или два штата начнут судиться из-за «ИДО». Это будет вопрос права штатов.

– Хреново, что у нас нет лоббистов, которых бы мы могли нанять для таких вещей, – со смехом сказал он. – Мы могли бы лоббировать свои собственные законопроекты.

Марти просто брякнул это вслух, но когда он это сказал, как будто ударила молния. Я замолчал, и он тоже, и мы в восхищении смотрели друг на друга. Он спросил:

– Ты думаешь о том же, о чем и я?

– Тебе бы лучше сказать, о чем ты думаешь, – с нетерпением ответил я.

– Я думаю, почему бы нам не основать собственную лоббирующую фирму?

– Я тоже об этом думаю!

– Слушай, это твои деньги, но не похоже, что ты сильно расстраиваешься, тратя их. А что, если бы ты финансировал лоббирующую группу? – спросил он.

– Я так могу? Это законно?

– Не знаю. Может быть. Могу пока только сказать, что это должно быть зарыто глубже любой угольной шахты! Никто, и я имею ввиду – никто не должен об этом узнать, или же это уничтожит все шансы на то, что это сработает! Никто не должен увидеть, как ты покупаешь свои собственные законы. Ты за ночь станешь посмешищем!

– Вот дерьмо! Ты серьезно? Мы можем такое сделать? – спросил я его, – Во сколько это встанет?

Марти с недоверием взглянул на меня, и развел руками. – Черт, вообще без понятия. Ты сможешь достать деньги, чтобы об этом никто не узнал?

– Думаю, что да.

– Просто, блядь, невероятно! Дай-ка мне этим заняться…

– Только тихо! – вставил я.

Марти кивнул:

– …и я тебе все потом расскажу.

Тем же вечером я позвонил Джону Штайнеру и попросил его по-тихому принять меня в офисе в Хирфорде на следующий день. Следующим утром я заехал в его офис, поздоровался со всеми и затем мы с Джоном зашли в его кабинет и закрылись.

– Что стряслось? – спросил он.

– Мне нужно добыть некую неотслеживаемую сумму, вероятно, пару миллионов. Ничто не должно указывать на меня. Как это сделать?

Мой друг странно покосился на меня:

– Простите? Что ты теперь задумал?

– Я кое-что обсуждал с Марти, и мы хотим кое-что попробовать, и для этого нам нужно немного отмытых денег. Мы можем такое сделать?

– Что ты теперь задумал?! Я не буду участвовать ни в чем незаконном!

Я рассмеялся в ответ.

– Ну, мы не думаем, что это незаконно, но это явно будет явно нечисто. Проще говоря, мы придумали идею о создании нашей лоббирующей группы. В смысле, я пишу какой-нибудь законодательный документ, и первое, что происходит – все лоббисты в городе пытаются его разбавить и поучаствовать сами. Так вот, давай станем своими собственными лоббистами и будем бороться! Тушить огонь огнем! Правда, единственный способ – это сделать наших лоббистов тайной, чтобы никто не мог утверждать, что я проплачиваю собственные законы.

– Чем ты на самом деле и занимаешься.

– Именно!

– Мне стоит доложить о тебе в Национальный комитет! – возмутился он.

– Право клиента о неразглашении, – упрекнул его я.

Джон фыркнул и показал мне один грубый жест. Я не слишком переживал. Он бы больше визжал, если бы это было больше незаконно, а не просто шло вразрез с Национальным комитетом.

– Ладно, дай мне разобраться с этим. Я дам тебе знать. Опять же, не говори об этом никому, кроме своего друга, потому что дело будет очень нечисто.

Я поблагодарил его и покинул офис, а затем поехал в Вестминстер и улетел в Вашингтон, чтобы сделать там пару дел. Через неделю он вызвал меня и Марти на встречу в своем офисе. Я отправил Марти в Национальный аэропорт, где его уже ждал Тайрелл. Он довез его до нашего дома, и затем мы поехали в Хирфорд. Я показал Марти все в офисе, и потом мы отправились в кабинет Джона, где тот сидел с еще одним мужчиной.

– Карл, Марти, это Боб Сивер. Объясните ему, что вы оба задумали, – начал Джон.

Я кивнул и пожал руку, протянутую Сивером. Он был довольно заурядной внешности, на пару лет старше меня, с более обширной лысиной, немного грузным туловищем и немного пустыми глазами.

– Приятно познакомиться с вами, мистер Сивер.

– Тоже рад вас видеть, господин конгрессмен, – затем он взглянул на Марти и добавил: – И вас тоже, мистер Адрианополис, – и они тоже обменялись рукопожатием. Мы все сели и Сивер продолжил: – Как я понимаю, вы хотите основать лоббирующую деятельность в Вашингтоне, но она должна быть полностью отмытой и неизвестной. Все правильно?

– Да, вполне, – признался я. А затем взглянул на Марти, который кивнул в ответ.

– Хорошо, и после того, как средства уже в группе, и вам нужно будет их распределить, вы хотите, чтобы эти средства тайно передавать по различным политикам и бюрократам?

На этом месте я в недоумении снова взглянул на Марти:

– Это то, чего мы хотели?

Он покачал головой.

– Нет, это было бы незаконно.

Сивер перевел взгляд на Джона, и затем обратно на нас.

– То есть вы не хотите скрывать активность лоббирующей группы, а только источник их финансирования?

– Точно. В смысле, к тому моменту это будет уже считаться просто еще одной лоббирующей или политической конторой. Мы просто не хотим, чтобы след от денег вел ко мне.

Он облегченно вздохнул на это.

– А, ну тогда другое дело! Вы правы, все в порядке. Скрывать, куда деньги уходят – было бы незаконно. Это не было бы под защитой, поскольку это уже само по себе нарушение. А скрывать начальное финансирование, с этим никаких проблем. Вы что-нибудь уже начали? Название уже придумали?

Я моргнул.

– Нет. Мы только-только это придумали. Мы хотели сначала разобраться, сойдет ли нам это с рук. Итак, мы можем такое сделать?

Сивер только небрежно махнул рукой:

– Просто скажите, когда.

– Угу, – и я повернулся к Марти. – Есть название?

Марти тоже пожал плечами.

– Что-нибудь безобидное, патриотичное, ну или как-то так. Они все названы Американским чем-то с чем-то, институтом, или фондом, или как-то так. Они все звучат похоже.

– Инициатива Возрождения Америки, строим завтрашний день Америки уже сегодня! – торжественно произнес я. Мне вспомнился «Супер-Комитет Стивена Колберта» – «Строим лучший завтрашний день, завтра!»

Джон усмехнулся и покачал головой. Марти скорчил гримасу и отметил:

– Идеально. Они все так говорят!

Сивер начал делать какие-то заметки.

– У вас уже есть имя или адрес главы группы?

– Мы только что это придумали. Это все дальше, – сказал Марти.

Сивер вручил нам обоим по визитке.

– Самый просто способ управляться со всем этим – назначить меня казначеем организации. Таким образом никто не узнает, откуда идут деньги. Я могу справиться с любым запросом.

Это заставило меня призадуматься. Я немного навострился и спросил:

– Итак вы получаете возможность влиять за то, что даете оборот деньгам, и потом вы еще и получаете деньги в качестве казначея от Иницаитивы Возрождения Америки? Разве это не двойной доход?

Впервые за все время Сивер улыбнулся:

– Я обожаю политику, а вы?

Я издал стон и покачал головой. Во что же я теперь ввязался?

Марти закатил глаза и пожал плечами. Он взглянул на визитку и отправил ее в свой карман.

– Я обговорю с парочкой людей управление всем этим, но, скорее всего, мы пропустим первичную документацию через вас.

– Как только вы подберете человека, который будет этим заниматься, мы соберемся вместе и разберем еще больше бумаг. Нам нужен будет офис, сотрудники и подобное. Я останусь в Нью-Йорке, но это вообще не проблема, – и они с Марти еще немного обсудили тему персонала и как нужно двигаться дальше.

Некоторое время спустя Джон все-таки призвал их закругляться.

– Ладно, нам уже не нужно к этому подвязывать меня и Карла. Вы вдвоем можете обсудить детали сами, – сказал он, указывая на Марти и Сивера. – А сейчас мне нужно немного поговорить с Карлом.

Я вывел Марти в приемную, вызвал одного из охранников, чтобы тот отвез его в аэропорт, и сообщил заранее Тайреллу, что он едет. В то же время выходил Боб Сивер, пожал нам руки и затем он ушел. Я же вернулся обратно к Джону.

– Итак, кто этот парень? – спросил я. – Толк с него будет?

– Он раньше работал на ФБР, отслеживал скрытые средства. А потом он женился, завел пару детей и решил, что ему стоит бы начать именно зарабатывать. Он основал в Нью-Йорке лавочку, используя то, чему научился у федералов.

– Нужно любить свободное предпринимательство, – съязвил я.

Он кивнул и затем поднялся:

– Слушай, побудь пока здесь. Я попросил остальных зайти на минутку.

Я остался в своем кресле, пока Джон выходил из кабинета. Через пару минут он вернулся вместе с обоими Джейками и Мисси.

– Итак, что случилось? – спросил я, когда все сели.

Джейк-младший, севший рядом со мной, выглядел таким же недоуменным, как и я сам. У остальных был такой же вид.

– Я позвал вас всех не просто так.

Затем он глубоко вдохнул, и начал кашлять, он кашлял и во время предыдущего собрания. Когда он смог продолжить, он сказал:

– Короче говоря, вот и есть проблема. Я так кашляю уже несколько месяцев. Сначала мы думали, что это просто простуда, но когда все стало хуже, я пошел ко врачу. Я не буду ходить вокруг да около. У меня рак легких, и я умираю.

Сказать, что это вызвало эффект разорвавшейся бомбы – значит ничего не сказать. Мы все начали вопить, возмущаться и говорить одновременно. Джон дал нам пару минут на реакцию, прежде чем призвать к тишине.

– Дайте сказать. Я получил подтверждения, я был у специалистов, я все это сделал. Для меня уже слишком поздно. У них нет лекарства от этого. Жить мне осталось, может быть, восемь месяцев, если повезет, то год в лучшем случае, если я буду бороться, усиленно бороться, и все будет паршивенько. Я уже обсудил это с Хелен. Мы собираемся сделать то, о чем мы постоянно говорили, но постоянно откладывали. Больше времени нет. Я ухожу в отставку и мы уходим в кругосветный круиз. К концу месяца я покину офис.

Он снова прокашлялся. Я просто сидел, ошарашенный новостью. Джон никогда не курил, и все же подхватил рак легких! Раз уж я знал, где смотреть, я уже заметил, что он исхудал, и выглядел слегка бледным. Мелисса спорила, что ему нужно бороться, даже плакала, но это не возымело эффекта. Джейк-младший смотрел на меня и выглядел таким же остолбеневшим, как и я. Только его отец выглядел спокойнее; может быть, он уже подозревал об этом раньше.

Джон утихомирил Мисси:

– Слушай, это паршиво, но такое случается. Я ближе к семидесяти, чем к шестидесяти годам. Вы что, думали, что я буду жить вечно? Я мог уйти в отставку уже как лет пять. Вместо этого я продолжал. Хватит. Все, что мы с Хелен собирались сделать – мы и сделаем. Я видел, что творит химия и лечение. Не интересно, спасибо! Благодаря вам и этой компании, все-таки теперь мы можем позволить себе что-то сделать, а потом и еще что-нибудь. В следующие пару недель мы будем выпутывать меня отсюда, а потом я увижу всех вас в самом конце, на похоронах, – и он ухмыльнуся.

– Вот проклятье! – сказал я больше себе. Я поднял на него глаза и ответил: – Ты не уйдешь до тех пор, пока мы не поговорим!

– Меня устраивает.

Затем он поднялся и выпроводил нас:

– А сейчас мне нужно ехать домой и еще поговорить с Хелен, и сообщить ей, что я рассказал все вам. Мы сообщили детям на тех выходных.

Я был шокирован всем этим, так что собрал все мысли в кучку и поехал на весь остаток дня домой. Когда Мэрилин вернулась из офиса в Вестминстере, она застала меня сидящим и о чем-то размышляющим в моем кабинете.

– Ты сегодня рано! – удивленно сказала она.

Я улыбнулся ей:

– Боишься, что я бы тебя застукал за чем-нибудь?

Мэрилин фыркнула и расхохоталась на это.

– Скорее бы это я увидела, что ты вляпался во что-то, чем наоборот. Что случилось? Сегодня Конгресс отпустили раньше?

– Да, так и было. Государство хотело что-нибудь все-таки сделать, так что они нас выставили, – на это моя жена улыбнулась. – А вообще у меня сегодня была встреча с Джоном в офисе. А потом он позвал еще обоих Джейков и Мисси и объявил о том, что он окончательно уходит в отставку.

– Тем лучше для него. Ему бы отдохнуть. Он это заслужил.

– Не лучше для него. У него терминальная стадия рака легких. Он с Хелен планирует начать работать над списком игры в ящик.

У Мэрилин отвисла челюсть, и она выпучила глаза:

– О, Боже мой! Ты шутишь?

Я покачал головой:

– Хотелось бы. В следующем месяце они уйдут в кругосветный круиз. Он закончит с несколькими бумагами и все, ариведерчи! Он сказал нам, что в следующий раз увидит нас уже на похоронах.

– Бог ты мой!

– Примерно то же сказали и мы.

– Что мы можем сделать? – спросила она.

Я только развел руками:

– А что мы можем? Он сказал, что они уже сообщили своим детям. Я только заставил его пообещать поговорить со мной, прежде чем они уедут.

Она кивнула и затем спросила:

– А что такое список игры в ящик?

А? До того, как я переродился, это было довольно известное выражение, но когда оно стало популярно? Я что, только что изобрел выражение?

– Это список того, что бы ты хотел сделать, прежде чем сыграешь в ящик. Ты никогда этого не слышала?

– Нет. У тебя есть такой?

– Конечно!

– Например?

Я ухмыльнулся и сказал:

– В него входит блондинка с реально большими…

– СВИНЬЯ!

В это время мы услышали, как у дома остановился школьный автобус и минутой спустя в дом ворвался Чарли:

– Привет, пап! А ты чего дома делаешь?

– Мне позвонили из школы, и сказали, что ты опять отлыниваешь от домашнего задания, – сказал ему я.

Мэрилин стояла позади Чарли, и в ее взгляде смешались смех и негодование сразу. Чарли не мог видеть, как она тихо начала смеяться, и выпучил глаза!

– Пап! Нет, в смысле я не… это не так… НЕТ!

Мэрилин, хихикая, сказала ему:

– Все в порядке, отец просто подшучивает.

Чарли снова обернулся ко мне:

– Пап, это не смешно! Меня чуть удар не хватил! – и он взял свой рюкзак и вместе с Пышкой отправился в свою комнату.

Я взглянул на Мэрилин:

– Необычайно неуместная ремарка, не правда ли? – отметил я.

Мэрилин закатила глаза, и затем подъехал еще один школьный автобус и высадил девочек. Мы с ними славно обнялись. А потом моя жена спросила:

– Что ты об этом думаешь?

– Ну, это паршиво. Джон – один из моих самых старых друзей. Я рассказывал тебе, как мы познакомились, ведь так, как он меня из тюрьмы вытаскивал? Это было больше двадцати лет назад! Я Джону ближе, чем своей собственной семье.

– Он – твой отец, – ответила она. – Ну или хотя бы тот, каким бы стоило быть твоему отцу. Или что-то такое.

– Я понимаю, – кивая, сказал я. – И я знаю, что буду скучать по Джону больше, чем по своему настоящему отцу. Как там это меня описывает?

Мэрилин пожала плечами и ушла искать наших отпрысков. Я же только сидел в зале, пока не настало время готовить что-нибудь на ужин. Я действовал на автопилоте и в целом был молчалив остаток вечера.

Мэрилин вытащила меня из этого состояния ближе к поздней ночи. Она вышла в гостиную в очень милом пеньюаре и села ко мне на колени.

– Думаешь, Джон бы хотел, чтобы ты сидел и ныл, или же чтобы ты продолжал жить?

– Скорее, второе, – ответил я, немного улыбнувшись.

– С этим могу помочь.

– Да? И что же ты задумала? – спросил я.

Мэрилин наклонилась к моему уху:

– Все зависит от того, насколько активным ты себя ощущаешь. Записанная видеокассета уже лежит на магнитофоне, на прикроватном столике стоит смазка с ароматом вишни, и рядом еще пара игрушек. На ум приходит что-нибудь?

Я тогда сидел, обхватив талию Мэрилин руками, и она зашевелилась, чтобы встать и увести меня в ее порочное пристанище. С другой стороны, она нечасто так говорила, и мне это нравилось. Я укрепил хватку и удержал ее на коленях:

– Расскажи мне больше. Что у тебя на уме?

Она снова попыталась встать на ноги.

– Пойдем и ты покажешь мне, что на уме у тебя.

Я не сдвинулся с места, и покачал головой:

– Нет, я хочу, чтобы ты рассказала, что собираешься сделать. Я хочу, чтобы ты сказала.

– Нет, Карл. Ты знаешь, что я не могу. Прошу, пойдем в спальню.

Я слегка ослабил хватку, но прежде, чем она смогла освободиться, я провел рукой по ее боку вниз по бедру и дальше по ноге. Я оттянул подол пеньюара и запустил под него руку, и затем медленно провел обратно вверх по ноге. Мэрилин начала подвывать, и бросила взгляд на коридор. Она отчаянно зашептала:

– Перестань, дети могут выйти!

– Они ничего не увидят, – к тому моменту я уже достаточно поднялся по ее ноге, чтобы начать массировать ее липкую горячую щель. Она вздрогнула от прикосновения.

– Итак, что же ты хочешь сделать сегодня?

Когда я начал двигать пальцами вдоль ее клитора, Мэрилин тихо застонала и завыла.

– Ох, ты такой злой! Ладно! Я бы захотела раздеться, чтобы мы оба разделись, и думаю, что ты бы захотел, чтобы я сосала твой член. Тебе бы понравилось? – и я согласно замурлыкал, и Мэрилин продолжила: – Может быть, мы бы даже встали в позу 69? Я обожаю, когда ты лижешь мою киску. Прошу тебя, Карл, вылижешь мою киску сегодня ночью? – я помурлыкал еще. – Я проглочу твое семя, и потом снова возбужу тебя. А затем ты можешь меня трахать, пока мы оба не кончим.

– И как же ты хочешь, чтобы я тебя трахнул?

– Жестко, очень жестко и глубоко.

– Как? В какой позе ты хочешь, чтобы я тебя трахнул? – настаивал я.

Я ускорил свои пальцы, и моя жена уже дрожала от этого.

– Сзади, так он глубоко входит… – я помурлыкал еще, и она выпалила мне в ухо: – В задницу! Готова спорит, что ты бы захотел трахнуть меня в зад сегодня ночью! Пожалуйста, Карл, давай уже пойдем в кровать и ты трахнешь меня в задницу!

Я вытащил руку из ночнушки Мэрилин, немного ее поправил и она соскочила с моих колен. Мой член был мне благодарен, потому что она только что на нем сидела. Она нетерпеливо схватила меня за руку и потянула меня за собой:

– Только помни об этой жертве, которую я приношу для тебя сегодня ночью, – сказал ей я. – Я не виноват, что у тебя такие неконтролируемые позывы.

Мэрилин на это фыркнула:

– Ты такой любезный.

– Конечно, конечно же!