С чистого листа главы 100-165

Глава 115. Самый храбрый из людей, которых я когда-либо встречал

Когда я вернулся домой, я был в довольно неплохом настроении. Ньют вместе с Республиканской партией бы все равно разработал «Контракт с Америкой» независимо от того, переродился бы я или нет, но с моим участием у нас был шанс сгладить некоторые острые углы. Я уже сразу начал продвигать мысли о том, чтобы избавиться от всего связанного с «семейными ценностями». Эта показуха всегда отвлекала партию и играла Демократам на руку.

Настроение мое испортилось, когда я попал домой. С нами оставался Баки, и хоть я и люблю своего тезку, мне стало любопытно.

– Эй, привет, дружище! Как дела? Где все остальные?

Он странно на меня покосился.

– Мама сказала, что я пока останусь у вас на несколько дней, может, даже до выходных.

Я пожал плечами.

– Круто. Картер тоже здесь? – возможно, что Тесса с Таскером просто решили побыть наедине пару дней.

Я снова заметил его странный взгляд.

– Нет, они куда-то с ним собирались.

– Ладно, я поговорю с твоей тетей Мэрилин.

Я оставил свой дипломат в кабинете, прошел по коридору в спальню и переоделся. Я уже собирался выходить обратно, когда в спальню вошла Мэрилин. Она закрыла за собой дверь, но глаза ее не были игривыми. Я знал, что она не планировала никаких игр и веселья до ужина.

– Что стряслось? – спросил я.

– Баки пару дней поживет у нас.

Я кивнул.

– Да, я уже видел его в гостиной. Что случилось?

– Тесса и Таскер взяли Картера на обследование.

– А что с Картером? – второй сын Тасков был хорошим и смышленым мальчиком.

Как и у его отца и брата, у Картера были ярко-рыжие волосы, но Баки был высоким и походил на Таскера, Картер же был ниже ростом и больше похож на свою мать.

Мэрилин понизила голос:

– Они повезли его в клинику Майо. Они подозревают, что у него рак.

Я только уставился на жену, пока на мгновение у меня кровь забурлила в ушах. Она не улыбалась, и о таком люди обычно не шутят. Парой мгновений спустя я выдал:

– Что?! Когда это произошло?

Мэрилин бессильно пожала плечами и села на кровати рядом со мной.

– Он уже несколько месяцев наблюдается у врача, но все окончательно начало проясняться только сейчас. Он быстро устает, у него постоянно болят локти и колени, и у него появляются синяки, которые не проходят.

– Я видел один у него на Рождество и уже потом, когда мы вернулись с Багам. Я думал, это уже другой.

Моя жена покачала головой:

– Это был тот же самый синяк. Он должен был уже зажить к тому времени.

– Почему они не повезли его в клинику Джона Хопкинса? Это же просто прямо по дороге, и это одна из лучших больниц в стране!

– Они уже возили его туда. Его педиатр направил их в Майо. Как раз там и был поставлен диагноз. В клинике Майо будет второй диагноз.

– Ааа! – я сидел с секунду, не веря своим ушам/ – Рак чего у него?

– Не знаю. Какого-то рода лейкемия, или подобное.

– Как они туда отправились? Они же не таскают его по аэропортам, надеюсь? Они уже улетели? Я могу организовать им Гольфстрим…

Мэрилин взяла меня за руку и улыбнулась:

– Я уже все сделала. Как только я услышала об этом, я позвонила Тейлор и все организовала. Они высадили Баки по пути в Вестминстер. Они, наверное, уже добрались.

– Ох, да… ладно, – мне стоило бы сразу догадаться/ – А почему у нас, а не своих родителей?

– Просто везение такое. Его родителям сейчас самим не очень здорово, а ее родители уехали на отдых в Европу.

Я кивнул на это. Таскер был на год старше Тессы, но в своей семье он был младшим, а она была старшей в своей. Его родители были как минимум на десять лет старше ее родителей. Я улыбнулся ей:

– Ну, не то что бы он никогда здесь раньше не бывал. Нам только нужно будет позаботиться о том, чтобы они с Чарли не попытались построить ракету на заднем дворе.

– Запустим их обоих отсюда!

– Может быть, Таскер с Тессой выяснят, что это что-то другое.

– Будем надеяться! – согласилась она.

Следующие пару дней мы продолжали молча надеяться. Баки понятия не имел, что происходит. Он был смышленым малым, и рос также быстро, как трава. Ему уже было четырнадцать, и в июне ему бы исполнилось пятнадцать (как будто бы я мог забыть про его день рождения!). Он уже вымахал за сто пятьдесят сантиметров роста, продолжал расти, и я даже не был уверен, пережил ли он уже свой скачок роста! Даже если бы он по росту был чем-то средним между своими родителями, Таскер был выше меня на несколько сантиметров, а Тесса была примерно того же роста, что и Мэрилин. Баки бы наверняка стал выше меня.

Единственной неловкостью было объяснять детям, почему их друг остается у нас во время учебной недели. Мэрилин возила его в школу в Кокисвилле после того, как наши сядут на школьный автобус. В остальном же уже начинал разрываться наш телефон, когда девочки начали названивать нам домой, чтобы его услышать. Баки уже выяснил, что девочки не такие уж и противные! Чарли считал, что его друг тронулся умом на этот счет, а Баки же на это только смеялся.

Близняшкам было уже восемь, как и Картеру, и им было очень любопытно, почему Баки остается у нас, а Картер – нет. Они продолжали нас допытывать, сначала меня, потом свою мать, затем снова меня, а потом Мэрилин дала им нагоняй и сказала, чтобы они вели себя прилично и отправились в свою комнату. Они заворчали и заныли, а затем поднялся я и они убежали так быстро, что пятки сверкали! Большим быть здорово! Я усмехнулся Мэрилин и мы вернулись к тому, чем занимались до этого.

Таски с Картером вернулись утром в субботу, и по их лицам я понял, что диагноз подтвердился. Мы отпустили Картера к остальным детям, и уселись с Таскером и Тессой на кухне.

– Итак, что это? – спросил я.

– Острая лимфоцитарная лейкемия, – ответил Таскер. Он опустил руку в карман и достал оттуда брошюру. – Вот, я знал, что ты спросишь, так что я взял это. Спасибо, что отвезли нас туда. Как-нибудь я тебе отплачу…

Я только отмахнулся:

– Конечно же. Забудь! Что это за острая… штука? Лейкемия? Это же своего рода рак крови, так?

Таскер взглянул на Тессу, которая ответила:

– Это довольно распространенная болезнь в детстве, но такое обычно не наблюдается у взрослых. Происходит сбой в работе белых кровяных телец, и они начинают активно вырабатываться, но не как обычные белые тельца. Как бы то ни было, нам сказали, что относительно рано все это обнаружили, и это хорошо. Такой же диагноз нам дали в клинике Джона Хопкинса. Они предложили продолжать лечить его здесь.

– Ну, это же хорошо, не так ли? Вы всего в получасе пути от лучшей клиники в стране, и, может быть, даже в мире! Есть же лекарство, так? – спросила Мэрилин.

Я ни черта не знал о раке и лейкемии, но я точно знал, что детская лейкемия была одним из излечимых видов рака. Ко времени моего перерождения, он был практически гарантированно излечимым, по крайней мере, если вы могли себе позволить лечение в клинике. Большая часть американцев не имела медицинской страховки после 2020-го года.

Наши друзья кивнули, и ухмыльнулись:

– Лечение проводится с помощью химиотерапии. Хирургически оперировать нечего. Вот так и, возможно, облучение.

– Это отстойно, но в конце концов он будет излечен. В наши дни с раком делают множество всего, – сказал я им. – Слушайте, дайте мне сделать пару звонков на неделе. Посмотрим, может, я смогу найти каких-нибудь экспертов в Вашингтоне. Ничего не откладывайте, но позвольте мне поискать.

На это предложение Таскер и Тесса, улыбаясь, переглянулись. Тесса сказала:

– Как ты думаешь, почему мы дали тебе эту брошюру? Мы знали, что ты вызовешься помочь после того, как мы расскажем.

– Смешные вы какие! Я настолько предсказуем?

Уже все трое переглянулись и чуть ли ни хором выдали:

– Да!

Я только закатил глаза. Таски оставили нам брошюру, собрали детей и уехали домой.

Той ночью я позаботился о том, чтобы перед сном обнять всех своих детей. Девочки об этом не задумывались, но Чарли посчитал это довольно странным. Я сказал ему стерпеть, а не то я его еще и зацелую. Он с криком убежал, только подумав об этом, от чего мы с Мэрилин расхохотались.

В понедельник утром, после утреннего собрания команды, я задержал Бэбз и Минди.

– У ребенка моего друга лейкемия. С кем мне нужно увидеться, чтобы достать ему лучшего доктора в стране?

Две женщины переглянулись. Минди выглядела озадаченной, но Бэбз незамедлительно ответила:

– Вам нужно увидеться с кем-нибудь из Национальных институтов здравоохранения. Они точно знают кого-нибудь.

– Это из ваших детей, сэр? – спросила Минди.

Я покачал головой:

– Нет, но можно сказать и так. Это младший сын моего лучшего друга.

– Я могу сделать пару звонков и назначить что-нибудь, – сказала Бэбз.

– Оформи все побыстрее. Мне нужно знать уже на этой неделе, – надавил я.

Они кивнули и ушли. Я позвонил Марти и мы начали обсуждать уже другие вопросы.

В среду утром я поехал в Бетесду, где у меня была назначена встреча по вопросу лейкемии с кем-то. Национальные институты здравоохранения – это разрастающийся кампус, где проводятся исследования и финансируются исследования для правительства. Бэбз и Минди сделали достаточно звонков, чтобы поднять меня повыше в пищевой цепочке.

Бетесда оказалась не так далеко от дома на Тридцатой, но водителю пришлось потратить немного времени, чтобы найти место для парковки и проехать через главный вход. В те дни до событий одиннадцатого сентября на входе еще не проводили полного обыска. Молодая девушка на ресепшене узнала мое имя и вызвала кого-то, и через две минуты появился серьезный молодой человек и позвал меня.

– Добро пожаловать, конгрессмен Бакмэн. Этим утром вы встретитесь с доктором Хейсманом, – сказал он мне.

– Ведите.

Меня проводили внутрь, и мы несколько этажей вверх проехали на лифте. Меня провели к кабинету с табличкой на двери «Джонатан Хейсман, Исполнительный директор», которую мой провожающий просто толкнул вперед и провел меня дальше в небольшую комнату для ожидания. Меня оставили с секретарем и мой провожающий сразу же ушел. Почти в тот же миг мне указали на внутренний офис, где меня ожидали двое мужчин.

– Конгрессмен Бакмэн, добро пожаловать в Национальные институты здравоохранения. Я Джонатан Хейсман, исполнительный директор. Здесь бы еще присутствовала и доктор Хили, но она уехала на конференцию в Сан-Диего на этой неделе, – сказал первый мужчина, худощавый и слегка аскетично выглядящий с подстриженными бородкой и усами.

Он протянул руку, и я ее пожал.

– Все в порядке. Это только выяснилось, доктор… Полагаю, обращаться к вам «Доктор»?

Он кивнул.

– Да, доктор медицины и кандидат наук. Это доктор Гарри Холлингс, мой коллега из Национального института рака, одного из наших подучреждений.

Я повернулся ко второму, особенно невзрачному мужчине примерно моего роста и плотнее меня килограмм на десять. Он также протянул мне руку и мы обменялись рукопожатием.

– Приятно познакомиться с вами, господин конгрессмен, хоть и при таких обстоятельствах.

– Благодарю вас. Согласен, не так бы я хотел знакомиться с кем-либо.

Хейсман жестом пригласил нас присесть.

– Почему бы нам не сесть и не обсудить все это, – мы расположились в креслах, и он начал разговор: – Как я понимаю, у вас есть друг, полагаю, избиратель, у которого ребенок с лейкемией.

Мне пришлось улыбнуться на это:

– Близко, но не совсем точно. Это не избиратели, а очень близкие друзья. Их младшему сыну только что был поставлен диагноз острой лимфоцитарной лейкемии, – я достал из кармана брошюру, уже изрядно потрепанную, и положил на стол. – Изначально диагноз был поставлен в клинике Джона Хопкинса, но затем диагноз подтвердили пару дней спустя в клинике Майо.

– И что же привело вас к нам? – спросил Холлингс.

– Не знаю. Что я могу сделать, чтобы помочь?

Хейсман посмотрел на Холлингса, который задал мне несколько вопросов. Когда они заметили первые симптомы? Когда они отвезли Картера в клинику Джона Хопкинса? Когда они отвезли его в Рочестер? Когда начали лечение? На все вопросы я ответил настолько полно, как только мог.

– Господин конгрессмен, должен вам сказать, что ваши друзья уже выполняют все предписания, которые мы даем людям. Они серьезно отнеслись к симптомам, занялись медицинским обследованием, посетили специалистов, и даже подтвердили диагноз. Они ничего не запустили, и уже находятся в настолько хорошем учреждении, которое только можно сыскать.

– Он излечится? – спросил я.

Холлингс нахмурился и пожал плечами, подняв руки в беспомощном жесте.

– Сэр, я просто не могу знать. Шансы высоки, но не стопроцентны. Хорошая новость в том, что замеченная на ранних стадиях лейкемия в раннем возрасте – это одна из форм рака, поддающаяся лечению. Шансы больше, чем пятьдесят на пятьдесят. Плохая же новость в том, что это все равно очень серьезная болезнь, и ничего нельзя гарантировать заранее.

– Я понимаю это. Скажите мне, есть ли какие-либо клинические испытания, экспериментальные лекарства, или что-нибудь еще, что можно сделать? Есть ли какой-нибудь доктор, к которому я могу их отправить, не важно, где, хоть на краю света?

Он покачал головой.

– Нет, не вариант. Медицина развивается все больше с каждым днем, но у нас нет нигде глубоко запрятанной волшебной таблетки.

– Совсем ничего? Деньги – не вопрос. Я имею ввиду, если есть какое-нибудь лекарство даже за миллион долларов, мы можем их потратить, – не отступал я.

– Простите, господин конгрессмен, но у нас нет даже такой таблетки за десять миллионов. Ваши друзья уже и так делают, что могут.

– ПРОКЛЯТЬЕ! – выругался я. Они оба нахмурились, но я поднял руки: – Простите, прошу прощения за это. Это не ваша вина, и я знаю, что вы пытаетесь помочь. Я ценю это, правда, ценю.

Следующим заговорил Хейсман:

– Так понимаю, эта семья очень близка вам.

Я вздохнул и кивнул:

– Я еще в школе учился с этими родителями. Отец был одним из шаферов на моей свадьбе, а мать начала рожать первенца во время регистрации нашей свадьбы. Мы с женой были на крещении Картера. Не думаю, что мы можем стать еще ближе.

– Тогда вы уже делаете все возможное. Они делают все правильно в вопросе лечения Картера. Вы же поддерживаете их. Вот, что вы можете сделать.

Холлингс добавил:

– И еще кое-что вы можете сделать, конгрессмен Бакмэн, а именно – понять, насколько изнурительным для них будет все это. Основным лечением будет химиотерапия. Все, что вы могли слышать о том, насколько химия бьет по человеку – правда. Картер будет настолько слабым, как доживающий свои дни пес. Это будет очень тяжело для его родителей и всей оставшейся семьи тоже. Если вы хотите помочь – снимите с них часть груза. Позвольте их другим детям оставаться у вас, помогайте им по мелочи, и давайте им перерыв, чтобы они могли сходить на парочку свиданий.

Я снова вздохнул.

– Это мы можем. Я дам знать своей жене.

Хейсман снова заговорил:

– И еще одна вещь, которую вы можете сделать, господин конгрессмен, и это ваша работа. Достаньте нам больше финансирования. Его никогда не хватает, а это напрямую связано с улучшением качества лечения и развития.

Я улыбнулся:

– Это уже ваша работа, не так ли. Да, финансирование.

Он улыбнулся в ответ:

– Мы друг друга понимаем.

Я поднялся на ноги.

– Ну, я ценю время, которое вы мне уделили. Если я когда-нибудь смогу вам его возместить, считайте, что я вам должен, и вы знаете, где мой офис.

Я улыбнулся и пожал им руки.

– Когда-нибудь я напомню вам об этом, – улыбаясь мне, сказал Хейсман.

Я попрощался и ушел. Меня проводили обратно в приемную, и в этот момент я позвонил в свой офис и сообщил, что вернусь следующим утром. Из Бетесды я решил поехать домой, а именно в свой дом, а не в дом в Вашингтоне, с одной остановкой по пути. Затем мы выехали в Балтимор, добрались до Белтвэй, потом проехали вокруг города до Йорк-Роуд и добрались до Мотоциклов Таска в Кокисвилле.

Таскер общался с парой средних лет, когда я вошел в витринный зал. Он кивнул мне, когда увидел, что я вошел, но я отмахнулся, и он не стал отрываться от работы с клиентами. Мы могли поговорить и позже. Я побродил немного по витринному залу, восхищаясь блестящими машинами и поражаясь их ценам. У меня не было желания ездить на таком, но они были настолько дорогими, что только богатые ребята в отставке могли себе позволить самый навороченный Харлей со всеми глушилками и свистками. Просто невероятно!

Пару минут спустя Таскер вышел из-за прилавка и нашел меня. Я посмотрел на него и улыбнулся:

– Продал?

Он улыбнулся в ответ:

– Два абсолютно новеньких Софтэйла вместе с тюнингом, – и он поскреб большим пальцем одной руки по другой ладони, как будто отсчитывая деньги.

Я только удивленно покачал головой:

– Ты проверил, заполнили ли они свои бумаги на донорство?

Таскер расхохотался:

– Просто дождись, когда Чарли захочет права. У нас Баки уже воет на этот счет.

Я наигранно содрогнулся.

– Давай поговорим.

Он кивнул и показал дорогу до кабинета.

Несмотря на то, что публичный образ Таскера был в духе дикого и необузданного байкера, кабинет у него был, как у серьезного бизнесмена, с компьютером на столе и подходящей утварью. У него не просто так было две точки продаж и он был более, чем просто хорошо зарабатывающим.

– Что случилось? – спросил он, когда мы уселись в кресла.

– Ну, ты же знаешь, что я планировал взглянуть, смогу ли я найти что-нибудь получше для Картера в Вашингтоне, так?

– Да, ты упоминал об этом. Нашел что-нибудь?

– Ничего сверх того, о чем ты уже знаешь. Я встретился с главами Национальных институтов здравоохранения и Национального института рака. Я рассказал им, что случилось, и они задали пару вопросов, но в общем вы уже делаете все, что требуется. Хопкинс настолько же хорош, как и любое другое место, куда можно отвезти Картера, и вы все делаете правильно. Вы балду не пинаете, начинаете лечение, и были в хорошем месте для подтверждения диагноза, – я беспомощно пожал плечами. – Волшебных таблеток нет. Я спрашивал. Химия – единственный выход, и весело это не будет.

Таскер вздохнул:

– Спасибо, мужик, я… кхм, мы… ценим это. Я и не думал, что ты найдешь что-нибудь, но я признателен, что ты поискал.

– Единственное, на что они сделали упор – так это на то, что это потребует много времени и заботы. Они сказали передать тебе подтянуть всех. Это будет очень напряженно для всех вас, не только для Картера. Передай всей семье и друзьям, попроси их помочь. Вы уже разговаривали с твоими родителями? Или Тессы?

Он кивнул:

– Мы всех собрали на ужин в понедельник вечером. Боже, это было весело!

– Ну, ты знаешь, что можешь рассчитывать на нас, и дай другим друзьям знать тоже. Картер потребует много времени. Если Баки нужен будет перерыв, можешь оставлять его с нами, ты знаешь, мы только рады будем. Если вам с Тессой нужен перерыв, позволь нам и остальным помочь. Дай людям здесь в магазине и на другой точке знать. Кто-нибудь еще наверняка тоже через это проходил и может рассказать, что это такое.

– Никогда об этом не думал, но ты прав. У одного из моих механиков в Honda умерла мать от рака груди в прошлом году, – он скривился, вспомнив об этом.

– Предполагается, что это даже намного хуже, чем лейкемия. Шансы у Картера высоки, так что слишком не раскисай, – сказал ему я.

Он снова кивнул:

– Это все?

– Да, вроде бы все. Мне нужно поехать домой и дать знать Мэрилин. Когда начинается лечение Картера?

– В пятницу утром, и затем два раза в неделю на протяжении шести недель. Приезжайте к нам домой в воскресенье.

– Конечно. Пусть Тесса позвонит Мэрилин и они это решат.

Затем я встал и отправился домой, чтобы рассказать новости Мэрилин. Она согласилась со мной, что все складывалось так, что уже делалось все возможное.

Мой личный опыт касаемо рака был ограничен, но не обнадеживающим. Семья Бакмэнов никогда не страдала ни от рака, ни от пороков сердца, ни от диабетов или чего-либо еще из крупных болезней. Тем хуже для нас, я думаю. У нас всех только инсульты да Альцгеймер. Я задумывался о том, как именно прошло мое «перерождение» – сердечный приступ или инсульт? Если приступ, то это был бы самый первый в жизни!

А в семье Мэрилин все было повязано на раке. И Хэрриет, и Большой Боб умерли от него, и ее младший брат Майкл бы подхватил несколько видов, прежде чем умереть. Когда у Хэрриет обнаружили рак, все было уже слишком запущено, чтобы вообще пытаться его лечить, но я помнил весь тот ад, через который прошли Большой Боб и Майкл. Химиотерапия была для них сущим адом на Земле, с потерей веса, тошнотой, рвотой и потерей волос, все, как и слышали об этом.

Я очень надеялся, что для Картера все будет проходить легче, но я сильно сомневался, что так и будет.

1993-й год начался так же, как и тогда, и я не смог найти каких-либо отличий от прошлого раза. Откуда мне было бы знать? На первой жизни я не заметил ничего серьезного, поскольку для меня это не имело значения. Взрывы в Центре Международной Торговли в Нью-Йорке приняли для меня совсем иное значение, когда я вспомнил о том, что произойдет в 2001-м году. Вышли компьютеры Pentium, которые по мощности и скорости значительно превзошли старые 486-ые модели. Мы сразу же обновили компьютеры в офисе за мой счет, не желая ждать еще пять лет, прежде чем государство этим займется. По всему миру казалось, что планета погружается в ад, как и раньше.

А насчет Конгресса – мы провели большую часть 1993-го года в работе над запланированным «Контрактом с Америкой» с фондом Наследия. Я тратил как минимум неделю, если не две, отслеживая прогресс по всем десяти пунктам. Как и предсказывал Марти, каждый Республиканский или консервативный лоббист в городе постоянно совал туда свой нос, «советуя», как «сделать лучше» наше законодательство. Бюджетная и льготная реформы обещали стать той еще морокой! Это нужно было сделать, но это было, как на фабрике по производству сосисок – вы действительно не хотите знать, что туда кладут!

Химия Картера тоже оказалась ровно настолько ужасной, как и предсказывалось. Бедный малый провел свои девятый день рождения, выблевывая почти все свои внутренности после сеанса химии. К тому моменту он почти ничего не усваивал из еды, и у него выпали все волосы. Он только блевал и плакал, блевал и плакал, но он был боец, это уж точно.

Иногда это зрелище становилось уж слишком тяжелым для его старшего брата, и тогда мы забирали его на выходные. Баки был хорошим мальчиком, но все это было невероятно напряженно. Вот так внезапно Картер стал центром семьи. Если Баки хотел куда-нибудь или что-нибудь сделать, этого могло не случиться, или все могло быть отменено в зависимости от состояния Картера. Такое может сделать человека обидчивым. Баки был хорошим малым, и много помогал, но это на нем сказывалось. Он не был сумасшедшим, как мой братец, но это в природе человека – злиться из-за внимания. Он пытался это сдерживать, и периодически оставался у нас и выпускал пар, гоняя с Чарли по участку.

К концу шестой недели Картера сняли с химиотерапии, но ему нужно было каждую неделю обследоваться у своего онколога в клинике Джона Хопкинса. Через неделю, когда Картеру стало получше, и он снова смог есть, мы с Мэрилин затолкали их в G-IV и отправили на неделю в Хугомонт.

Первое переливание Картеру после химии было обнадеживающим, но не слишком уж хорошим. Последующие тесты после их возвращения с Багам не дали настолько уж позитивного результата. Рак замедлился в развитии, но не был излечен до конца. Требовался второй круг химиотерапии с более мощными лекарствами и на больший срок. Все это началось в мае.

Тем летом нагрузка на семью Тасков только усилилась. Оба родителя Таскера умерли в июне, отец умер от сердечного приступа, а мать – от разбитого сердца. Она просто потеряла волю к жизни, и умерла во сне. Мы помогали им, как могли, вместе с остальными друзьями. Я был одним из тех, кто нес гроб его отца. Тесса и Картер пропустили эти похороны, потому что в тот день Картеру был назначен сеанс химиотерапии. Это очень сильно ударило по семье. После этого Тесса с Таскером начали много ругаться, но все же сдерживались ради Картера. Мы с Мэрилин могли только стоять в стороне и обеспечивать моральную поддержку.

В том году наша большая летняя вечеринка прошла в субботу двадцать четвертого июля. Таски приехали на нее, как и всегда, но можно было видеть, как их потрепало. У Картера начался третий круг химии. Таскер с Тессой храбрились, когда были рядом с ним, и они говорили всем, что ему становится лучше, но это было больше похоже на тихий свист, будто бы они мыслями уже на кладбище. Картер тогда уже выглядел как кожа да кости, и вместо того, чтобы сидеть вместе со всеми, он был усажен в одно из кресел в гостиной.

Кто-нибудь из нас всегда был с ним, проводя с ним время, чтобы он не чувствовал себя непрошеным гостем. Организовывать вечеринку мы снова поручили пищевой компании, чтобы мы с Мэрилин могли подменять друг друга, но в один момент у меня был шанс, чтобы сесть с Картером и пообщаться с ним. Большую часть времени, когда он был рядом, рядом суетился кто-нибудь из его родителей, но тогда мы остались наедине. Я сел в кресле рядом с ним и спросил:

– Как ты, Картер?

– Хорошо, наверное, – тихо ответил он.

Что-то в его голосе было не так, так что я переспросил:

– Хочешь поговорить, Картер? Может, могу чем-нибудь помочь?

Он взглянул на меня и спросил:

– Дядя Карл, я могу задать вам вопрос?

– Конечно, спрашивай, что хочешь.

– Вы передадите моим родителям, что мне жаль, когда я умру?

Думаю, тогда рядом со мной могла рвануть бомба, и я бы не заметил этого. Тогда я понял, что он очень серьезно на меня смотрит. Я не мог просто отшутиться.

– Почему ты спрашиваешь, Картер? Ты думаешь, что умрешь?

Он кивнул.

– Мне не становится лучше. Мама с папой ничего не говорят, но химия не работает, – он странно на меня взглянул и продолжил: – Ну, они водят меня к доктору, а лучше мне не становится. Разве после того, как сходишь к доктору – не должно стать лучше?

Я улыбнулся и кивнул:

– Да, так и должно быть.

– Ну а мне лучше не становится, разве не так? – сказал он.

Я не торопился с ответом, но Картер был серьезен, и он не шутил. Я пожал плечами и кивнул:

– Нет, не становится.

Что удивительно, но он просиял от этого!

– Спасибо вам! Все остальные просто мне мне просто заливают! – а затем его глаза широко раскрылись, и он захлопнул рот: – Вы же не скажете маме или папе, что я сказал плохое слово, правда же?

Я расхохотался на это и похлопал его по коленке:

– Твой секрет останется со мной. И чего же ты хочешь? Хочешь перестать ходить по докторам? – а что мне тогда делать, черт возьми, если он скажет «да»?

– Нет, – покачал головой Картер. – Я пробовал поговорить об этом с мамой как-то раз, но она только разозлилась и сказала, что мне становится лучше. Почему она так злится?

– Ну, она злится не на тебя. Твоя мама правда тебя любит. Она просто напугана. Она на самом деле пытается убедить себя, а не тебя, что с тобой все будет хорошо. Думаю, что для нее признаться самой себе, что ты не идешь на поправку – это так же, как и отказаться от тебя, а родители никогда не отказываются от своих детей. – например, как мои. Этого я, конечно, Картеру не стал говорить. Ему и так было о чем переживать.

– Да, думаю, что-то в этом есть. Все же, я не хотел бы заставлять ее больше плакать. Она и так очень много плачет в последнее время, – он взглянул на меня и пожал плечами. – Не думаю, что в любом случае это надолго затянется.

Я не знал, что сказать на это. Я просто сидел с ним, и он продолжил:

– Так вы передадите им, что мне жаль? Они постоянно плачут и ругаются, и Баки тоже достается. Если он пошутит или скажет что-нибудь, мама с папой и на него тоже кричат.

– Обещаю.

– Спасибо, дядя Карл.

Я встал.

– Тебе принести что-нибудь?

– Не-а. Я немного устал. Думаю, я посплю.

– Хорошо.

Затем, прежде чем уйти, я сказал ему:

– Знаешь, ты еще не умер! Ты можешь и прорваться. И тогда почувствуешь себя неловко из-за всего этого!

Он улыбнулся на это:

– Увидимся.

Я оставил своего маленького друга в гостиной и направился на кухню, где я сел на стол и тихо расплакался. Потом я взял себя в руки, умылся и вышел наружу на вечеринку. Картер посапывал в гостиной. Мэрилин увидела, что я выхожу и глазами указала в сторону Картера:

– Все хорошо?

– Да, вполне.

Картер Генри Таск ушел в мир иной через десять дней, третьего августа. Это не было чем-то драматичным. Картер просто становился слабее и слабее, либо же от лечения, либо же оттого, что он почти не мог удержать внутри хоть какую-то еду, отчего не получал насыщения. Я узнал потом от Тессы, что она вошла, чтобы разбудить его, а он не просыпался, хоть и был еще жив. Она вызвала скорую, чтобы отвезти его в больницу, но ничего не помогло. Он был в коме, и вечером того же дня просто ускользнул, не проснувшись.

Мэрилин позвонила в мой офис в Вестминстере и я приехал домой, чтобы помочь ей как-то рассказать об этой новости детям. На следующее утро я позвонил Таскам, но все, что я услышал на другом конце трубки – это рыдания Таскера. Чуть позже трубку взял Баки и шепнул, что перезвонит позже. От друзей мы услышали, что похоронная служба будет утром в пятницу в церкви Святого Павла. Часы посещения в похоронном бюро были в четверг вечером, и мы с Мэрилин взяли с собой детей. Мы решали, не слишком ли это рано для девочек, но им было по девять, как и Картеру, и мы подумали, что они уже достаточно большие, чтобы пережить это.

В похоронном бюро собралось довольно много людей. Там были родители Тессы вместе с родней и Тессы и Таскера. Баки выглядел довольно жалко, и потому, что ему скучно было там стоять, поскольку он должен был, но и потому что он любил брата и страдал не меньше, чем его родители. Он увидел нас в очереди и вышел, чтобы подойти к нам, и Мэрилин обняла его, а Чарли пытался вести себя как взрослый. Девочки были слегка в замешательстве, но крепились.

Я был удивлен всем сборищем, но мне не стоило удивляться. Там была пара ребят, походивших на байкеров, которые выглядели так, что привели себя в порядок только из-за случая, и стояли они рядом с обычной семьей из пригорода с ребенком одного с Картером возраста, который учился с ним в школе. Я кивнул и поговорил с теми, кого узнал, но тогда был не лучший момент и место, чтобы нарезать круги по помещению.

Мы продвинулись в очереди до гроба. Могильщик неплохо обработал Картера, которого облачили в костюм и бейсболку, чтобы скрыть его лысину. Мэрилин показала детям, как правильно молиться перед гробом, пока я стоял в стороне. Они все перекрестились, быстро помолились, прежде чем подняться и отойти в сторону, чтобы сказать все семье, что мы могли. Когда я пожимал руку Таскеру, он спросил:

– Ты будешь завтра? – похороны были назначены на следующее утро. Таскер с Тессой выглядели так, будто их проволочили через игольное ушко.

– Конечно. А, тебе нужен кто-нибудь, чтобы помочь, ну, ты знаешь, с… – и я кивнул в сторону маленького гроба. За свое время я их достаточно поносил. Он грустно кивнул. Я посмотрел за ним и увидел там одного из работников бюро. – Я им сообщу.

– Спасибо.

Я уже было собирался уйти, но остановился.

– Завтра в церкви Святого Павла, в какой-то момент мне нужно будет кое-что сказать, своего рода надгробную речь. Картер попросил кое-что вам передать.

Мне тогда почудилось, будто все устремили глаза на меня, но, конечно же, на самом деле это была только сама семья и Мэрилин.

– Картер попросил тебя выступить?! – недоверчиво спросил его отец.

Тесса с Мэрилин просто потеряли дар речи.

– Пожалуйста, будет легче объяснить все завтра. Это не будет больно, или что-либо в таком духе. Я просто… будет проще объяснить завтра. Хорошо?

– А, да, ладно. Как хочешь, – пробубнил он.

Тесса все еще ошарашенная стояла с раскрытым ртом. Мы вышли и уехали. Я по пути остановился поговорить с одним из руководителей похоронного бюро, представился и сказал, что буду помогать нести гроб. Он быстро что-то записал, и затем мы уехали.

– Картер сказал тебе что-то передать? – спросила меня Мэрилин после того, как мы посадили детей в минивэн.

– Завтра все станет понятно, – пообещал ей я.

После того, как мы вернулись домой, мы отправили детей спать. Я же направился в свой кабинет, чтобы начать делать заметки и состряпать что-нибудь. Мэрилин заглянула немного спустя, чтобы сказать, что она идет спать, я же только поднял глаза и быстро поцеловал ее. Я сам собирался немного задержаться.

Должно быть, я полночи просидел, печатая, и затем перепечатывая все. После этого долго поспать мне не довелось. Я только надеялся, что я написал нечто, что бы понравилось Картеру.

На следующее утро мы повезли детей в церковь Святого Павла. Церковь была забита почти полностью до самой пристройки. Мы сели в середине, и я позаботился о том, чтобы мы сели у прохода. Провели обычную литургию, и когда настало время поминальной речи, пастор прервался и сказал:

– Слово о Картере дается другу семьи Карлу Бакмэну. Мистер Бакмэн? – и он отступил, а я поднялся и прошел по проходу.

Я нервничал, поднимаясь по ступенькам. У меня во рту пересохло, когда я доставал свои записи и раскрывал их. Я взглянул на аудиторию, на своих друзей и свою семью, и сделал глубокий вдох.

Благодарю вас. Меня зовут Карл Бакмэн. Я знал Картера, наверное, столько же, сколько и все присутствующие в этой церкви, за исключением его родителей. Когда Таскер и Тесса поехали в больницу, когда у нее начались роды, никого из их родителей не было рядом, и моя жена Мэрилин поехала за покупками, так что они позвонили мне и попросили присмотреть за их старшим сыном Баки. Пару недель спустя мы были приглашены на крещение сюда, в церковь Святого Павла. Похоже, что мы прошли полный круг.

Очень во многом Картер был вполне обычным ребенком. Ему нравилось заниматься всем тем же, чем и любому другому девятилетнему мальчику. Если отвести его на пляж, он бы плавал, гонялся за чайками и строил бы песочные замки. Ему нравилось смотреть, как на мотоцикле катается его брат, но сам он гонщиком не был. Он ходил в школу и хорошо учился. Его любимым временем года было лето, когда он мог носиться со своими друзьями и просто валять дурака.

А потом Картер слег с лейкемией. Рак – паршивая болезнь, и в детском возрасте особенно. Как и все здесь присутствующие, я наблюдал, как Картер проходил сеансы химиотерапии и лечение, и надеялся, и молился, чтобы каждое последующее лечение стало тем, которое принесет результат, и станет тем, которое вернет его. Врачи сказали нам, что у нас никогда не было столько надежды, как сейчас, и что когда-нибудь детская лейкемия окажется в прошлом. Но мы еще не там. Картер не излечился.

Временами лечение казалось даже хуже самой болезни. Картер же стоически переносил все это. Он никогда мне не жаловался, хоть я и позаботился о том, чтобы дать ему такой шанс. Лекарства разрушали его маленькое тело. Картер продолжал терпеть. Он продолжал улыбаться для всех остальных.

А вот и причина, почему я попросил выступить сегодня. Картер знал, что умирает. Думаю, я единственный, кому он это сказал. Две недели назад мы говорили с ним, и он сказал, что ничего не помогает, что ему не становится лучше. Он спросил меня, что я думаю об этом, и я сказал ему правду, что я думаю, что он прав, и ему не становится лучше. Самое смешное было, когда он прямо просиял и сказал: – Спасибо! Вы первый человек, сказавший мне правду!

Затем он сказал, что все несут ему чушь собачью о том, что ему становится лучше, только он не говорил именно так, и затем запереживал, что у него будут проблемы из-за того, что он сказал плохое слово. Я только рассмеялся и пообещал, что сохраню его тайну. Со всем тем, что с ним происходило, он переживал из-за ругательства. Какой славный парень.

А потом он попросил меня об услуге для него. После своей смерти, он хотел, чтобы я передал его родителям о том, что он сожалеет. Я не понял тогда, поэтому переспросил: – Сожалеешь о чем? – Тогда это казалось бессмыслицей для меня.

Он сказал мне, что сожалеет о том, что он был такой обузой для своей семьи; что им пришлось потратить так много времени, пытаясь облегчить его болезнь, хоть это и не работало. Он сожалел о том, что его брат отошел на второй план. Он сожалел о том, что из-за него его родители плакали. Я спросил его, сказал ли он им то же, что сказал мне, и он ответил, что нет, потому что они все время пытались подбодрить его, и он не хотел, чтобы они плакали из-за того, что он знал, что не справится. Он бы скорее прошел через химиотерапию, чем заставил бы свою маму снова плакать. Я видел, что с ним делает химиотерапия. Это не было мило. Я не знаю, справился ли бы я сам. Он же терпел, хоть и только для того, чтобы его матери было легче, потому что они все еще пытались.

Так что, Картер, я сделал все, как ты и просил. В армии мы говорили, что ты ушел на разведку для нас, выясняя, куда мы все попадем. Сомневаюсь, что когда-нибудь попаду в Рай, но приятно знать, что ты заранее проверяешь это для меня. Ты можешь найти там отличные места, чтобы повалять дурака.

Что же для всех оставшихся здесь, позвольте мне закончить. Я знал действительно храбрых людей в свое время – солдат, полицейских, пожарных – людей, которых прозвали героями, но сейчас я скажу самую истину перед Богом! Самый храбрый из людей, которых я когда-либо встречал – это маленький мальчик по имени Картер Генри Таск. Спасибо.