С чистого листа главы 100-165

Глава 156. Подрыв репутации

Утром в понедельник я сказал сам себе, что я уже достаточно восстановился, чтобы вернуться к работе. Мне все ещё было больно, и поверх швов у меня всё ещё были бинты, но я восстанавливался куда быстрее, чем если бы меня просто зашили. Тогда же я и появился на утреннем пресс-брифинге. Это стало хорошей разминкой в идиотизме.

Во-первых, различные теоретики-конспираторы и веб-сайты той же тематики сообщали, что я уже был мертв вследствие аневризма, и что ЦРУ удалось меня клонировать, и теперь они управляли мной. В это же время несколько кабельных телеканалов показали фильм "Дэйв", где Кевин Клайн играл и безжалостного и продажного президента, и его двойника, кроткого владельца агентства по временному трудоустройству, который подрабатывал в качестве двойника в местной рекламе и на телеканалах, и которого нанял начальник штаба, чтобы тот подменил президента, когда у того случился инсульт. Это привело к бурному веселью и драме, и Дэйв Кович, двойник, в конце концов сходится с Сигурни Уивер, что, если задуматься, не так уж и плохо.

Я же просто вышел к подиуму, поблагодарил всех за переживания и молитвы, и процитировал слова Марка Твена, что "слухи о моей смерти несколько преувеличены". Я также сказал им, что меня на самом деле зовут Карл Бакмэн, а не Дэйв Кович, и что меня не клонировали, и обе фразы вызвали волну смеха. Была пара вопросов о моем общем состоянии, но я уже до этого поручил нескольким врачам сообщить о том, что мое общее состояние было отличным, и, кроме моего хромого колена, для своего возраста я был в превосходном здравии. Через пару недель я бы смог снова начать заниматься, и ещё через пару недель я смог бы вернуться к боевым искусствам. Что до моего рабочего графика, то я бы пару дней не слишком напрягался, но ожидалось, что я вернусь к своему обычному режиму уже к концу недели.

В то время, пока я восстанавливался, большая часть Демократов, которые баллотировались на пост президента, уже сдалась к концу февраля, когда стало до больного очевидным, что против Демократической партии у них ещё меньше шансов, чем у меня! В теории, это то время, когда население узнает о кандидатах и как они реагируют на стресс и давление критических ситуаций. В реальности же просто смотришь на это и понимаешь, что все-таки должен быть какой-то способ получше! За очень короткий срок все их количество сократилось до нескольких имеющих хоть какой-то шанс кандидатов. Джон Керри был главным фаворитом, у него было больше всего денег и поддержки. На втором месте был Джон Эдвардс, который хорошо выглядел, у него была обворожительная улыбка, и жена, которая храбро боролась с раком, но все же оставалась на его стороне. За свою прошлую жизнь я не мог вспомнить точно, когда у него будут проблемы с его ширинкой – в 2004-м, или же в 2008-м, где он полностью самоуничтожится в процессе гонки. Джо Либерман никуда не прошел бы, но пока ещё он болтался вместе со всеми. Говард Дин был ещё одним сильным соперником, у него было несколько интересных идей, огромная поддержка со стороны молодежи и активность в Интернете.

Интернет же на самом деле был одной из наших сильных сторон. Я годами продвигал идеи о компьютеризации и технологических улучшениях Республиканской партии. У нас были огромные базы данных с именами жертвователей и возможность беспрестанно надоедать им своими просьбами вложиться. Изменилось лишь то, что Интернет набирал все больше и больше влияния. Некоторые из наших старикашек в партии не могли этого понять (черт, да в половине случаев я и сам этого не понимал, а предполагалось, что я-то все это знаю!), и думали, что это просто мимоходная мода или течение. Я же организовал параллельную группу по сбору пожертвований в Остине, которая состояла из кучки молодых и технически подкованных Республиканцев, кто-то из которых ещё был в колледже, и немного финансировалась через Институт Возрождения Америки и Марти Адрианополиса. Их задача была проста – понять, как воспользоваться Интернетом и идеей социальных контактов (все ещё на стадии мечты), чтобы привлечь людей вкладывать свое время и средства. Мы с Марти, будучи парочкой старых выпускников Ренсселера, собирались показать остальным старикам, как будет выглядеть будущее, и Остин стал бы нашей наглядной презентацией.

Мы уже видели, как Джон Керри, Джон Эдвардс и Говард Дин поделили голоса на январском собрании в Айове, где они стали первым, вторым и третьим. Затем второй поменялся с третьим местами позже в том же месяце в Нью-Хэмпшире. В феврале была полная неразбериха, где в течение месяца все, кроме них, соскочили с гонки, и каждый из них где-то побеждал, а где-то проигрывал. Сильнейшим среди них был Керри, а Эдвардс и Дин были намного дальше от него, где-то в ничьей.

После Великого вторника второго марта уже закончилось все, кроме конвенции. Джон Керри ухитрился победить на всех праймериз, кроме одного голосования, а Джон Эдвардс победил в Джорджии. Говард Дин не победил нигде. И Дин, и Эдвардс сняли свои кандидатуры на следующий же день, хотя Эдвардс по-всякому намекал на то, что попытает счастья в гонке за место вице-президента.

До конца весны оставалось ещё несколько праймериз, но учитывая, что выбыли почти все остальные, Джону Керри нужно было только потратить достаточно денег на то, чтобы держаться на слуху и победить в последней паре штатов. Он копил деньги, и все деньги, которые он тратил, уходили на агитацию против меня, а не кого-либо из Демократов. Он рано начал свою общую предвыборную кампанию, хоть он и не особенно тратился. Это бы случилось потом.

Хотя такое не всегда работает. Президентские счисления, как я хорошо знал, имеют под собой странную математическую основу. Керри был северовосточным либералом, и имел определенный дух патрицианства. Эдвардс был южанином с сильной поддержкой рабочих и профсоюзов и бессвязной личной историей. Либерман же был настолько консервативен, что половину всех голосований он поддерживал Республиканцев, и был одним из крепчайших Демократов в плане национальной безопасности и обороне. Его изъян? Он был евреем, да ещё и ортодоксальным. Была ли нация готова к такому? Дин тоже был молодым, с бессвязной историей, и весьма либеральным. И Дин, и Либерман были с северо-востока, что не слишком-то годилось для расширения влияния на голосующих. В Белом Доме и штабе кампании (расположенном в здании рядом с Республиканским национальным комитетом на Первой улице в Вашингтоне) это стало забавной игрой в угадайку. Я не думал, что мы бы узнали ответ до самой конвенции.

Пятого июня умер президент Рейган, и вся политика затихла на несколько дней, пока мы его хоронили. Обычно рядом водится не слишком-то много бывших президентов, поскольку пост мы обычно занимаем на шестом, а то и седьмом десятке лет. Это было четким отклонением в этом смысле. Пришли все, кто был жив, конечно же. Самым старым среди нас был Джерри Форд, также были и Джимми Картер, Буш-старший и Билл Клинтон. В целом это была та же компания, что и на государственных похоронах Буша-младшего, и эти похороны были даже обширнее. Я выступил с подобающей речью, как и все остальные. Но после этого, однако, все вернулось обратно к тому кровавому спорту, что назывался выборами 2004-го.

Конвенция Демократов была где-то на месяц раньше нашей, в конце июля в Бостоне. Это отлично сработало для Керри, поскольку его основа располагалась в Массачусетсе. Из всего того, что они кричали и говорили друг другу, их основной повесткой было то, что они явно могли справиться лучше. Мы были бы в большей безопасности, у нас было бы меньше войн, больше рабочих мест, меньше загрязнений, больше накоплений, и бла, бла, бла! В каждом горшке было бы по-цыпленку, ещё и по крупному, да ещё и по два!

Смогли бы они это провернуть? Это было большим вопросом. Вот почему они и проводили выборы – чтобы узнать, кто победит. В словах по делу, на этих выборах я должен был проиграть. Экономика была относительно крепкой и безработица была на низком уровне. По всем историческим меркам это было огромным плюсом для правящей партии во время президентских выборов. У меня все ещё была отличная возможность облажаться. Со времени одиннадцатого сентября у нас не было крупных терактов, но все ещё была кучка судаков в тюрбанах, которые хотели "Смерти Америке!" Все, что от нас бы для этого потребовалось – это разок все запороть и отвести внимание от происходящего. Одна катастрофа могла бы спустить годы восстановления в унитаз. Крупный скандал нам бы навредил, а в таком огромном механизме, как федеральное правительство, всегда было что-то, что можно назвать скандалом. Резкий разворот в экономике стал бы очень сложной для нас проблемой, даже если бы он начался где-нибудь за рубежом и уже потом подбился к нашим берегам.

Уилл Роджерс однажды сказал, что он не был членом ни одной организованной политической партии, но он был Демократом. Это смогли в очередной раз подтвердить на конвенции в Бостоне. Они совершенно поехали с катушек в плане безопасности, даже дошло до того, что они создали отдельную огороженную зону "Свободы Слова" для неизбежно появляющихся протестующих – которым больше никуда было нельзя! Американский союз защиты гражданских свобод за это подал на них иск и проиграл дело. В это время в Бостоне появилось множество долбанутых, чтобы повозмущаться, включая местный союз полицейских, которые возмущались по поводу своих обязанностей! Они даже пригрозили отказаться выполнять обязанности по охране делегатов! Внутри Флит-Центр все прошло ощутимо лучше. Демократы пообещали держать Америку сильной, бороться с терроризмом, усилить военную мощь, сделать нас независимыми от зарубежной нефти и ещё по-всякому слепо копируя высказывания Республиканцев.

А настоящий посыл аудитории же был совсем иным! "Если вы не белый мужчина – мы любим вас!". Ключевой фигурой был новый выступающий, межрасовый младший сенатор из Чикаго с разведёнными родителями, которые жили за рубежом, и носящий арабское имя. Да, на той неделе Америке представили Барака Хуссейна Обаму, и он дал поразительное выступление. В остальном казалось, что единственными белыми выступающими мужчинами будут только Джон Керри и его выбранный кандидат на пост вице-президента Джон Эдвардс. Остальные были либо женщинами, или же другого цвета кожи, или геем/лесбиянкой/что-нибудь ещё более странное. Они пытались придерживаться стратегии, которая могла сработать! Оставьте Республиканцам голоса белых мужчин, и заберите себе все остальное, и так можно надрать им зад.

Я достаточно долго смотрел на это одним вечером с Брюстером, Эдом Гиллеспи, председателем Института Возрождения Америки и Марти Адрианополисом, которые пришли ко мне в резиденцию. Первое, что я сделал – это пояснил им этот момент, и довольно ясно выражался! – Хотите знать, зачем нам нужен был проект "DRЕАМ"? Вот зачем! Если они получат всех женщин, черных, иммигрантов и геев, как думаете, что будет?! Они победят!

Марти понял меня, Брюстеру во многих смыслах было плевать (настоящий наемник), но Эд на это не купился. Он видел, как Республиканцы побеждали на множестве выборов, когда они аппелировали основе партии – белые, мужчины, христиане, сельские жители и южане. – Я не это не куплюсь! Продолжай настаивать на этих группах, и партия потеряет свой стержень.

– И куда они отправятся, Эд? Создадут третью партию? Это только окончательно нас потопит! У нас со времён основания Республиканской партии не создавалось третьей партии, которая была бы конкурентоспособной! Они могут возмущаться, сколько им угодно но если мы хотим удержать нашу партию конкурентоспособной в будущем, то нам нужно привлекать кого-то помимо белых крекеров, и я говорю это, зная о том, что большая часть людей именно им меня и считает!

– Они разделят партию и мы все равно проиграем.

– Тогда партия будет не у дел ещё одно поколение, пока не отомрут крекеры. Мы можем быть региональной партией, и даже можем быть партией, портящей все, но мы не станем национальной партией с шансом выиграть президентство или Сенат. Нам нужно программа поддержки иммигрантов. Вы взгляните на список их выступающих! Черных мы уже не вернём, но это не повод терять ещё и иммигрантов!

В этот момент подключился Брюстер: – Эд, мне тоже это не нравится, но цифры не врут. Очень легко проводить праймериз, опираясь чисто на основу партии, но дальше это уже так не сработает. Хочешь победить с основой – просто раскрути Лимбо, Хэннити и остальную кучку и дай им волю, но с любым, чей уровень интеллекта выше, чем комнатная температура, это не прокатит. Если нация двигается в этом направлении, а цифры не врут, то нам нужно быть впереди, иначе мы никогда их не нагоним.

– Мы просто вспорем сами себе глотки.

– Эд, прямо сейчас Техас является крепким Республиканским штатом, но если испаноговорящие проголосуют за Демократов, то в течение десяти лет Техас будет полем боя, а через двадцать лет он полностью станет Демократическим штатом. То же и с Аризоной. То же и с Нью-Мексико. А потом просто жди, когда такими же станут и Колорадо, Флорида или Канзас. Это уже происходит, Эд, – ответил я, – С другой стороны, если мы выкажем немного уважения и поддержки, то у нас появится шанс. Латиносы – это не просто блок избирателей. У нас шансов ровно столько же, сколько и у соседа рядом.

Мы швырялись аргументами, и я не знал, победим ли мы в этом споре или нет. В конце концов я принял окончательное решение. Брюстеру было поручено распространить агитационные материалы на испанских наречиях во всех штатах с высокой популяцией испаноговорящих – даже в местах вроде Калифорнии, где мы вообще не смогли бы победить! Кампания Керри должна была сравняться с нами в своем ответном ходе, а у них средств было куда меньше, чем у нас. Помимо этого, важным пунктом агитации было выяснение того, что действительно важно для латиносов, а не просто наложить испанскую озвучку на нашу обычную рекламу.

Нам с Джоном нужно было просто продолжать выкладываться. Весь 2004-ый мы составляли график поездок по стране. Раз в одну-две недели кто-нибудь из нас куда-нибудь вылетал и посещал фабрику или объект инфраструктуры, встречался с работниками, давал речь и проводил мероприятие по сбору средств с местными политическими шишками. Мы всегда бы делали упор на то, что нам удалось протолкнуть. Это могло бы оборонное предприятие, конструирующее корабли или самолёты, это могла быть плотина, которую перестраивали в Миссисипи, или шоссе в Миннесоте, которое прокладывали заново. Мы также позаботились о том, чтобы посетить парочку гражданских мероприятий, особенно, если там были меньшинства, которые мы могли бы завлечь в Республиканскую колонну. Мы четко нацелились на латиносов, независимо от того, что думала основа партии. Нам нужно было удерживать их на стороне Республиканцев и не дать Демократам схватиться за них. Мэрилин посчитала это циничным, я же считал это реалистичным. Думаю, это было одним из различий в наших мировоззрениях.

Многое из этого было базовой политикой 101 в проведении кампании, то есть тем же самым, чем я годами занимался и в северном Балтиморе и в Кэрролле, только теперь это было по всей стране. Слава Богу, Джон занимался этим раньше, поскольку он действительно знал, что он делает. Я мог дать отличную речь, но после каждой поездки он давал мне оценку и критику. Это было не слишком приятно, но это было нужно, и только таким способом я мог бы этому научиться. К лету я уже смог критиковать его и сам.

Тем летом политика обернулась очень паршивым моментом. Как говорилось в старой пословице, "защити меня от моих друзей, с врагами я и сам разберусь". Четырнадцатого августа по телевидению показали рекламу от группы, называющей себя "Ветераны катеров за Правду", где утверждалось, что Джон Керри был бесчестным человеком и лгал о своей службе во флоте, и не подходил для того, чтобы командовать "катером" – одной из небольших патрульных моторных лодок во Вьетнаме, и так же не годился в президенты. Ее показали в Огайо, Пенсильвании и во Флориде – во всех штатах, где голоса были примерно равны. Эта группа утверждала, что они служили вместе с Керри на катере и в бою, и что он не заслужил полученных им медалей.

На следующий день Джон МакКейн заглянул ко мне в кабинет и спросил: – Ты видел эту рекламу?

Ему не нужно было уточнять, какую именно. В тот день весь Вашингтон говорил только о ней.

Я скорчил гримасу. Я вспомнил об этих спорах ещё с прошлой жизни. – Ари предоставил мне ее этим утром. Технически это не является чем-то, с чем должен что-то делать президент, поскольку это относится к кампании, но он подумал, что на этот счёт будут вопросы.

– И что ты велел ему сказать?

– А ты как думаешь, Джон? Ты служил во флоте, хоть ты и вылетал с кораблей, а не наворачивал на них круги.

Он шлепнулся в кресло напротив меня. – Я думаю, что это отвратительно. Кучка диванных адмиралов, из которых никто наверняка даже рядом не был с полем боя, говорит нам о том, как нужно было воевать. А ты что думаешь?

Я кивнул. – Я просто рад тому, что я был слишком мал и пропустил все это. Я не могу сказать ничего плохого о вас, о тех, кто служил, но это была та ещё чертовщина, и вы сами это знаете.

– Так что ты повелел Ари? – снова спросил он.

– Я сказал ему передать, что хоть я и не знал ни об этой рекламе, ни о той группе, которая за это заплатила, я верил офицерам, которые командовали лейтенантом Джоном Форбсом Керри и приставили его к его наградам. Мне показалось, что это будет звучать достаточно нейтрально и в то же время представительно.

– На этом все не кончится, Карл. Это будет продолжаться и дальше, и затем уже Керри начнет раскапывать наши с тобой данные о прохождении службы, зуб за зуб. Я не для того семь лет отслужил в Ханое, чтобы это облили грязью в антирекламе. Да и у тебя тоже есть свои скелеты, которые ты хотел бы упрятать подальше.

Я, фыркнув, согласился. – Сделай мне одолжение. Позвони Эду Гиллеспи и и выясни, что это за "катерная" кучка, и что они собираются делать дальше.

Он поднялся и сказал: – А вы думайте, что будете делать, если они продолжат в том же духе.

Я согласно кивнул.

Тем же вечером Брюстер сообщил мне, что эти "ветераны катеров" были группой 527, названные так в честь закону о налогообложении, который позволял политическим организациям считаться освобожденными от уплаты налогов, собирая средства до тех пор, пока они не агитируют за кого-то конкретного и тратили деньги на вопросы образования. Пока они не говорили "голосуйте за Бакмэна", они могли нести абсолютно любую чертовщину о Керри и утверждать, что это все законные и не облагаемые налогом свободные высказывания.

Джон был прав в том плане, что если бы я не перекрыл все это, то это аукнулось бы уже нам. О службе Джона до его ранения тоже легенды не ходили. Он был непослушным сыном и внуком адмиралов и закончил Военно-морскую академию, будучи на восемьсот девяносто четвертом месте из восьмиста девяноста девяти. Что до меня, то я уже вдоволь насладился тем, как пресса шарилась по моему приключению в Никарагуа, и я не собирался переживать это заново. Я попросил Брю и Эда прикрыть это дело как можно скорее.

На следующий день мне сообщили, что "ветераны катеров" не собирались останавливаться. Они считали то, чем они занимаются, отличной мыслью и уже распланировали ещё несколько выступлений, включая издание книг и интервью. Эд выяснил их планы у кого-то из глав этой группы, и когда он сказал, что это может выйти нам боком, снова подняв вопросы обо мне, им было плевать. Они считали, что ущерб Керри будет больше, чем то, что может попутно задеть и меня, так что я должен был терпеть. Брюстер также пообщался с несколькими членами. Большинство из них не знало лично о действиях сенатора Керри во время войны, но считали, что его последующие поступки, такие, как дача показаний о войне перед Конгрессом и подобное, были ужасны.

Выпуск второго рекламного ролика был назначен на пятницу двадцатого августа, хотя по законным причинам сама группа не могла прямо раскрыть содержания этой рекламы. Брюстер же избрал другую тактику. Если сама группа 527 не хотела говорить с нами, то, может, это бы сделала производственная компания, которая подготовила эту рекламу. Брюстер отследил их и выяснил, что в этой рекламе были бы довольно сомнительные "истинные высказывания" от предполагаемых членов отряда Керри. Проверка фактов явно не входила в обязанности этой компании. Замечательно!

У Джона МакКейна все это вызывало ровно такое же отвращение, как и у меня самого, и неформальный опрос, который я провел среди различных ветеранов на других уровнях кабинетов, показал, что они по большей части были со мной согласны. Что касалось самих предвыборных кампаний, то у всех были довольно ожидаемые реакции. Кампания Керри возмущалась о том, как кампания Бакмэна недобросовестно оперировала фактами, и что это неподобающе для президента или для награжденного ветерана. В это же время кампания Бакмэна отвечала, что не имеет никакого отношения к этим "ветеранам катеров", и что те не могли никак влиять на то, что говорили заслуженные ветераны.

Я решил, что лучше зарубить эту ситуацию на корню, прежде чем все разрастется. Я взял телефон и попросил соединить меня с Джоном Керри. АТС Белого Дома не слишком поразилась такой просьбе, но принимающая сторона была несказанно удивлена. До сенатора я не дозвонился, но мне сообщили, что он был на совещании и спросили, может ли он потом перезвонить. Я попросил о личном звонке на тот же вечер. И он перезвонил мне вскоре после восьми вечера.

– Благодарю вас, что позвонили мне, сенатор Керри. Я ценю это.

– Честь для меня, мистер президент. Чем я могу вам помочь?

– Во-первых, позвольте мне сказать, что я лично очень огорчён из-за рекламы о вашей морской службе. Хочу вас заверить, что эти заявления расстраивают меня ровно так же, как и вас, и что я не имею к ним никакого отношения. Приношу извинения за все проблемы, которые они могут доставлять вам или вашей семье.

Керри ответил: – Благодарю вас, мистер президент. Я признателен за это, но думаю, что лучшим извинением будет их прекращение. Может быть, вы и не заказывали их лично, но похоже, что сейчас вам это играет на руку.

Я вздохнул: – Боюсь, что это действительно так, хотя, к несчастью, я не в том положении, чтобы просто приказать отозвать все эти объявления. Как вам наверняка уже известно, у меня нет никакой связи с подобными группами, и я могу только передать им запрос через посредника. Я уже подал этот запрос, но очень похоже на то, что эти объявления будут продолжать выходить.

– Мистер президент, я признателен вам за ваше личное извинение, но это мало чем может помочь.

– Согласен с вами, сэр. Насколько мне известно, вы завтра выступаете в Филадельфии.

Казалось, это его удивило: – Да, на региональном собрании ветеранов зарубежных войн США.

– Джон, с вашего позволения, я бы хотел завтра к вам присоединиться. Я дам заявление, опровергающее и отрицающее все эти объявления. И я был бы признателен, если бы вы были в этот момент со мной. После этого я уйду, а вы сможете продолжить ваше собрание. Думаю, это единственный способ оставить всю эту ситуацию позади нас, – сказал ему я.

Я мог представить себе его выражение лица, когда он это услышал, и я почти слышал, как в его голове завертелись шестерёнки. Выступая перед этой группой ветеранов, он хотел сделать упор на свои военные достижения и опыт внешней политики в группе, которая на протяжении всей истории голосовала за Республиканцев. Позволил бы он мне выступить и таким образом потенциально обратить их против него, или же отказать и подвергнуть себя риску непочтительного поведения с действующим президентом перед недружелюбной аудиторией? Помолчав с минуту, он ответил: – Конечно, мистер президент, если вы считаете, что это может помочь.

– Думаю, что мне нужно это сделать, сенатор. Я также попрошу вас никому не говорить об этом. Я встречусь с вами до вашего выступления и покажу вам текст заявления, которое собираюсь дать, но мне не нужна нервотрёпка, которая может быть в промежутке между настоящим и тем моментом. Я знаю, я многого прошу, но думаю, что предпочту ваше личное подтверждение любому из наших политических помощников.

Джон промедлил с ответом, но в конце концов он согласился. Он собирался выступать на арене Спектрум в Южной Филадельфии. Если бы получилось, то он бы попал в новости с цитированием одной или двух фразочек. Я подозревал, что с таким моим вмешательством он бы получил такой охват в СМИ, который ему и не снился!

Было сложно сделать все это по-тихому. Филадельфия была настолько близко, что я мог долететь туда на вертолете. Я рассказал об этом Брюстеру, Ари и Джошу – и больше никому. Я заставил их поклясться молчать. Никто из них не проникся. Было бы намного проще остаться в стороне, дать "ветеранам катеров" сделать свое дело, и затем уже принять то, что перепадет нам. Я шел на большой риск, а профессиональные политики не любят рисковать. Джош просто покачал головой и отправил охранные фургоны в Филадельфию на ночь. Брюстер бы поехал с ними; а Ари, Джош и мы с Мэрилин бы вылетели утром.

Когда я рассказывал об этом, Мэрилин молчала. После этого она подошла ко мне и села ко мне на коленки. – Они ошибаются. Я понимаю, почему ты это делаешь, и думаю, что ты прав.

Я обхватил ее руками. – Понимаешь, да. Так почему же я это делаю? Даже я не очень понимаю, зачем мне стоит это делать.

– Ты делаешь это, потому что ты порядочный человек и тебе стыдно за то, что происходит. Я горжусь тобой.

Я фыркнул на это и рассмеялся: – Мэрилин, я много какой, но "порядочный" – это сильно ниже по списку.

– Ты всегда так строг к самому себе.

– А ты всегда такая идеалистка, – я обнял ее и добавил, – А может, я просто пытаюсь оправдать твои ожидания.

– Ну, я все равно тобой горжусь, – и она поцеловала меня так, что мне подумалось, что ночь может быть интересной.

Мы вылетели утром, немного раньше, чем начинается обычный утренний пресс-брифинг. Уилл Брюсис, заместитель Ари, провел брифинг, и ему только сообщили, что если кто-нибудь будет спрашивать, куда мы улетели, чтобы он просто отвечал, что на мероприятие кампании. Ни при каких обстоятельствах он не мог сказать ничего больше, чем "мероприятие кампании", а поскольку он не знал, что я собрался делать, он и не мог особенно выкрутиться. Честно говоря, никто бы и не узнал до самых вечерних новостей, так что если бы кто-нибудь из репортеров и выяснил, то уже было бы поздно об этом болтать.

Это была очень тихая и незаметная поездка, так что, когда мы приземлились в аэропорту Филадельфии, меня не встречали никакие политики с оркестрами. Мы приземлились, к вертолету подъехал лимузин и мы пересели в него. Через пятнадцать минут мы уже крались через задний вход. Было легко выяснить, куда нужно было идти, поскольку сенатор Керри, как и я сам, пользовался защитой Секретной Службы. Один из его агентов встретил нас и провел внутрь.

Выражения лиц некоторых помощников сенатора были бесценны. Это выглядело так, будто бы они увидели, как прибыл Дарт Вейдер, чтобы поговорить с Люком Скайуокером. Я шепнул Мэрилин, что, казалось, что некоторые из них подняли кресты, будто бы пытаясь прогнать зло. Моя жена захихикал и сказала мне угомониться. Брюстер уже был там, и можно было видеть, как на него пялятся в страхе, что он может прижаться к кому-нибудь и через кожу высосать их мысли и планы. Он подошёл к нам, чтобы поприветствовать, и сказал следовать за ним, чтобы встретиться с сенатором.

Джон использовал служебное помещение в качестве переговорной для своих людей, но он был там один. Я знал Керри ещё с тех времён, как попал в Конгресс, и со времён своего первого законопроекта по синдрому войны в Персидском заливе. Он был одним из спонсоров этого проекта, как и почти каждый ветеран Палаты и Сената.

– Добрый день, мистер президент, – сказал он мне.

– Благодарю вас, что разрешили мне приехать, сенатор.

Керри взглянул на своего работника и сказал: – Тим, на несколько минут ты мне не понадобишься. Я бы хотел немного поговорить с президентом Бакмэном.

– Сенатор, вы… – взгляд работника перескакивал с меня на него и обратно, когда он запнулся, – Ваше выступление начнется через полчаса.

– Я буду готов к тому времени, – и он вежливо указал молодому человеку на дверь и закрыл ее за ним. Затем он жестом указал мне в сторону стульев, – Прошу вас, присаживайтесь.

– Благодарю вас, Джон. Надеюсь, это не собьёт вашего графика. Наверное, мне стоило добраться сюда пораньше.

– Не думаю, что это станет проблемой. Вы сказали, что собираетесь дать заявление. Это все?

Я кивнул: – У меня нет никакого намерения перехватывать на себя ваше выступление. Я просто хочу выйти туда вместе с вами, сказать то, что должен, и затем уйти. Никаких вопросов-ответов, – сказал я.

– Я могу увидеть текст заявления? – на это я кивнул и передал ему распечатку. Он несколько раз перечитал ее и затем задумчиво уставился куда-то сквозь меня. Возвращая ее обратно, он сказал, – Благодарю вас. Думаю, что это объяснит все.

– Хорошо. Как я и сказал вам, я не хотел ничего подобного, и похоже, что этих чудаков иным способом не заткнуть.

Затем мы немного пообщались о наших семьях, пока не раздался стук в дверь. Джон сказал стучавшему войти, и вошёл Тим и сказал: – Сэр, пора.

Мы оба поднялись, и Джон сказал: – Мы выйдем на сцену вместе. Я подойду к подиуму, представлю вас и затем отойду назад. Так пойдет?

– Звучит неплохо.

На выходе из комнаты вместе со всеми подошла Мэрилин, пожала руку сенатору и затем поцеловала меня. – Я тобой очень горжусь, – тихо сказала она.

– Да? Так почему ты тогда регулярно голосуешь за Демократов? – поддразнил я в ответ. На это Джон рассмеялся. Я вернул жену к остальным. Она бы смотрела на это со стороны. Я же пошел за Керри, которого вели на сцену.

Когда мы подходили к сцене, я увидел множество ошарашенных и удивлённых лиц больших шишек сообщества ветеранов. Хотя мне стоило отдать должное Керри. Не важно, есть у них медали или нет, для него это была сложная публика.

Глава сообщества уже стоял у подиума, и, вероятно, он уже был в курсе предстоящего торжества. Мы подождали за кулисами, и он сказал: – Дамы и господа, я бы хотел представить вам сенатора Джона Керри, кандидата в президенты со стороны Демократов, и президента Бакмэна, Республиканского кандидата.

Затем я последовал за сенатором на сцену. Публика была в ступоре, хотя и было много аплодирующих. Когда сначала было названо имя Джона, я услышал, как кто-то начал улюлюкать, но все быстро прекратилось, когда упомянули меня. Джон сразу же подошёл к подиуму и сказал: – Спасибо. Всегда здорово оказаться в Филадельфии, одной из настоящих колыбелей Америки. Но прежде чем я скажу что-либо ещё, для меня будет честью представить вам президента Соединённых Штатов Карла Бакмэна.

Затем Керри отступил от подиума и там встал я. Поднялась довольно громкая волна аплодисментов, но было и не меньше волнения. Я достал из кармана своего пиджака копию своей речи и положил на подиум. Мы не стали заморачиваться с телесуфлером, хотя мы и могли обеспечить себе один такой, и вместо этого просто распечатали речь крупным текстом с двойным междустрочным интервалом. Я выждал минуту, чтобы все успокоились, и затем начал.

– Я бы хотел поблагодарить сенатора Керри за то, что он любезно позволил мне сегодня выступить перед всеми вами, а через вас – и перед всей страной. Здесь особенно подходящее место, поскольку вы, как и сам сенатор – ветераны зарубежной войны.

Несколько дней назад группа, называющая себя "Ветеранами катеров за Правду", начала выпускать по телевидению объявление о том, что честная служба сенатора Керри во флоте в период войны во Вьетнаме была какой угодно, но только не честной. Эта группа утверждает, что сенатор Керри не заслужил своих медалей, и никогда не служил в те времена в тех местах, о которых он заявляет. Я же говорю вам сейчас, что эти утверждения ложны и недостоверны. Джон Керри действительно храбро служил, находясь под вражеским огнем, несколько раз был ранен, и заслужил свои Бронзовую и Серебряную Звёзды, которыми был награждён за боевые заслуги.

Как все присутствующие здесь знают, боевые действия никогда не легки и приятны. На самом деле это все довольно грязно. Ничто не делится на чёрное и белое, а зачастую все сливается в отвратительный оттенок серого. Я доверяю офицерам, которые командовали сенатором в то время и которые приставили его к наградам. Я тоже в свое время столкнулся с оскорбительными обвинениями о моей службе. Это не то, чего я бы хотел пожелать другому. Нападая на честную службу сенатора Керри, они также нападают и на меня, и, обвиняя храбрость, честь и жертвы сенатора Керри, они также обвиняют и меня.

Я знаю, что многие из вас видели эти объявления, и уверен, что эти утверждения вас тоже сбили с толку. Группа, которая создала все это, верит, что то, что они делают, поможет мне в моей избирательной кампании. Я попросил их прекратить это делать, но они не сочли нужным этого сделать. И я приношу извинения сенатору Керри за все трудности, которые эти обвинения принесли ему и его семье, и я опровергаю все эти обвинения и саму группу, которая их выдвинула. Я могу понять, почему кто-то может подумать, что такие нападки могут помочь в политическом плане, но это неправильно.

Позвольте мне прояснить ситуацию. У нас с сенатором Керри есть серьезные разногласия в том, как мы считаем, в каком направлении нужно двигаться стране, и как мы собираемся вести нашу страну в следующие четыре года. Но несмотря на все эти разногласия, я точно уверен, что сенатор Керри – порядочный человек, что чтит интересы Америки. Кто-то из вас будет голосовать за меня, а кто-то – за сенатора Керри. Позаботьтесь о том, чтобы основой для вашего голоса являлась правда, а не подлая ложь, созданная моими предполагаемыми союзниками. И наконец, я бы хотел поблагодарить вас за ваше время, и сенатора Керри за то, что он позволил мне здесь сегодня выступить.

После этого я отошел от подиума, и все аплодировали мне стоя. Я пожал руку сенатору, после чего помахал публике и ушел со сцены. За сценой меня обняла Мэрилин, и мы с Ари и Джошем покинули "Спектрум".

– Ну, должен признать, вы смогли перетянуть все внимание на себя, – отметил Джош, – Теперь Джон Керри может там хоть у шеста танцевать, и он все равно будет вторым по счету в вечерних новостях.

– Конечно, вы также наверняка потеряли голоса тех "катерных", – добавил Ари.

На это я со смехом фыркнул и добавил, изображая Джона Уэйна (не слишком здорово, но сгодится): – Надо – значит надо.

Мэрилин только забурчала: – Хватит вам уже. Давайте возвращаться в Вашингтон. Я хочу ещё посмотреть новости вечером.

Эффект был любопытным. "Ветераны катеров" дали заявление, в котором говорилось, что, хоть они и полностью не согласны с той характеристикой, которую я дал их группе, они всё-таки пойдут на уступку моему неверному пониманию и перестанут давать эти объявления. Все СМИ также снова раскопали мою историю в Никарагуа, и ещё пару дней несли всю эту чушь, и некоторые проверяющие агентства начали проверять утверждения "катерных". В это время меня же хвалили за политическую храбрость и поведение, подобающее государственному лицу. Я сказал Джону МакКейну и ещё паре других, что если иногда делать что-то хорошее, то можно оказаться в позитивном свете, поскольку никто все равно не ожидает ничего подобного! За неделю, прямо перед конвенцией, об этом уже забыли.

Республиканская конвенция прошла в конце августа в Нью-Йорке. Я не уделял ей особого внимания, но приглядывал за тем, что там происходит. Нашим общим планом было провести сугубо профессиональную конвенцию. Ни Республиканский национальный, ни избирательный комитеты не хотели никаких неожиданностей! Неоконсерваторов вообще не приглашали, даже на утренние собрания. Может, я и не был настолько же консервативен, как хотели некоторые мои сопартийцы, но в целом экономика была в хорошем состоянии, и мы ни с кем не воевали. Образ, который мы внушали, был таков, что мы были профессионалами, взрослыми, многое повидали и знали, что делаем. Зачем портить хорошее?

Наша конвенция прошедшая в Нью-Йорке была настолько гладкой и ровной, что даже скучно. У Майка Блумберга были свои сумасшедшие в городе, но они были под строгим надзором. Мэдисон-сквер-гарден был тихим. В большей части выступлений указывалось на проекты, которые мы продвинули, на крепкую экономику страны и на международное уважение, которое мы поддерживали. Нашей мантрой были "Ещё четыре года!", и мы повторяли ее с усердием скандирующего мистика.

После завершения конвенции мы изучили результаты. Большую часть лет партия после конвенции наслаждается подъемом своей популярности на несколько пунктов по результатам опросов. Этот год не стал исключением. Демократы поднялись на 4 % и затем спустились обратно, а мы поднялись на 3 % после нашей. Следующим этапом стали бы дебаты в конце сентября-начале октября. Мы с Джоном Керри встретились бы в Хьюстоне во вторник двадцать восьмого сентября, а Джон МакКейн бы столкнулся с Джоном Эдвардсом через неделю, пятого октября, в Спокане.

Вскоре после конвенции я умудрился вляпаться в неприятности. Джимми Картер, бывший президент, за годы стал Демократом-смутьяном. Он порой мог быть тем ещё лицемерным мудилой, говоря людям о том, что Республиканская партия была кучкой бессердечных подонков. Он также считал себя блистательным международным переговорщиком. В начале сентября кучка чеченских террористов захватила в заложники больше тысячи российских взрослых и детей в Беслане, в Северной Осетии. К тому времени, когда русские взяли ситуацию под контроль, сотни жертв уже погибли вместе с самими чеченцами. Джимми Картер умудрился ляпнуть на камеру, что русские неверно подошли ко всей ситуации, и что им стоило начать переговоры и решить все спокойно и мирно.

Нет нужды говорить, что русским это не понравилось. Мне позвонил Владимир Путин и высказался о ремарках бывшего президента. Путин не слишком-то был доволен Америкой. Все могло быть уже не так тепло, как в то время, когда мы провели встречу с соревнованиями по каратэ, но мы все ещё разговаривали. Самой большой проблемой было просто то, что Россия считала себя куда важнее, чем была на самом деле. Они уже получали достаточно средств за счёт экспорта нефти и газа, чтобы начать реформирование своей армии и воздушных сил. Это всё ещё была до невероятного неэффективная система, но теперь у них были какие-то деньги и они хотели больше влияния. К несчастью для русских, у них все ещё была в лучшем случае экономика уровня страны второго или третьего мира. Их единственными экспортными товарами были нефть, газ и дешёвое, но дерьмовое оружие.

Я посочувствовал Владимиру, ничего не обещая. Я принял его звонок, будучи на агитационной поездке в Теннесси, и потом рассказал об этом Джошу Болтену. К несчастью, нас подслушивал местный репортёр с тарелочным микрофоном, когда я сказал: – Кто-нибудь, скажите мистеру Арахису, чтобы он захлопнул свою пасть и пошел построил дом! Все равно это единственное, на что он годен!

Это попало в новости в тот же вечер, и мне пришлось поручить Ари издать извинение на следующее утро. Тогда же процитировали мистера Арахиса, где он сказал, что президенту Соединённых Штатов стоит говорить и вести себя, как подобает президенту Соединённых Штатов, а не как президенту братства пьянчуг. В тот же момент некоторые СМИ выяснили тот факт, что я действительно был президентом братства пьянчуг. (Всем и так было хорошо известно, что я состоял в братстве колледжа, но никто не знал, что я был его президентом.)

Как я и сказал, тот ещё лицемерный мудак.

Самой большой нашей заботой во время кампании были дебаты. В какой-то момент политической жизни Америки дебаты считались высшим искусством и возможностью действительно отстоять свою точку зрения перед соперником на глазах народа. Об этом бы писали в газетах, и затем это бы распространялось по стране. В наши же дни это было ничем большим, как просто возможностью побросаться громкими словами и короткими фразочками. Как и со всем остальным, у нас были советники по части дебатов, которые учили нас тому, что можно говорить и о чем спорить. Действительный ум спорящего считался не имеющим значения, да и мог вообще быть осложнением. Если они были действительно умны, то они могли бы действительно попытаться ответить на вопрос вместо того, чтобы по наставлению советника начать бросаться заученными фразочками. Было бы ещё хуже, если они были глупыми и все же пытались ответить на вопрос! Как однажды сказал Эйб Линкольн: "Лучше молчать и показаться дураком, чем открыть рот и развеять все сомнения."

Были ли важны дебаты? Мнения экспертов на этот счёт расходятся. Это считалось универсальной политической мудростью, которая помогла добить Ричарда Никсона в 1960-м году. Он был широколицым мужчиной, только отходивших от гриппа. На чёрно-белых телевизорах того периода он казался бледным и некрасивым по сравнению с молодым и пышущим здоровьем Кеннеди. Люди, которые слушали дебаты по радио или читали об этом в газетах, думали, что Никсон победил, но по телевизору Кеннеди его просто прикончил. Точно так же и Рональд Рейган, отличный лидер, но решительно не блиставший умом, выучил свои строчки как профессиональный актер, коим он был уже множество лет, и вынес и Джимми Картера, и Уолтера Мондэйла разом.

На то, чтобы решить, как организовывать и проводить дебаты, уходило огромное количество времени и сил. Сколько встреч проводить? В каком формате? Будут ли у нас традиционные дебаты, где двое стоят за стойками и отвечают на вопросы ведущего? Или же мы бы сидели за столом лицом друг к другу? Или же мы бы проводили встречу в городском формате, сидели бы на барных стульях в окружении и могли бы вставать и ходить? Кто был бы ведущим? Он бы просто задавал вопрос, или же он мог бы подбрасывать готовые фразочки и требовать, чтобы кандидаты давали ответ? Последнее, чего кто-нибудь мог бы хотеть – так это ведущего, который отошёл бы от сценария и сказал кому-нибудь из кандидатов, что он лживый мешок с дерьмом, кем и было большинство из нас!

Дебаты этого года вызвали много волнений. Нигде в Конституции не сказано, что они должны проводиться в обязательном порядке. Обычно проводят две-три встречи между кандидатами в президенты, и одну встречу между кандидатами в вице-президенты. В чем проблема? Да в том, что я никогда не участвовал в дебатах! Было бы необычно проводить дебаты для кандидатов в конгрессмены, а дебаты за пост вице-президента были сорваны прошлым разбором моего отдыха в Никарагуа. Джон Керри, напротив, ещё баллотируясь в Сенат, участвовал в нескольких сессиях. Меня же воспринимали как мальчика для битья, не слишком хорошую позицию для действующего президента, и все ожидали, что я выйду, споткнусь о собственные шнурки, и затем описаюсь в штаны. Была одна теория, выдвинутая одним из непредвзятых парней в команде, что Джон МакКейн сможет собрать все воедино через неделю после моего провала. Вот и пытайся соответствовать высоким ожиданиям.

Я считал дебаты чушью собачьей, и что у меня есть дела поважнее (например, государством управлять), чем целыми днями упражняться в звучных фразочках в липовых дебатах. Мы сократили количество встреч для кандидатов в президенты и вице-президенты до одной для всех. Это были большой ошибкой! Это сочли признаком моей слабости и страха, что я не справлюсь. К черту! Может, я не облажаюсь на телевидении и буду признан победителем!

Наверное, этот настрой проявился во время подготовительных дебатов, поскольку Брюстер знатно меня отчитал, и не важно, был ли я самым влиятельным человеком в свободном мире или нет! Мне повелели прогнать свою дурь, быть рядом, не отлынивать и выучить свои строчки, иначе я стал бы односрочным президентом! Также не помогло и то, что в этом деле ещё и Джон казался ебаным перфекционистом. Я только напомнил Брюстеру, что я мог законно выписать самому себе помилование, если я его вырублю. На него это не произвело впечатления.

По крайней мере, такова была идея. Но у мира всегда найдется способ испортить все великие планы. Во вторник, четырнадцатого сентября, ко мне в кабинет зашёл Ари и попросил меня уделить ему пару минут. Я отбросил свою ручку, откинулся назад и кивнул ему в сторону кресла перед моим столом. – Прошу! Присаживайся. Пожалуйста, спаси меня от этого бюджета!

– Мистер президент, мне только что позвонили насчёт одной истории, опубликованной в "Тhе Nаtiоnаl Еnquirеr".

– Элвис все ещё мертв, и в Розуэлле нет никаких инопланетян, – сказал ему я.

Ари не впечатлился. – Это серьезно, мистер президент. Мне только что звонили из "Таймс" по поводу главной истории издания "Еnquirеr" этой недели.

– "Таймс"? "Нью-Йорк Таймс"?! В смысле, не "Дулут Таймс" и не "Бойс Таймс"? Кто-то в "Серой Даме" читает "Еnquirеr"? Что происходит, Ари? – с любопытством взглянув на него, спросил я.

– Я уже послал человека за копией, но "Таймс" запрашивает комментарии по сведениям, что у вас есть внебрачный ребенок, – ответил он.

– И? У нас уже годами идут эти песни и пляски. Чего здесь-то нового? – и это тоже было правдой. Все публичные фигуры притягивают такое, и обычно все рассыпается при разборе.

– Здесь совсем другое, сэр. У них есть свидетельство о рождении и дневник матери 1974-го года.

– 1974-го года! Я тогда был подростком! О чем ты говоришь, Ари?

– Вы когда-нибудь слышали о Майкле Петрелли?

– Нет.

– А что насчёт Джены Колосимо?