С чистого листа главы 100-165

Глава 157. Отцовство

Вторник, четырнадцатое сентября 2004-го года.

Я с отвисшей челюстью уставился на Ари Флейшера, не веря своим ушам. Внезапно его выражение стало тревожным.

– Мистер президент?

Я глубоко вздохнул и сказал:

– Ари, ты не хочешь это повторить?

– Согласно статье, Майкл Петрелли является вашим сыном и Джены Колосимо. Как сообщалось, свидетельство о рождении было выдано больницей Эльмхерст в Квинсе, штат Нью-Йорк, двадцать девятого марта 1974-го года. Вы были знакомы с этой Дженой Колосимо? – он читал из блокнота в его руках.

Я про себя улыбнулся и покачал головой:

– Боже правый! Джена Колосимо? Я уже тридцать лет не слышал этого имени.

– Мистер президент? Вы были знакомы с этой женщиной?

Я пожал плечами:

– Может быть, Ари. Я знал одну Джену Колосимо в старшей школе, даже больше – она пару лет была моей девушкой. Это было в Тоусоне, штат Мэриленд, а не в Квинсе. Есть какие-нибудь доказательства? Откуда взялась фамилия Петрелли?

– Понятия не имею, мистер президент. Может ли это быть ещё один вымогатель? – мы уже один раз столкнулись с такой ложью, когда какая-то ненормальная утверждала, что я заделал ей ребенка. За десять минут было выяснено, что она была проституткой в Сан-Франциско, и залетела она в тот момент, когда я был на саммите Большой Восьмерки во Франции.

Я пожал плечами:

– Понятия не имею. Может быть. Такое точно уже случалось раньше. Как думаешь, что нам с этим делать?

– Сперва расскажите о той девушке, с которой вы встречались. У вас были серьезные отношения? – спросил он.

Я кивнул:

– Это было ещё до того, как я встретил Мэрилин, конечно же. С ней я познакомился в колледже. А это была старшая школа. В любом случае, да, у нас все было довольно серьезно. Дай-ка подумать, мы познакомились в начале моего третьего года старшей школы, так что мне тогда было… – мне пришлось немного посчитать в уме, – Скорее всего, мне тогда только исполнилось шестнадцать. Мы встречались до лета, когда я закончил школу, где-то около двух лет.

– И вы были сексуально активными?

Я снова улыбнулся:

– Весьма!

– И как же так получилось, что она до этого ни разу не упоминалась? – спросил он.

– Хороший вопрос, – я на секунду задумался, и затем щёлкнул пальцами. – Точно! Джена была на год младше! Когда я был на третьем году, она была на втором, и когда я был на последнем – она была на третьем! И даже больше, тогда построили новую старшую школу. Старшая школа Тоусона была битком забита учениками, так что была построена школа Лох-Рэйвен. В начале моего выпускного года были изменения в школьных правилах. Все, кто был на втором или третьем году, по новым правилам ходили в Лох-Рэйвен. Все старшие ученики остались в Тоусоне. Скорее всего, она была выпускницей Лох-Рэйвена! Вот почему никто из журналистов, которые когда-либо проводили расследования обо мне, ее не нашел! Она не была учащейся старшей школы Тоусона! Они нашли всех моих одноклассников, но она была на год младше и училась в другой школе. Тогда неудивительно, что ей никто не тыкал в лицо микрофоном!

– Я уже отправил человека за копией "Еnquirеr". Может быть, там есть ее фотография, на которую вы сможете взглянуть и сказать, она это или нет. Почему вы расстались?

– Ну, как я уже сказал, я был на год ее старше. Я уже собирался в колледж, а ей ещё нужно было закончить свой последний год в школе. И кстати, помнишь, когда ты меня как-то спросил, как я сломал свой нос?

Ему понадобилась секунда, чтобы вспомнить тот разговор, и он резко выпучил глаза:

– НЕТ! Только не говорите!..

– Бинго! Ее старик потом весь остаток лета носился вокруг нее с оружием. Больше я от нее ничего не слышал.

– Не думаю, что захочу кому-нибудь рассказывать эту историю! – ответил он. – Ладно, давайте удивим их правдой. Если кто-нибудь спросит насчёт этой истории, я просто скажу, что мы ничего не знаем об этом Майкле Петрелли. Если в этом и есть что-то, то они довольно скоро для нас это выяснят. Если это и мошенники, то лучше, если об этом узнает пресса, а не мы.

– Хорошо.

– А что, если это не обман? – затем спросил он.

– О чем ты?

Ари взглянул на меня и ответил:

– А что, если это правда? Что, если это та самая Джена Колосимо, с которой вы встречались, и этот парень – действительно ваш сын? Что тогда будем делать?

Настал мой черед пожимать плечами.

– Без понятия, Ари. Как по мне, звучит притянутым за уши. Посреди президентской кампании объявляется некий тридцатилетний мужик, и утверждает, что он – мой ребенок? Скорее всего, он просто ищет денег.

Он кивнул:

– Наверное. Я сообщу вам.

Затем Ари ушел, а я ещё пару минут посидел, предаваясь воспоминаниям о своей растраченной молодости. Джена Колосимо! Я годами про нее не вспоминал! В какой-то момент жизни она была любовью моей жизни, но даже тогда я всегда знал, что она была всего лишь подменой до тех пор, пока я не попаду в Ренсселер и не ухитрюсь познакомиться с Мэрилин. Хотя я и представить не мог, что Джена забеременеет. Она была на противозачаточных. Я никогда не чувствовал себя таким идиотом!

После обеда Ари принес мне копию "Еnquirеr". На обложке была моя фотография вместе со снимком невзрачного мужчины третьего десятка или начала четвертого десятка лет, и там же была размещена и фотография его матери. Она казалась мне слегка знакомой, но если это была Джена, то возраст не пошел ей на пользу. Джена, которую я знал, была сногсшибательна. На фотографии же была изображена довольно полная женщина средних лет. Я только пожал плечами и сказал Ари, что не узнаю ее.

Вечером за ужином я рассказал об этом Мэрилин.

– Дорогой, как дела на работе?

– Хорошо, милая. Мне прилетел ещё один иск по отцовству!

В последний раз, когда такое случилось, Мэрилин была в ярости и хотела, чтобы ту проститутку отправили в тюрьму. Она не была довольна, но она поняла.

– Это может быть правдой? – спросила она.

– Понятия не имею. Я встречался с девушкой по имени Джена Колосимо, это факт. Эта женщина – она? Этот мужчина – ее сын? Понятия не имею. Это все было тридцать лет назад. Я вообще не знаю, что происходило у Джены после того, как я поступил в колледж.

– Это та девушка, о которой ты рассказывал, та, с которой ты дольше всех встречался в старшей школе, так ведь?

– Полагаю, что да. Ты никогда не встречалась с ней, потому что она была на год младше, и она оказалась в Лох-Рэйвене.

Она на мгновение задумалась, и потом тихо спросила:

– Ты любил ее?

Я поднялся из-за стола и, обойдя его, подошёл к ней. Я поднял ее и крепко обнял.

– Это было задолго до того, как я встретил тебя. Ладно, да, я любил ее. Я также уже говорил тебе, что была не первой женщиной, которую я любил, но ты была последней. С тех пор ничего не изменилось, ничего.

Мэрилин крепко обняла меня в ответ. Я отпустил ее, чтобы она села обратно, и вернулся на свое место. Затем она, хихикнув, спросила:

– Это Джена тоже получила "Опыт Карла Бакмэна"?

У меня от этого вино пошло носом, что вызвало в Мэрилин приступ хохота. Она хохотала над моей реакцией, и я указал на нее пальцем:

– Ты испытываешь судьбу!

От этого она ещё громче рассмеялась.

Как и ожидалось, на следующем утреннем пресс-брифинге у Ари спросили об этой статье в "Еnquirеr". Я наблюдал за этим по кабельному телевидению.

Вопрос: – Что вы можете сказать о статье в "Тhе Nаtiоnаl Еnquirеr", где говорится, что у президента Бакмэна есть внебрачный сын?

Ответ: – Ну, могу только сказать вам, что, когда я упомянул слова "Nаtiоnаl" и "Еnquirеr" – первое, что сказал мне президент – это что Элвис все ещё мертв и что в Розуэлле нет никаких инопланетян. Думаю, что это довольно полно описывает мысли президента на этот счёт.

Вопрос: – То есть президент утверждает, что Майкл Петрелли – не его сын?

Ответ: – Президент утверждает, что он никогда не видел и не слышал ни о каком Майкле Петрелли. Я же думаю, что весьма подозрительно, что этот Петрелли объявился посреди горячо обсуждаемых и тесных выборов.

Вопрос: – А что, если он действительно как-то связан с президентом Бакмэном?

Ответ: – Я не стану играть в "а если". А что, если на Южной лужайке приземлятся инопланетяне? Спросите тогда, когда они приземлятся.

Я про себя улыбнулся. Мне понравилась цитата про инопланетян. Это попало в вечерние новости. В это же время у меня были заботы поважнее, например, дебаты с Джоном Керри и, о да, управление страной.

Впрочем, на этом история не закончилась. К концу недели и "Нью-Йорк Таймс", и "Нью-Йорк Пост" сообщили, что Джена Колосимо из Квинса действительно была той же Дженой Колосимо, которую я знал в старшей школе Тоусона. Семья Колосимо переехала из Нью-Йорка в Балтимор в 1971-м году, когда я и познакомился с ней, и у них всё ещё оставались родные в Квинсе. (Мистер и миссис Колосимо умерли несколько лет назад) Затем в 1973-м году чета Колосимо отправила Джену обратно в Нью-Йорк жить к нескольким очень строгим тетям и учиться в женской приходской школе Квинса. Это не слишком хорошо сработало, поскольку к середине семестра она явно была "в положении". Монашки исключили ее из школы, за дурное влияние, и Джена получила аттестат о среднем образовании примерно тогда же, когда и родила сына. Она назвала его Майклом в честь своего отца, чтобы попытаться снова добиться его расположения, но это не увенчалось успехом, и ещё пару месяцев она жила с тетями. Отчаянно желая вырваться от них (они были из Старого Света и едва говорили по-английски, и большую часть времени читали ей нотации на итальянском), и она сошлась с первым попавшимся парнем по имени Марио Петрелли. Их брак не продержался и года, но к тому моменту она смогла уйти из дома и начать получать парочку учебных кредитов из общественного колледжа. К тому времени она уже называла малыша Майклом Петрелли, но было не ясно, усыновил ли его Марио. Джена провела следующие тридцать лет в Квинсе, работая секретаршей в различных компаниях, и в июне она погибла в автокатастрофе.

В это же время велось расследование и по самому Майклу Петрелли. Он вырос в Квинсе, и его самым заметным достижением было абсолютное отсутствие оных. Он закончил старшую школу в лучшем случае со средними баллами, и не поступал в колледж. За годы он получил небольшую практику в качестве автомеханика, и последние десять лет работал механиком, иногда работал, а иногда пьянствовал. Он постоянно метался между проживанием в съемной квартире и в квартире Джены. Он впервые узнал обо мне, когда просматривал вещи матери после ее похорон, и нашел ее дневники. В его свидетельстве о рождении имя отца указано не было.

Пресса Нью-Йорка смогла найти несколько родственников Джены, которые сообщили им, что Джену "обрюхатил какой-то парень из Балтимора", но они не знали имени. Они также сказали, что Джена всегда вела дневник, куда записывала все. От всего этого у меня начало появляться дурное предчувствие. Одна из кузин Джены сообщила, что она сама забеременела, будучи подростком, и что Джена знала об этом, и ей это показалось очень романтичным, по крайней мере до тех пор, пока ей не пришлось начать заботиться о собственном ребенке. И вот это сподвигло Джену отказаться от контрацепции – желание подражать своей кузине?

Также нашли и Марио Петрелли. Он оказался страховым агентом в Хэмпстеде. Он женился на Джене, но у них не срослось и все почти сразу же закончилось. Нет, он не усыновляли Майкла, и нет, он понятия не имел, что тот носил его фамилию. Он больше двадцати лет не общался с Дженой, и даже не знал, что она погибла.

Самым большим вопросом для меня было то, почему Джена не сообщила об этом мне. Ладно, она была в Квинсе, а я уже несколько лет как покинул Балтимор, но меня было не так сложно найти, что в Ренсселере, что в армии. Мои юристы сообщили мне, что она могла подать иск против меня, чтобы получать алименты до тех пор, пока Майклу бы не исполнилось восемнадцать, а может, и даже дольше, в зависимости от обстоятельств. Может быть, она думала, что у меня нет никаких денег, но к середине восьмидесятых годов я уже был довольно известным бизнесменом, так что она должна была обо мне слышать. И всё-таки я не получил от нее ни одной весточки. Стыд? Гордость? Теперь я бы никогда не узнал.

К утру воскресенья уже было достаточно дыма, чтобы можно было смело заявить, что есть и огонь. Уилла Брюсиса, появившийся на "Встрече с Прессой", прямо спросили о собирающихся доказательствах того, что у меня есть внебрачный ребенок.

– Какие доказательства? Все, что мы пока что слышали – это то, что у президента Бакмэна были отношения с девушкой, когда он был ещё подростком, который мог быть отцом этого человека, а, может, и нет. Он не связывался с президентом, и не запрашивал никаких тестов ДНК или на отцовство. Все, что мы точно знаем – это то, что он продал эту историю таблоиду, который даже нельзя назвать полноценной газетой.

"Тhе Wаshingtоn Роst" назвала всю эту историю "Бэбигейт"[6]. Как мило!

Комментарии Уилла в дали делу толчок, но не совсем в нужном направлении. Майкл Петрелли подключил юриста, а именно одну из тех акул, которых называют адвокатами-стервятниками. Мне сообщили о неком Анджело ДеСантосе, человеке, чьи объявления висели почти рядом с каждым полицейским участком и тюремными корпусами, и другими опасными перекрестками, которые он только мог найти. Может быть, Майкл и был идиотом, но у Анджело был отличный нюх на наживу. Майкл уже продал свою историю "Еnquirеr", довольно дёшево, чтобы покрыть расходы на собственное содержание. Анджело же собирался поднять планку намного выше, и отправиться прямиком за мной. Согласно планируемому к изданию списку четырехсот богатейших людей в журнале "Форбс", я был десятым по счету с состоянием чуть меньше, чем четырнадцать миллиардов сто миллионов долларов. К концу недели Анджело ДеСантос подал иск на половину моего состояния, то есть на семь миллиардов, вкупе с деньгами на поддержку ребенка на протяжении тридцати лет со всеми пенями и другими расходами, что в сумме составило ещё один миллиард. Как по-итальянски будет "нахальство"?

Дальше стало только лучше. Петрелли пообещал "Еnquirеr", что он разрешит им выпустить дневники Джены в печать. ДеСантос прочёл их и забраковал всю эту сделку. Он собирался выпустить дневники в виде мемуаров – "Тайны любовницы Президента", или как там было. Должно быть, Джена была очень впечатлена, что не очень сложно было сделать с девушкой-подростком. Ее дневники были весьма откровенны, намного откровеннее того, что можно было напечатать в газете, хотя в качестве анонсов были опубликованы некоторые отредактированные отрывки. Было выпущено достаточно, чтобы я всерьез задумался, что это могло оказаться правдой.

Брюстер МакРайли и Эд Гиллеспи были вне себя из-за этого. Наш аккуратно составленный образ тех, кто знал, что делает, медленно рассыпался. Старшие работники кампании подумали, что это было самым невероятным "политическим сюрпризом", но никто не стал бы убивать женщину средних лет в Квинсе в июне, чтобы сорвать мне переизбрание. Нет, Майкл Петрелли этот жадный ублюдок, ухитрился сделать все сам. Джон Керри держал рот на замке и выглядел по-президентски с этим своим печальным и угрюмым выражением. Вместо этого он позволил своему назначенному шуту Джону Эдвардсу отпускать всевозможные остроты на этот счёт до тех пор, пока я не позвонил Керри и не напомнил ему об услуге, которую я оказал ему с "ветеранами катеров". После этого он заткнул Эдвардса.

Во вторник двадцать восьмого числа у нас состоялись дебаты в Хьюстоне, том же самом городе, где Джордж Буш объявил всей стране о том, что я стал его кандидатом на пост вице-президента. Это был город убежденных Республиканцев, и меня тепло там встретили. И все же над всем нависала тень "Бэбигейта". Во время дебатов на этот счёт не задавалось никаких вопросов, и Джон Керри ни словом не обмолвился об этом. Джон Эдвардс же, чертов распутник, собрал команду составителей шуток, которой бы гордился сам Мэл Брукс, и снова высказывал остроты в мой адрес, когда ему выпадала возможность. Лучшее, что мы могли ему ответить – это то, что такое поведение не подобало вице-президенту, только если он не избирался в братство пьянчуг. Джон МакКейн пообещал дать ему хорошую взбучку.

Мое выступление на дебатах было не слишком оригинальным, как мне самом показалось. Половину всего времени мы обсуждали внутреннюю политику, а вторую половину – внешнюю. Никто из нас на самом деле никого не победил. Несмотря на это, поскольку это были мои самые первые дебаты, и ожидания насчёт меня были невероятно низкими, тот факт, что я вышел, не потеряв свои брюки, пошел мне в плюс. Комментаторы объявили ничью, и поздравили меня с хорошим выступлением, несмотря на личные проблемы. Ну и ну!

Весь этот маразм продолжался весь октябрь. Анджело ДеСантос настроил против меня весь Нью-Йорк. Он подал заявление на запрет Секретной Службе преследовать его клиента, что было просто безумием, поскольку Секретная Служба с ним даже не говорила. Затем он подал на меня иск по установлению отцовства, подал иски против Мэрилин и детей, чтобы я не мог переписать свое имущество на них, запрос на залог моего дома в Хирфорде и моего самолёта, зачем-то подал иск и против Сьюзи и ее семьи, и вдогонку подал ещё полдюжины различных исков против меня за притеснения и нарушения гражданских прав. Я бы спустил свое состояние только на судебные разбирательства.

Я взял один выходной и встретился со своими юристами вместе с советником Белого Дома Джоном Вайзенхольцом. Кабинет советника не стал бы отстаивать мою личную позицию, но они отстаивали бы позицию президента. Их общим вердиктом было, что все это было просто напусканием тумана. Ничего из этого не вышло бы на рассмотрение, и было бы отброшено ещё на раннем этапе. Я мог бы удерживать это дело в суде до тех пор, пока мы все не умерли бы от старости. Требование половины моего имущества основывалось на нелепой теории о том, что Джена Колосимо и Майкл Петрелли сформировали "вторую семью", и таким образом также претендовали на половину моего имущества, равно как и Мэрилин с Чарли и близняшками, которым бы досталась вторая половина. Я никак не мог быть должен покрывать тридцать лет алиментов на ребенка, которых его мать не требовала.

С другой стороны – это Америка. Кто угодно мог засудить кого угодно за что угодно. Я мог отстаивать свое доброе имя и потратить остаток своего состояния на разбирательства с этим мудаком, или же я мог его купить. Может, закон и был на моей стороне, но Петрелли смог оставить определенный отпечаток на общественном настроении, и у него были весьма непристойные дневники, раскрытие которых мне было совершенно не нужно.

Мы выждали ещё около недели до выборов и затем взяли ДеСантоса на освидетельствование снятия моей пробы для проведения ДНК-теста. Это было поручено парочке агентов Секретной Службы, которые затем проводили ДеСантоса за территорию и отвезли обратно в Нью-Йорк. Он возмущался, что ему не было позволено общаться с прессой ни в зале для пресс-конференций, ни на Южной лужайке! Уже в Нью-Йорке агенты вместе с ДеСантосом и Петрелли посетили лабораторию, где сняли пробу уже с Петрелли, и затем передали мою пробу. Результаты должны были быть в среду четвертого ноября.

Все это довольно хорошо отыгрывалось в прессе. Моя "открытость" в проведении теста на отцовство обнадеживала. Чушь! Я просто хотел, чтобы это все закончилось. Я был уверен в одном – если это окажется затянувшимся мошенничеством, или результаты теста были бы отрицательными, то я бы уничтожил ДеСантоса! К тому моменту, как я бы с ним разделался – ему бы очень повезло, если бы он потом смог работать адвокатом хотя бы на Кубе!

Что бы я делал, если результаты оказались положительными? Я не знал.

Выборы состоялись во вторник третьего ноября, и впервые я не волновался о результатах в "Бест Вестерн" в Вестминстере. Нет, в этот раз мы расположились в "Хайятт Редженси" в Вашингтоне, который располагался в паре кварталов от Капитолия. После того, как девочки закончили с учебой, мы с ними и Мэрилин полетели домой в Хирфорд, захватив по пути из дома Чарли и всем нашим кортежем поехали в наше обычное место для голосования в старшей школе. Мы проголосовали и поехали обратно домой. Когда мы летели обратно в Белый Дом, Чарли присоединился к нам. Он оставался в стороне от кампании настолько, насколько мог. Его мнение? – Пап, я понятия не имею, как ты с этим всем справляешься!

Хороший дождь!

Несмотря на это второстепенное событие, экономика держалась на плаву, и в мире было относительно спокойно. К концу вечера уже стало очевидно, что я победил на своем переизбрании, или же на выборах на пост президента. По популярности я был впереди на пять процентов, имея шестьдесят три с половиной миллионов голосов против пятидесяти семи миллионов у Керри. Ещё больший отрыв у меня в коллегии выборщиков – триста тридцать четыре против двухсот трёх. Единственные штаты, где победил Керри – это в трех штатах на Западном побережье (Вашингтон, Орегон и Калифорния), в Иллинойсе (Чикаго, крепкий бастион Демократов), в Миннесоте на Среднем Западе, на Северо-западе (Майн, Массачусетс, Нью-Хэмпшир, Вермонт и Коннектикут) и в части среднеатлантических штатов (Нью-Йорк, Нью-Джерси, Делавар и Мэриленд). Я же победил на Юге, в Рокки-Маунтинс, почти везде посередине страны и в огромной части промышленного пояса. Я проиграл в Мэриленде, но, любимый сынок или нет, я все равно не особенно ожидал победить там.

К десяти часам, когда в Рокки-Маунтинс начали объявлять результаты, прогнозы склонялись в мою пользу. Окончательный результат отказывались озвучивать до тех пор, пока не закончились голосования на Западном побережье, но уже к тому моменту математически все было закреплено. Где-то в пятнадцать минут двенадцатого мне позвонил Джон Керри, всего лишь через пару минут после того, как СМИ объявили о моей победе. Он поздравил меня с победой, а я поблагодарил его за тяжёлую и честную кампанию. Мы полюбезничали по телефону и пообещали сотрудничать друг с другом и творить политическую любовь на постели, усыпанной лепестками роз. Бла, бла, бла! Керри вел относительно честную кампанию, как и я; а если бы я ещё раз увидел Джона Эдвардса – я бы зашвырнул его в засаленный мусорный контейнер и захлопнул бы крышку!

Некоторые комментаторы называли это ожидаемым, но это скользкая дорожка для любого политика. Самое опасное для политика – это доверять своему собственному обзору прессы.

Мое облегчение длилось недолго. На следующее утро я получил результаты ДНК-теста. Спустя тридцать лет я снова стал отцом. Я показал результаты Мэрилин, и мы оба в отвращении и неверии покачали головами. Я ума не мог приложить, как объяснить это ее родителям!

Результаты выборов почти потонули в том шуме, который по национальному телевидению развел Анджело ДеСантос по поводу результатов ДНК-теста. Тогда он давил на сострадание, утверждая, как я, уклоняющийся от своих обязанностей отец, оставил своего сына без какой-либо поддержки и направления, необходимых для его успеха в жизни. Это несколько затихло после того, как полиция Нью-Йорка взяла Майкла Петрелли с кучкой его дружков, которые разгромили бар, празднуя его скорые миллиарды. Петрелли был дебилом.

Я встретился со своими юристами и решил оставить все это позади. Я бы сделал этому клоуну предложение, чтобы откупиться от всех его обвинений и окончательно его заткнуть. Нет нужды говорить, что ДеСантос опубликовал это как знак моей "уступки". Вот мудак! Я согласился встретиться с ним в понедельник перед Днем Благодарения в Вашингтоне. ДеСантос хотел, чтобы все было проведено в Нью-Йорке, и было показано на телевидении. Мы рассмеялись на это и сказали, что если он хочет увидеть расчет, пока ещё достаточно молод, чтобы насладиться этим, то он должен был быть двадцать второго ноября в Хэй-Адамсе в десять утра, и чтобы его клиент был с ним, иначе никакой сделки не будет.

В то утро я быстро встретился со своими работниками, чтобы убедиться, что мир за ночь не полетел ко всем чертям. Без пятнадцати минут десять я покинул Белый Дом и вместе со всем зоопарком отправился в Хэй-Адамс, где мы уже забронировали конференц-зале. Без пяти минут десять мы вошли в зал и узнали, что ДеСантос вместе с Петрелли ещё ехали; они хотели прибыть последними. Я только посмотрел на остальных и закатил глаза.

Анджело ДеСантос вошёл первым, он выглядел зализанным и заискивающим. Он чем-то напомнил мне торговца подержанными автомобилями. Он выглядел как адвокат, который гоняется за скорыми в поисках клиентов, отмазывает подражателям бандитов, и заключает дурные сделки со страховыми компаниями. На нем был надет блестящий костюм, на его пальцах были какие-то вырвиглазные аксессуары, а его волосы были обмазаны гелем и зализаны назад.

Следом за ДеСантосом вошёл Майкл Петрелли. Он тоже был в костюме, вероятно, единственном, который у него был, и у него было абсолютно пустое выражение. Если бы он прошел на улице мимо вас, вы бы даже не заметили его. Это был парень, которому повезло попасть на крупный расчет, о котором он только мог мечтать, в остальном же он был полным лопухом.

Со мной же было трое юристов – Такер Потсдам, мой давний главный адвокат и налоговый юрист, Джон Вайзенхольц, советник Белого Дома, и Дэвид Бойес, которого я снова нанял, чтобы разобраться с этим ужасом, если дело начнет доходить до суда. Я уже пользовался его услугами до этого, и он был одним из лучших юристов Америки, будь то в здании суда или снаружи. Также у меня была пара агентов Секретной Службы, которые стояли на страже в конференц-зале.

Такер указал ДеСантосу и Петрелли на места напротив за столом для переговоров. ДеСантос попытался обойти стол, чтобы пожать мне руку, но Такер перекрыл ему путь и снова указал обратно на его место за столом. ДеСантос взглянул на меня и сказал:

– Мы просто пытаемся быть культурными, мистер Бакмэн.

Я взглянул ему в глаза и сказал:

– Сядьте, мистер ДеСантос.

Когда он сел, я добавил:

– Мы все знаем, зачем мы здесь. У вас есть десять минут. Чего вы хотите?

– Незачем быть таким враждебным!

– Время идёт, мистер ДеСантос. Девять минут пятьдесят секунд, – ответил я.

Он на мгновение вспыхнул, но мое лёгкое постукивание по моему "Ролексу" и "Тик-так!" в моем исполнении вернуло его обратно в колею. Он говорил дольше десяти минут, но это было не важно. Он хотел получить громадную выплату в размере нескольких миллиардов долларов. Петрелли молча сидел рядом с ним, но на его глупом лице читалось нетерпение, и он поддакивающе кивал, будто бы ДеСантос обещал ему нечто подобное, и сейчас это должно было произойти. Санта Клаус и в самом деле существовал, и он пришел бы к нему в ноябре!

ДеСантос продолжал болтать, пока я не поднял ладонь и не сказал:

– Стоп. Время вышло.

Он хотел было продолжить, но я просто сказал ему:

– У вас уже была возможность высказаться, мистер ДеСантос. Теперь моя очередь.

Я посмотрел на остальных, кто сидел с моей стороны, и на их лицах читалось недоверие. Я, пожав плечами и бросив быстрый взгляд на Бойеса, покачал головой. Затем, прежде чем ДеСантос снова смог встать, я посмотрел на Петрелли и сказал:

– Я понятия не имею, что тебе пообещал этот жулик, но позволь рассказать, что произойдет на самом деле.

ДеСантос, подскочил с места, и начал возмущаться на то, что я назвал его жуликом. Я же взглянул на него и рявкнул:

– СЯДЬТЕ НА МЕСТО И ЗАМОЛЧИТЕ, НЕ ТО СЛЕДУЮЩЕЕ, ЧТО ВЫ УВИДИТЕ – ЭТО ДВОИХ АГЕНТОВ СЕКРЕТНОЙ СЛУЖБЫ, КОТОРЫЕ ВЫВОДЯТ ВАС ОТСЮДА В НАРУЧНИКАХ!

– Вы не можете…

Я жестом поманил агентов и они встали позади него. ДеСантос резко заткнулся. Я поднял ладонь, и они отступили. Затем я снова заговорил.

– Это мистер Дэвид Бойес. Он – один из лучших судебных юристов в стране. Он оспаривает дела перед Верховным Судом. А присутствующему здесь мистеру ДеСантосу не место даже на ступеньках на вход в здание суда! Я дам слово мистеру Бойесу.

Бойес, услышав это, подскочил. Он открыл свой дипломат и достал пачку юридических документов. Затем он передал один из них Петрелли.

– Это федеральный запрет на подачу иска к президенту до тех пор, пока он пребывает на своем посту. Начиная с третьего ноября, это будет по двадцатое января 2009-го года.

Лично мне Бойес и Вайзенхольц сказали, что это было липой. В деле Джонс против Клинтона было постановлено, что частные лица могли подавать на президента в суд за действия, совершенные до вступления на пост. Нам было плевать; это все равно было только первым залпом.

Затем он передал ему ещё один документ.

– Это – федеральный приказ о прекращении, запрещающий вам и вашему адвокату обсуждать это дело с прессой. Скажете одно слово – и можете дальше вести разбирательства из-за решетки.

Ещё документ.

– Это – федеральный ордер на изъятие всех записей и документов Джены Колосимо и их передачу в федеральный суд до тех пор, пока не будет проверена их подлинность. До этого времени их нельзя будет продать или опубликовать. Это означает, что вы передаёте дневники вашей матери федеральному приставу. Один из них ожидает внизу, и он вместе с вами отправится в Нью-Йорк и заберёт все дневники такого рода.

Затем перед лицом Петрелли и ДеСантоса было выложено ещё несколько запретов и ордеров. Бойес сказал мне, что это были всего лишь затычки, и в некоторых случаях – очень слабые. Большая часть из них была услугами от различных федеральных судей, о которых запросила моя команда юристов, поскольку почти ничего из этого не было под федеральной юрисдикцией на самом деле. Если бы Петрелли и хотел это оспаривать, он бы в конечном счёте победил бы в суде, хотя, скорее всего, его команду юристов вел бы уже не ДеСантос. Казалось, что Бойес так же презрительно относился к ДеСантосу, как и я сам. На этом моменте он снова передал слово мне.

– А теперь насчёт твоих требований к моему имуществу. У тебя нет никакого права ничего требовать! Сама правовая теория о том, что вы с твоей матерью образовали вторую семью и таким образом имеете право на половину моего состояния нелепа сама по себе. Ещё ни один суд не находил подобное реалистичным. То же относится и ко всем требованиям по возмещению алиментов. Право что-либо у меня требовать было у твоей матери, а не у тебя, но по какой бы то ни было причине она никогда не обращалась ко мне за поддержкой. Если бы она это сделала, то, может быть, я бы и согласился на что-то. Но она этого не сделала. А у тебя же, с другой стороны, нет никакого законного права на что-либо претендовать.

Затем я указал на Такера:

– Это мой адвокат по недвижимости. Мой главный адвокат по недвижимости. Он возглавляет команду юристов по недвижимости и налоговых юристов крупнее, чем вся фирма ДеСантоса. Это тот парень, который составил мое завещание. Так вот, раз уж мы уже выяснили, что через суд ты не можешь получить от меня никаких денег, давай посмотрим, что ты сможешь с меня взять. Такер?

Такер снял очки и положил их на стол.

– Согласно положениям нынешнего завещания мистера Бакмэна, все его дети получат по десять миллионов долларов после его смерти. Миссис Бакмэн получит больше, но поскольку вы не имеете к ней никакого отношения, то вы не имеете право чего-либо с нее требовать. Основная часть состояния мистера Бакмэна будет передана в фонд Бакмэна, благотворительной организации мистера Бакмэна. Опять же, вы не вправе что-либо здесь требовать. На настоящий момент мистеру Бакмэну сорок восемь лет, и ожидаемая продолжительность его жизни составляет ещё тридцать лет. Вам исполнится шестьдесят лет, прежде чем вы увидите что-нибудь, кроме счетов на юристов. Вдобавок к этому, пока мы сейчас говорим, завещание мистера Бакмэна переписывается таким образом, чтобы исключить оттуда всех детей, не являющихся детьми мистера Бакмэна и миссис Бакмэн. Чтобы получить что-нибудь, вам сперва понадобится добиться признания нового завещания мистера Бакмэна недействительным, чего вы не сможете даже начать делать до его смерти, на стадии первичного рассмотрения, опять же, через тридцать лет.

Петрелли выглядел так, будто бы перед взорвалась бомба! На его лице читался ужас, и его голову повернулась в сторону ДеСантоса:

– Вы сказали… – и затем эти двое начали спорить между собой, ощерившись, как пара шумных итальянских котов.

Я бросил на свою команду взгляд, полный отвращения, и дал им погрызться между собой ещё мгновение-два. Наконец я устал от их пререканий, и рявкнул:

– ХВАТИТ УЖЕ! ЗАТКНИТЕСЬ!

Агенты подошли к этим пререкающимся мудакам, и они заткнулись. Они угомонились и повернулись ко мне.

– Итак, теперь ты не можешь отсудить у меня никаких денег, и прежде чем я умру и ты сможешь получить хоть что-нибудь, ты уже будешь стариком. Вот мое предложение. Это единовременное предложение, и никаких встречных предложений приниматься не будет. Соглашаешься или уходишь.

Эти двое переглянулись, и затем снова посмотрели на меня. Я продолжил:

– Во-первых, я заплачу тебе десять миллионов. Ты будешь прямом вычеркнут из моего завещания. Ты получишь ту же выплату, что и мои дети, только тебе не придется ждать, когда я умру.

Осознав, что его лёгкие миллиарды испарились, Петрелли, казалось, был в ужасе. ДеСантос же сидел с таким видом, будто бы думал, что он все ещё умнее меня. Я продолжил:

– Это будет выплата только за то, что ты был получателем моей ДНК. Твоя мать тебе тоже кое-что оставила. Очевидно, что это был не ее ум, не ее смекалка или очарование, потому что у тебя нет ничего из этого. Но она оставила тебе свои дневники. И я хочу выкупить у тебя эти дневники ещё за десять миллионов. Ты отдашь все эти дневники. И они будут уничтожены, не будучи опубликованными.

Петрелли, казалось, снова начал на что-то надеяться. Я же ещё не закончил.

– И наконец, в качестве компенсации за утрату матери и ужасную боль за то, что ты рос без отца, будет выплачена ещё сумма в пять миллионов, чтобы смягчить твои страдания. Итого выходит двадцать пять миллионов, которые будут выплачены по четвертям, по шесть с четвертью миллиона в год. После этого я уже не буду президентом, так что любая цена трудностей, которая ты думаешь, что есть, станет нулевой. И ты также соглашаешься никогда не обсуждать это соглашение или его условия. Если ты откажешься передать все дневники или нарушишь условия данного соглашения, то оно становится недействительным, и ты будешь должен возместить все уже уплаченные суммы плюс проценты.

Я кивнул Дэвиду Бойесу, и он достал ещё один документ и подтолкнул по столу.

– Вот условия, – сказал он. – Они не обсуждаются.

Я возражал против выкупа этого подонка – во всех смыслах этого слова! Может, я ещё и мог бы стерпеть выплату наследства в десять миллионов, поскольку это было той же суммой, которую бы получили и мои другие дети. Остальные же пятнадцать миллионов были шантажом и ничего больше. Я бы скорее потратил сумму вдвое больше на то, чтобы его похоронить.

Вместо этого я столкнулся с плотной стеной из своих юристов и старших работников, все из которых хотели скорее закопать это дело поглубже. Я отдельно встретился с Дэвидом Бойесом, и он прямо сказал мне: – Карл, повзрослей! Этот парень может тянуть все это годами. Ты можешь сделать это дороже для него, но ты не можешь это остановить. Он может бороться вечно, подавая иск за иском, и когда-нибудь он выиграет дело. Все приостановки истекут, приказы будут пересмотрены и дневники будут вскрыты. В какой-то момент суд постановит, что дневники можно опубликовать, и вы уже начнете выяснять, кто будет получать с них доход. Ты хочешь, чтобы твои жена и дети прочли о твоих потных играх и забавах на заднем сидении машины твоего отца?

– Мы никогда не делали этого в машине моего отца!

– О, заткнись! Всем плевать! Ты всерьез хочешь провести следующие четыре года своего президентского срока в качестве вечерней шутки? Кого бы ты хотел, чтобы он сыграл тебя в фильме?

– Черт! – пробормотал я.

– И вот ещё кое-что для раздумий. Чем больше ты с этим борешься, тем ценнее становятся дневники. Чем дольше ты борешься, тем больше человек захочет узнать, из-за чего ты борешься. Пара моих людей уже посмотрела приблизительную цену этих дневников. По скромным подсчётам она составляет тридцать миллионов, и может поднять до пятидесяти. Как я уже сказал – повзрослей. Соверши эту чёртову сделку!

Так что я совершил эту чёртову сделку. Я предложил двадцать пять миллионов парню, который думал, что хорошо получать двадцать пять тысяч в год. Бумаги ещё мгновение просто лежали на столе, и затем Петрелли потянулся к ним. Но затем вытянувшаяся рука ДеСантоса схватила их первой. Он начал изучать их.

– Нам нужно некоторое время, чтобы рассмотреть это.

Бойес взглянул на меня. Я кивнул. Он ответил:

– Двадцать четыре часа. В это время ожидающий внизу федеральный пристав сопроводит вас до Нью-Йорка, где вы передадите дневники. Они будут находиться в федеральном владении до тех пор, пока данная ситуация не разрешится.

ДеСантос едва заметно кивнул. Настала пора заканчивать. Я поднялся:

– Я потратил слишком много времени на эти глупости. Мистер Петрелли, я понятия не имею, почему ваша мать никогда не сообщала нам о своем материнстве. Это было ее решение, а не ваше и не мое. Что разочаровывает меня больше всего – так это то, как кто-то с половиной моих генов может вести себя так, как вы. Может быть, вы и мой потомок, но вы точно не мой сын. Я надеюсь никогда больше о вас не слышать, – и я, оставив юристов в конференц-зале, ушел вместе с агентами. Довольно всего этого!