С чистого листа главы 100-165

Глава 136. Ожидание

С февраля по сентябрь 2001-го года.

У Джорджа Буша была серьезная программа по перестройке страны и правительства, и это с самого начала было очевидно. Он планировал практически полностью перестроить процессы в стране.

Ну, скорее всего, это было бы преувеличением. Что было куда точнее – так это то, что у свиты Джорджа были очень серьезные планы, а сам Джордж просто плыл по течению. До какой степени он сам осознавал свою беспомощность – было хорошим вопросом. Как я это видел по своему сотрудничеству с ним – он был, наверное, одним из глупейших президентов, которым нам когда-либо приходилось терпеть со времен Уоррена Хардинга! Наверное, мне для сравнения даже пришлось бы выискивать в истории идиотов, управлявших страной еще до Гражданской Войны. У него явно не было таланта к управлению.

Было бы еще точнее сказать, что он особенно прислушивался к последнему услышанному мнению. И стать этим самым последним человеком стало той еще схваткой. Его убеждения были консервативными, и это было хорошо, но он позволял своим заместителям и главам департаментов выстраивать свою программу, а не наоборот. Они строили свои планы и уже затем склоняли его к ним, и во главе этой группы были Чейни и Роув, и все, что оставалось умеренным – попытаться просто отстаивать свои позиции.

Налоги? Их нужно было уменьшать, и колоссально! Он представлял себе снижение налогов на все восемь лет своего президентского срока, или, по крайней мере, ребята с Уолл Стрит представляли это за него. У нас их была целая толпа. И лазейки! Нам нужно было еще больше лазеек!

Военные? Их нужно было укреплять и расширять! Так говорили оборонные подрядчики, которые хотели продавать свои самые последние игрушки, и генералы с адмиралами из Пентагона, которые хотели их купить.

Меdiсаrе? Для парня, который был ярым противником пособий, он слишком одобрял увеличение дохода, которое больше играло на руку страховым и фармацевтическим компаниям.

Сострадательный консерватизм? Никто не понимал, что это такое, но казалось, что он включает в себя правое фундаменталистское течение христианских церквей. Они основали инициативную группу верующих в западном крыле, которая помогала с церковной благотворительностью, и Эшкрофт начал загружать министерство юстиции юристами-выпускниками из Университета Свободы и других церковных учреждений.

Внешняя политика? Чейни вместе с Вулфовицем и кучкой разжигателей с самого начала горели идеей развязать новую войну на Дальнем Востоке. Они верили, что президент Буш-старший в свое время облажался, не сумев захватить Ирак, когда у него был шанс. В этот же раз они думали сделать все правильно, в новой войне, которая принесет свободу, демократию и уже оттуда начнется их распространение по окружающим странам. И это было бы легко, быстро и прибыльно! В этом их с удовольствием поддержал сам Буш, который считал поражением вполне разумное завершение войны в Персидском Заливе его отцом. Джордж собирался решить вопрос, который его отец отложил в сторону.

Овальный Кабинет не был радостным местечком. Открытой войны внутри не проходило, но было близко к этому. С одной стороны была ось, состоящая из Чейни, Вулфовица и Эшкрофта, и у всех них были грандиозные планы по реформированию Америки и всего мира. Мы были христианской нацией с христианскими ценностями, и нам были чертовски важно эти самые ценности всему миру, хочет он того или нет! Уолл Стрит было бы позволена определенная степень свободы, чтобы полученную от американского капитализма прибыль сначала забирать себе, и только потом уже всему остальному миру. С другой стороны были умеренные, у которых были связи с либеральной или умеренной частью партии. Основой ее были О'Нил, Пауэлл и я, и я все задумывался, сколько еще все это будет продолжаться.

Настроения Республиканской партии все еще смещались в сторону правых, и умеренные становились новыми либералами, нечто, что уже считалось не американским поведением. Еще будучи организатором, я сдерживал и затыкал множество идиотов в Конгрессе, но это все менялось. С тех пор, как Республиканцы вернули себе контроль в Палате с последних выборов, у некоторых сумасшедших было старшинство, и они поднялись внутри своих комитетов и подкомитетов. Со временем возрастала и их власть, а Джон Бейнер не так успешно удерживал их в рамках. В Конгрессе уже подчеркивали, что если президент захочет выкинуть нечто сумасшедшее, то у него уже есть готовая аудитория и целая толпа воодушевленных помощников.

Казалось, что Дик Чейни проводит в Белом Доме почти столько же времени, сколько и в Фогги Боттом, в квартале, который был по соседству с государственным департаментом. В этом ему также активно помогал Льюис «Скутер» Либби, его правая рука, которого он утвердил в качестве своего заместителя секретаря. Скутер был главным подручным Дика, и его работой было управлять всем остальным миром, пока Дик управлял Джорджем Бушем. У меня же была своя сеть из работников и помощников, которые мне помогали. Я взял к себе в помощники Фрэнка Стуффера и Картера Брэкстона в качестве кадрового руководителя и директора по связям, Минди МакИлрой Гейсингер в качестве своего личного ассистента, и также взял к себе и Мэтта Скалли. Марти Адрианополис же в это время был в комитете возрождения Америки, и он оттуда направил ко мне нескольких работников. Все это были люди, связанные с умеренной частью партии и со мной, и не очень знакомые с Джорджем, Диком или Карлом.

Единственное, чего Дик сделать не мог – это оградить меня от встреч с президентом. Если Чейни встречался с Бушем, то я всегда встречался с ним следующим. Может, я и не мог вразумить Буша по каким-то моментам (у него было слишком простое мировоззрение), но иногда мог несколько сбавить его обороты или отложить какие-то решения. Например, почти сразу после занятия поста Джордж Буш начал поднимать тему снижения всех налогов на десять процентов, и это было только началом долгосрочного плана по существенному снижению налогов. Почти сразу же об этом сообщили Гроверу Норквисту, который начал проталкивать эту идею в Конгрессе. Управление казны, бюджета и лично я были в ужасе от того, что это сделает с поступлениями в бюджет и его дефицитом! Самое большее, чего мы смогли добиться – это ограничить снижение до пяти процентов на первый год.

В начале февраля на нашем первом собрании в Совете по национальной безопасности стали уже ясны все ужасы, с которыми нам придется столкнуться. По закону предполагалось, что это будут самые старшие высокопоставленные лица и другие важные люди, своего рода «мини-правительство», которое решает мирные и военные вопросы. Помимо самого президента и вице-президента там были государственные секретари, министр обороны, казначей, советник по вопросам национальной безопасности, председатель Объединенных штабов и глава ЦРУ. Вместе с вышеуказанными лицами также «приглашались» участники, которые и так почти всегда присутствовали на этих собраниях, вроде кадрового руководителя президента и генерального прокурора.

На уровне Овального Кабинета также стало очевидным еще одно из крупнейших изменений, и им было сильное принижение ценности бытия ветераном. Еще одно поколение назад большая часть представителей Овального Кабинета и практически все участники Совета по национальной безопасности побывали на военной службе в том или ином виде, даже если это была всего лишь работа в автопарке военной части где-нибудь в форте Дикс. Теперь же об этом почти не упоминалось. Во всем кабинете, по крайней мере, как я понял, единственными служившими были Колин Пауэлл, Тони Принципи из комитета по делам ветеранов, и я сам. И Томми Томпсон, и Джордж Буш оба были либо в запасе, либо в нацгвардии, и они изрядно старались как можно дольше избегать реальной службы. В Совете по национальной безопасности все было так же плохо.

Это было не к тому, что они были плохими людьми. Только от того, что вы надели на себя форму в какой-то момент жизни – вы не стали каким-то святым, или экспертом по всем военным вопросам. Я сам был весьма неплохим командующим и наверняка смог бы вести батальон без каких-либо трудностей. Но это не делало из меня следующего Паттона! И все же, это дает ощущение того, что это будет нужно и должно приниматься во внимание в любых обсуждениях, связанных с использованием военной мощи.

Собрания Совета по национальной безопасности предполагают, что их ведет сам президент, задавая вопросы и раздавая инструкции остальным участникам. И поэтому я удивленно переглянулся с Колином Пауэллом, как только Джордж Буш после созыва всех участников передал ведение генеральному секретарю. Дик Чейни высказался по проблемам, которые у нас были с Саддамом Хуссейном и иракцами (в общих чертах – они не делали того, что было нужно нам, почему мы и требовали, чтобы Хуссейна отдали нам для хорошенького и чистенького повешения), и затем он дал слово главе Центрального Разведывательного Управления Полу Вулфовицу.

Затем Вулфовиц начал перечислять проблемы, которые мы выявили с помощью нашей разведки и наблюдения за Ираком. Я начал записывать. Они постоянно насмехались над нами и все проверяли на эффективность полеты в закрытых воздушных зонах, которые мы создали после войны в Персидском Заливе. Велась активная программа по разработке ядерной бомбы. Химическое оружие у них уже было. Они нанимали ученых из России для разработки биологического оружия. Они разрабатывали ракеты, которые смогут переносить все эти боеголовки не только в Израиль, но и дальше, в Европу. Они вели переговоры с террористическими группами в Лебаноне и Северной Африке. Основным пунктом было, что нам нужно всерьез продумать какую-то форму более мощного ответа на их агрессию.

Никакого обсуждения не состоялось, поскольку Чейни незамедлительно передал слово председателю Объединенных штабов, генералу Воздушных Сил по фамилии Майерс, который заменил Шелтона после ухода последнего во время той шумихи со мной во время выборов. Генерал Майерс сразу же доложил, что он согласен со всем, что уже сказал Вулфовиц, и что было действительно важно, чтобы мы начали подготавливать несколько вариантов реакции на агрессию со стороны Ирака. И как по команде, Джордж Буш приказал генералу Майерс начать эти варианты разрабатывать.

Я прочистил горло, привлекая к себе внимание.

– Прошу прощения, но у меня есть пара вопросов.

Прежде, чем президент смог отреагировать, Чейни сказал:

– Карл, это всего лишь предварительное расследование по этим вопросам для осведомленности президента.

– И все-таки у меня есть несколько вопросов, и возможно, президенту тоже будет интересно выслушать эти ответы, – и я взглянул на Джорджа Буша. – Что скажете, мистер президент?

– Задавай, Карл. Давайте послушаем эти вопросы и ответы, – ответил он, изумившись тому, как я переиграл Чейни.

– Благодарю вас, мистер Президент, – и я повернул голову к Вулфовицу. – Директор, вы утверждаете, что иракцы разрабатывают химическое оружие. Но ведь оно у них уже есть. Синдром Войны в Персидском Заливе был последствием слабого уровня его воздействия. И что же изменилось, чтобы мы тоже начали менять наш план действий?

И это было только началом. Я также упирал на детали остальных его утверждений. Как он мог доказать, что программа по разработке ядерного оружия действительно существовала? Где разрабатывалось биологическое оружие? Зачем общепризнанному диктатору вроде Саддама Хуссейна как-то связываться с террористическими группами вроде Хезболлы или Хамаса, которые в основном существовали за счет поддержки их заклятого врага – иранцев? Вулфовиц начал яростно верещать про засекреченную информацию, которую собрало ЦРУ, и конечно же, эти детали нам даны быть не могли. Я же просто кивнул.

Затем я повернулся к генералу Майерсу.

– Генерал, должно быть, вы предоставили директору информацию о попытках неразрешенных полетов в закрытых воздушных зонах, и других провокациях. Мы живем с этим уже целых десять лет. Что же изменилось с тех пор? Мы всегда вполне неплохо сдерживали этих идиотов. И зачем же прекращать?

Надо отдать ему должное, генерал Майерс не стал вспыхивать и распаляться. И все же его ответом стало, что, похоже, Хуссейн начал увеличивать частоту своих провокаций, и что мы тратили огромные ресурсы на то, чтобы его сдерживать. Хуже всего было то, что еще со времен войны в Персидском Заливе, некоторые из этих ребят думали, что война – это некое подобие видеоигры.

Я взглянул на Джорджа Буша и покачал головой:

– Мистер Президент, должен сказать вам, что все это очень тревожно. И я не вижу ни одной серьезной причины для того, почему нам стоит затевать войну, которую хотят развязать господин секретарь, директор и председатель. Извините за мой французский, но Саддам Хуссейн – мудак, а не угроза, и мы не можем просто брать и убивать мудаков только потому, что они мудаки. У нас патроны закончатся раньше, чем кончатся все мудаки! – Чейни выглядел взбешенным, но Кондолизу Райс это позабавило. Пауэлл же просто казался задумчивым.

Буш кивнул и поднял руку, чтобы призвать всех воздержаться от высказываний.

– Вполне разумно, Карл, – Вулфовицу же он приказал, – Пол, тебе нужно будет собрать намного больше информации, прежде чем мы сможем продолжить эту тему.

После этого мы перешли к другим темам и другим странам. Позже я зашел в Овальный Кабинет и сел у президента Буша.

– Джордж, я не стану отрицать, что у меня есть свои недопонимания с некоторыми из остальных, но здесь нечто большее. Мы даже не говорим о деньгах. Это не связано с дефицитом бюджета или Уолл Стрит. Это разговор о том, чтобы отправить множество молодых людей и девушек на смерть. Некоторые из этих парней думают, что это будет так же, как и десять лет назад – легко и недорого. Это был единичный случай, и такое происходит раз в тысячу лет. Настоящая война куда проблемнее, и она никогда не бывает быстрой и легкой. Я прошу тебя, обдумай все это.

– Карл, я ценю твое мнение. Еще слишком рано думать о том, что нам нужно делать. Если мне и придется отправлять наши отряды – это будет непростое решение.

Я поблагодарил его и ушел. Меня это не успокоило. Идея мести за «поражение» его отца завладела Бушем. На самом же деле саудиты не подпустили бы нас к Багдаду и не свергли Хуссейна. С другой же стороны, почти сразу же после этого разговора меня попросили о встрече с Колином Пауэллом, который в общих чертах пообещал держать меня в курсе всего, что задумали Чейни, Вулфовиц и Майерс. Его это волновало так же, как и меня самого.

Парой месяцев спустя у нас состоялось примерно такое же собрание, но в этот раз я отправил приглашение и привел туда Ричарда Кларка, советника по вопросам борьбы с терроризмом. Он собрал небольшую презентацию с собачками и пони о том, что мы с ним считали более серьезной угрозой, а именно – Исламский фундаменталистский терроризм. Среди нескольких различных террористических групп он также упомянул и Усаму бен Ладена и Аль-Каиду. Единственное, что хотели узнать Буш и Чейни – какого рода связи они имели с иракцами. Кларк странно покосился на них, затем взглянул на меня и сказал:

– Уверен, что иракцы следят за ними просто потому, что Аль-Каида хочет убить Саддама Хуссейна. Кроме этого – они никак не связаны.

– А что насчет иранцев? Они на иранцев работают? – спросил Вулфовиц.

– Эмм, бен Ладен – суннит, а иранцы – шииты. Они бы не стали сотрудничать. Скорее, они нацелены друг на друга.

После этого никто на него уже не обращал внимания. Я поразился тому, что эти гении даже не знали, какую религию исповедуют люди, к которым они собирались вторгнуться. Их это вообще не волновало. Мы бы вторглись с очередной яркой кампанией, уничтожили бы армию Ирака за несколько дней, заехали в Багдад, оккупировали город и захватили Хуссейна. Это бы заняло максимум две недели. Местные же, ликуя после нескольких лет угнетения под пяткой диктатора (я так и слышал), поднялись бы и встретили нас с распростертыми объятиями. Буквально через пару месяцев после этого там провели бы открытые выборы и на посты бы вступили наши собственноручно выбранные кандидаты, и в качестве благодарности они позволили бы американским нефтяным компаниям бурить всю иракскую нефть. Это бы обошлось нам в пару миллиардов долларов, но нефть бы покрыла все издержки. И даже лучше – как только все их соседи увидели, как укрепляется демократия, они бы все восстали и свергли и свои правительства (Сирия, Иран и подобные). Это стало бы началом демократии в арабском мире!

По прошлому опыту я мог сказать, что это было такой же ошибкой, как и война во Вьетнаме. «Каблук диктатора» был единственным способом удержать этих людей от того, чтобы они не поубивали друг друга! Они поднялись и незамедлительно потребовали, чтобы мы исчезли, пока они занимаются своей чудесной гражданской войной. Не было никаких доходов от нефти, поскольку Хуссейн не вложил даже четвертака в эту инфраструктуру, так что она разваливалась вокруг него, и все считали подрывы нефтяных бассейнов и фабрик отличной идеей. В то же время мы застряли там почти на десять лет и спустили почти два триллиона долларов на эту разруху, пока десятки тысяч умирали или калечились там. И никто из соседствующих стран не поднял восстания, а все бунты во время «арабской весны» не имели никакого отношения к Ираку. И тогда же мы упустили свой шанс стабилизировать обстановку в Афганистане, и потратили там еще два триллиона.

Обычной реакцией на мои неудобные вопросы стало то, что Чейни выпроваживал меня из страны. Не в важные места, а во множества допотопных дыр, где умирал какой-нибудь заместитель премьер-министра, а американский вице-президент должен совершить формальный визит на похороны. Так же нужно было осмотреть множество всего в самых дальних и темных уголках Африки. Как я понял, самой важной деталью, которую мне нужно было выяснить – это локация со знаком «Покидать Африку здесь»! Обычно это занимало меня на неделю или около того, пока Чейни и Вулфовиц восстанавливали весь тот ущерб, который я наносил их планам по развязанию войны на Ближнем Востоке.

Дальше стало хуже. В июле состоялось еще одно собрание, куда я снова привел Кларка, чтобы обсудить последние сводки по Аль-Каиде. Все, что я слышал теми весной и летом, указывало на то, что что-то замышлялось. Шла целая вереница «болтовни» в электронных письмах и странных звонках по сотовым телефонам от странных людей к еще более странным людям. Что-то должно было случиться. Я спросил у Кларка, как он думал, что это может быть, и затем расспросил его о нескольких сценариях прямиком из книг Тома Клэнси. Через два дня после июльского собрания отдел по борьбе с терроризмом в Совете по национальной безопасности был закрыт по причине дублирования деятельности ЦРУ, и Ричард Кларк был уволен.

Хорошо было то, что Джордж Буш все еще общался со мной и выслушивал меня до той степени, как он только мог слушать людей, говорящих ему то, что он слышать не хотел. Он охладел ко мне после того, как Клинтон попытался пронзить меня в самое сердце, организовав утечку засекреченных данных обо мне. Но после выборов, когда я позвонил Джорджу Бушу и запросил номер счета для перевода третьих пяти миллионов, он снова просветлел. Последнее вложение я сделал днем после инаугурации. Как я ему и говорил – мое слово и мои сделки очень много для меня значат.

Удивительно, что той областью, где я полностью поддержал Буша, стало образование. Он продвигал свой акт «Не оставлять ни одного ребенка позади», который полностью пересматривал подход к финансированию и разделяются. Это был огромный законопроект, и он затрагивал вероятность огромных изменений. Я знал, что этот проект не совершенен, и что там было несколько изъянов, но то, как в Америке работало государственное образование, было просто ужасно. Если безумие – проделывать одно и то же раз за разом и надеяться на разный результат, то тогда образование в Америке было просто безумием.

Лично я считал, что одним из самых крупных улучшений могло бы стать сокращение объединений. На тот момент это работало таким образом, что учительские объединения вообще не были заинтересованы в улучшении качества образования, а волновало их только увеличение денежных поступлений учителям и их объединениям. Они все это скрывали под напускной добродушностью и открытостью. На самом деле это была область, где мы с Мэрилин не сходились во мнениях. Она сама прошла через весь этот образовательный процесс, получила степень бакалавра и магистра образования, и на все эти чертовы уловки поддалась со всеми потрохами. Мы решили, чтобы это будет одна из областей, где каждый останется при своем мнении.

Удивительным было то, что Джордж использовал одно из наших обсуждений в одной крупной речи, которую он дал, чтобы представить этот законопроект. Я говорил с ним о закрытии этих объединений и снятии того бремени, которое они возложили на всю образовательную систему.

– Мы имеем такую образовательную систему, где учителя математики не знают алгебры, учителя английского не могут разобрать предложение по составу, а учителя химии не подходят для того, чтобы работать в лаборатории, но они все-таки учителя, потому что получили степень по преподаванию. В то же самое время вице-президент Бакмэн, имея докторскую степень по прикладной математике, и который может преподавать около полудюжины предметов на уровне колледжа, не может преподавать в наших старших школах потому, что у него нет степени в преподаварии! Это серьезный изъян нашей системы.

В каком-то смысле он закинул меня в самое пекло, что, несомненно, порадовало Дика Чейни, но мне было все равно. Это была тема, по которой мне было, что сказать, что я и делал при некоторой возможности.

Мои отношения с остальными в Белом Доме обострились не только из-за внешней политики. По правде говоря, часть из этого была моей виной; мне стоило быть мудрее, чем просто нарываться на драку. Это было мое презрение к закоренелым правакам, которые творили, что им вздумается. И не все они были именно в правительстве. Раш Лимбо все пытался меня очернить еще с тех пор, как я начал выстраивать свою общественную репутацию. Еще незадолго до того, как меня объявили номинантом Буша, он постоянно восклицал, что я был недостаточно Республиканцем, что означало недостаточную консервативность.

Отношения в Белом Доме обострились из-за двух событий. Во-первых, лопнул пузырь в сфере техники, что обошлось множеству людей в миллиарды долларов. Ну, не всем. Ну, большая часть моих средств была связана с Бакмэн Групп, которая держалась на плаву, и совсем не потому, что я втайне давал им какие-то сигналы. В конце апреля Fоrtunе издала статью с заголовком на обложке "КРАСНАЯ КОМАНДА: Как титаны техники заработали на обвале техники". На фотографии красовалась группа из четверых людей, и все они были сотрудниками Бакмэн Групп.

Джейк Эйзентшейн-младший все еще управлял Бакмэн Групп. Его отец ушел на пенсию и вел шикарную жизнь во Флориде. Мисси Талмадж снова вышла замуж и почти тоже ушла в отставку. Младший был единственным, кто остался из старой гвардии, но он был той силой, с которой нужно было считаться на Уолл Стрит. Он многое вынес из обрушения рынка еще в 87-м году, и формально создал отдельную группу, которая звалась Красной Командой. Они были слегка вычурными и яркими, как молодняк, который собирался прийти к успеху. Они изучали рынки, анализировали множество всего и разрабатывали торговые стратегии на случаи, если все пойдет наперекосяк. Все это было отсылкой к моим «Красному» и «Зеленому» сигналам, которые я придумал, чтобы помочь справиться с ситуацией, которая, как я знал, обязательно произойдет. В результате они смогли удержать компанию от больших потерь, когда все начало разваливаться, и смогли их покрыть и даже заработать на последующих хеджах и коротких сделках. Большая часть этой статьи была о них, но большой ее кусок также был и о самом Джейке и он говорил и обо мне и политике. Джейк был консервативнее меня, но вкратце он похвалил меня и прошелся по государственной политике в отношении экономики. Спасибо, Джейк!

Я немного погрустил на этот счет, но это было не так плохо по сравнению с тем, что случилось дальше. Вторая проблема была ближе к семье. Все началось, когда WВАL, один из телеканалов Балтимора, делал репортаж с Перри по игре в лакросс в старшей школе Хирфорда в мае. Конечно же, там были близняшки вместе со всеми остальными участниками школьной команды чирлидеров. В какой-то момент они решили сделать небольшой отрывок и про чирлидеров (симпатичные девушки в коротких юбках, как по мне – беспроигрышный вариант!), и все девушки охотно столпились. Они были подростками, и оказаться на телевидении было захватывающе! Интервьюер зачем-то спросил их, есть ли у них какие-либо планы на работу на лето. Пара девочек ответила, что они уже работали в местных магазинчиках или в семейном бизнесе или сиделками. Холли и Молли решили бездельничать. Холли ответила:

– По понедельникам, средам и пятницам я торгую наркотиками, а моя сестра – телом.

Молли тоже включилась и добавила:

– По вторникам, четвергам и субботам мы меняемся.

Холли закончила словами:

– В воскресенье обе отдыхаем!

И затем с истерическим хохотом они со своими приятелями умчались из кадра. В этот момент кто-то из редакторов в студии догадался, что это была не просто парочка взбалмошных чирлидерш, которые просто дурачились. Нет, это были близняшки-дочери вице-президента Соединенных Штатов, которые валяли дурака! В тот вечер они попали в топ новостей. Ваltimоrе Sun подхватила эту новость и поместила ее у себя утром на третьей странице. В тот момент она уже разлетелась по всему миру!

Я узнал об этом, когда ко мне на следующий день в кабинет ворвался Фрэнк Стуффер где-то около полудня.

– Босс! Вам срочно нужно это увидеть! Включите телевизор!

– Фрэнк, что происходит?

– Включите телевизор! – и он схватил пульт и включил СNN, где заканчивалась часть про то, как мои дочери шутят о торговле наркотиками и работе проститутками.

– Какого черта? – спросил его я.

– Холли и Молли вчера были на телевидении? – переспросил он.

Я в неведении пожал плечами:

– Понятия не имею. Если бы и были, то не знаю, как. Я был здесь прошлым вечером. С близняшками дома была Мэрилин.

– Лучше бы вам позвонить и выяснить!

Я снова пожал плечами и набрал Мэрилин.

– Где девочки? – спросил я.

– В школе. Где же им еще быть? – ответила она.

– Их вчера показывали по телевизору?

– По телевизору? Зачем? Что происходит?

– Вот это я и пытаюсь выяснить. Ты видела местные новости прошлым вечером? – спросил я.

– Нет, я в это время готовила ужин. Кстати, ты сегодня дома ночуешь?

Я бросил быстрый взгляд на Фрэнка и на так же взволнованного Картера, который только вошел.

– Думаю, да. Думаю, что сегодня вечером приеду домой. Позаботься, чтобы девочки были дома.

– Что происходит? – спросила она.

– Потом расскажу.

– Ладно. Люблю тебя.

– Я тоже тебя люблю, – и я повесил трубку. Затем я осмотрел обоих пришедших: – Итак, не хотите мне рассказать, что происходит?

Они нервно переглянулись, и затем Фрэнк сказал:

– Вам нужно это самому увидеть, мистер вице-президент.

Где-то через двадцать минут Главные Новости СNN снова прокрутили повтор этого репортажа. У них был клип, снятый WВАL, обрезанный до последних нескольких вопросов, и там показали близняшек, твердивших о том, как они будут работать наркоторговками и проститутками этим летом. Это было бы смешно, если бы не тот факт, что перед тем, как войти в Белый Дом – нужно еще до порога угомонить свое чувство юмора. Я только закатил глаза и пытался сдержать улыбку.

Как по расписанию, зазвонил телефон. Это был Ари Флейшер, пресс-секретарь Белого Дома. Он уже был в пути. Мне нужно было быть готовым как-то это объяснить.

Я взглянул на тех двоих:

– Ладно, возвращайтесь к работе. Скоро приедет Ари. Вам можно не ввязываться. Только передайте Секретной Службе, что сегодня вечером я поеду домой, а не в Военно-морскую обсерваторию. Спасибо.

Ари Флейшер ворвался в тот момент, когда оба помощника уходили.

– Мистер вице-президент, что ваши дочери натворили?!

– Ари, ты знаешь ровно столько же, сколько и я. Я думал, что дети для прессы под запретом?

– Ничто не под запретом, и тебе стоило бы это знать! Твои дочери собираются торговать наркотиками и телами? Это же катастрофа! – вскричал он.

– Ари, в каком месте это большая катастрофа, чем тогда, когда пару дней назад дочерей Буша поймали на том, что они выпивают, будучи несовершеннолетними? Не припомню, чтобы это стало концом республики? – спросил его я.

– Они не пили на национальном телевидении!

И тогда же вломился еще и Карл Роув, у него из головы разве что пар не валил.

– Какого хера твои ебаные дочери творят? – потребовал он.

Я смерил его взглядом.

– Следи за языком, Карл. Ты сейчас о моих дочерях говоришь.

– Пошел к черту, Бакмэн! Мы только разобрались с проблемами с Дженной и Барбарой, и теперь ты такое выделываешь? Ты с ума сошел?! – он так и не дал мне сказать, и сразу повернулся к Флейшеру и сказал: – Тебе нужно сочинить какое-нибудь утверждение, что-нибудь насчет того, как сильно вице-президент сожалеет о том, что высказали его дочери и как сильно он понимает важность проблемы наркотиков в этой стране…

– Проституцию не забудь, – вставил я.

– Это не смешно, Бакмэн! Почему бы тебе уже не заткнуться к черту?! – я уже на мгновение задумался, а не выставить ли его жирную задницу за дверь. Роув же только повернулся обратно к Ари и добавил: – Да, и проблему проституции. Добавь еще что-нибудь о том, что вице-президент приносит извинения за поведение своих дочерей и их юношескую бестактность и уже проводит с ними воспитательные беседы.

Ари взглянул на меня, а я просто покачал головой.

– Забудь, Ари. Не парься. Я своих дочерей топить не буду, чтобы по сравнению с ними дочери Буша выглядели лучше. Забудь.

Карл сказал:

– К черту тебя, Бакмэн! Ари, пиши этот проклятый пресс-релиз!

Я поднялся и указал ему на дверь.

– Карл, ты можешь уйти по собственной воле или вылететь башкой вперед – твой выбор. Ари, увидимся на пресс-брифинге утром. Думаю, я поеду домой и поговорю со своими домашними барыгами и торговками плотью. Составишь нечто похожее на то, что он просит, и я публично все это опровергну завтра утром. Посмотрим, что из этого выйдет.

Затем я вытолкал обоих во внешний офис и взял с собой назначенного мне агента Секретной Службы. Роув продолжал следовать за мной и приказывать мне вернуться и делать то, что мне говорят. Это был целый спектакль в западном крыле. Наконец мне это надоело, и я повернулся к нему.

– Карл, если ты не угомонишься, то я тебя тут по полу размажу. Я бы почитал пресс-релиз Ари об этом!

Агент Секретной Службы встал перед Роувом и сказал:

– Сэр, вынужден попросить вас отступить.

– С дороги! – вспыхнул Карл.

– Сэр, если вы не отойдете, то мне придется вас задержать.

Он повернулся ко мне и бросил:

– Это не конец, Бакмэн! – и затем он умчался.

– Благодарю вас, – сказал я агенту, и мы пошли дальше.

Мы доехали на лимузине до Военно-морской обсерватории, и затем полетели на Маrinе Тwо домой в Хирфорд.

Придя домой, я застал Мэрилин вязавшей что-то в гостиной. Холли и Молли сидели на диване, нервно поглядывая на меня. Мэрилин казалась намного спокойнее.

– Ты сегодня рано, – отметила она.

– Я подумал, что демократия сегодня из меня достаточно души высосала, и настала пора приехать домой и выяснить, что я пропустил. Кажется, что за последний день или даже два произошло много веселого, – затем я поставил свой дипломат на пол, ослабил галстук и сел.

Шторми незамедлительно запрыгнула мне на коленки и начала слюнявить мне все лицо. Через минуту я ее отодвинул и взглянул на дочерей:

– Ну, кто хочет начать?

– Начать? – тихо спросила Молли

– Да, начать. Знаете, начать с рассказов о вашей наркоторговле и проституции. Сегодня среда, так сегодня чем кто занимается?

На это обе они начали протестовать, что они невиновны, и что они не знали, что там камеры, и что они не интересуются наркотиками или проституцией и что они вообще не виноваты, а кто-то другой. Бла, бла, бла! Я взглянул на их мать и закатил глаза, пока они верещали; она же прикрыла рот руками, сдерживая хохот.

Через пять минут, когда они пошли уже на третий круг, я выставил руки и рявкнул:

– Хватит уже! Тихо!

– Пап, ну это просто… – продолжала Холли.

– ТИХО! Это вам сказано! Я сегодня видел это по телевизору в Белом Доме. Начала это ты… – а затем я повернулся к Молли, – …а ты подхватила. Вы обе виноваты! А теперь мне это расхлебывать. Белый Дом хочет, чтобы я возложил вас на алтарь для жертвоприношения. И я почти с ними согласен!

– Пап! – взвизгнули обе

– ТИХО! А теперь я хочу, чтобы вы впервые в жизни послушали меня! Журналисты вам не друзья! Камеры и микрофоны всегда наготове! С настоящего момента я хочу, чтобы вы обе держались от журналистов подальше, ПОСТОЯННО! Начните практиковать прелестное искусство удержания рта НА ЗАМКЕ! Это ясно?! – рыкнул я.

– Папа!

– ЭТО ЯСНО?! – прогремел я.

– Да, сэр, – ответили они уже более кротко.

– Я очень многое спускаю вам с рук, но теперь это изменится. Вы даже представления не имеете, в какие проблемы я вляпался из-за этой глупости. Сегодня вечером вы будете смотреть новости со мной, а если потребуется – то и всю ночь. Кстати, это не обсуждается. А теперь кыш в свою комнату. Мне нужно поговорить с вашей матерью, – и я жестом погнал их прочь и они умчались, за ними вслед убежала и Шторми.

– Не думаешь, что был слишком суров с ними? – слегка улыбнувшись, спросила Мэрилин.

Я фыркнул.

– Карл Роув хотел, чтобы Ари Флейшер написал пресс-релиз о том, что я от них отказался и поджарил их на вертеле. Потом мы устроили перепалку посреди западного крыла. Нет, я не думаю, что я с ними вообще был суров. И как бы то ни было, мне придется прийти на пресс-брифинг завтра утром, чтобы это разгрести.

– Мне даже понравилась их идея брать выходной по воскресеньям, – хихикая, сказала она.

– Ага, так что в остальные дни они могут нарушать все оставшиеся девять заповедей. Отличная мысль, дорогая! – и я бросил взгляд на коридор. – Ну и запара. Сегодня вечером обед на тебе, чтобы я смог посмотреть новости.

Как я и ожидал, тот вечер был настолько плохим, а может, даже и хуже. Мы стали второй темой обсуждения WВАL в тот вечер, сразу же после репортажа о серии ограблений банков в Хайлэндтауне. В целом это был просто повтор той истории вместе с краткой выжимкой огласки всего события по стране и комментариями, которые дали комментаторы страны. После этого мы посмотрели ночные новости с Томом Брокау по NВС. Наша история также была у них второй, хотя по длине она была такой же, как и первая, и включала в себя «неоднозначные» ремарки от Раша Лимбо. Шоу Раша на радио проходило с полудня до трех часов дня, и сегодня он заострил внимание на моей семье. Ранее в тот же день, вскоре после того, как я покинул Белый Дом, чтобы полететь домой, Раш назвал моих дочерей «жалкими шлюхами», а мою жену – «тупой пустышкой» и «никудышной матерью». Брокау фамилий не называл, а просто сообщил об оскорблениях как часть реакции Раша Лимбо на саму историю. Он также сообщил об официальном ответе Белого Дома, что в целом состояло из того, что Роув повелел написать Флейшеру.

К концу истории они сидели, шокированные. Мы с Мэрилин просто отпустили их в свою комнату.

– Насколько все это плохо? – спросила меня Мэрилин после того, как они ушли.

– Не волнуйся. Завтра утром я собираюсь воткнуть пару булавок в пару задниц. Я с этим разберусь, – и я бросил взгляд в сторону спальни девочек. – Просто скажи им следить за тем, что они говорят рядом с журналистами и камерами. Даже рядом с друзьями, если у них есть видеокамеры. Никогда не знаешь, что они сделают.

– Завтра скажу.

Утренний пресс-брифинг был назначен на половину двенадцатого утра, и утро Ари Флейшер провел со мной. По словам Ари, Роув все-таки заставил его написать тот пресс-релиз после того, как я ушел, и Роув был «невероятно обозлен» на меня. Журналисты уже ожидали нас, и Ари думал, что Роув науськал нескольких из них, чтобы они отправились за мной. Ари Флейшер тоже не особенно меня любил, но в этом случае он просто не хотел еще больше усугублять ситуацию.

В половину двенадцатого мы проследовали в комнату прессы, которая оказалась удивительно маленьким и серым местечком, несмотря на то, как она выглядела по телевидению. Свет и камеры уже были включены, и Ари просто сказал, что мне нужно было сделать заявление. Он отступил назад и я встал на его место. Настало время для «извинения».

– Благодарю вас. Я бы хотел сегодня извиниться перед американцами. Я приношу извинения за тот факт, что последние два дня вашей жизни были забиты всей этой чепухой, – в этот момент можно было услышать, если булавка упадет на пол, и краем глаза я видел, как Ари Флейшер бледнеет, – Позвольте объяснить. Мои дочери не живут в Вашингтоне. Они живут в реальном мире… – и я указал в сторону стены, и в общем счете – куда-то наружу, и продолжил: –…и у них есть нечто, что в реальном мире зовется чувством юмора. Пару дней назад они сказали то, что обычные люди называют «шуткой», пока общались со своими друзьями. Вся Америка знает и понимает, что такое юмор и шутки, но здесь, в Вашингтоне – этого не знают. Так что я приношу вам свои извинения. Я обещаю объяснить им это и сказать, что в будущем им нельзя веселиться, иметь друзей, и что им больше никогда нельзя отпускать шутки. Есть вопросы?

Поднялся полный балаган, и все дружно подскочили и начали выкрикивать какие-то вопросы. Я выждал пару секунд, затем приложил палец к губам и издал звук «ш-ш-ш», в это же время другой рукой призвал всех сесть обратно. Когда все усаживались обратно, я сказал:

– Вот, как в первом классе. Поднимите руки и ждите своей очереди.

Все подняли руки и я указал на кого-то слева. Я узнал лицо, но не смог вспомнить имени, и я знал, что он работал в СВS. Я взглянул на схему рассадки гостей и заметил, что там сидел Джон Робертс. Я указал на него и сказал:

– Джон?

Робертс поднялся и спросил:

– Итак, ваши дочери не собираются же на самом деле продавать наркотики и становиться проститутками?

Я задержал на нём взгляд на мгновение.

– Вы серьезно? Вы же шутите, да? Сядьте. Больше никаких глупых вопросов. Следующий?

В комнате воцарилось ошеломленное молчание, когда я сказал одному из «элитных» корреспондентов Белого Дома сесть и заткнуться, но затем поднялась новая волна рук. Я решил в этот раз дать высказаться женщине, и нашел Кэмпбелл Браун из NВС. Я указал на нее и сказал:

– Кэмпбелл.

– Вице-президент Бакмэн, вы не думаете, что за вами может вестись такая же слежка, как и за остальными политическими фигурами?

– За мной? Конечно, со мной все честно. За моими дочерьми? Не, совсем нет. И еще, это ваша сеть, а не моя, но если вы хотите обо всем докладывать про моих легкомысленных дочерей, пока они валяют дурака со своими друзьями, валяйте, это ваше время и ваши деньги, – и я осмотрелся и нашел одного журналиста из печати, Джима ВандеХея из Wаshingtоn Роst, – Джим.

– Как вы можете ответить на комментарии Раша Лимбо обо всем этом? – спросил он.

Я ухмыльнулся.

– Чего бы мне хотелось знать – так это как и когда Раш Лимбо успел стать голосом семейных ценностей в стране. Он уже с третьей женой, а я все еще работаю над своей первой. У него нет ни одного ребенка, а у меня целых трое. Мои дочери – круглые отличницы. Мой сын сейчас защищает нашу страну, чтобы этот болтливый идиот мог плеваться ядом. И почему-то же он объявляет о том, что мои жена и дочери – шлюхи и пустышки?

– И самая худшая часть в том, что все вы ему вторите! Прошлым вечером я сидел с ними и смотрел, как Том Брокау объявляет об этом на национальном телевидении, но я мог с тем же успехом переключить на любой другой канал или прочесть это в любой вашей газете. Множество из вас видели моих жену и дочерей, и вы знаете о том, что все это ложь и клевета, и все-таки вы о них пишете. Вот и еще кое-что, что они узнают о реальном мире снаружи – позор!

Кто-то выкрикнул:

– И что вы собираетесь с этим делать?

Я оглядел всех в комнате, но не смог определить, кто это сказал. Все равно тогда это было уже не важно.

– Ну, мне нужно было объяснить своим дочерям о репортерах, не так ли? Они уже потеряли часть своей невинности. Теперь им всегда придется задумываться о том, думают ли о них люди, с которыми они видятся и парни, с которыми они встречаются, то же, что и ужасные люди в этой комнате – вы сказали о них!

Я взглянул на бледного, как полотно, Ари Флейшера, и отступил назад.

– Думаю, мы закончили, – и я развернулся и вернулся по коридору в свой кабинет.

Тем вечером избранные отрывки с моей пресс-конференции попали в новости, и ее показали полностью на Dаilу Shоw, где Джон Стюарт периодически вставлял коротенькие комментарии. Он так же добавил и свежие оскорбления и комментарии от Fох Nеws, которые не могли понять, стоит ли поддерживать Республиканского политика, то есть меня, или же икону Республиканцев Раша. Они даже пытались поддержать и все и никого сразу. Было бы смешно, если бы это не касалось моей семьи.

Мэрилин с девочками прилетели в Вашингтон и остались там со мной на выходные. Их сильно огорчило то, что они порой слышали в школе. Я знал, что это пройдет, но это все равно было не очень здорово. Одно дело услышать, что Раш Лимбо или какой-то политик нападал на меня, но совсем другое – узнать, что это перепадает и на них тоже. Первой реакцией Мэрилин было просто:

– Я твоя ПЕРВАЯ жена? Подумай еще раз! Я твоя единственная жена!

Я мог только ухмыльнуться и ответить:

– Не знаю, милая. Может, я отстаю по всем показателям. Может, тебе стоит удерживать меня от того, чтобы я прощупывал почву.

Холли и Молли хором выдали:

– ПРОТИВНО! – и умчались в свою комнату.

Мэрилин попыталась меня пихнуть, а я обхватил ее руками.

– Противно! – рассмеялась она.

– Противно! – согласился я.

Обстановка в западном крыле была напряженной еще несколько дней. Все уже обо всем забыли, как я и думал. Раш еще пару дней усиленно плевался желчью, пока сам не перегнул палку и не начал сталкиваться с ответной реакцией на это, особенно от своих же спонсоров. Ари Флейшер угомонился сразу же, как вся шумиха стихла. Карл Роув терпеть меня не мог как раньше, так и потом.

Ааааах! Радость политики! Ох, если бы я только мог просто взять и вернуться к своей жизни простого мультимиллиардера.