Предполагалось, что Чарли пробудет с нами ещё три недели прежде, чем отправится обратно в Кэмп Леджен. Один раз я посмотрел на него, когда он плавал в бассейне, когда на нем были только плавки, и у него все тело было в ранах и шрамах. Я все ещё не мог взять в толк, как он не погиб. Он отметил, что это было порядочностью, на что я сказал ему, что это был явно кто-то другой, поскольку он не знал истинного значения этих слов.
В большинстве своем Чарли остался тем же самым Чарли, которого я всегда знал, но Монровия всё-таки оставила на нем свой след. Каждые пару ночей он становился хмурым, и Мэрилин рассказала мне, что наш сын пристрастился к пиву. Через пару недель после того, как он вернулся в Белый Дом, меня отправили поговорить с ним, и не жена, а Главный Ашер. Некоторые из работников переживали за него. Я застал его сидящим в одном из садов на шезлонге, он потягивал Джим Бим из бутылки и смотрел куда-то отсутствующим взглядом. Я взял такой же шезлонг, поставил его слева от Чарли и взял у него бутылку. Чарли бросил на меня недовольный взгляд, но я отпил из бутылки сам, затем закрыл бутылку пробкой и вернул ему.
– Как оно, Чарли? Ещё болит?
Он фыркнул, открыл бутылку и отхлебнул.
– Это помогает.
– Нет, не совсем. Что случилось, Чарли? Никогда не видел тебя таким потрепанном. Ты тогда не сидел на таблетках и не пил, – сказал я.
– Тогда я ещё жил дома. Тогда я был ещё ребенком.
Я пожал плечами:
– Может и так.
Затем я взял бутылку и отпил ещё немного, но в этот раз оставил ее у себя в руках. Это был тот самый кислый вкус бурбона, который не слишком мне нравился, но я не собирался отправлять за другой бутылкой.
– Я волнуюсь, когда вижу тебя таким.
– Боишься, что кто-нибудь увидит меня?
– Это не честно, Чарли. Может, я и президент, но я все ещё твой отец. И даже не пытайся говорить мне, что мне не стоит волноваться о своих детях.
– Ага, – он перевел взгляд на бутылку, которую я держал, но не стал требовать ее назад, – Я знаю.
– Это же не только боль, так ведь? Она уже должна была более-менее отступить. Что стряслось? – спросил я.
– Я не знаю. В смысле, я не знаю, что делать дальше. Через пару месяцев мне нужно увольняться, и я не хотел этого, но теперь я не хочу там оставаться. Я не знаю, что я хочу делать.
Теперь он потянулся, взял бутылку назад и сделал ещё глоток. В этот раз он закупорил бутылку и просто уставился в никуда.
– Почему ты не хочешь оставаться? – спросил я.
– Я не знаю. Мне это нравилось, и все такое, но, когда мы высадились… – и он посидел так ещё пару минут, и затем тихо, почти шёпотом, сказал, – Я убивал людей.
Я забрал бутылку из его рук и отпил ещё.
– Я знаю, Чарли, я знаю, – и он пустым взглядом посмотрел на меня, – Я читал отчёты. Я знаю, что от этого не легче, но тебе пришлось это сделать.
В этот раз он не стал тянуться за бутылкой, а только отвернулся и снова посмотрел в пустоту. Через пару минут он сказал:
– Мы тренировались, тренировались, тренировались, но это все просто слова. И потом мне пришлось действительно поразить свою цель, и это был просто ребенок, и он стрелял в нас, и я поразил свою цель. И потом другую цель рядом, и потом ещё одну. А это были не цели. Это были люди, ребята моего возраста.
– Я знаю, Чарли. Так всегда бывает. Мне тоже никогда это не нравилось.
– Я слышал, как кто-то отшучивался на этот счёт, говорил о разгроме тех парней, и я тоже смеялся, но они – не просто цели! – он продолжал смотреть в пустоту, и затем добавил: – Я не хочу поражать цель, а теперь мне за поражение цели дают медаль.
– Нет, Чарли, тебе дают медаль за спасение жизней, а не за уничтожение. Всем было бы плевать, если бы ты просто расстрелял кучку придурков. Им не все равно, потому что ты привел свой отряд домой. И это тебе стоит помнить всегда. Ты привел своих парней домой.
Он взглянул на меня.
– Это то, что ты сделал, так ведь. Ты привел своих парней домой, в смысле, из Никарагуа, – я кивнул, и он добавил: – Нет, в смысле, все из этого. Ты ведь в самом деле убил тех ребят, так ведь?
Настал мой черед открыть бутылку и сделать мощный глоток. Что хорошего в выпивке, которую не особенно любишь? Это то, что, когда выпил уже достаточно, не думаешь о том, что она тебе не очень-то и нравится! Хорошо, что мне не нужно было тем вечером куда-то ехать. Или, если подумать, вести себя как-то по-президентски.
– Да, Чарли, все из этого.
– Как ты с этим живёшь? Как справляешься? – он не обвинял меня, он просто хотел узнать.
– Как я тебе и сказал. Я привел своих парней домой. Это была моя работа, моя миссия. И я не мог никому позволить вмешиваться в это. Я все ещё иногда вижу этих людей, когда остаюсь один, но я так же вижу и лица других парней, тех, кого я посадил на вертолет и которые улетели домой.
– Мама знает об этом?
Я кивнул:
– Знает. Она не в курсе всех деталей, но она знает. Она знала ещё с тех пор, как ты был младенцем. Твоя мать – это то, как я справляюсь с собственным безумием, Чарли.
Он вытянул руку и взял у меня бутылку.
– У меня никого такого нет, – тихо сказал он.
– У тебя есть мы. У тебя есть я и твоя мать. У тебя есть сестры, хотя они наверняка не поймут. Хотя они все равно тебя любят, – и я на секунду задумался, – Чарли, завтра я хочу, чтобы ты вместе со мной навестил доктора Тубба. Я знаю, что ты его и так посещаешь, но тебе нужно с ним поговорить. Я не знаю, может, это пост-травматический стресс, или что-то ещё, но мы можем получить какую-то помощь. Ты не один. Я был там же, где и ты, – сказал я ему.
– Я не сумасшедший!
– Никогда так и не думал. Хочешь сумасшедшего – дам тебе адрес моей матери. Думай, как хочешь, но по шкале сумасшествия это почти ничего. Я видел сумасшедших, и ты не в их большой лиге. На самом деле ты до низшей лиги-то едва дотягиваешь! – он улыбнулся на это, и впервые за несколько недель я увидел, как он улыбается.
Тем же вечером я поговорил с доктором Туббом отдельно от Чарли, и объяснил ему, что происходит. Он сказал мне, что это были симптомы не совсем пост-травматического стрессорного расстройства, а, скорее, своего рода чувства вины и депрессии в смеси с осознанием того, что тогда произошло. Поскольку Чарли через пару месяцев все равно бы увольнялся из морской пехоты, никто особенно не переживал, что лечение могло бы отразиться в его личном деле. Он добился перевода Чарли в военный округ Вашингтона, и записал его в программу амбулаторных консультаций в Бетесде. Казалось, что это очень помогло.
К концу августа мы провели довольно милую церемонию на Южной лужайке, где наградили героев операции "Грин Дельта". Присутствовал оркестр морской пехоты, и мы привели туда всех, кого нужно было наградить, вместе с их семьями и гостями. К тому времени Чарли уже справился с самой худшей частью его депрессии, и он награждался последним. Морская пехота получила ещё одну полоску на свой боевой флаг, и также ее получила и группа "Тарава". Там было несколько Пурпурных Сердец, пара Бронзовых Звёзд, пара Крестов Лётных Заслуг и одна Серебряная Звезда. Я лично приколол ее на его грудь, пока Мэрилин плакала и улыбалась ему. Не меньше был впечатлён и появившийся там французский посол, который приколол ему их Военный Крест и расцеловал в обе щеки. Чарли же всю церемонию стоял в своей парадной форме с мужественным лицом.
После церемонии я расспросил его о том инциденте на спасательной операции.
– Что это было насчёт того, что ты был единственным, кто должен погибнуть? С каких это пор ты стал таким самоотверженным?
Чарли странно на меня покосился:
– О чем ты говоришь?
– Когда ты был в Монровии, и твоего товарища подстрелили, ты сказал остальным, что, кроме тебя, больше никто умереть не должен.
– Ээ?!
Настал мой черед выходить из себя.
– Чарли, я не придумываю. Мы видели это на записи. Сразу после того, как ты спас тех двоих детей и направлялся обратно, тот другой пехотинец попытался побежать за тобой и был ранен. И тогда ты потащил его обратно и сказал всем остальным оставаться на местах. Что погибнуть должен только ты. Я слышал об этом от кучи людей! Это было на видео!
Он вытаращился на меня и стоял так около минуты, и потом закатил глаза:
– О, да ты издеваешься!
– А?
– Я не это имел в виду! Господи! Я не настолько ещё свихнулся! Я говорил о Бёрди, Тайрелле Бёрде! Я подумал, что он кони двинул! И я не хотел, чтобы кто-то ещё погиб, как и он!
Я помолчал с секунду и затем расхохотался:
– Ну, я не расскажу, если и ты тоже. Я бы не хотел портить твою репутацию.
И младший капрал Бакмэн показал президенту Бакмэну средний палец. Это запечатлел фотограф Белого Дома, но это не выпустили в прессу, а отдали Чарли и мне. Через месяц он был уволен из морской пехоты, думаю, уже будучи старше и мудрее.
Когда наш сын снова приходил в себя, он поехал с нами домой в Хирфорд на пару выходных. Кажется, это тоже помогло. Он встретился с парой старых приятелей из старшей школы вместе с Баки Таском. Баки уже закончил Уортон и работал на Таскера и Тессу, которые собирались открыть третью и четвертую точку продаж. Чарли заглянул в "Мотоциклы Таска", и какое-то время повозился с мотоциклами вместе с Баки, и затем немного покатался. Баки приехал домой вместе с ним, и мы радушно его приняли. С тех пор, как я в последний раз видел своего тёзку, прошло несколько лет.
Когда они въехали на въездную дорожку, мы вышли и поприветствовали их. Близняшки, наверное, не видели Баки уже несколько лет.
– Эй, девочки, как у вас дела? – и он на секунду снова завел мотор и добавил: – Покататься не хотите?
Холли рассмеялась и сказала:
– Нет! Как у тебя дела, Баки? Давненько не виделись!
– Да, знаю. Молли, а ты как?
Молли удивила меня, сказав:
– Конечно!
Чарли передал ей свой шлем, и наша младшенькая забралась на мотоцикл позади Баки, и они отъехали с дорожки, за ними последовал фургон. Мы пошли к бассейну, и где-то через десять минут рев Харлея возвестил об их возвращении. Я услышал:
– Спасибо, Баки! – затем снова раздался рев двигателя, и Баки уехал.
– Жаль, что он уехал. Я зажигаю грильницу, и буду жарить котлеты для бургеров, – сказал я Мэрилин.
– Он может вернуться. Приедут Таскер и Тесса. Я достала на всех, – ответила она.
Затем Баки вернулся со своими родителями, и он довольно долго разговаривал с Чарли. После ужина они оба вернулись к нам и объявили, что Чарли снова попробует себя в гонках, а Баки будет разбираться с остальными деталями и будет в составе команды, своего рода. Они собирались стать настоящей гоночной командой, как в большой лиге. Мы с Таскером переглянулись.
– Почему это звучит так до боли знакомо? – спросил он меня.
– Помнишь, что я тебе всегда говорил?
– Да, и ты все ещё продолжаешь, – и затем он взглянул на мальчиков и сказал: – Мы не говорим ни "да", ни "нет", но мы хотим увидеть бизнес-план. Я не для того платил за твоё обучение в Уортоне, чтобы ты был не в состоянии составить бизнес-план. Хотите нашего одобрения и поддержки? Мы требуем бизнес-плана!
Они посмотрели на меня, и я только указал на Таскера:
– Как он сказал.
Чарли взглянул на Баки, который только сказал:
– Хорошо.
– И продолжай работать, пока все продумываешь! – приказал Таскер. – Это не значит, что ты можешь приходить сюда и зависать весь день у бассейна! – Тесса и Мэрилин хихикнули на это.
Я улыбнулся своему старому другу.
– Воу, где я уже это слышал?
– Я бы кинул в тебя бутылкой из-под пива, но если я это сделаю, то Секретная Служба наверняка меня пристрелит.
– Надеюсь, пустой бутылкой, – ответил я.
– Я уж точно на это полную тратить не буду!
– А ты умнее, чем кажешься.
К тому времени, как Чарли ушел из морской пехоты, они вдвоем набросали план, который, казалось, может сработать. Они поставили себе срок в два года, чтобы к чему-то прийти. Они собирались вернуться в гонки на небольших региональных заездах и снова попасть в привычное русло, снова начать побеждать и затем найти крупного спонсора. Оттуда они уже смогли бы подниматься в большую лигу, так сказать, гоняя в серии чемпионатов АМА Рrо. Если Чарли за два года не выйдет в верха, то он никогда туда не попадет. Единственным способом, каким Чарли смог бы зарабатывать себе на жизнь, было получить крутого спонсора, который платил бы ему, и затем получить несколько сертификатов. Изначальным спонсором стали бы "Мотоциклы Таска", как и тогда, когда Чарли был ещё подростком. Баки, выпускник Уортонской школы бизнеса, и имеющий почти пожизненный опыт в мотобизнесе, открыв третью точку продаж в Лауреле, работал ещё дольше, рекламируя и выступая от лица всей компании. Что от этого получали "Мотоциклы Таска"? Горы дешёвой рекламы с участием местного героя Чарли Бакмэна!
Они подсчитали затраты и бюджет за два года, и проработали структуру вложений. Мы с Таскером рассмотрели их проект, пару раз отправили его обратно на доработку, затем обсудили его с нашими адвокатами, и уже потом достали свои чековые книжки. (Технически это было сделано через мой слепой траст. Я ничего не мог сказать об этом. Кстати, у меня там есть мост в Бруклине, если вам интересно, по вполне разумной цене.)
Ощущалось это все здорово, как в старые-добрые времена. Теперь же нам только и оставалось, что подождать и увидеть, поставили ли мы на ту лошадь, или, вернее, мотоцикл. Чарли просто не был "колледжным" парнем. Если бы он не пытался свернуть себе шею в морской пехоте, то он бы попытался сделать это где-нибудь ещё. В это же время он жил бы дома в Хирфорде, так бы ему не пришлось искать себе жилье.
В октябре меня впервые попытались убить. Полагаю, это своего рода важный момент. Он был у большей части президентов, и почти у каждого после Гувера. Насколько я слышал, не нацеливались только на Эйзенхауэра и Джонсона. Большая часть этих попыток была невероятным дилетантством, которое проворачивал какой-нибудь полоумный, но им часто везло и они по кому-нибудь попадали, хоть это мог быть и не президент. Секретная Служба просто с ума сходила из-за политиков, а защищать политиков нелегко. Нас нельзя держать взаперти круглыми сутками, а наш основной инстинкт – встречи, приемы и рукопожатия.
На самом деле, самая первая попытка убийства произошла вскоре после того, как я занял пост, в январе 2002-го, когда некоторые полученные мной письма с угрозами проанализировали и выявили закономерность. Вне закона даже угрозы президенту. По этому кретину из Техаса было проведено расследование, и после того, как был получен ордер на обыск и его дом обыскали, его отправили под стражу. Обыск выявил множество пластичной взрывчатки Sеmtех, несколько незарегистрированных автоматов и кучку карт местности Вашингтона. Полагаю, я не был его единственной целью, но он так и не дошел до момента, где он смог бы кому-то навредить.
В этот раз все-таки дошло до разборок. Мартин Л. Смуски из Эльмиры, штат Нью-Йорк, решил перестать принимать свои таблетки, купил пистолет и доехал до Вашингтона на автобусе. От автобусной остановки он взял такси и доехал до Белого Дома. На нем была бейсболка с подкладкой из алюминиевой фольги. Вместо того, чтобы дождаться своей очереди на обычную экскурсию, он решил, что голоса в его голове хотели, чтобы я умер прямо сейчас, так что он просто подошёл к железному забору вокруг Белого Дома, просунул туда короткоствольный револьвер 38-го калибра, и выпустил все пять пуль в сторону Белого Дома. Это было полным идиотизмом, поскольку я не был уверен, что короткоствол 38-го калибра смог бы вообще попасть в здание с того расстояния, с которого он стрелял!
Все это произошло в середине утра. Он оттянул револьвер назад и начал вынимать простреленные патроны, чтобы зарядить его снова из карманов, полных амуниции, когда его поймали Дюранды, семья туристов из Бангора, штат Мэн. Папа кинулся на него, а потом мама сидела на нем до тех пор, пока через пару секунд не появились полиция и Секретная Служба. В это время их дети, трое подростков, которым в Вашингтоне было откровенно скучно, начали все это фотографировать и снимать на видео. Вашингтон внезапно оказался интересным!
Все закончилось почти сразу же, как и началось. Секретная Служба ворвалась на мое утреннее собрание, будучи в состоянии готовности отбиваться от толп, которые снесут ворота, но до этого не дошло. Это ни в коем случае не принижает их, поскольку все, что они знали – это то, что кто-то стреляет. Через пару минут они поняли, что веселье окончено и вернулись к своей обычной работе. И мистера Смуски, и семью Дюрандов провели внутрь, чтобы допросить, но Дюрандов быстро отпустили. Секретная Служба рассказала мне о них, и я попросил привести их в Овальный Кабинет, где я поблагодарил их и сфотографировался вместе с ними. Они были приятно впечатлены.
Мистера Смуски же так просто не отпустили. Его отправили с госпиталь Святой Елизаветы, психиатрическую больницу Вашингтона, ожидая любых законных действий. Я предсказывал ему долгий отдых, и отдых не по его вкусу. В тот же вечер это оказалось в новостях, но затем все затихло. Дюранды же стали на пару дней стали знамениты, особенно после того, как оказалось, что один из немецких туристов снял все произошедшее на видео и потом продал это немецкому телеканалу. Дюранды даже попали на передачу "Сегодня"!
Пока проходила осень и наступила зима, Конгресс двигался своим медленным чередом. На моем столе оказывались различные законопроекты, обычно консервативной сущности в их финансовом и военном смыслах. Я старался обходить стороной жаркие социальные темы Демократов. Я не стал запрещать изучение стволовых клеток или влезать в вопросы абортов, например, и держался подальше от закона "Не спрашивай, не говори". Я считал это неправильным, но я мог сосчитать своих сторонников, и прошли бы годы, прежде чем Конгресс накинулся на меня за баловство с политикой. Я также активно предлагал министерству юстиции и управлению по борьбе с наркотиками перестать бороться с марихуаной. У нас были способы вести эту войну получше, чем гонять курильщиков. Это не улучшило моих отношений с Эшкрофтом, который в основе не обращал на меня внимания и не стал менять своих убеждений. Я же не ощущал себя достаточно сильным, чтобы противостоять ему. Может, разве что, когда я его заменил бы.
Я получил не совсем то, чего хотел, поскольку Конгрессу нужно доебаться абсолютно до всего. Как говорится, пока у повара не появился шанс пописать, это ещё не суп. В случае с Конгрессом там есть пятьсот тридцать пять поваров, так что мочи в этом супе очень много.
Также мне удалось продвинуть проект бюджета, это был бы первый бюджет, названный именем Бакмэна; опять же, в большинстве своем я получал то, чего хотел. Конечно, раз или два мне приходилось громко возмущаться, но он прошел через систему и был принят в обеих палатах. Это в целом был стандартный бюджет Бакмэна. Не баловаться с налогами, никаких новых программ, и финансировать уже имеющиеся. Одной из программ, по которой я укрепил финансирование – было преследование финансовых мошенников Комиссией по ценным бумагам и биржам и министерством юстиции. Может, Конгресс и был куплен биржевыми и финансовыми индустриями, но я – нет. Я громко и для всех объявил, что финансовые мошенники будут преследоваться администрацией Бакмэна.
Холли и Молли обнаружили, что слава – не всегда хорошо. "Рlауbоу" сфотографировали их для своей статьи "Девушки из АСС", когда они шли по кампусу. К счастью, они были полностью одеты, и они сказали Мэрилин, что они даже не знали, что их снимают, и что их не спрашивали об этом, и то они бы не стали. Мэрилин бы их прибила! В это же время "Реnthоusе" выдвинуло предложение заплатить по пятьсот тысяч долларов каждой из них, если они снимутся на развороте. Близняшки спросили, сумел бы я предложить столько же за то, чтобы они это НЕ делали; их мать уже встала, чтобы их выпороть, но девочки рассмеялась и умчались.
Той осенью Ари Флейшер принес мне новую проблему. "Субботний вечер в прямом эфире" пригласил близняшек в качестве гостей в ноябре! Хуже всего то, что обе девочки были в курсе этого приглашения, так что мы не могли просто умолчать об этом и удобным способом "забыть" рассказать им.
– Полагаю, что они не решили же облегчить нам жизнь и сказать, что они не хотят? – спросил я его.
– У меня сложилось общее впечатление, что они захотели узнать, как скоро они могут туда отправиться, – ответил он.
– Великолепно! К тому времени, как они закончат в Нью-Йорке, мы окажемся ещё в одной гражданской войне!
– Не будьте таким пессимистом, мистер президент. Уверен, что мы сможем скостить ущерб до вашего отречения или импичмента.
– Ари, ты так моей благосклонности не добьешься!
Я попытался воспользоваться несколькими рычагами давления, когда мы в тот вечер позвонили девочкам в колледж. Сперва я предложил, чтобы Мэрилин поехала с ними, но это идея с треском провалилась. Им было уже по девятнадцать лет, и им не нужно было постоянно держать свою мать за руку! Затем я воспользовался аргументом "У вас учеба", но они покрыли его, ответив, что все будет сделано вне уроков на День Благодарения. Тогда мы попытались пристыдить их (День Благодарения же!), но они и на это не повелись. И мы признали поражение.
Мэрилин взглянула на меня, и я просто вскинул руки, сдавшись.
– Да что же плохого может случиться? – спросила она.
– Я не знаю. Их могут арестовать? Я могу проиграть выборы? Нью-Йорк выйдет из состава? Каждая из них достаточно проблемна, но вдвоем они просто опасны!
Мэрилин расхохоталась:
– Просто скажи им, что их охранный отряд Секретной Службы получил разрешение стрелять на поражение, и что ты пообещал им всем помилования. Признай, Карл, твои маленькие девочки выросли.
– Вот лажа! Если они выросли, то что тогда с нами?! – ответом было то, что мы состарились.
– Дождись, когда пресса выяснит, что они зарегистрированы как Демократы, как и их мать, – поддразнила она.
У меня чуть глаза на это не вылезли!
– Нет! Они не могли! Предатели! – и Мэрилин расхохоталась ещё громче.
Я не знал, правда ли это; было вполне в ее духе так соврать, чтобы меня поддразнить. Это бы стало семейной шуткой!
В субботу двадцать девятого ноября мы с Мэрилин сели смотреть "Субботний вечер в прямом эфире", чтобы увидеть, во что ввязались наши дочери. Лучше бы я пошел спать. Ари Флейшер бы просто прибил нас в понедельник утром, если до этого он не лопнул со смеху. Открывающий скетч был вариацией идеи "приведи собаку на работу", которую наложили на меня, только "Шторми" сорвалась, пронеслась по Овальному Кабинету, справила нужду на китайского посла и нажала на красную кнопку на моем столе, запустив ядерные ракеты,
– В ПРЯМОМ ЭФИРЕ ИЗ НЬЮ-ЙОРКА, СУББОТНИЙ ВЕЧЕР!
Затем близняшки выступили с монологом о том, каково жить в Белом Доме, и позднее поучаствовали в скетче, где они пошли на двойное свидание, и за ними следовали их охранники Секретной Службы, только они были настолько близко, что они тёрлись плечами и оставались между девочками и их парнями все время, даже, когда они танцевали.
После передачи мы позвонили им и немного пообщались. Они были в восторге, и собирались на вечеринку с некоторыми из состава. Мы с их матерью только закатили глаза и помолились, чтобы они не оказались на первой странице "Nеw Yоrk Роst". Не то что бы я все равно победил в Нью-Йорке, но лишняя нервотрёпка мне была ни к чему.
Через неделю после того, как девочки побывали на "Субботнем вечере", я снова оказался в новостях. В субботу шестого декабря прошли военные игры между армией и флотом. Мэрилин уклонилась от этого, но мы с Чарли полетели на вертолете в Филадельфию на игры. У меня был свободный вход на игры, и в 2002-м я там побывал. В этом же году это было не вариантом на выбор; я сделал ставку и должен был прийти! Нас с Чарли проводили на центр поля и бросили монетку для начала игр. Чтобы подчеркнуть мою нейтральную позицию в качестве главнокомандующего, первую половину игр я провел на стороне флота, и затем во время второй половины я пересел на сторону армии. Чарли же, крыса, все время просидел с флотскими! И что хуже всего – флотские надрали задницу армейцам, выиграв со счётом 34-6! Вот позорище!
Две недели спустя я сдержал свое обещание. В пятницу вечером семья Бакмэнов пригласила в Белый Дом команду флота, игроков и тренеров и остальных. Мы угощали всех курицей в вине, которая была добавлена в официальный перечень блюд Белого Дома. Я заставил Чарли надеть миниатюрную ленточку от Серебряной Звёзды на пиджак. Он уже не выглядел как закоренелый пехотинец, поскольку он отрастил усы в стиле Фу Манчу, и его волосы уже были длинными и волнистыми. Эти парни были того же возраста, что и Чарли, но, увидев его Серебряную Звезду, старались рядом с ним держаться ровнее. Девочкам это тоже понравилось, поскольку молодым симпатичным девушкам нравится находиться среди кучки крупных и накачанных парней в форме.
На следующий день я вылетел в Вест-Поинт, где работники установили столовую под тентом на стадионе Мичи. Это был не "Форт Фростбайт", но было достаточно холодно. Я приказал, чтобы все почести опустили, так что футбольная команда не знала, что я еду. Парни с юмором восприняли мое появление в полевой форме и прыжковых сапогах, закамуфлированными погонами капитана, шевроном 82-й Воздушной части и соответствующими квалификационными и наградными шевронами. Может, они и жевали сухой паек, но главнокомандующий ел его с ними, и мы втайне устроили очень неплохой десерт (вишневый юбилей, политый жгучим Киршвассером поверх мороженого) в Вашингтон-Холле. Я сел с кадетами и они показали мне, как есть их сухой паек. Я честно сказал им, что не важно, как они были плохи, они все ещё были намного лучше, чем то, чем в свое время в армии питался я сам.
За десертом у меня случился один интересный разговор с парой кадетов. Кадет-лейтенант Миллер, взглянув на мои капитанские лычки, спросил меня:
– Сэр, а какие отличительные знаки у главнокомандующего?
Я улыбнулся:
– Понятия не имею, мистер Миллер. Пять звёзд – это генерал армии, но я думаю, что Брэдли был последним из них. Не думаю, что потом у нас такие были.
Другой кадет включился в разговор и сказал:
– Технически, есть звание выше – генерал армий, которое дали Першингу, Вашингтону и МакАртуру, что теоретически представляет собой шесть звёзд, хотя никто им погон не выдавал.
– Вот как? Ну, полагаю, главнокомандующий все равно выше по званию, тогда сколько же у меня звёзд? Семь? Восемь? По мне, звучит нелепо.
Миллер спросил меня:
– Вы же были капитаном, так?
Я кивнул:
– Угум. Позвольте мне сказать вам кое-что, ребята. Мне многие говорили, что мои деньги принесли мне множество всего. Что я купил место в Конгрессе, место вице-президента, президентское кресло, – тут я ухмыльнулся и добавил: –…красивую жену… что ни назовите, – и затем я приподнял руку и похлопал по погонам на плече, – Говорите, что хотите. Это я заслужил. Когда я приколол эти погоны, это было одним из лучших дней моей жизни. Мои деньги не имели к этому никакого отношения, – и затем я похлопал по своим шевронам. – Здесь то же самое. Пули не знают, сколько у тебя денег. Не важно, сколько у меня будет денег, или сколько дерьма мне придется выслушать от людей, я могу встать перед зеркалом и честно сказать "Я это заслужил". Это что-то, что я всегда смогу сказать.
Затем я ухмыльнулся и добавил:
– Красивую жену я тоже заслужил, но это совсем другая история!
На это раздалось множество смешков, но я видел, что парни задумались о том, что я сказал. Затем я рассказал им о времени, когда финансист из Нью-Йорка пытался захватить Бакмэн Групп в ранние годы, и когда мы вежливо ему отказали, он пригрозил нас обанкротить. Я же сухо сказал ему, что я прыгал из самолётов посреди ночи и убивал людей, так что чтобы заставить меня занервничать – нужно нечто большее, чем просто чудак в туфлях.
Во время зимних каникул мы дали официальное объявление, что я собирался баллотироваться на переизбрание. Мы всем составом, включая меня с Мэрилин, близняшек, Чарли и даже Шторми, вылетели в Оклахома-Сити. Фрэнк Китинг уже покинул свой пост, и я встретился с губернатором-Демократос Брэдом Генри. После этого, однако, его отправили восвояси, поскольку он бы ни в коем случае не захотел бы отправляться со мной в Спрингборо. Я давал свое объявление там же, откуда и попал на политическую карту страны, так что мы на своем правительственном кортеже доехали до Спрингборо, и выступили в школьном спортзале, в том самом, где во время моей речи раздалась сирена о торнадо.
Это случилось три года назад, и в Спрингборо меня запомнили. Не вредило и то, что Мэрилин и девочки были симпатичными, или то, что Чарли был награжденным героем, или то, что Шторми была огромной глупой собакой из Спрингборо. Я дал зажигательную речь о решительном духе "Оклахома – сила!", и как я собирался взять этот дух с собой, катаясь по стране и говоря с великими американцами, как они. Больше эмоций, меньше деталей. Политика 101. Семья Торквистов тоже была там, в середине первого ряда, и мы поприветствовали их и представили Чарли. Том Торквист тоже был морским пехотинцем, так что он вполне смог убедить американский легион дать мне клятву в верности. После этого мы приехали в их новый дом и осмотрелись. У Мэгги был новый выводок щенят; в этот раз я отказался!
После этого я поехал в Шони и сделал ещё одну агитационную остановку в больнице и поговорил о тех чудесах, которые они творят, и затем мы отправились в Оклахома-Сити, устроили ужин со сбором пожертвований, дали речь и переночевали там. Когда мы вернулись на самолет, летевший домой в Вашингтон, Чарли сразу же попросился соскочить с агитационных поездок.
– Как ты с этим справляешься? – спросил он.
– Помогает, если много пьешь, – сказал я ему, на что Мэрилин ударила меня по руке. Затем я подлил масла в огонь, сказав: – Помогает ещё больше, если можешь летать с милой девушкой-интерном Белого Дома.
Девочки завизжали на это, а Чарли только рассмеялся.
– Твой отец думает, что он смешной, – сказала моя жена.
– Эй, у Билла Клинтона это сработало.
– Продолжай в том же духе, и к тому времени, как мы прилетим, у тебя все руки будут отбиты!
– Я не переживаю. Вы все равно все бьете как девчонки, – на это они втроём начали по мне барабанить, так что я сбежал, пройдя по проходу и вернулся в секцию для прессы в самолёте. Большая часть вопросов была о предстоящих выборах и о том, кто будет баллотироваться против меня.
Со стороны Демократов там было около десятка кандидатов. Главный из них, казалось, был Джон Керри, который вместе с Элом Гором баллотировался против меня на пост вице-президента, но не сыграл особой роли в выборах. В прошлый раз гонка была между Джорджем и Элом, и мной против Билла Клинтона. На Джона никто тогда не обращал внимания. Также участие принимал и Джо Либерман, один из сенаторов из Коннектикута, сенатор Джон Эдвардс из Северной Каролины, бывший губернатор Вермонта Говард Дин, и даже Дик Гепхардт, бывший конгрессмен и постоянный любимчик Среднего Запада. Было озвучено и ещё полдюжины имён, но никто даже не подумал, что у них вообще есть шансы.
Это было интересной сферой, и мое вхождение в историю наверняка изменило все расчеты. Керри был награжденным героем, и одним из немногих Демократов с опытом службы. Историческое восприятие было таково, что Демократы были слабы в обороне, и Керри это опроверг. Он также выглядел лучше меня, и имел хорошую родословную. Джо Либерман также имел опыт внешней политики и был очень консервативным, но выглядел и говорил как пес Друпи. Джон Эдвардс, напротив, был невероятно привлекательным красноречивым южным парнем с четкими либеральными характеристиками и крупной поддержкой союзов. Даже Говард Дин вышел неплохо со своим юношеским обаянием и новизной. И кто же из них подорвался бы первым?
Я не позволил себе клюнуть на удочки и говорить то, чего не следовало. Вместо этого я парировал пару вопросов об использовании своих личных средств для финансирования своего переизбрания. – Все куда сложнее. Это не просто деньги. Когда люди вкладывают деньги в кампанию, они не просто дают свои деньги, они вкладывают в это свое время и свой интерес. Дело не только в том, сколько денег можно получить; так же можно услышать и то, что они хотят сказать, и они могут сказать то, что кажется им важным. Я не стану вам врать и говорить, что деньги не важны, потому что мы все знаем, что это не так, но куда важнее убедить вкладчика захотеть работать на тебя. Важнее их денег их время!
– И вы думаете, что вы это сможете.
Я пожал плечами и улыбнулся:
– Думаю, что да. Девятый Округ Мэриленда так считал, а они не слишком отличаются от людей где-либо ещё. У них есть свои внутренние вопросы, но они любят эту страну ровно так же, как и все остальные. Нет никаких причин, чтобы не передать посыл о том, что мы вместе, и что я буду тем парнем, что поведет их.
– Ваша семья будет агитировать за вас? – спросил кто-то.
– Может быть. Мэрилин будет помогать, это я уже знаю, и это хорошо. Даже есть люди, которые не любят меня, но они любят Мэрилин! – на что послышалась пара смешков, – Девочки учатся, так что они до самого лета помогать не смогут. Нужно будет у них спросить. Хотя насчёт Чарли я не уверен. Он пропустил последнюю кампанию, и не слишком увлечен этой идеей. К тому же у него теперь своя жизнь.
– Чем он занимается? Он покинул морскую пехоту?
– Да, он теперь снова гражданский. Он вместе со своим другом собирают гоночную мотокоманду. Чарли, будучи подростком, был гонщиком мотокроссов национального уровня, и хочет попробоваться в профессиональной лиге, – и последовало несколько вопросов, связанных с этим, на что я ответил: – Вам придется спросить об этом у самого Чарли. Мы с его матерью даже не знаем, что хуже – что его подстрелят на службе в морской пехоте, или то, что он гоняет на мотоциклах!
После этого я сел и сказал своему сыну:
– Не удивляйся, если какие-нибудь репортеры будут задавать тебе вопросы о возвращении к мотокроссам. Кто-то задал вопрос и я сказал, что ты собираешься возвращаться в профессиональную лигу.
– Сойдёт. Баки надеялся собрать нескольких спонсоров. Может быть, кто-нибудь прочтет о нас, – затем он на секунду задумался и спросил. – То, что я ходил на консультации, всплывёт?
Я, вздыхая, кивнул.
– Да, со временем. Это будет не из-за меня, но рано или поздно какой-нибудь репортер найдет того, кому можно заплатить, и все это выйдет наружу. Поверь мне на этот счёт, но если у тебя есть ещё какие-нибудь темные и глубоко зарытые тайны, то в тайне они надолго не останутся.
– Это как-нибудь тебе повредит? В смысле, на выборах?
Я пожал плечами и улыбнулся:
– Не парься. Я уже большой мальчик. Если самая большая семейная тайна, которая всплывёт – это то, что мой сын не любит убивать людей, то я легко с этим справлюсь. Самое худшее достанется тебе.
– В смысле?
– Дождись, когда твоя фотография в смирительной рубашке окажется на обложке "Тhе Nаtiоnаl Еnquirеr" с заголовком "Проклятие семьи Бакмэн атакует следующее поколение!"
– Господи Иисусе! – воскликнул он.
– Добро пожаловать в мою жизнь, Чарли! – рассмеялся я, – Думаешь, плохо, когда тебя называют сумасшедшим? Твою мать и сестер называют шлюхами и шалавами! – он изумлённо на меня посмотрел, так что, должно быть, он не слышал о некоторых моментах, которые уже случились, – Просто сделай мне одолжение, не ввязывался в слишком большие неприятности во время тура. Не напивайся на публике и, когда будешь цеплять девушку, держи свой боек обернутым. Хотя бы это ты сможешь?
Он рассмеялся в ответ и сказал:
– Смогу.
Вы не сможете оказаться ни на одной из позиций в Белом Доме, если вы не политический фанатик. Наблюдать за кривлянием Демократов, известным как праймериз, было для нас огромным развлечением, и я остался бесконечно рад тому, что мне не пришлось через это проходить самому! Мы остались в стороне от этого, выжидая и собирая средства. За исключением только Джо Либермана, все баллотировавшиеся Демократы были намного более либеральны, чем я. Одним из моих главных преимуществ, которые у меня были, было то, что мне не нужно было потакать Республиканской основе, поскольку у меня не было первичных выборов, а для основы все эти Демократы были слишком либеральны. Движения Чаепития не происходило, и если я сделал бы все правильно, то и не произошло бы.
Это было всего лишь моим предположением. Я полагал, что Движение Чаепития в конечном счёте было мнением об экономике. Когда случился большой экономический спад, пострадало огромное количество людей. Пока что ничего такого не происходило, и на самом деле экономика казалась вполне крепкой. Спад 2001-2002-х годов был болезненным, но он уже прошел, и рабочие места и зарплаты росли. В стране было также множество и организационных проблем, таких, как утечка кадров за границу и общий спад производства, но в тот момент крепкая экономика сглаживала эти нюансы. Во время кризиса, который был намного серьезнее и дольше чего-либо со времён Великой Депрессии, эти разъярённые и оставшиеся ни с чем люди выместили свою злость на избранных политиках и отправили в Вашингтон новую партию людей. До этого мы ещё не дошли.
А могли бы мы до такого дойти? Я не знал этого наверняка. Это было делом, похожим на катание на тигре. Просто держишься изо всех сил и надеешься, что не съедят. Да и в самом деле направить тигра туда, куда хочешь, чтобы он шел – это вообще вишенка на торте!
Текущее положение дел было неплохим, но рынки недвижимости и финансовые рынки были пузырями, которые раздувались все больше и больше. И нам нужно было лопнуть эти шары. Мой план, который не пришелся по душе никому, был в том, чтобы увеличить финансовое регулирование. Я помнил свою работу в сфере жилья с Домами Лефлеров на первой жизни. Я мог предвидеть эти займы, где не нужно было никаких наличных, и даже не нужно было платить основную сумму, а только проценты, а затем всплывал остаточный платеж, чтобы покрыть основную сумму, когда продаешь собственность. Я помню, как общался на этот счёт с парой банкиров в то время и спрашивал, кому в здравом уме такие займы могут показаться хорошей идеей! Это были катастрофы, ждущие своего часа, и именно так все и обернулось.
И я видел, что такое могло произойти снова. Проблема же была в том, что множество людей устраивало то, что было. Финансовым компаниям, покупателям домов, застройщикам и Уолл Стрит это нравилось. Когда же через пару лет все слетело с катушек, то это не нравилось уже никому, и все указывали друг на друга.
Мое решение проблемы, которое я уже довольно долго продвигал, состояло из двух частей. Во-первых, никаких новых законов и регулирований. Я всю свою жизнь слышал, как люди возмущались, если что-то шло не так: – Насчёт этого должен быть закон!
Ну, была хорошая вероятность, что такой закон уже был, но никто его не соблюдал. Никаких новых законов, у нас их написано уже достаточно. Вторая часть была ещё проще! Нужно на самом деле финансировать контролирующие органы! Конгресс уже много раз пропускал закон, чтобы сбавить градус возмущений, и предписывал какую-нибудь новую программу или орган, чтобы что-то решить, но на этом все заканчивалось. Они не стали бы в самом деле финансировать эту программу или орган, так что в этом агентстве могло просто не быть никаких работников.
Заплатите за нескольких инспекторов в управлении по надзору за качеством пищевых продуктов и медикаментов, и за парочку аналитиков и следователей в комиссии по ценным бумагам и биржам. Отстегните немного денег генеральному хирургу и заплатите за некоторые из общественных программ, уже основанные по закону. Почти каждая из этих программ и норм имела положительный эффект в плане средств, во многих случаях экономя по три-четыре-пять долларов за каждый потраченный доллар. С другой стороны, государство Соединённых Штатов такое обширное, что там почти постоянно что-то ломается, из-за чего что-нибудь происходит. Устройте подобающее возмущение и заставьте Конгресс предоставить агентствам какое-то финансирование. Никогда не упускайте хорошего кризиса!
Я почти никогда не добивался всего, чего хотел, но обычно было хотя бы что-то, и затем я просто говорил своим людям не прекращать попытки и требовать большего в следующий раз. Эта битва бесконечна. Я растерял почти весь свой политический вес, проталкивая проект "DRЕАМ", и почти все оставшееся от него, закрывая программы по разработке оружия Пентагона. Я прогнал эти проекты через Конгресс, конечно же, подобающе разбавленные, но все же прогнал, хоть и пришлось достаточно повозмущаться. Я также потерял часть своего рейтинга, отказавшись снижать налоги ещё больше, и продолжая сохранять небольшой излишек средств в бюджете. Насчёт налогов – мне бы рано или поздно это аукнулось, и скорее всего, рано. С другой стороны, случай в Монровии снова поднял мой политический вес и рейтинг, показав наше "лидерство во время кризиса", и я был достаточно циничным, чтобы принять ранение своего сына как часть этого.
Всю зиму и начало весны Демократы вздориои между собой, как свора враждующих котов. Я бы безмерно этим насладился, если бы не тот факт, что я заболел! Все началось в обычный вечер в резиденции президента в середине февраля. Мы с Мэрилин пошли спать, и в кои-то веки я умудрился лечь с ней в одно время. Обычно она засыпала в своем кресле вместе с Шторми, и я усмехался, когда она кое-как поднималась и отправлялась в нашу спальню. Я же обычно смотрел поздние телепередачи, но по какой-то причине в тот вечер она решила пойти спать позже и пошла в спальню примерно в то же время, что и я. Я чувствовал себя не очень хорошо, и у меня был спазм где-то в верху спины.
Мэрилин подобралась ко мне, и отогнала Шторми, лежавшую между нами. Она начала водить рукой по моей груди, и я приподнял руку, чтобы она могла положить голову мне на плечо. Удобнее мне от этого не стало, так что я подвигал плечами и попытался лечь поудобнее.
– В чем дело? – спросила она.
– Не знаю. Спина что-то немного побаливает, – я размял мышцы и пожал плечами, чтобы выяснить, поможет ли это. Не помогло.
– Плохо себя чувствуешь?
– Я буду в порядке. Может, нужно просто хорошенько поспать.
– Хорошо, – и Мэрилин чмокнула меня и отвернулась, уперевшись в меня задницей.
Я на мгновение задумался о том, что упускаю шанс снова опробовать ласки своей жены. Спустя столько лет мне все ещё нравилось заниматься с ней любовью, и у меня никогда не возникало желания сходить налево. И все же мы уже достаточно давно были вместе, и мы знали, что если кто-то из нас плохо себя чувствовал, то это не время торопить события. Как бы то ни было, пока Мэрилин около минуты или двух засыпала, я все никак не мог удобно устроиться. Я крутился и переворачивался с одного бока на другой, и продолжал шевелиться. Боль в спине только усилилась. Она была в верхней части спины, между лопатками, и я чувствовал себя отвратительно и сильно потел. Что-то было не так.
Я со стоном перевернулся и поднялся. Это не слишком-то помогло. Я сидел так на краю кровати, и затем резко скорчился, а боль продолжала усиливаться. Проснулась и Мэрилин, наверное из-за того, что я продолжал ёрзать, и она включила ночник, разбудив этим Шторми.
– Карл, что стряслось?
– Чувствую себя не очень, – сказал я ей.
– Может, хочешь вызвать врача? – спросила она.
И внезапно на меня нахлынули воспоминания. Да, мне нужно было увидеть врача. Ко мне резко вернулись воспоминания о прошлой жизни.
– Думаю, что да. Кажется, у меня начинается сердечный приступ, – сказал я ей.
Мэрилин вскрикнула и выскочила из кровати, схватила свой халат и выбежала из спальни. Когда это случилось в первый раз, нам пришлось вызывать скорую и ждать, когда они приедут. Теперь же у меня был штатный врач в резиденции, и отряд скорой помощи внизу, который мог в одно мгновение меня увезти. Мне были доступны всевозможные удивительные услуги по здравоохранению, и наверняка мне могли сразу же провести пересадку сердца.
Я знал, что это был не сердечный приступ.
У меня была желчнокаменная болезнь. Я проходил через приступ забития желчного пузыря камнями. Это очень болезненно и неприятно, но не смертельно. Мне шел пятый десяток лет, когда со мной это случилось впервые. Желчный пузырь – это небольшой орган с правой стороны живота, который участвует в пищеварительных процессах, и выделяет желчь в кишечник. Периодически что-то идёт не так, и желчный пузырь скапливает соли, которые формируются потом в небольшие камни, что-то вроде камней в почках. Когда камни проходят через желчный проток, это может быть довольно сложным и болезненным процессом. В девяти случаях из десяти боль ощущается с правой стороны брюшной полости, где-то рядом с самим желчным пузырем. У вас начинает болеть, врач быстро это обнаруживает, затем желчный пузырь вырезают, и вы снова на ногах. Ладно, все немного сложнее, но общая мысль понятна.
Я же – тот самый единственный из десяти пациентов. Боль у меня не в самом желчном пузыре. У меня боль отдается между лопатками. Я провел шесть месяцев с тремя врачами, которые меня обследовали, посещая две разные клиники, и Бог знает, сколько анализов я сдал, выявляя причину. Каждый ебаный доктор, осматривавший меня, говорил, что похоже на камни в желчном пузыре, но не в том месте, и отправлял сдавать ещё больше анализов. Наконец я посетил хирурга, который сказал мне перестать дурью маяться. Я мог бы жить и без желчного пузыря, так что он бы его удалил, и если бы боль прекратилась, то мы бы поняли, что я вылечился. Это звучало дико, но это сработало.
Теперь же мне снова предстояло пройти через всю эту чертовщину. Ой-ой.
Мое здоровье на этой жизни было намного, намного лучше, чем на первой. За годы я проскочил мимо нескольких болезней, которые были у меня на первой жизни (например, тогда я подхватил пневмонию в четырнадцать лет, но в этот раз такого не произошло, не знаю, почему), и получил парочку таких, каких не было тогда (в этот раз это была агональная инфекция в той гондурасский камере). Я не курил и следил за своим весом. Когда я курил, у меня были сезонные простуды по четыре раза в год (зимняя простуда, весенняя простуда и так далее…) вместе с частыми инфекциями пазух, и мой вес провоцировал множество других болезней. Теперь же я простужался раз в пару лет, и самая большая проблема со здоровьем у меня была из-за того, что я ел много жареной пищи во время кампании и разъездов по ярмаркам штатов. Я южный парень и обожаю жареную еду! Это может убить, но это отличная смерть! Что касается всего остального, то у меня был высокий холестерин, и я уже десять лет сидел на Липиторе. Кроме того, что у меня было прострелено правое колено, и с ним все становилось только хуже, в целом я был намного здоровее, чем во время первой жизни.
Все это всплыло в моем тогда жалком сознании, пока я, скорчившись в агонии, сидел там. Боль усиливалась, даже пока Мэрилин вбегала в спальню вместе с парой агентов Секретной Службы. Я знал, что эти ребята проходили разного рода обучения и курсы по оказанию первой помощи, они осмотрели меня и затем один из них начал что-то бормотать в микрофон на рукаве. Через полминуты к нам примчались дежурный врач и медсестра с каталкой и всем необходимым, чтобы меня оживить.
Доктор Роудс спросил:
– Как вы себя чувствуете, мистер президент?
– Бывало и получше, – ответил я.
Что я мог ему сказать, что я уже знаю свой диагноз?
– Что случилось?
– Спина сильно болит, между лопаток, и у меня жар, сильно потею и тошнит. В смысле, как и все эти первичные симптомы, ну, знаете, как учат бойскаутов, – промычал я.
Я знал, что будет дальше. Такое уже случалось, а эти ребята не халтурят со здоровьем президента.
– Довольно разумно, мистер президент. Давайте взглянем. Снимите майку.
Я неловко стянул с себя майку и улегся на кровать. Мэрилин стояла в стороне, держа Шторми за ошейник, а агенты суетились надо мной. Затем в спальню вошли ещё несколько агентов с носилками. В это время доктор Роудс и медсестра подключили меня к портативному устройству для ЭКГ, и пару минут его изучали. Боль только продолжала усиливаться.
– Ну, отличные новости – с вашим сердцем все в порядке. Что бы ни являлось причиной – это не сердце, – сказал он мне.
– Ну, тогда можете дать мне что-нибудь от боли?
– Скоро. Думаю, сперва нам нужно будет взять пару анализов.
Ох, дерьмо. От этого было не отвертеться, да и я не хотел даже пытаться.
– Например?
– Может быть, МРТ, УЗИ, такие вещи, которые не можем сделать здесь. Думаю, отвезем вас в госпиталь при университете имени Джорджа Вашингтона. Может быть, сможем что-нибудь сделать с болью там, – и он жестом поманил остальным, и уже через полминуты меня положили на носилки, надели больничную пижаму и накрыли простыней, и вывезли из спальни.
Один из агентов придерживал Шторми, пока Мэрилин, все ещё в своей пижаме, бежала вместе с нами.
Я взглянул на свою жену и сказал ей:
– Я буду в порядке. Вернусь утром. Иди обратно спать.
– Ты с ума сошел?! Я одеваюсь и еду с тобой!
– Мэм, нам нужно ехать уже сейчас. Вам стоит одеться и уже приехать потом с одним из агентов, – вставил Роудс.
– Ладно, – и Мэрилин наклонила и поцеловала меня, и вот я уже спускался в лифте вниз.
Ну, поездка была веселой. Мы не ехали с визжащими сиренами посреди ночи, но на всем этом блядском караване горели мигалки, и где-то через пять минут меня завезли в смотровой кабинет. Самой лучшей частью было то, что в Белом Доме у каждого из возможных выходов круглосуточно стояли репортеры с камерами. Весь этот эпизод наверняка уже транслировался по новостным каналам в прямом эфире. А утром фондовый рынок бы рухнул!
Мэрилин, уже одетая и в сопровождении пары агентов Секретной Службы появилась минут через десять.
– Как ты себя ощущаешь? – спросила она.
– Дерьмово, если интересно. Насколько все плохо с репортерами? – переспросил я.
– Я никого не видела. А что?
Я фыркнул, и это тоже было больно.
– Мы только что с ревом выехали из Белого Дома, было все, кроме сирен. Просто наблюдай. К утру меня уже объявят мертвым. А Джон МакКейн уже наверняка разминается в своей кабинке!
– Все будет не так плохо, мистер президент, пойдемте, давайте сделаем МРТ, – сказал доктор Роудс.
И мы ушли сперва к машине для МРТ, а потом на УЗИ. Все сначала посмотрели на мое сердце, а я сказал всем сделать фотографии; моя семья, большая часть Конгресса и около половины избирателей придерживались мнения, что у меня его не было. На это я услышал пару послушных смешков. Наконец все решили, что можно уже дать мне что-нибудь от боли, и в уже введённую мне в вену капельницу добавили гиподермик, после чего давление волшебным образом начало падать.
Мой же мозг в это время вспоминал мою прошлую историю. Я знал, что частью улучшения моего состояния было просто то, что камень проходил дальше, и приступ заканчивался. Приступ бы длился от двух с половиной до трёх часов, совершенно невыносимо и в конце концов я был бы изнеможен и измучен. В один особенно паршивый вечер у меня проходило сразу два камня подряд, и я проходил через это целых шесть часов. Тогда лучшее, на что я мог надеяться – это пара таблеток старого-доброго тайленола с кодеином из чьей-нибудь аптечки, а от опиатов в большинстве своем мне становилось ещё хуже.
Если у вас когда-нибудь появится возможность воспользоваться медицинскими услугами, доступными президенту, пользуйтесь этим. С другой стороны, если вы – президент, то у вас нет других вариантов. – Мистер президент, что бы ни произошло, кажется, что сейчас все проходит. У нас все ещё нет точного понимания, что именно произошло, так что мы хотели бы взять ещё пару анализов утром. Вам придется остаться здесь на ночь.
Я со вздохом кивнул. – Ладно. Думаю, что кто-нибудь сообщит вице-президенту об этом до того, как он увидит это утром в новостях.
Доктор Роудс улыбнулся и взглянул на агента, стоявшего в углу. Тот сказал: – Вице-президенту уже сообщили, сэр.
– Так и думал, – и я взглянул на Мэрилин, – Тебе бы лучше связаться с детьми, чтобы они таким же путем не узнали об этом.
Мэрилин взглянула на агента, и тот кивнул. Она сказала: – Не волнуйся. Давай отведем тебя в палату.
Я был слишком уставшим, чтобы спорить. Я проспал до четырех утра, после чего меня разбудили, чтобы измерить температуру и кровяное давление, и потом я снова провалился в сон ещё на четыре часа. Когда я проснулся во второй раз, рядом со мной сидела Мэрилин. – Как себя чувствуешь? – спросила она.
– Великолепно! Я же в больнице!
– Угомонись уже! Ты меня прошлой ночью изрядно испугал!
Я скорчил гримасу и пожал плечами: – Прости. Ты знала, что это не сердце. Ты же мне частенько говорила, что у меня его нет.
– Это не смешно, когда ты в больнице! – возмутилась она, – Звонили девочки, когда им сообщили их агенты. Чарли тоже звонил.
– Ты им сказала, что с наследством придется ещё немного подождать? – спросил я.
– Ну, Чарли спросил про твое откидное кресло, но я сказала, что ему придется ждать.
– Мелкий гаденыш! Я ещё не помер! – возмутился я.
– Они попозже приедут, – с улыбкой ответила она, – Они и правда волновались и переживали. Они хорошие дети, – и она кивнула в сторону двери, – Там ещё есть кое-кто, кто хочет с тобой увидеться. Я сказала, что тебе нужен отдых.
– Как и ожидалось. Впусти их. И сделай мне одолжение и позвони Сьюзи. Она тоже наверняка уже об этом слышала.
– Она может прилететь из клиники Майо, чтобы сказать тебе, что не так.
Я фыркнул и рассмеялся: – Вот, что происходит, когда есть сестра-медсестра.
Затем Мэрилин поднялась, чмокнула меня и открыла дверь, чтобы впустить Джоша Болтера и Ари Флейшера. И никак я не мог отвертеться от работы. Так что я помахал им и сказал: – Привет, парни!
– Насколько все плохо, мистер президент? – спросил Джош.
– Я переживу, парни. Скажите вице-президенту, что он может возвращаться обратно в свою кабинку, я выкарабкаюсь, – с улыбкой ответил я.
– Что произошло?
Я вкратце рассказал им о произошедшем, но тогда ещё никто ничего не знал. По плану в тот день у меня были ещё тесты.
– Мне нужно будет сделать заявление, сэр. По каналам крутят репортаж, как вы покидаете Белый Дом, и кто-то ухитрился подтвердить, что вы здесь, – сказал Ари.
Я, вздохнув, кивнул. – Ага. Слушай, соберитесь с кем-нибудь из врачей и состряпайте что-нибудь. С сердцем у меня все в порядке. Президент отдыхает с комфортом и проходит через дальнейшие анализы. Моя семья в курсе, что происходит. И бла, бла, бла. Черт, да скажи, что Демократы правы, и у меня действительно нет сердца!
Мэрилин рассмеялась: – Скажите, что мы с детьми уже спорим над завещанием!
На это я снова рассмеялся. И все же Ари нужно было сделать какое-то заявление. Был хороший шанс, что фондовые рынки рухнут сразу же, как только откроются. До этого действительно были случаи, когда распространители слухов умудрялись стряпать правдиво звучащие истории и таким образом они наваривались на продажах акций. Я отправил Ари поговорить с врачами, и сказал Джошу, что мне придется ещё немного пробыть в больнице, пока будут брать ещё анализы.
Эти анализы были назначены на следующее утро. Опять же, если вы – президент, то вы не ждёте в коридоре, надеясь кое-как уложиться в график. Как и прошлой ночью меня окружали разнообразные врачи, в этот раз произошло ровно то же самое. Это был не просто какой-то старый работник; меня осматривал лучший работник больницы под присмотром главного терапевта и терапевта Белого Дома! Я снова прошел МРТ, ещё одно УЗИ, и теперь уже кое-что новенькое – радионуклидную остеосцинтиграфию своего желчного пузыря.
Может быть, до этого основной проблемой было то, что я тогда заболел в небольшом городке на север от Нью-Йорка. Что-либо серьезное, что там происходило, направлялось в Олбани, Сиракьюс или Рочестер. Страховка также не смогла бы покрыть перевоз моей несчастной задницы так далеко. Вдобавок к этому также существует и разница в лечении, которое можно получить в больнице небольшого городка у помощника терапевта, и крупной больницы в столице страны. У этих ребят было подозрение насчёт моего желчного пузыря ещё до того, как я прошлой ночью лег спать!
Я не мог есть до конца всех анализов, что заняло все утро, и уже после этого я получил средненький завтрак. Ранним днём я встретился с врачами вместе с Мэрилин. Диагноз? Сдал мой желчный пузырь. Там уже было достаточно мелких камешков, но пара из них была достаточно крупными, чтобы являться проблемой. Способ лечения был довольно простым, а именно – удаление моего желчного пузыря хирургическим путем посредством лапароскопии.
Ничего из этого не стало для меня новостью. Я уже однажды проходил через это. Действительно хорошей новостью было то, что эти ребята дошли до этого намного быстрее, чем получилось на моей первой жизни. Мне бы не пришлось проходить через месяцы игры в угадайку с попутными страданиями. Операция была назначена на следующее утро. Мой обед был бы последним до самой операции. Здорово!
Я отправил Мэрилин обратно в Белый Дом, чтобы она просто оставила меня в покое. Она пообещала потом привезти детей. Хотя особенно отдохнуть мне не довелось. Ко мне приехали Джош с Джоном МакКейном. – Как ты себя ощущаешь, Карл? – спросил меня вице-президент.
Я взглянул на Джоша и улыбнулся: – Он напоминает мне вице-президента в моем братстве в колледже, чьим лозунгом было "Всего на волосок!"
На это они оба посмеялись, и я сказал Джону: – Уже намного лучше. Слышал последние новости?
Он покачал головой: – Только то, что сказал Ари на утреннем пресс-брифинге. Что тебе уже лучше, провел ночь с комфортом, и что с сердцем у тебя все в порядке.
– Это не точная цитата, – добавил мой начальник штаба, – Он сказал, что причиной тому, что все поняли, что с сердцем проблем нет, благодаря врачам, у которых было абсолютное медицинское подтверждение тому, что Демократы были правы, и что вы действительно бессердечны.
Я расхохотался: – Да ладно!
Он покачал головой: – Конечно же, нет. Хотя это бы сделало отличный пресс-брифинг, не так ли? Нет, он дал вполне обычную сводку. Ваше сердце в порядке, вы сейчас отдыхаете, и назначены дальнейшие анализы.
– Бла, бла, бла, – сказал ему я.
– Само собой. Ему пришлось повеселиться, объясняя "FОХ Ньюс" то, что вы ещё живы.
– А?
МакКейн фыркнул и ответил: – "FОХ Ньюс" сообщили ранним утром, что у вас случился сердечный приступ, и что вы в коме и подключены к аппарату жизнеобеспечения.
– Они соболезновали или аплодировали? – спросил я. Джон вяло покрутил ладонью.
– Умопомрачительно! – сказал я.
– Итак, какой наш план, мистер президент? – спросил Джош.
Я фыркнул. – Мой желчный пузырь отправится на выход. Операция назначена на завтрашнее утро. Полагаю, что это будет слишком прямолинейно, но я пробуду здесь ещё пару дней, и потом засяду в Белом Доме на неделю или около того. Вам нужно будет убедит Ари провести своего рода пресс-конференцию, и, наверное, привлечь врача или двоих. Побольше картинок, поменьше слов.
– Как Мэрилин это пережила? – спросил Джон.
Я улыбнулся: – Прошлой ночью была вся на нервах, но она успокоилась, когда ей сказали, что это желчный пузырь. Я отправил ее домой, потому что она меня с ума сводила. Где-то вечером она приедет с детьми.
Мы ещё немного поболтали о всякой всячине, ничего важного. После этого они ушли, а я посмотрел новости и потом проспал до ужина. Самого ужина я не получил. Чарли, умник, рассказал мне о великолепном обеде, который он ел, и как он потом собирался отвести девочек на ужин. Затем он спросил, конечно же, просто мимоходом, не то, чтобы он переживал, какие у меня были планы на мое кресло в Хирфорде. Мэрилин с девочками подобающе его заткнули. После этого он повел девочек на ужин, а Мэрилин осталась со мной до окончания приемных часов, и потом она сказала мне, что увидится со мной утром. Спать я лег голодным.
На следующее утро врачи дождались, когда появится Мэрилин. Она сказала мне, что, пока я буду на операции, вице-президент будет выступать в качестве действующего президента, а я просто ответил, что ему не стоит слишком уже привыкать к моему вращающемуся креслу. Двадцать лет назад им бы пришлось вскрыть меня и оставить с огромным рубцом. Теперь же при имеющихся технологиях лапароскопии во мне бы проделали пару дыр, и через них пропустили бы пару механических рук. Я бы уже в тот же день смог бы ходить. Если подумать, то это было просто уму непостижимо. Я подписал пачку отказов от претензий, и потом меня начали накачивать каким-то весёленьким средством. Мне сказали считать в обратном порядке со ста; – Сто… Девяносто девять… – Хрррррр! Я вырубился как миленький!
Я остался там до следующего дня, и смог оттуда выбраться только тогда, когда пообещал, что буду оставаться в резиденции и не буду выбираться в кабинет. В реальном мире отправляют домой на следующее утро, или даже раньше, если получится. На моей первой жизни, когда Мэрилин вырезали ее желчный пузырь через пару лет после того, как через это прошел я, ее отправили домой в тот же день, и она чуть не рухнула почти сразу после возвращения домой. Отвратительная система! Когда я покинул больницу, там, должно быть, была сотня репортеров и фотографов, стоявших на морозе, которые так и ждали, что я отдам концы на камеру. Я же просто вышел, пожал пару рук, помахал и уехал. Мы уже выпустили заявление, где я нахваливал всех, кого только можно в больнице. Поскольку осложнение с желчным пузырем произошло в понедельник, а выписали меня не раньше четверга, я в общем взял отдых на остаток недели и на все выходные. Штат резиденции Белого Дома, а также сотрудники Западного крыла вышли и поприветствовали меня, когда я вернулся, и я позаботился о том, чтобы поблагодарить их всех. Затем я поднялся в резиденцию, чтобы я смог уже чего-нибудь поесть.
Дети уже ждали меня дома. Девочки начали порхать туда-сюда, предлагая помощь, подушки, холодный чай и все остальное. Это продлилось всего пять минут, после они меня чмокнули и уехали обратно в Колледж-Парк. Не уверен, что Чарли продержался так же долго. Он рассказал мне о своих планах по мотокроссам, и затем ушел. Я же направился в спальню, где я бы смог действительно отдохнуть на настоящей кровати без каких-либо торчащих из меня трубок. Шторми запрыгнула ко мне на кровать и попыталась меня потолкать, что было довольно болезненно, но я спихнул ее с себя. Мэрилин сделала мне поздний обед из сэндвича с ветчиной и сыром, что было весьма кстати. Затем она спросила: – Как себя чувствуешь? Тебе ещё чего-нибудь принести?
Я улыбнулся и в этот момент мою голову посетила порочная мысль. – Ну, раз уж ты спросила… Помнишь ночь понедельника, когда все это началось, чего ты тогда хотела?
– Что? Понятия не имею… КАРЛ! Грязный ты старикашка!
Я расхохотался, когда она раскраснелась. – Нет, я грязный мужчина среднего возраста. Большая, знаешь ли, разница.
– Забудь! Ты на постельном режиме, не забыл? К тому же, врачи сказали мне, что тебе нельзя сейчас много двигаться, и это точно отпадает!
Я погрозил ей пальцем: – А вот это ложь, и я могу это доказать!
– Как же?
– Потому что если бы ты действительно разговаривала о подобном с врачом, то ты бы так покраснела, что тебя бы тоже положили в больницу!
Мэрилин покраснела как рак, и затем она фыркнула: – Думаешь, такой умник?
Я же только откинулся на кровати и пошевелил бровями, глядя на нее. Моя жена закатила глаза, но затем улыбнулась и села на кровать. – Шторми, исчезни! – она спихнула собаку с кровати, и Шторми поплелась на выход, – Если у тебя разойдутся швы и начнется кровотечение, расскажешь об этом доктору Туббу сам! – и она начала расстегивать мои штаны.
– Я просто расскажу ему, какая ты была ненасытная, требовательная и приставучая.
– И кто тут ещё лжец! – и Мэрилин стянула мои штаны, следом пошли трусы, и она начала дрочить мой член до полной эрекции, – Ты в этом уверен?
– Теперь – да! Неплохо бы начать с минета, а дальше посмотрим.
Она насмешливо фыркнула, но затем улыбнулась и наклонилась. Я запустил руки в волосы Мэрилин, когда она меня сосала, и она неплохо постаралась. Я держал ее голову, и когда мои бедра начали подниматься ближе к ее рту, я решил, что хочу кончить именно так. Я шептал ей, чтобы она продолжала, и она сосала сильнее, пока я не извергся.
После этого я довольно вздохнул. Мэрилин усмехнулась и спросила: – Это то, о чем ты помышлял?
– Дорогая, ты же знаешь, что позитивный настрой очень важен для восстановления пациента!
– Ты все такой же говнюк! – Мэрилин бросила мне мои штаны, я натянул их и заснул. Следующие пару дней ей пришлось быть всегда сверху, но должен признать, мой настрой оставался позитивным.