С чистого листа главы 100-165

Глава 124. Новая работа

Остаток 1998-го года стал почти таким же переломным для Республиканцев, как и 1994-й. Для меня же он прошел весьма неплохо, хоть и что-то было ожидаемо, а что-то – нет.

В пятницу после того, как я указал Чаку Раффу, что им делать, Клинтон капитулировал. На утреннем брифинге пресс-службы Белого Дома было заявлено, что президент выступит с коротким заявлением, и ни на какие вопросы отвечать не будет. В десять часов завертелись камеры, и Билл Клинтон появился за своим столом в Овальном Кабинете. Он говорил всего десять минут, и извинился перед своей семьей, американским народом и поблагодарил Конгресс за проявленное понимание. Он ни разу не упомянул слова «импичмент» или «цензура», но этого уже было достаточно для меня и моих коллег.

Следующее, что произошло – дело Бакмэна против Каррена подошло к концу. Это был федеральный судебный процесс, который тянулся с того времени, когда я попытался получить разрешение на оружие в Мэриленде в соответствии с Актом о Защите Второй Поправки. Генеральный прокурор Мэриленда Каррен отклонил запрос, и мой адвокат Дэвид Бойес незамедлительно направил иск в федеральный суд, и дополнительно достал мне временное разрешение. Это случилось больше двух лет назад! С тех пор дело было в федеральном суде, где мы выиграли дело, и Мэриленд подал апелляцию. Четвертый Округ, в который входили Мэриленд, обе Вирджинии и обе Каролины, вынес техническое решение, которое не отменило закон, а перенаправило дело обратно на слушание, где мы снова выиграли. И снова мы вернулись к апелляции, и мы снова выиграли на заседании троих судей, и когда штат проиграл, Мэриленд подал апелляцию в судебную коллегию в полном составе. Они проиграли и там, и даже хуже – действие их местных законов было приостановлено до тех пор, пока они не подадут апелляцию в Верховный Суд.

В начале октября Верховный Суд объявил список дел, по которым будет проводиться слушание, и они отказались рассматривать дело Бакмэна против Каррена, что означало принятие решения нижестоящего суда и то, что штату Мэриленд не повезло! Я несколько раз выступил на ток-шоу, рассказывая о значении принятого решения, и какой победой это являлось для законопослушных граждан в стране.

Я не начал носить револьвер с собой. Меня абсолютно устраивало то, что оружие есть у моей охраны. Хотя если бы я был просто обычным чудаком, то я бы точно таскал его с собой. Из всего того, что я слышал от местных органов правопорядка, хоть и проходила первая волна массовых обращений за разрешениями, большую часть отклонили за «отсутствием необходимости» в оружии (какой не было и у меня в ситуации с Хэмилтоном!). А в целом мне казалось, будто половина штата рванулась за разрешениями. То же самое я слышал и от своих коллег из других штатов.

На другом фронте Джерри Херзински не выказал себя покоряющим мир кандидатом, на которого так надеялась Демократическая партия. Да, он был отличным мэром небольшого городка, но он мог усыпить даже метаамфетаминового торчка. Да, хочется, чтобы к концу речи слушатели были воодушевлены больше, чем в начале, но предполагается, что это от того, что они загорелись, а не потому, что радуются концу речи! Я сквозь пальцы на него не смотрел, но все указывало на разгромную победу кандидата от Республиканской партии по Девятому Округу Мэриленд третьего ноября.

Во-первых, уже тогда мои службы помощи избирателям полностью подтянулись. Если они не могли решить проблему сами, они не стеснялись подключить меня к работе. Мне предоставляли список имен, которым нужно было позвонить, и перечень пунктов для разбора с требованием «со щитом или на щите», как матери говорили своим воинам в Спарте. Иными словами – разберись, или не возвращайся в офис! Некоторые из моих ребят из службы помощи избирателям были крепкими орешками, и проверять их верность слову я не хотел!

Во-вторых, никогда не недооценивайте власть должности. У нее есть весьма очевидные преимущества, такие как, например, приписывать себе взятие государственных денег на удовлетворение нужд своих избирателей. «Ремонт этого моста был проделан благодаря усилиям конгрессмена Бакмэна!». В сочетании с моей привычкой стратегически жертвовать от имени фонда Бакмэна, это была весьма выигрышная комбинация.

У пребывания на должности есть и еще одно преимущество – инерция. Годами известно и доказано, что действующие кандидаты – независимо от партии, от успехов, количества потраченных денег, независимо практически ни от чего – имеют шанс переизбрания в 90 %. В некоторых случаях возможно, что риски доберутся и до вас, и кто-нибудь выпихнет вас с места (как я это сделал с Энди Стюартом), или же избиратели подадут знак Белому Дому, массово зачистив Конгресс, как это было в 1994-м. В этом году меня бы это не коснулось.

Я выиграл переизбрание с разницей в 22 %, самой большой достигнутой мной когда-либо. Это было… опьяняюще!

Эффект в Палате был по меньшей мере любопытным. Ньют провел несколько опросов за год, и они показали ему, что из-за секс-скандала с Клинтоном ожидалось, что Республиканцы могут взять где-то между двумя или тремя десятками мест в Палате. Это бы покрыло все наши потери в 96-м и окончательно бы укрепило его как главу Палаты, как Сэма Рэйберна и Типа О'Нила. Затем он начал делиться этими результатами со всеми своими высокостоящими дружками.

Актуальный же результат? Ноль! Мы уступили четыре места новичкам-Демократам, и отбили у Демократов четыре места. До какой степени те опросы были точными, и насколько Ньют просто видел то, что хотел видеть, было не ясно. Я могу со стопроцентной уверенностью сказать, что Ньют в этом расхождении обвинил меня, поскольку он так выразился для Washington Post. Мы были на пути к тому, чтобы использовать скандал, и так подхватить все эти места в Палате, когда конгрессмену-одиночке захотелось испортить всем всю картину, отменить импичмент и подружиться с президентом Клинтоном.

В теории, это звучало здорово, но весьма приличное число моих коллег-конгрессменов были с этим не согласны. Я не был таким уж одиночкой, каким меня расписывал Ньют, и у меня было большое количество друзей, которые не купились на его объяснения. Среди них был Джон Бейнер, глава комитета конференции Республиканцев, не так высоко, как лидер большинства или организатор, но это весьма неплохой подъем вверх по лестнице. Готовился переворот, как он сказал мне. Ньют Гингрич слишком засиделся на своем месте. Во время голосований после выборов, его бы сняли с поста спикера.

У кого-то, возможно, у самого Джона, был длинный язык, и эта весть дошла до Ньюта. Ньют собрал совет глав Республиканцев Палаты (конечно же, без меня!) и потребовал ответа. Я услышал обо всем этом уже после. Билл Паксон из Нью-Йорка объявил, что будет бросать вызов Ньюту за место спикера. Поскольку никому не был нужен Паксон, ему сказали сесть на свое место и заткнуться. Ньют сказал всем остальным, что он не желает управлять стаей волков-каннибалов, и добавил, что покинет пост спикера. Блефовал ли? Не могу сказать, но если и да – то безуспешно. Волки начали грызться между собой о том, кто встанет во главе. Четыре года Ньюта у руля не были засчитаны успешными, и люди на верхушке были им осквернены. Следующим спикером должен был стать Боб Ливингстон, выбранный Ньютом в качестве преемника.

А может, и нет.

Внутри самого Конгресса назревали новые скандалы. С подачи Ларри Флинта, издателя Hustler, всех и каждого в Конгрессе, особенно Республиканцев, начали расследовать на предмет отношений вне брака. Флинт пообещал миллион баксов за задокументированное доказательство, хотя я так и не понял, какое именно доказательство было нужно, чтобы получить этот миллион. Чарли даже загорелся, попросив мать надеть светлый парик и сесть ко мне на колени, чтобы он мог сделать фотографию и отправить ее за свою часть миллиона. Умник! Я гонялся за ним по всей кухне под хохот его матери и сестер, и затем отвесил ему резкого пинка под зад!

Результаты были предсказуемыми. Нельзя так просто взять случайных пятьсот тридцать пять человек и не найти ни одного, кто не изменял бы супруге. Вероятность настолько мала, что ее можно даже не брать в расчет. Первой жертвой стал Боб Ливингстон, один из ближайших приспешников Ньюта, который гулял от миссис Ливингстон. Без кандидатуры Ливингстона на пост, на его место вызвался Дик Арми. Тем хуже для Дика, ведь он тоже было слишком тесно связан с Ньютом. Никто также не хотел видеть его в качестве спикера. В это время Ньют просто сказал, чтобы все мы отвалили, и ушел в отставку со своего поста, представляющего Шестой Округ Джорджии.

И это стало моей возможностью. Все вокруг перевернулось, слишком много всего было сказано и слишком много витало дурных предчувствий. Был немалый риск, что Демократы смогли бы найти парочку Республиканцев, которым уже стали отвратны все эти разборки, и объединились бы с ними, чтобы проголосовать за спикера-Демократа в подконтрольной Республиканцами Палате. Это надо было пресечь, и пресечь жестко! Я пообщался со всеми умеренными Республиканцами, с которыми только мог. Что интересно, я также поговорил и с Томом ДеЛэем, которому также до чертей надоело то, что творится. И так мы с ним заключили сделку.

Когда настало время голосований на главные позиции в Палате, Дэнни Хастерт решил побороться против Арми за пост спикера. На третьем круге голосования Хастерт победил. Тогда-то ДеЛэй и воткнул Арми нож в спину. Том сам номинировался на пост главы Палаты, который уже был за Арми, и победил в голосовании. Арми был огорошен. Вторая половина сделки была вполне в духе «баш на баш». Мой товарищ Джон Бейнер выдвинул мою кандидатуру на пост организатора большинства, и ДеЛэй поддержал ее.

Один из новичков, малый откуда-то с Среднего Запада, спросил меня о моей управленческой философии. Я поднялся, почесал голову, и затем взялся за микрофон.

– Моя философия? Как насчет сделать здесь что-нибудь полезное?! Как насчет достижения чего-либо?! Я не из округа, где нет Демократов. Я из Девятого Округа Мэриленда, где я – практически единственный Республиканец. Если бы я не мог сработаться с людьми из другого лагеря, я бы сюда не вернулся. Если бы я не пытался сделать здесь что-нибудь, я бы сюда не вернулся. Если бы я не выказывал хоть какую-то долю учтивости Демократам – я бы сюда не вернулся. Так что вот моя философия – делай свою чертову работу! Каждый из нас говорит своим людям о том, что они могут довериться нам в решении проблем. Так решайте! Я собираюсь попросить каждого здесь присутствующего человека придумать, как можно уменьшить количество той чепухи, которую мы все несли, и работать вместе, чтобы что-то решить. Вот моя философия: «Делай свою работу, черт возьми!». И скажите мне, что я могу сделать, чтобы помочь. Ведь помогать вам – моя работа!

Я поставил микрофон обратно на стойку и осмотрел всех. У некоторых было ошарашенное выражение лица, но остальные кивали и перешептывались друг с другом. Затем мы проголосовали.

Я стал новым организатором большинства.

Подозреваю, что когда до Белого Дома добрались новости, что следующие два года, когда они захотят увидеть руководство Конгресса – они будут видеть мою улыбающуюся физиономию, осело у них на душе, как свинцовый шар. На самом деле, пара человек спросило меня, пожал ли бы я Ему руку, и посоветовали мне воспользоваться антисептиком, когда я это сделаю. Я улыбнулся и посмеялся со всеми, но это было бы дерзко даже для меня. Я буду вести себя достойно, иначе Мэрилин меня прибьет, я уверен.

На Рождество мы поступили как обычно и полетели к родителям Мэрилин на пару дней. Все уже слышали о моем повышении, и я уйму времени потратил на объяснение своякам и невесткам, что это за работа, по крайней мере, как я думал, что это за работа. Все прошло довольно неплохо, но поднялось весьма неловкое обсуждение в день Рождества. Это было не об ужасной стряпне, которую готовила мать Мэрилин – она честно переняла ее отвратительные навыки готовки – но больше о вопросе, который был задан за ужином. Хэрриет взглянула на Чарли через стол и спросила:

– Ну, Чарли, где собираешься учиться в следующем году?

Я сдерживал в себе все эмоции, когда поворачивался к сыну. Я задавал ему этот же вопрос на протяжении уже почти года, но внятного ответа так и не услышал. Мэрилин твердила на его первом году старшей школы, что мне не стоит на него давить, но даже она уже начинала переживать. Ему до выпуска оставался всего семестр. И так он всего лишь сказал нам, что ему не очень нравится идея учебы в колледже. Я сказал ему, что он может зачислиться в один из общественных колледжей, пару лет поучиться там и решить, чем он хочет заниматься, и уже затем перевестись в колледж-четырехлетку. Эссекс или Хагерстаун были достаточно близко от дома, если он хотел жить там, либо же он мог бы жить в кампусе где угодно в штате.

Было время, когда Чарли был младше, только вступал в переходный возраст, когда казалось, что его скачок роста никогда не остановится. Он много говорил о футболе, и когда поступил в старшую школу Хирфорда и попал в младшую школьную команду, он все еще рос. Затем скачок, как и у всех, прекратился, и Чарли остановился на росте в сто семьдесят восемь сантиметров и весе в восемьдесят восемь килограмм чистых мышц. Чарли был полузащитником. Когда я однажды спросил у него, каковы требования для команды, он рассмеялся и сказал:

– Тренер говорит, что я достаточно быстр, чтобы ловить соперников, и достаточно крупен, чтобы их съесть!

Для обычного парня он был действительно крупным и точно в отличной форме. Для игрока в футбол – он бы не попал даже в третий дивизион. Колледжный и профессиональный футбол уже теперь были ничем иным, как долиной гигантов. Он не собирался поступать в колледж на футбольную стипендию, а с его оценками – и на какую-либо другую. Не то, чтобы она была нам нужна, но было бы здорово увидеть, что он получил образование.

Он что-то выдавил и пробормотал на все это, и я поставил вопрос иначе:

– Где ты собираешься работать?

– А?

– Чарли, тебе нужно решить, что делать со своей жизнью. Если ты думаешь, что можешь просто жить здесь, подумай еще раз. Как только ты закончишь старшую школу, халява кончится. Мы протащим тебя через колледж, но тебе нужно будет найти работу и платить за жилье и пропитание. Если все, что у тебя будет – это диплом старшей школы, то вся работа, которую ты сможешь найти, будет включать в себя слова «Вы хотите жареную картошку или что-то еще?». Или ты собираешься профессионально заняться мотокроссами? – Чарли решил бросить скаутинг пару лет назад и сконцентрировался на футболе и мотокроссах. За прошедший год, как ему исполнилось шестнадцать, он получил профессиональный билет от Американской Мотоциклетной Ассоциации. Хотя для профессионального занятия гонками потребовалось бы немало поездок и издержек.

На это Чарли немного оживился.

– Я уже думал об этом. Я поговорил с Баки и дядей Таскером, и они заинтересованы в том, чтобы спонсировать меня, но Баки еще в колледже. Сильно он не поможет.

– Ну, тогда тебе лучше определиться между армией и флотом, потому что болтаться здесь до конца жизни ты не будешь.

На это наш сын кивнул, поднялся и направился в свою комнату.

Мэрилин сидела в гостиной, когда у нас с ним состоялся этот разговор, и все время сидела молча. После того, как Чарли ушел, она сказала мне:

– Мы не будем требовать с него плату за жилье и пропитание.

Я улыбнулся ей:

– Я знаю это, и ты знаешь, но он-то – нет. Иногда ему нужен хороший пинок.

Она взглянула в сторону коридора, где располагались спальни, затем снова повернулась ко мне и улыбнулась:

– Весьма правдиво.

Тот разговор состоялся осенью, но я так и не смог склонить его ни к какому из вариантов. Теперь же, когда его спросила и бабушка, он пожал плечами и сказал:

– Думаю, я пойду на службу.

Я вздохнул и кивнул на его ответ, поскольку мне казалось, что Чарли так ответил просто потому, что не смог придумать ничего лучше. Мэрилин поджала губы и выглядела расстроенной, но не стала с ним спорить. Это на себя взяли все присутствующие из семьи Мэрилин. Они все были такими же уклонистами от службы, как и тогда, когда я начал встречаться с Мэрилин. Разница была лишь в том, что когда они познакомились со мной, я уже был на службе. Чарли же только говорил об этом, и еще не записался.

Хэрриет уловила общую суть семейного спора.

– Ты с ума сошел? Зачем тебе подписываться на такие глупости?!

Я промолчал, но весьма сухо посмотрел на нее. Они даже предложили ему работу в Домах Лефлеров после того, как он выпустится.

Чарли промямлил несколько причин, прежде чем Мэрилин хватило приличия заткнуть свою семейку. После этого я легонько постучал по его плечу и провел его в кабинет.

– Итак, что происходит? Зачем ты это делаешь? Я знаю, что это не из-за денег. Твоя мама никогда не позволит взять и выставить тебя на мороз, ты же знаешь.

Он рассмеялся на это:

– Мама мне это уже сказала. Я и не думал, что ты бы так поступил. Я просто не хочу продолжать учиться. Думаю, я свихнусь, если продолжу!

– Ну, тогда позволь сказать тебе, что когда ты поступишь на службу, ты все еще будешь учиться. И не смей думать иначе! Это уже не те времена, когда давали мушкет в руки, выстраивали вас в линию и говорили стрелять друг по другу! Тренировки там постоянны, а некоторые области более технически продвинуты, чем что-либо в общественном колледже, – сказал я ему (Хотите техническое образование? Вступайте во флот!).

Он кивнул, но ответил:

– Даже если и так, это все равно будет иначе.

– Тогда позволь тебе сказать кое-что еще. Это нечто большее, чем просто избежание учебы. Мне все равно, в армию ты пойдешь или на флот, да хоть в береговую охрану, но тебе, черт побери, лучше бы иметь причину посерьезнее, чем просто «нечем больше заняться».

– А почему ты пошел? – возразил он, – Я читал твои биографии. У тебя было другое образование, и даже тогда у тебя было много денег. Тебе же не нужно было идти учиться или в армию, так ведь?

– Мы не обо мне сейчас говорим. А о тебе!

– Разве? Я и с тетей Сьюзи поговорил.

Это меня остановило.

– А причем тут моя сестра?

– Она рассказала мне об истории семьи. Она сказала мне, что у нее есть фотографии твоего отца, которые стояли в доме перед тем, как его продали. Твои фотографии, твоего отца и твоего деда в форме. И я видел фотографию, как ты получаешь медаль. Мама очень гордится последней. Она говорит, что ты ее личный герой.

Я тяжело вздохнул в ответ и опустился в кресло.

– Ох, Чарли, это одна из худших причин! Если ты думаешь, что должен служить из-за некого семейного жребия, то ты очень, очень ошибаешься. И поверь мне, я не герой.

– Но ведь медаль…

Я печально взглянул на него.

– Чарли, на эту медаль и еще два бакса ты можешь купить себе чашку кофе. Тогда погибли люди. Лучше бы я просто выпил чашку кофе, хоть я его и не пью, – и я посмотрел невидящим взором в окно. – Хочешь медаль, Чарли? Черт, да я отдам это чертову медаль тебе!

– Пап, однажды ты сказал маме, что настал твой черед отдать долг. По крайней мере, так она сказала мне. Может, настал и мой черед.

– Дерьмо! – пробурчал я под нос. И затем я снова взглянул на него. – Окажи мне милость и найди работу в офисе. Если с тобой что-нибудь случится, твоя мать никогда мне этого не простит. В армии всегда нужны водители грузовиков и штабники.

Мой сын рассмеялся на это и вышел из кабинета. Мгновением позже зашла Мэрилин, застав меня все еще сидящим и смотрящим в окно. Она подошла и села ко мне на колени.

– Я слышала, что ты сказал ему. Он просто слишком на тебя похож.

– Я надеялся на что-нибудь получше, – сказал ей я.

Она обвила руками мою шею, а я приобнял ее за талию.

– Ты всегда слишком строг к себе. Он хороший мальчик, и однажды станет отличным мужчиной, как и его отец.

– Только помни о том, что я пытался его отговорить.

Она обняла меня и ответила:

– Я знаю. Я все слышала. Ты все равно мой герой, и не важно, что ты скажешь.

– Ты бы справилась намного лучше меня.

– Чепуха! – и Мэрилин поцеловала меня. – Все, хватит, – и она встала и повела меня к остальным.

Позже тем же днем я сказал Чарли, что ему нужно получить наше одобрение на службу. Никто из войск бы даже ни коснулся его, пока он не закончит старшую школу, и пока ему не исполнится восемнадцать, ему нужно было получить наши подписи. Он также должен был привести домой сержанта-вербовщика одним вечером, когда мы тоже будем дома.

Это произошло две недели спустя, вечером в среду. Мне было приказано позаботиться о том, чтобы я был дома к ужину. В половину восьмого мы должны были познакомиться с сержантом Родригезом. Девочки были заинтересованы больше всех, мы с Мэрилин были довольно отрешенными, а Чарли очень нервничал. Он шагами измерял комнату и то и дело поглядывал в окна, а мы с Мэрилин молча переглядывались, качали головами и закатывали глаза.

За пару минут до назначенного времени я отошел в туалет по коридору. Нет нужды говорить, что в этот момент зазвонил дверной звонок. Ну, там было достаточно людей, которые могли справиться с этим. Тогда же я услышал и лай Пышки, и улыбнулся. Точно, кто-нибудь другой мог разобраться!

Я слился и умылся. Когда я возвращался обратно из туалета, я услышал комментарий Мэрилин:

– О, Боже!

Это заставило меня задуматься о том, что же там случилось.

Я быстро выяснил, в чем дело. Мэрилин стояла в гостиной, держа в руках Пышку. Пышке уже было? по меньшей мере? пятнадцать лет, и она была уже старой. Она уже прихрамывала (впрочем, как и я), шерсть на ее морде уже начинала седеть, и она уже не так быстро передвигалась, но она все также приходила в восторг, видя людей. Она извивалась в руках Мэрилин и облизывала сержанта, который нагнулся и позволял ей это. Чарли стоял в стороне, держа пальто сержанта. Я подошел ближе, и тогда сержант выпрямился и посмотрел на меня. Тогда-то я и понял, почему Мэрилин воскликнула свое «О, Боже!»

Сержант Родригез был офицером морской пехоты Соединенных Штатов!

Я не смог сдержаться! Богом клянусь, не смог! Я повернулся к Чарли и сказал:

– Морская пехота?! Ты что, шутишь? Морская пехота?!

Мэрилин расхохоталась и опустила собаку на пол, вторая же немного порезвилась, прежде чем запрыгнуть на диван.

– Веди себя прилично! – сказала она мне. Сержанту Родригезу она сказала: – Не обращайте внимания. Он был армейским десантником.

Сержант улыбнулся и понимающе кивнул:

– Конечно, мэм. Десантники – просто ребята, которые хотели в морскую пехоту, но не смогли попасть.

Мэрилин от души посмеялась.

– Карл, кажется, мы нашли тебе подходящего соперника!

Я же криво усмехнулся и пожал сержанту руку.

– Ничего личного, сержант, но я всегда думал, что пехотинцы – это те, кто посчитал школу прыжков слишком трудной. Добро пожаловать, – и я повернул голову в сторону ухмыляющегося мне сына. – Если это шутка такая, то весь остаток своей короткой жизни ты будешь рыть себе же могилу на дворе!

Он расхохотался и сказал:

– Это почти бы того стоило.

Я фыркнул и повернулся обратно к сержанту:

– Ну, я всегда могу прибить его потом. Проходите. Уверен, моя жена уже поставила кофе.

Сержант Родригез был просто очаровашкой, и дал отличную речь, чтобы Чарли вступил в морскую пехоту. Несмотря на множество моих шуток про сержантов-вербовщиков, дни, когда они могли безбожно врать и не думать о последствиях, уже прошли. Работая в Домах Лефлеров, я нанял нескольких таких сержантов, потому что из них получались отличные продавцы. С самого появления сил добровольцев, набор в войска стал практически профессией, где новобранцы подписывают контракты, а военным необходимо соблюдать все его условия в большинстве случаев (предполагая, что в это время в вас никто не стреляет). Также было очевидно, что сержант пришел подготовленным. Он знал, кем я был, и знал, что я не был заурядным лохом, сдающим своего сына. Пороха у меня было вполне достаточно.

Я послушал сержанта, и также наблюдал за лицом Чарли. Было очевидно, что мой сын выбрал это не потому, что не смог придумать ничего лучше. Он явно чего-нибудь наглотался.

Абы кого так просто не берут в морскую пехоту. Уже были не те времена, когда можно было просто записаться, или, как в некоторых случаях – приговориться, и отправиться в качестве пушечного мяса. Чарли нужно было пройти проверку на пригодность, тест на умственные способности, как и предварительную проверку пригодности, чтобы вообще зайти так далеко. Также должна была пройти и пара обследований, включая проверку на наркотики. Я не слишком переживал на счет наркотиков, поскольку не видел никаких проявлений, но родители всегда узнают обо всем последними.

К концу всей болтовни я взглянул на Мэрилин, которая просто отрешенно пожала плечами. Вероятно, это было таким же положительным откликом, как и от любого Лефлера. Я кивнул ей в ответ, и затем повернулся к сержанту.

– Ладно, думаю, настал мой черед говорить и за себя, и за мать Чарли. Первое и самое главное – Чарли не покинет дом до тех пор, пока не выпустится из старшей школы, и он выпустится, и будет присутствовать на выпускном. Никаких исключений на этот счет. Это понятно, мистер? – спросил я нашего сына.

– А-а, да, конечно, – я строго на него взглянул, он сглотнул и выпалил: – Есть, сэр!

– Хорошо. Запоминай это выражение.

Сержант Родригез фыркнул на это:

– Нас устраивает, господин конгрессмен. Если он не выпустится – он нам не нужен.

Я кивнул.

– Откуда вы, сержант? Тоусон или Рейстерстаун?

– Из Тоусона, сэр.

– У вас есть какая-нибудь программа физического развития? Нечто такое, что укрепит этих детишек, прежде чем они начнут служить?

Он улыбнулся в ответ:

– Да, сэр, есть. И мы ожидаем, что рядовой Бакмэн тоже будет присутствовать.

– Я в форме! – возмутился Чарли.

Я с отвращением взглянул на него.

– Это ты думаешь, что ты в форме. Ты слаб и немощен. Ты сейчас не пройдешь даже по стандартам морской пехоты, не говоря уже об армейских. Будешь сотрудничать с сержантом, или ищи другую работу. Понял?

– Да, сэр.

Я кивнул. На самом деле Чарли был в отличной форме для службы, но дисциплина и субординация ему бы не повредили.

Я повернулся обратно к Родригезу.

– Хорошо, еще вопрос вам. Вы не можете его заполучить до его выпуска, который в июне. В октябре ему исполнится восемнадцать, и тогда вам не нужно будет наше разрешение. Это заставляет меня думать, что вы отправите его в тренировочный лагерь где-то между этими датами, так? – последнюю часть я озвучил в виде вопроса.

– В августе, сэр.

– Остров Пэррис?

– Да, сэр.

Я пожал плечами. Южная Каролина летом. Это должно быть прекрасно! Из того, что нам поведал сержант, в лагере проводят тринадцать недель, так что он был бы привязан к ним где-то до ноября. Потом он получил бы неделю отпуска, и затем отправился бы в пехотную школу еще на пару недель боевой подготовки где-нибудь недалеко от Кэмп Лежен. Это бы его заняло на День Благодарения и Рождество. После этого он бы наверняка получил еще отпуск и его бы отправили уже на место службы. К тому моменту он бы уже числился за каким-нибудь батальоном и следовал бы за ним, куда бы его ни послали. Он бы прослужил четыре года, и еще четыре года пробыл бы в запасе.

– Хорошо. Мы уступим, но до выпускного бумаги мы не подпишем. А потом можете забрать его и радоваться! Хотя я хочу попросить об одной услуге.

– Да, сэр?

Я вздохнул.

– Сержант, вы же знаете, кто я. Я конгрессмен Соединенных Штатов, и довольно известная личность. Я не могу обязать вас это сделать, но могу попросить как отец этого молодого человека. Я знаю, как устроена служба. Когда вы будете оформлять документы, я хочу увидеть одну ошибку. Не записывайте его как Чарльза Р. Бакмэна. Я хочу, чтобы вы записали его как Роберта Ч. Бакмэна. И я не хочу, чтобы вы указывали его здешний адрес. Мы можем использовать адрес в Вашингтоне.

Глаза сержанта Родригеза на это широко раскрылись, и Мэрилин вместе с Чарли начали протестовать и спрашивать, что я задумал. Даже Пышка подняла взгляд с того места, где спала. Я же оставил взгляд на сержанте.

– Сэр, это было бы очень необычно. Для чего такое делать? Чарли нужно будет предоставить свое свидетельство о рождении, – ответил тот.

– Я в курсе, сержант, и мне также известно, что допускаются и технические ошибки, – затем я посмотрел на сына и докончил свой ответ: – Чарли, я богатый и влиятельный человек. Большинство детей, с которыми ты рос, большинство девушек, с которыми ты встречался – с ними ты впервые познакомился еще тогда, когда у меня не было такой власти или денег. Но там, во всем остальном мире, люди будут знать тебя только как сына богатого и влиятельного человека. А вот о Бобби Бакмэне из Вашингтона никто ничего не слыхал. И друзья, которых ты заведешь там, ты будешь знать, что они твои друзья из-за того, какой ты есть, а не потому что кто-то чего-то хочет от меня. То же самое относится и к твоим назначениям. Будут люди, которые захотят, чтобы ты делал что-то в пехоте только потому, что они думают, что за это смогут получить что-то от меня.

– А?

– Такое бывает, Чарли. Может быть, тебя направят куда-нибудь недалеко отсюда, или может быть, что ты захочешь заниматься одним видом службы, а кто-нибудь в Пентагоне увидит твое имя и решит, что тебе нужно заниматься чем-то другим. Эй, такое случается, – сказал я ему.

Затем я снова взглянул на сержанта:

– Ну, как-то так. Я не могу этого от вас требовать, и я даже не вправе просить вас об этом, но ради него же, а не меня, измените ему имя. Если он хочет этим заниматься, позвольте, но дайте ему просто быть обычным парнем.

Сержант Родригез не мог полностью взять весь вопрос на себя, но он просто обещал подумать над этим. О большем я просить и не мог. Спустя немного времени мы отпустили его, и сказали и ему, и Чарли, что на пути стоять не будем. Хотя после того, как он ушел, я легонько постучал Чарли пальцем по плечу и указал обратно на гостиную:

– Почему морская пехота?

– Потому что это не армия, – ответил он. Меня это задело и, похоже, это было видно. Чарли же сказал: – Пап, мне нужно что-то другое. Я знаю, что ты был в армии, но я не могу идти по жизни в постоянном сравнении с тобой. Мне нужно делать что-то другое.

– Все настолько плохо? – мягко спросил я.

– Нет, я не об этом. Просто… мне нужно что-то другое. Девочки же больше похожи на тебя. Холли и Молли… я могу представить их учащимися в колледже, в виде ученых или чего-то в таком духе, как получилось у тебя, но меня бы такое с ума свело! Я никогда не стану офисным парнем, так что дай мне попробовать нечто иное.

Я взглянул на Мэрилин, и мы оба устало переглянулись. Мэрилин отправила нашего сына спать, и затем взглянула на меня. Она ничего не сказала.

Я же просто проговорил:

– Морская пехота?!

Она же только рассмеялась.

Оказалось, что у моей власти в качестве организатора были границы. Я мог отложить или повлиять на законопроекты, но я не мог их остановить. Например, в случае с законом Грэмма-Лича-Блайли, известному, как Акт о финансовой модернизации. Уолл Стрит продвигала его жестко, очень жестко! Ради модернизации, они хотели, чтобы мы свернули закон Гласса-Стигалла со времен Великой Депрессии. Были и мелкие моменты, но для меня это был важный вопрос.

Закон Гласса-Стигалла поручал разделять коммерческие банки с инвестиционными. Коммерческие банки – это то, что обычные люди называют банками, где они берут свои кредиты с ипотеками и обналичивают чеки. С другой стороны, инвестиционные банки были основой того, что было известно как «Уолл Стрит». В них можно владеть акциями и облигациями, или же пенсионным счетом. До ощутимой степени Бакмэн Групп можно было считать частью Уолл Стрит, поскольку мы очень много вкладывали, и у нас были клиенты и инвесторы. Существовала большая разница между тем, как эти две группы регулировались, и что они могли делать. Главным отличием было то, что если коммерческий банк рухнул – все вкладчики были в безопасности. Тогда бы просто пришли федералы, изучили документы, закрыли банк и продали его, в большинстве случаев за одну ночь. Если же инвестиционный банк сделал неверную ставку на Уолл Стрит, то это тяжело! Вы потеряли свои деньги! Если хотите играть с большими ребятами – носите и большие штанишки.

Я знал, чем закончится эта история, и это было не очень здорово. По факту, это был крупнейший фактор, приведший к развалу финансового сектора в 2008-м. После отмены закона Гласса-Стигалла банки скупили друг друга и стали неотделимы. И уже затем, когда происходило что-либо плохое, вроде обрушения инвестиционного банка, это также утягивало с собой и его часть коммерческого банка, и, в конце концов, федералам пришлось вложить чуть ли ни триллион долларов, чтобы разобраться во всем этом.

Я боролся с этим, и боролся усердно, но слишком многие хотели этого. Я пытался отложить это или переработать, но все считали, что они умнее рынка и экономики. Депрессии? Они уже в прошлом! Мы уже отрегулировали и перехитрили все плохое, что могло произойти. Какое ограниченное мышление. Самой лучшей частью стало то, что все думали, раз я сколотил состояние на Уолл Стрит, то я должен быть влюбленным в это дело. Я дал пару выступлений, походил на ток-шоу и сказал, что я был большим мальчиком, и если бы я облажался, то потерял бы только свои деньги, а не чьи-то еще. Если сам я был только достаточно смел, чтобы ставить только свои деньги, так почему они хотели играть с деньгами общественными? Я мог бы с тем же успехом говорить со стенкой. Я был в явном меньшинстве, когда настало время голосования за эту отмену.

Мне также не пришлось переживать о том, чтобы вести себя прилично с президентом и первой леди. Билл и Хиллари не торопились приглашать меня на ужин, только если это не было запланированным и формальным событием. Это произошло в январе, когда новенькие конгрессмены и сенаторы были приглашены на обычный приветственный ужин вместе с руководством Палаты и Сената. Как жалкий организатор, с речью я не выступал. Я появился на нескольких групповых снимках, какие-то были с президентом, какие-то без него, какие-то с супругами, а какие-то – без. Ровно так же, как и в начале любой законодательной сессии, вы получаете чудные совместные фотографии с президентом, встречающим руководство Палаты и Сената в большом конференц-зале вместе с различными членами Кабинета. Все улыбаются на камеры и обещают вместе работать ради общего блага. А потом мы достаем свои ножи и затачиваем их кончики, чтобы они лучше входили в спины другого.

Общим впечатлением членов команды Билла обо мне было, что даже если бы они могли утопить меня в бочке с мазутом, этого все равно было бы недостаточно.

Я не слишком переживал об этом. Большую часть забот об округе я оставил в руках членов своей команды, и поступил, как и следовало послушному представителю – я подчинился своей команде! Марти и люди из службы помощи избирателям решали, что мне нужно делать, Минди все это расписывала, а я выполнял их волю. Это было очень похоже на перевернутую пирамиду, где десяток и больше руководителей гоняли единственного индуса. Это наводило на раздумья, кто же на кого работал.

Кабинет организатора работал немного иначе. В реальности у меня было два разных офиса и две разные команды. Команда организатора была полностью отдельной от моего офиса в округе и работала только над вопросами управления. Я довольно много времени работал с ДеЛэем и Хастертом, разбираясь, как пропускать законопроекты, и затем мне нужно было возвращаться с инструкциями к команде. Было огромное множество мелких струнок, что касались решения вопросов, и в этом и заключалась работа организатора. Нужно было также встречаться с перспективными конгрессменами, парнями, которые хотят побороться с кем-то за пост. И множество аспектов управления крупной бюрократией. Кто в какие комитеты попадет, когда планировать голосования, где в какой момент кто находится – все это надо было отслеживать! Если запланировано голосование по какому-то законопроекту, насколько выгодным является соотношение голосов? Сделай, как нужно! Был один запоминающийся случай, когда одному из старших законодателей нужно было вовремя успеть в Вашингтон из округа для критично важного голосования, и организатор оформил ему «ознакомительный полет» в F-15 с местной базы Воздушных Сил до базы в Эндрюсе, чтобы он успел на голосование.

Все было не так плохо. Верный своему слову, я работал и сквозь линии партии с Демократами. По факту, если кто-либо, особенно Республиканский лидер, не мог быть замеченным рядом с этими злодеями с другого берега, то они могли сказать мне пару слов, чтобы я с ними встретился. Раз уж мне все равно гореть в огне вечного Республиканского проклятия, то почему бы и нет? Это также было правдиво и для Демократов. Если нужно было что-нибудь нашептать в ухо Республиканцу, они с легкостью могли шептать это мне.

Мне вспомнился разговор с Дэйвом Бониором, моим коллегой со стороны Демократов, и мы предложили выделить отдельный комитет, куда каждая партия могла запихнуть своих чокнутых, чтобы они друг друга сводили с ума. Я предложил один из наших гомофобных креационистских комитетов, а он предложил один из его коммунистических комитетов эко-уродцев. Это стало нашей повторяющейся шуткой.

Моим главным заданием было продолжать давить на администрацию Клинтона. Помимо того, что я был миллиардером-убийцей, купившим место в Палате, у меня была национальная репутация явного противника дефицита. (Я также имел репутацию нео-изоляциониста, но это была уже совсем другая история!). Теперь же в 1998-м по всем прогнозам мы должны были выйти в плюс! Стандартной реакцией Демократов на это неестественное событие стала бы трата большего количества денег, чтобы вернуть нас в более естественное состояние дефицита. Как противник дефицита на руководящей позиции, мне нужно было держать Республиканский Конгресс на взводе, продолжать давление и не позволять отступать.

Это было несложно сделать. Это просто касалось безостановочным публичным давления на администрацию. Все «деловые» Республиканцы в противовес идеологическим и социальным консерваторам использовали каждую выпадающую возможность пообщаться с прессой и выступить на различных ток-шоу, чтобы продвинуть выгоду снижения дефицита, а теперь и выгоду избытка. В частности мы также продвигали и необходимость поддерживания этого излишка в обозримом будущем, чтобы погасить госдолг. Было весьма иронично, что в этом нам помогал Алан Гринспан, председатель федеральной казны.

Гринспан, по моему скромному мнению, был одним из богатейших людей в Америке (и не только потому, что я знал многое об истории будущего), и невероятно переоценен, будучи названным финансовым гением. Он недавно начал заявлять, что излишки бюджета – это плохо, что выплата нашего госдолга снизит стоимость и курс наших национальных торговых инструментов, таких, как акции и облигации казны, и это приведет к концу Западной Цивилизации и жизни на этой планете в том виде, в каком мы привыкли. Сейчас же у меня было достаточно авторитета в этом вопросе, чтобы я мог выступать на воскресных ток-шоу и утверждать обратное.

Я использовал ту же технику, что и во время банковского и почтового скандалов. Пока все спорили о различных волнениях, я опустил объяснения на тот уровень, чтобы любой среднестатический зритель мог это понять. Теперь я давил:

– Это так сложно? Средний американец мечтает о том дне, когда он выплатит свою ипотеку. Когда средний американец выплачивает полностью ипотеку – он устраивает вечеринку, и в половине случаев приглашены и банкиры, одобрившие им этот займ! Быть свободным от всех долгов – мечта каждого человека; так почему это не может быть мечтой этой нации?

Поскольку все озвученные ответы на этот весьма простой и практичный вопрос являли собой высокотехнические финансовые объяснения, для понимания которых требовался докторат по экономике, так что общественное мнение было на нашей стороне. Я знал, что в будущем, по крайней мере, в той временной линии, где я был до этого, проблему бы решили совершенно иначе. Республиканская Партия, будучи в плену «безналоговой» коалиции Гровера Норквиста и партийных спонсоров-миллиардеров, резко снизила налоги, особенно для богатых, и вернула нас к дефициту. Это вообще отдельно от того факта, что мы умудрились развязать две разные войны без каких-либо понятных планов на то, как оплачивать хотя бы какую-то из них. Президентство Буша-младшего вогнало нас в триллионные долги!

Гровер не был главным фактором в моих расчетах на тот момент. Он не мог грозить мне тем, что спонсоры отзовут свои вложения в мою кампанию. Он все еще был в процессе формирования своего нечестивого альянса с Чайной Партией, которая еще не существовала. Но он мог угрожать мне, попытавшись найти кандидатов, которые попытались бы баллотироваться и выступить против меня на праймериз, что было отдельной вероятностью. Праймериз обычно играют на руку укрепившейся избирательной основе партии больше, чем электорату во время общих выборов. Вдобавок к этому, во время праймериз происходит меньше переворотов, чем в общих. Совместив два этих пункта, крепкая консервативная основа могла свергнуть действующего кандидата, но затем бы проиграла общие выборы более умеренному кандидату от противоположной партии.

На меня это не слишком убедительно повлияло, по крайней мере, на тот момент. Но я мог заметить, что это легко могло повлиять на кого-то из моих коллег. Я поручил Марти обдумать это дело и передать Институту Возрождения Америки выгоду поддержки других кандидатов и действующих лиц, выступающих против дефицита.

Одной крупной проблемой той весной для меня стал ужас в Колумбайне. В апреле парочка пришибленных готов решила устроить стрельбу в своей старшей школе в Колорадо. Как автор акта о Защите Второй Поправки, я оказался в центре жарких споров о контроле оружия. Это была полностью проигрышная ситуация. Все рассосалось за пару недель, как и все подобные вещи – всё внимание привлекло нечто не менее страшное. Боже, какая же это ужасная ситуация!

К середине весны уже было очевидно, что Чарли действительно хотел пойти в морскую пехоту. Он с запалом участвовал в подготовительной тренировке сержанта Родригеза, и его оценки, казалось, подходили для того, чтобы он мог сбежать из старшей школы Хирфорда. Мы смягчились к середине семестра, когда сержант показал нам документы на имя Роберта Бакмэна, без второго имени, которые он собирался пропустить, и мы подписали их. Тогда же я сказал Чарли, что если он попытается соскочить до выпускного, то на остров Пэррис он отправится по частям. Даже Мэрилин присоединилась со словами:

– Не для того я тебя сама рожала десять часов, чтобы ты не закончил школу! – подкрепив это яростными размахиваниями пальцем.

– Иногда она становится страшной, – шепнул он мне позже.

– Мне об этом расскажи! – прошептал я в ответ.

Чарли выпустился, и затем он с парочкой своих друзей на неделю поехали в Оушен-Сити. Он спрашивал, можно ли им слетать в Хугомонт, и я только рассмеялся в ответ! Только международного инцидента и войны мне не хватало, когда эти ребята решат увязаться за кем-то, кого я могу знать, вроде премьер-министра! Мы просто сняли им дом на неделю, заставив парней добыть немного деньжат, и затем отправили за ними пару водителей, чтобы уберечь их от неприятностей. Я напомнил Чарли, что судимость закроет ему путь в морскую пехоту.

Хорошо было то, что никому не понадобились деньги на залог из тюрьмы, и разъяренные отцы молодых девушек не гонялись за футбольной командой старшей школы Хирфорда. Минус же был в том, что не думаю, что агент по аренде недвижимости был сильно обрадован количеством оставленных пустых бутылок из-под пива. В августе мы облегчённо вздохнули и отпустили Чарли с сержантом Родригезом.

Позднее той осенью мы столкнулись с трагедией. Пышка начала хандрить с тех самых пор, как Чарли ушел в морскую пехоту. Она была его собакой. Это он подобрал ее и дал ей кличку (в каком-то роде), а также хорошо о ней заботился. Она чаще всего спала в его спальне, обычно на его кровати. Как только он уехал на остров Пэррис, Пышка стала беспокойной, и бродила туда-сюда между его пустой спальней и нашей. На первой неделе октября у нее начали случаться приступы на кухне и в гостиной.

У меня было дурное предчувствие на этот счет. Мы взяли ее ближе к концу 1982-го года, когда Чарли было чуть больше года. Теперь же ему было семнадцать, а Пышке – шестнадцать. По-собачьи это считалось глубокой старостью. Мэрилин отвезла ее к ветеринару, который оставил ее на ночь, чтобы прогнать пару тестов. На следующий день нам позвонили: Пышка домой не вернется. Она страдала от почечной недостаточности, и, возможно, рака. Мэрилин позвонила мне, чтобы сообщить об этом, но никто из нас не хотел растягивать ее страдания. Мы ее усыпили.

Холли и Молли хотели узнать, почему мы не могли провести пересадку, или что-нибудь подобное, и Мэрилин объяснила, что было бы жестоко растягивать страдания Пышки. Мэрилин с девочками тем вечером все глаза выплакали, и не могу сказать, что я сам был лучше. Близняшки хотели сразу же взять новую собаку, но мы решили немного подождать. Я сказал им, что можно что-нибудь подобное сделать в следующем году.

Чарли выпустился с учебного лагеря в ноябре, и мы с Мэрилин взяли пару выходных дней и полетели в Южную Каролину. Уже там, мы оставили охрану у КПП и вели себя, как обычные родители, которые приехали посмотреть, как марширует их отпрыск. Казалось, что никто не знал, с кем связан Чарли, и когда мы предложили ему забрать его на время отпуска, он сказал нам, что некоторые ребята собираются в Майами на пару дней, и спросил, можно ли ему поехать с ними. Он пообещал приехать домой на Рождество. Наш маленький мальчик начинал взрослеть.

В это время уже долгое время шли Республиканские предвыборные кампании к 2000-му году! Все дружно начали паломничать в Айову и Нью-Хэмпшир, ну, по крайней мере все, кто баллотировался. Почему эти два малюсеньких штата стали арбитрами национальной политики – для меня оставалось загадкой. Политическое будущее невероятно сложной и разнообразной мультикультурной нации решалось бы кучкой фермеров-фундаменталистов и твердолобых янки. Отцы-основатели точно не об этом думали, когда продумывали все это устройство!

Это были третьи президентские выборы с тех пор, как я попал в Вашингтон в 1990-м году, и я вынес из них одну вещь. Единственный урок, который я извлек из этого – никогда, ни при каких обстоятельствах я не стану баллотироваться в президенты! Одно дело бегать по парочке мелких округов по вечерам, светя лицом и именем перед избирателями. И совсем другое – пытаться проделывать то же самое и показываться перед дюжинами ребят, которые мать родную продадут в мексиканский бордель или в монашки, чтобы получить работу.

В конце 1999-го казалось, будто все вокруг избирались от Республиканцев. Сенаторы, бывший вице-президент, некоторые секретари и кучка бизнесменов, которые все соревновались между собой за право надрать Элу Гору зад. Пока кучка Демократов обсуждала участников от своей партии, кроме вице-президента, насколько знал я сам, никто из них не сформировал обязательного исследовательского комитета до объявления. Это была одна законная фикция, позволяющая кандидатам бегать по всей стране с речами и «выяснением потребностей народа» со сбором средств на кампанию без фактического законного ее проведения.

Насколько мне было известно, было всего два серьезных кандидата со стороны Республиканцев. Джордж Буш-младший был губернатором Техаса и сыном бывшего президента Джорджа Буша-старшего. Джон МакКейн был старшим сенатором из Аризоны, и единственным членом Сената с политической хваткой и навыками, чтобы баллотироваться. Остальные же, вроде Стива Форбса, Пэта Бьюкейнена или Дэна Куэйла были второсортными, или же подражателями без понимания и без шансов.

В 92-м я, конечно же, поддерживал президента Буша, который был единственным кандидатом. Я игнорировал Росса Перота, как всего лишь смутьяна. Четырьмя годами позже я поддерживал Боба Доула. Я знал, что он победит в номинировании, но, серьезно, больше никто меня не интересовал. Я даже в полусне ратовал за него. Боб был признателен, конечно, но я не имел какого-либо влияния в Палате, а Девятый Округ Мэриленда в любом случае не собирался за него голосовать.

Вот это да, как все изменилось! Девятый Округ Мэриленда все еще не собирался голосовать за Республиканцев, но теперь же я был организатором большинства, и у меня была определенная степень влияния. За мной начали ухаживать кандидаты, прося появиться на людях с ними, сходить на какой-нибудь благотворительный ужин, или стать советником. Иногда кандидаты звонили сами, а иногда звонил кто-то из их команды. Некоторые из них были серьезными игроками с хорошими идеями (мне понравились Оррин Хэтч, Лидди Доул и Ламар Александр, но я знал, что они никогда не соберут достаточно денег, чтобы провести серьезные кампании), а какие-то были смехотворными (ох уж этот Герман Кейн!). Хуже всего мне показались те, кто проталкивал одну идею ценой всего остального, например, Пэт Бьюкейнен со своей правой программой. Пэт уже проиграл в 1992-м и 1996-м, и он стал настойчивее, но все менее успешным с каждыми новыми выборами. Еще одним жалким подобием кандидата был Стив Форбс, который попытался привлечь меня в поддержку своей кампании просто потому, что мы оба были до нелепого богаты. Большая ли разница? Я заработал свои деньги сам (с небольшой долей знания будущего, для уверенности), а он унаследовал свои, и немало из них потратил на кампанию и посыл, который не нашел отклика у всех остальных.

Большую часть 1998-го и 1999-го я умудрялся отплясывать чечетку вокруг да около, просто обещая поддержать любого, кто будет номинирован. С самого начала было очевидно, что единственными серьезными игроками будут Буш и МакКейн. Костяк партии, Республиканский Национальный Комитет и партии штатов дружно поддерживали Джорджа Буша, и я точно слышал такое от обеих сторон. С другой стороны я без тени сомнения знал, что Джордж Буш станет одним из самых разрушительных президентов, которых видела эта нация. Практически в каждом своем решении, будь то вопрос внешней политики или внутренней, он умудрялся выбрать именно неверное решение! МакКейн, может, и был вспыльчив и непредсказуем, но он был просто умнее.

У меня состоялась встреча в Вестминстерском офисе с Милли Дестрир (Боб умер в прошлом году, и это действительно потеря, потому что Боб был чертовски хорошим парнем!), ныне главой Республиканского комитете Мэриленда, Джеком Нерштейном из округа Кэрролл и заменой Джона Штайнера Мэйси Адамс. Они все подталкивали меня, чтобы я вышел на публику в поддержку Джорджа Буша. Было уже поздно, и мы вчетвером выпивали. Вокруг не было никого, кто мог бы подслушать нас и мы уже достаточно знали друг друга, чтобы говорить прямо.

Я выслушал их аргументы и просто ответил:

– Я могу обещать поддержать только того кандидата, который в конечном счете победит. Зачем мне посвящать себя кандидату уже сейчас, и, возможно, ставить на проигрывающую лошадку?

– С Джорджем ты можешь быть уверен, что поддерживаешь победителя, – парировала Милли.

– Это зацикленная логика, Милли, и сама по себе она не выстоит, – с улыбкой сказал я.

– Это не зациклено, если ты видишь, кто победит. Когда смотришь на спонсоров и пожертвования для кампании и остальных поддерживающих, у остальных нет шансов! Все закончится либо Бушем, либо МакКейном, – сказала Мэйси, и я согласно кивнул. Она продолжила: – А из них двоих, у МакКейна просто не хватает поддержки. Победит Джордж Буш.

Я только слегка пожал плечами. Может, это и правда, но это не должно быть мне по душе.

Джек спросил:

– Карл, в чем реальная проблема с Бушем? Тут явно что-то большее, чем просто подстраховка со ставкой.

– И как думаешь, что? Предположим, что ты прав, а я – нет, и Джордж Буш станет следующим президентом этих Соединенных Штатов. Мне не нужны слухи о том, что организатор большинства Палаты не слишком высокого мнения о президенте! Расскажи мне, к чему хорошему это кого-либо приведет? – ответил я.

– Так расскажи нам! Слушай, я никому не расскажу о том, что ты сказал сегодня вечером, – сказал он.

Остальные сразу же дали то же обещание, которое я мог ценить по своему усмотрению.

Я вздохнул. Вот и очередная дилемма – сказать им, что их кандидат был придурком, или сказать, что я их обещаниям молчать не поверил?

– Ладно, просто выслушайте меня, и если хоть кто-нибудь хотя бы слово обронит – я об этом узнаю!

Я обновил напитки для себя и Милли, у остальных еще было достаточно.

– Слушайте, Джоржду Бушу на руку играет множество всего. На бумаге все идеально! Республиканская опора, деньги, образование, военная служба, история в бизнесе, владелец спортивной команды, губернатор крупного штата – все, что нужно, если вас вызовут на кастинг для кандидата в президенты от Республиканцев. Но если начать копать где-либо, очень быстро становится очевидно, что под оберткой ничего нет.

– Это как? – спросила Мэйси.

– Посмотрите на его деловые отношения. Он же нефтяник из Техаса, так? Итак, кто-нибудь хочет мне объяснить, как он умудрился свести в могилу три различные нефтяные компании? В смысле, это же нефть. Вы идете куда-нибудь в Техасе, втыкаете в землю трубу и делаете состояние. Все хотят это купить, а он не смог разобраться даже с трех попыток. Какие бы он ни заработал деньги, все это осталось со времен Техасских Рейнджеров, где он был главным управляющим. И опять же, кто-нибудь расскажет мне о том, насколько это важно? Всем плевать на администрацию. Он даже в администрации не был так важен. Он был мелким владельцем, который искал славы.

Остальные переглянулись между собой, не зная, как на это ответить. Я продолжил:

– Хорошенько посмотрите на его успехи в Техасе. Техас – один из слабейших штатов в стране в вопросе управления. Там губернатор – практически пешка для бюрократии и различных глав департаментов. Опять же, не слишком впечатляюще. В общем, он вызывает у меня впечатление, что он очень широк, но поверхностен.

– И ты думаешь, что Джон МакКейн был бы лучше? – спросила Милли.

На это я только приподнял руки и пожал плечами.

– На это я ответить не могу. Это случай, когда выбираешь между известным злом, и неизвестным? У МакКейна репутация вспыльчивого человека и бунтаря. Мы хотим такого человека в качестве президента? Я не знаю. Я только знаю, что все это не так банально, как все мне говорят.

Мы закончили встречу на том же, с чего и начали, где я отказался поддержать Джорджа Буша, или кого-либо еще. Они были не слишком довольны мной, но, думаю, они меня поняли. Я же просто пытался сохранить остатки разума, выполнять свою работу и быть отцом. Близняшки уже были на втором году в старшей школе Хирфорда и хотели ходить на свидания. Мы же с матерью были менее сочувствующими, и недовольные крики плодов наших чресел были просто оглушительными! Им до лета бы не исполнилось шестнадцать, что означало, что они пропустили бы все вечеринки с танцами, и так далее, и тому подобное! Мы не очень переживали за вечеринки с танцами, но ужасно боялись того, что следует «далее»! А что, если бы они встретили парней вроде… меня?! Внезапно мое прогулянное детство начало возвращаться и с лихвой преследовать меня!

Мы смягчились в мае, и разрешили девочкам пойти на выпускной вечер для старших и младших классов. Обеих пригласили ребята годом младше, и это были только двое из бесчисленной толпы молодых людей, которые весь год шныряли около нашего дома. Это не стало неожиданностью. Близняшки получились такими же красивыми, как и их мать, но, несмотря на мое значительное генетическое преимущество в росте, никто из них не стал выше ее. Возможно, что они были самыми низкими чирлидершами в школе. Мэрилин провела две недели в беспокойствах и предупреждениях девочкам об опасностях ребят постарше. Я же решил воспользоваться подходом… по практичнее.

Близняшки были слишком молоды для вечерних платьев, так что Мэрилин с Тессой отправились с ними за покупками и нашли им очень милые длинные платья. Если и могла появиться мысль, что эти платья были довольно скромными, то это было ошибочной мыслью. Тридцать лет назад я бы приударил за обеими для тройничка! Мэрилин настояла на том, что девочки могли пойти только на двойное свидание. Я в соответствии с этим и подготовил свой план.

По расписанию у дома в половину седьмого должны появиться двое ребят, некий Джозеф Манджионе и некий Роберт Смитсон, которые должны сводить девочек на ужин, и затем уже отправиться на вечер. Втайне от своих дочерей, я через свою охрану быстренько навел справки об этих ребятах и их семьях, что только подтвердило, что я был таким же параноиком, как и мой брат. Они были поразительно обычны, скучны, и никогда не ввязывались ни в какие неприятности. Почему-то меня это не успокоило.

Девочки тем вечером просто сводили нас с ума, нарядившись слишком рано, потом переодевшись в пижамы, потом переодевшись обратно, и все это время они носились туда-сюда между своей спальней и нашей. Я был решительно нежеланным гостем, и меня отправили в мой кабинет, что меня вполне устроило. Мэрилин была плотно занята, выравнивая им макияж и парфюм. К шести-пятнадцати их «туда-сюда» включило в себя и входную дверь и окна в треугольной последовательности. Я задумался, а вызывало ли когда-нибудь мое неизбежное появление у дверей какой-нибудь девушки столько волнения. Я точно надеялся на это просто для того, чтобы поделиться своим несчастьем.

Неизбежное появление сопровождалось восторженным визжанием. Я поспешил на свое запланированное место на кухне за кухонным столом. Я дал знать о своих планах Мэрилин ровно столько, что она только знала, что когда мальчики приедут, ей нужно будет провести их на кухню, чтобы я мог познакомиться с ними.

– Ты не думаешь, что это уж слишком? – спросила она.

– Не волнуйся. Это почти точно будет безобидно. Ну, относительно безобидно. В смысле, наверняка. На самом же деле будет совсем немного опасно. Немного, в любом случае. В принципе, тебе, может, понадобится держать под рукой аптечку, – ответил я.

– И знать не хочу!

Я слышал, как Мэрилин отозвала Холли от входной двери в гостиную. Когда зазвонил дверной звонок, Мэрилин пошла открывать дверь, а я подошел к кухонному столу и достал свои заготовки. Я слышал, как Мэрилин из гостиной пригласила молодых людей, мямлящий ответ и пару визгов. Затем я услышал, как Мэрилин сказала:

– Ну, прежде, чем вы все пойдете, мы сделаем пару снимков, но думаю, что ваш отец хотел бы сперва поговорить с Джозефом и Робертом.

– Ну мам! – раздалось от обеих девочек.

– Ваш отец громче лает, чем кусает. Он на кухне. Я вернусь, когда найду камеру, – и Мэрилин отошла, а близняшки подошли из-за угла с двумя высокими и долговязыми молодыми людьми в дешевых костюмах позади них.

– Пап, это… – начала Молли, но оборвалась на полуслове, остановившись, как вкопанная и спровоцировав толкучку на входе.

– Что случило… Папа, что ты делаешь?! – взвизгнула Холли.

Она вместе двумя мальчиками уставилась на меня, сидящего за кухонным столом.

Что на самом деле привлекло их внимание, было на столе. Я разложил парочку старых газет, и на них лежал частично разобранный мой Кольт 1911А1 вместе с коробкой патронов, запасным магазином и средствами для чистки. Пока они пялились, я закончил разбирать пистолет, и затем поднялся:

– Привет, ребята, рад знакомству. Присаживайтесь, поболтаем.

У обоих мальчиков был соответственно напуганный взгляд, когда я пожимал им руки и указывал на сидения.

– Папа! Ты что делаешь?! – выдохнула Холли.

– Я до этого был на стрельбище. Ты же знаешь, я всегда после этого чищу свой пистолет.

– МАМ! – вскрикнула Молли, уносясь в сторону нашей спальни. Холли возмущенно взвизгнула и умчалась за ней.

Это оставило мальчиков глазеть на меня, пока я протирал тряпочкой свой пистолет.

– Очень важно ухаживать за пистолетом. Он у меня с тех пор, как я стал чуть старше вас. Однажды мне пришлось убить им человека. После этого мне тоже пришлось его почистить.

Эти двое нервно переглянулись. Я взял коробку с патронами.

– Мальчики, вы когда-нибудь видели, что происходит, когда Federal Hydra-Shoks попадают по цели? Я бы не поверил, если бы сам не увидел! В смысле, когда пуля входит, получается вот такая вот дырочка… – я на пальцах показал им маленький кружок. – А затем головка патрона становится плоской, и на выходе с другой стороны она уже вот такая! – и я показал руками расстояние в сантиметров тридцать, или даже больше.

На этом месте мое время истекло, и на кухню вышла Мэрилин, за ней шли близняшки, обе они активно жестикулировали, жаловались и с негодованием смотрели на меня. Мэрилин сказала:

– Вот видите, ничего не случилось. Ваш отец просто чистит свой пистолет. Вы уже десятки раз это видели. А теперь пошли, сделаем несколько фотографий.

– Звучит здорово! Уверен, сегодняшний вечер вам четверым надолго запомнится, – на это Мэрилин злобно взглянула на меня, а я просто невинно улыбнулся.

После фотографирования мы отправили их восвояси, наказав быть дома в одиннадцать. Девочки для проформы по возмущались; мальчики сразу же согласились. После этого я собрал обратно свой Кольт и прибрался на кухне. Мэрилин достала продукты для наших гамбургеров и бобы.

– Дорогой, не думаешь, что немного перегнул с этим? Эти мальчики никогда не захотят сюда возвращаться!

– Так говоришь, будто это что-то плохое.

– Карл!

– Что? Позволь тебе сказать кое-что. Я только вложил в них немного страха перед Богом, и они будут рассказывать своим дружкам о сумасшедшем отце-убийце двоих самых горячих чирлидерш школы. Не думаешь, что это может быть полезно?

– Если твои дочки никогда больше с тобой не заговорят, то нет! – смеясь, сказала она.

– Только подумай, какая будет тишина, – и я сделал нам парочку Seven&Seven. – Как думаешь, стоит мне сидеть в гостиной в одиннадцать с надетой кобурой?

Это вызвало еще смешок.

– Это, я думаю, будет вообще убийственно.

– Подходящая ремарка, не находишь?

Мэрилин на это фыркнула. Я не стал надевать кобуру. Мы просто съели свой ужин и потом смотрели телевизор в гостиной, пока домой не вернулись дети. Они прибыли на десять минут раньше, в идеальном состоянии. Девочки привели своих спутников в фойе, и я услышал, как одна из них отметила:

– Не волнуйся! Папочка не такой!

Если они рассчитывали на поцелуй на ночь, то их ждало разочарование. Молодые люди увидели нас с Мэрилин, которые улыбались и махали, сидя в гостиной, и умчались, как будто у них в задницах были реактивные двигатели! Холли и Молли в бешенстве закричали и затопали в свою комнату.

– НЕНАВИЖУ ВАС!

– ВЫ ВСЕ ИСПОРТИЛИ! – донеслось по коридору.

Их мать вздохнула и поднялась.

– Лучше пойду, поговорю с ними.

– Они переживут, – сказал ей я.

– Ты настоящий злюка.

– Тебе стоит посмотреть, как я отрываю мухам крылья.