С чистого листа главы 100-165

Глава 127. Новая кампания

Тем вечером я посадил Мэрилин в своем кабинете и рассказал ей, что произошло. Конечно, не все – я не стал рассказывать ей о «вовлеченности», только сказал, что выбрали меня. Я ничего не говорил до тех пор, пока девочки не ушли спать, и я не хотел дать им ни единой возможности подслушать. Было бы слишком глупо дать им узнать. Они бы никогда не смогли удержать рот на замке! Мэрилин же просто была поражена, потому что до этого мы оба пришли к выводу, что у меня не было ни единого шанса быть куда-либо номинированным.

– Ты шутишь? Когда это станет официально известно?

– Точно не знаю. Я ожидаю от него звонка завтра, и потом через пару дней мы об этом объявим.

Буш на следующий день направил мне номер счета. Затем я позвонил Бобу Сиверу, который был уже предупрежден о том, что нужно отмыть первые пять лимонов, и он перевел их на счет, хоть я и не сказал ему, кто получит эти деньги. Деньги появятся на счету не раньше, чем на следующий день (это никогда не происходит так быстро, как показывают в криминальных фильмах по телевизору!), и во вторник одиннадцатого числа мы бы сделали объявление. С этим бы разобрались люди Буша, и детали еще не были точными. Это дало бы нам почти три недели до собрания.

– Ну вот, станешь теперь важным! – поддразнила меня Мэрилин.

– Ты знаешь, у нас, важных ребят, есть определенные ожидания, – ответил я.

– Неужели? И какого же рода ожидания?

– Ну, я имею в виду род ожиданий, который требует серьезных усилий. В смысле – очень серьезных усилий!

– Да? И насколько серьезных?

– Скажем так, может быть отличной мыслью проверить, сможешь ли ты пробиться в команду вице-президента. Помнишь про Монику Левински? Думаю, что мне нужно будет прособеседовать какого-нибудь интерна или даже двух!

– Фу! Какая же ты свинья! – возмутилась она.

Когда я говорил ей все это, мы были в моем кабинете, так что когда она начала возмущаться, я схватил ее и мы начали бороться на диване, пока я ее не раздел, и затем я ей показал, насколько серьезно ей нужно стараться. После этого мы повторили демонстрацию уже в нашей спальне.

В пятницу где-то к обеду я получил звонок от губернатора, что перевод прошел, и объявление было бы сделано во вторник. С этим делом все еще разбирались, но я бы узнал все детали утром в понедельник. Мне нужно было кое-что подготовить. Я позвонил Марти и сказал ему волочить свою задницу к нам на ужин тем же вечером, и затем повторил то же самое Брюстеру МакРайли. Он возразил, что он был в Чикаго, на что я ответил, что мне плевать. Ему нужно было тем вечером быть в Вестминстере, и затем я спросил его, не хочет ли он, чтобы я отправил за ним G-IV. Это его заинтриговало, так что он согласился, и я отправил самолет к нему. Я позвонил Шерил и сказал ей привести своего мужа, и набрал Милли Дестрир, Джеку Нерштейну и Мэйси Адамс. И наконец, мы сказали девочкам, что им нужно было тем вечером остаться дома; они не могли никуда уйти с друзьями. Они хотели поспорить, но мы сказали им, что это была серьезная встреча, и им тоже нужно было быть там, как взрослым, что их это заинтриговало и одновременно польстило. Им все еще было по пятнадцать лет, но это ненадолго. Перед избранием им бы уже исполнилось шестнадцать.

Я не мог позволить себе тратить кучу времени на готовку и изображать из себя хозяина. Я позвонил Нику Папандреасу и попросил его приготовить большое блюдо, и я бы направил туда кого-нибудь, чтобы его забрать. Я поручил Холли и Молли с их матерью помочь сделать чай со льдом и лимонад, а также прибраться в доме. Они, должно быть, ощутили, что это было важно, поскольку впервые не стали с нами спорить. Мы ожидали, что люди начнут прибывать в любое время после шести, хотя Брюстер мог приехать последним.

Так и вышло. Большая часть приглашенных прибыла к половине седьмого, когда пришло оповещение от аэропорта Вестминстера, что Гольфстрим уже был на подлете. Я поручил водителю ожидать его, так что мы могли ждать его за пару минут до семи часов. В остальном же опоздала только Мэйси Адамс, которая приехала сразу после звонка.

– Карл, что происходит? – спросила она, как и все остальные гости.

Я дал ей тот же ответ, что и всем.

– Я объясню, когда соберутся все. Пока ждем, перехвати чего-нибудь.

Брюстер прибыл без десяти минут семь. Я пожал ему руку и пригласил в дом. Он спросил:

– Так, Карл, что стряслось? Что случилось такого важного, что ты отправил за мной самолет в Чикаго? Я уже даже ожидал вертолета, который высадит меня у твоей двери! Что случилось? Буш тебя выбрал или что?

Я кивнул и просто ответил:

– Да.

Брюстер застыл и тихо произнес:

– Ты сейчас не шутишь же? Буш выбрал тебя? – в комнате резко воцарилась тишина.

Я кивнул ему:

– Мы пришли к соглашению по поводу моей вовлеченности в его кампанию. А теперь нужно поговорить, всем нам.

Внезапно в комнате поднялся гам из вопросов. Я улыбнулся такой шумихе, и положил добавки себе на тарелку. Я сел во главе стола и затем поднял руку, требуя тишины.

– Так, в двух словах. Вчера утром я встретился с губернатором. Мы поговорили, и он пообещал сообщить все новости сегодня. Этим утром он позвонил мне, и я сказал ему, что мне нужна пара дней, чтобы все подготовить. Официальное объявление состоится в понедельник. У нас есть эти выходные, чтобы все распланировать.

Первой заговорила Молли:

– Пап, ты станешь вице-президентом?

Я улыбнулся своей младшей:

– Ну, сперва нужно победить на выборах, но в общем-то – да.

Молли посмотрела на свою сестру, и они молча заговорили друг с другом. Можно было почти увидеть, как между ними туда-сюда перескакивают мозговые волны.

– Одна гонка или две? – спросила Милли Дестрир.

– А это интересный вопрос, – ответил я. – В этом и настоящая причина, почему я пригласил всех сюда сегодня вечером.

– Я не понимаю, – проговорила Холли.

Я кивнул девочкам.

– Так, давайте объясню, как это работает. Этой осенью у меня будет переизбрание. Вы уже знаете, что я буду избираться против Роба Холлистера. А теперь мне нужно будет одновременно участвовать в двух предвыборных гонках.

– В смысле ты все еще собираешься баллотироваться на переизбрание и в то же время избираться на пост вице-президента? Так можно?

На это ответила Милли Дестрир:

– Да, это законно, только необычно. Все станет сложнее только тогда, если ваш отец победит в обеих гонках. В смысле, если он победит в одной, но проиграет во второй, то ему придется думать только об одной работе, а если проиграет везде – то в любом случае останется без работы.

– И так что будет, если он победит в обеих? Можно ли одновременно быть и конгрессменом, и вице-президентом?

Все улыбнулись и покачали головами.

– Не-а, так это не работает, – сказала Мэйси.

– Нет, ваш папа станет вице-президентом, и тогда у нас будут проведены специальные выборы для нового конгрессмена, – сказал Джек.

– И кто тогда станет новым кандидатом в конгрессмены? – спросила моя жена.

– Это и будет одной из сегодняшних тем. В целом это будут решать все присутствующие здесь. Не вы с девочками, что уж, но вы понимаете, что я имею в виду.

– Может, мне стоит стать Республиканцем? У меня тогда будут голоса?

Я с ухмылкой отмахнулся от этой идеи:

– Нет! Вообще забудь! Знаешь, сколько голосов я получаю за то, что ты Демократ? Это заинтересовывает людей!

Брюстер улыбнулся и согласился со мной. Остальные политики за столом тоже кивнули.

Шерил Дедрик прочистила горло, и я повернулся к ней. Она взглянула на своего мужа Джима, который, как я помню, был дорожным подрядчиком в Рейстерстауне. Затем она сказала:

– Я не знаю, как вы подбираете кандидатов, но могу я предложить свою кандидатуру?

Я взглянул на Марти, с которым я уже это ранее обсуждал, который кивнул и пожал плечами. Затем я обвел взглядом всех остальных, прежде чем ответить.

– Единственный человек, с которым я обсуждал это – это Марти, но я о тебе и говорил. Я хотел, чтобы сегодня вечером вы с Джимом были здесь, чтобы задать этот вопрос. Вам было бы это интересно?

Она снова взглянула на Джима и затем кивнула:

– На самом деле мы уже это обсуждали, когда тебя рассматривали на позицию вице-президента. А потом, когда ты сказал, что тебе отказали – мы списали эту идею. Но да, думаю, мы могли бы.

Я осмотрел остальных профессионалов за столом:

– Есть какие-нибудь мысли на этот счет? Кто-нибудь из вас об этом уже задумывался?

Мэйси отметила:

– Не пойми неправильно, Карл, но я думала, что у тебя нет ни шанса занять пост вице-президента. Я даже представить не могла, как ты вообще оказался в окончательном списке. Без обид.

– Понимаю. Я точно так же удивился.

Милли спросила:

– Карл, ты собираешься баллотироваться на оба поста? Уже слишком поздно выдвигать кого-то еще. Им нужно было зарегистрироваться еще несколько месяцев назад.

– У меня нет выбора, если нам нужен хотя бы шанс удержать Девятый Округ Мэриленда в нашей партии. Мне нужно также усердно работать, как мы и планировали, и в то же время проводить каждую секунду бодрствования в кампании за Буша. Что еще я могу сделать? Мне придется положиться на вас, чтобы вы помогли мне победить на заочной кампании.

– И вот зачем я тебе был нужен здесь, – добавил МакРайли.

– Да, вот зачем ты мне был нужен, – согласился я, – Я не знаю, чтобы ты смог сделать с кампанией Буша, но мне нужна помощь здесь. Мне нужно победить на выборах здесь. Если я выиграю выборы на пост вице-президента и проиграю в Девятом Округе Мэриленда – я стану национальным посмешищем. Нам нужно будет все возможное.

– А потом?

– А потом я буду не менее усердно работать для своего лично выбранного преемника, кто бы это не оказался в результате. Точно так же мы возьмем все ресурсы у Республиканского Национального Комитета, которые только сможем. И все-таки действительно встает вопрос, кого мне выбрать в качестве преемника? Мы с Марти голосуем за Шерил. Есть ли у вас ещё какие-то кандидаты на уме?

Ни у кого не было других имен, но ни у кого вопросов по поводу Шерил не возникло. Это бы не решилось в тот же вечер, но к собранию мы бы уже подобрали человека. Мы с Марти объяснили, как именно он будет уходить после инаугурации, хоть он и согласился поболтаться рядом достаточное время, чтобы помочь следующему Республиканскому победителю найти себе замену. К тому моменту, когда мы все разошлись, и отправились по домам, было уже поздно. Мы предоставили Брюстеру и Марти на ночь гостевые комнаты. Марти выбрал комнату Чарли. Чарли был в море у Индийского океана, и только высадился там; до самого Рождества он бы не вернулся. Он бы пропустил весь цирк, которым бы обернулось все это дело. Я почти завидовал ему. Затем я позвонил своей сестре в Рочестер, взял с нее клятву молчать и рассказал ей, что происходило.

В субботу к обеду кто-то проболтался. Мне начали звонить на неуказанный номер журналисты, которые запрашивали мои комментарии. Я же только отправлял всех к команде Буша-Чейни. Хотя я принял звонок от Джо Оллбо с планом выступления с объявлением. Нам нужно было полететь днем в субботу в Хьюстон. У нас был бы номер в Four Seasons. Объявление было бы дано сразу после обеда с палубы USS Texas, который пришвартован в Хьюстоне как музейный корабль. Смогли бы мы организовать все поездки? Я заверил его, что это не стало бы проблемой, и затем позвонил и позаботился о том, чтобы G-IV был готов. Мы начали паковать наши чемоданы. Днем в субботу журналисты и съемочные группы начали собираться у дороги и парковаться на стороне Маунт Кармэл Роуд. Я позвонил главе нашего охранного агентства и замолвил словечко. Ему бы понадобилось подкрепление!

Утром в воскресенье на политических ток-шоу только и было разговоров, что об этом слухе. Я предположил, что кто-то из отряда Буша-Чейни слил информацию, хорошо это или плохо, возможно, с целью спровоцировать меня, чтобы я брякнул что-нибудь глупое и поспешное, и таким образом сорвал все. Самой забавной частью стала передача «На неделе» на ABC с Сэмом Дональдсоном, который брал интервью у моего старого приятеля Флетчера Дональдсона (между ними никакой кровной связи). Флетчер обнаружил, что он почти по умолчанию стал палочкой-выручалочкой по всем вопросам, связанным с Бакмэном. Он уже десять лет писал обо мне статьи в Sun, и был, наверное, единственным журналистом, который побывал в моем доме. Я до этого уже с ним разговаривал, но только для того, чтобы отправить его звонить команде Буша, и чтобы сообщить, что он уже знает меня достаточно, чтобы понимать, что больше я ему ничего не скажу.

– Итак, Флетчер, вы знакомы с Карлом Бакмэном дольше любого журналиста, о котором я слышал. Каков он на самом деле? – спросил Сэм.

Флетчер выглядел так, будто он специально купил новый костюм для этой встречи, да вдогонку еще и постригся. Он сказал:

– Во-первых, он довольно обыкновенный. Он действительно верит и думает, что на самом деле он очень скучный человек и живет очень скучной жизнью. Он уже больше двадцати лет женат на своей девушке из колледжа. Они с Мэрилин оба были детьми из среднего класса. Они живут в том же доме, который они построили, когда он ушел из армии, это ранчо в дальнем пригороде Балтимора. Его дети ходят в местную общественную школу. Его сын ушел в морскую пехоту. Мэрилин же проводит своего время либо в качестве матери-домохозяйки, или же помогая в качестве интерна в офисе конгрессмена в Вестминстере. По осенним выходным они делают джем…

– Они делают джем? – недоверчиво переспросил Сэм, – Как джем и желе?

Флетчер кивнул:

– Я его пробовал. Довольно недурная штука. Они всегда делают запасы и он берет его с собой в офис и угощает работников и посетителей. Они также вместе пекут пироги. У Мэрилин получается неплохая выпечка, но Карл говорит, что он готовит лучше. Однажды их сын сказал мне, что это дает им повод поспорить.

В этот момент вмешалась Коки Робертс и сказала:

– И как он сочетает разницу между тем, что он считает нормальным и скучным со всем остальным, чем он занимается?

– Этот вопрос уже посложнее. В смысле, уверяю вас, его резюме невероятно. Он один из богатейших людей в Америке. За восемь лет он поднялся до третьей по значимости позиции в Республиканском Конгрессе. Он написал три книги, получил докторскую степень по математике, и был награжденным солдатом. И при этом он один из самых приземленных людей, которых я когда-либо встречал. В смысле, вы ожидаете от политика, что он будет командовать толпой на окружной ярмарке или школьном благотворительном мероприятии, но вы не ожидаете, что он натянет плавки, залезет в бак и будет помогать сам! Он все еще считает себя пацаном из пригорода, которому просто повезло. Несказанно повезло!

– Он также убил своего брата, – отметила Робертс.

– А, да, и это на самом деле слабое место Карла. Не сам брат, нет. Этот момент был полностью законным. Его брат был невменяемым, вломился в их дом и пытался его убить. Нет, слабое место Карла – это его семья.

– В плане? – надавил Сэм Дональдсон.

– Собственная семья Карла Бакмэна, когда он рос, была настоящей катастрофой. Его брат и мать были просто сумасшедшими, и его отец эту проблему решать отказался. Когда Карлу было шестнадцать – он съехал в апартаменты недалеко от школы, где он учился, за которые ему нужно было платить самому, и с тех пор он жил сам по себе. Его родители отреклись от него, когда он женился на Мэрилин. Может быть, это гиперкомпенсация, но Карл невероятно ревностно оберегает свою жену и детей. Если хотите увидеть искры – просто дождитесь, когда кто-нибудь начнет оскорблять Мэрилин Бакмэн или его дочерей!

В этом Флетчер был прав, и мне стоило бы сдерживаться, потому что кто-нибудь бы точно такое попробовал, просто, чтобы что-нибудь разжечь. Они продолжали мусолить эту тему до самой рекламы, после чего перешли к теме посыла, который Буш хотел направить этим номинированием – что все еще не было подтверждено. После этого мы выключили телевизор. Прибыл наш LongRanger и отвез нас в Вестминстер, что было совсем не тем, чего ожидали журналисты. Они собирались гоняться за нами на своих машинах, идиоты! Из Вестминстера мы полетели в небольшой аэропорт за пределами Хьюстона, где нас уже ожидал лимузин. Мы отправились прямиком в Four Seasons, и затем прошмыгнули прямиком в номер, даже не отметившись.

Нас ожидал Карл Роув. Он был достаточно учтивым, но я мог сразу сказать, что он был недоволен. Он был любимчиком семейств Буш, и отцовского, и сыновьего, и он был близок с Диком Чейни. Он был в политической игре с самого колледжа, и ему нравилось в нее играть, и нравилось играть нечестно. Я был главным фактором, раскачавшим эту лодку. И все же он был достаточным профессионалом, чтобы расслабиться и подстроиться.

Он представил следующую программу:

В понедельник, десятого июля, в полдень мы будем давать объявление в Техасе. Джордж Буш выступит первым, и затем на трибуну выйду я, и после этого пригласят Мэрилин и девочек. Думаю, они впервые тогда осознали, что они будут принимать участие. Девочки, казалось, были в восторге, а Мэрилин занервничала.

Со вторника одиннадцатого июля по четверг тринадцатого июля, я бы начал работать с командой кампании над предвыборной речью и графиком выступлений. У Мэрилин появилась бы своя команда и свое расписание, отчего она начала сильнее нервничать. Роув этого либо не заметил, либо ему было плевать. Подозреваю, что второе.

С пятницы четырнадцатого июля по субботу двадцатого июля я бы колесил по стране с кампанией в поддержку губернатора. Хоть детали все еще и уточнялись, все-таки я мог ожидать различных выступлений в «сердце страны», чтобы представиться, и на всех воскресных ток-шоу.

В воскресенье тридцатого июля мы все полетели бы в Филадельфию на собрание, которое бы началось в понедельник тридцать первого июля. Это бы продолжалось четыре вечера. Я бы выступил на третий вечер, а на четвертый выступил бы Буш.

У Мэрилин появился бы свой собственный график выступлений. В дополнение к этому в среду второго августа она была бы одной из первых выступающих, и представила бы меня всем.

На этом месте Мэрилин побледнела и запротестовала. Она до ужаса боялась публичных выступлений! Она просто отказывалась это делать! Карлу было плевать. Если она хочет, чтобы я стал вице-президентом, то ей нужно делать то, что говорят. С детьми то же самое. Им нужно было выучить свои реплики и вести себя подобающе. Он не был настолько груб, чтобы получить кулаком в нос, но он был к этому близок.

Девочки в каком-то смысле пришли в восторг от этой идеи, но их мать была на грани истерики. Я взял ее за руку и сказал:

– Не волнуйся. Дай я разберусь.

– Я не могу давать речь! Я никогда не выступала с речью!

– Я знаю, я знаю. Успокойся. Дай я разберусь с этим.

Карл начал что-то говорить:

– Господин конгрессмен…

Я повернулся к нему и прервал:

– Заткнись, Карл. Моя очередь. Хочешь мной командовать – хорошо, флаг тебе в руки. Но если еще раз в таком духе заговоришь с моей женой или детьми

я выпну тебя за дверь и расскажу журналистам, за что! Понял меня? – он начал что-то бормотать, но я его перервал. – А теперь давай я кое-что проясню. Моя жена за всю жизнь ни разу не выступала с речью. Я в семье политик, а не она. Я женился на ней не потому, что она дала отличное выступление! – близняшки захихикали, а их мать прижалась к моей руке. – А сейчас я поговорю с Мэрилин и мы достанем пару составителей речей, и возможно, я смогу убедить ее попробовать, но на этом все. Если не получится – Мэрилин агитировать не будет.

Я повернулся к Мэрилин и сказал:

– Не волнуйся ты так. Если я так могу – то любой сможет. Черт, да взгляни на некоторых других идиотов, чьи выступления ты видела! Ты умнее их.

Мэрилин отпустило, когда я вступился за нее (еще бы я этого не сделал!), и к ней начал возвращаться цвет лица.

– А что, если я напортачу?! Что, если я не смогу, или перепутаю строчки, или застыну, или еще что-нибудь? Что, если…

Я рассмеялся и обнял ее:

– Ну, тогда мне всего лишь нужно будет с тобой развестись, так ведь? А теперь успокойся. Разберемся.

Я повернулся обратно к Роуву, который немного подуспокоился от всей этой семейной драмы:

– Что там следующее по списку?

– Ну, завтра утром мы свяжемся с морской пехотой и выясним, можем ли мы организовать перевод вашего сына, или хотя бы отпуск для него, чтобы он мог помочь.

– Вот тут остановись. Мой сын – морской пехотинец. Он уже взрослый. То, что он делает, важнее, чем что угодно, что вы там запланировали. Он не будет принимать в этом участия. Если я услышу о том, что ты хотя бы подумал о том, чтобы связаться насчет него с Пентагоном или морской пехотой, я отправлюсь на национальное телевидение и осужу тебя лично и публично. Это понятно? – сказал я ему.

Роув с большой неохотой согласился на эти ограничения. Когда связываешься с Карлом Роувом, важно помнить, что морали у него не больше, чем у голодного волка, который высматривает раненого олененка. Он мог бы преподать пару уроков грязных трюков Ричарду Никсону. Однажды, когда он был в колледже, он использовал фальшивое имя, чтобы внедриться в штаб Демократов к парню, который баллотировался в казначейство штата Иллинойс, украл несколько пачек письменных бланков и затем воспользовался ими, разослав приглашения на пьяные оргии. За годы он выкинул еще несколько трюков, например, наставил в собственном офисе жучков и утверждал, что это сделали Демократы, или сливал информацию по другим сотрудникам кампании, на фоне которых он выглядел лучше. Во время недавних праймериз Роув ухитрился пустить слушок против МакКейна с намеком, что у Джона МакКейна был ребенок от чернокожей проститутки из Нью-Йорка, хоть ничего из этого не было правдой.

На том моменте мы взяли небольшой перерыв, и Роув привел нескольких помощников и ассистентов, которые бы с нами работали. Дело начинало становиться лучше, поскольку некоторые из них вели себя по-людски. Может, Карл и родился с числом «666» где-нибудь на теле, но у него было несколько нормальных работников кампании. Это также могло быть просто потому что как номинант на пост вице-президента, я не оценивал тех отпрысков Сатаны, которые работали с Джорджем Бушем, и получил подражателей, которым нужна была практика в том, чтобы побыть злом.

Тем вечером мы поужинали в номере, не желая пока что показываться на глаза общественности. Я разделил свое время до самой ночи, переключаясь с работы с командой для написания речи для моего выступления на «Техасе» в понедельник, и работая с командой, которая обучала Мэрилин. Это означало половину времени держать ее за руку, и другую половину разбавлять всю ту чепуху, которую они распланировали. Мы пришли к компромиссу. Они бы составили пару коротеньких пробных речей, и затем Мэрилин с девочками попробовали бы выступить с ними на пробной сцене. Затем они смогли бы дать свою оценку, прежде чем мы бы разделились в конце недели. Моя жена и дети согласились на это, хотя девочкам эта идея нравилась больше. Достаточно скоро они все поймут – ха, ха, ха!

Следующие несколько дней прошли, как я и предполагал. Официальное объявление было дано на палубе USS Texas, древнем военном корабле, который был пришвартован в Хьюстоне. Это был хороший выбор для данного события; Буши были популярны в Техасе, а корабль времен Второй Мировой Войны стал отличным патриотичным фоном. Джордж Буш дал восхитительную речь, в которой превозносил меня до небес, и затем появился я, вылезая из люка, улыбаясь и махая всем рукой. После этого я пригласил Мэрилин и девочек, которые повторили ту же пластинку, вылезая, улыбаясь, и махая руками. Затем я выступил с речью, превозносящей чудеса Джорджа Буша и «сострадательного консерватизма».

Никто на самом деле не понял, что означал этот «сострадательный консерватизм», но это было не важно. Это было в некой манере Шалтая-Болтая из «Алисы в Стране Чудес», который сказал: «Когда я беру слово, оно означает то, что я хочу, не больше и не меньше». (Как Роберт Хайнлайн однажды отметил, что слово «суверенитет» – это нечто между «трезвостью» и «в стельку» в словаре.) Любопытной частью для меня во всей этой практике было то, что я агитировал за кого-то другого. До этого я всегда давал речи о том, каким чудесным был я сам, а не кто-либо другой.

Во вторник был черед Мэрилин. Хоть у нее и отлично получалось общаться с людьми наедине, и она частенько разговаривала с людьми или журналистами после появлений со мной во время кампаний, она никогда не выступала с речью или на публике с микрофоном и камерами. Ей состряпали пустой зал с подиумом, освещением и камерой в отеле, и Мэрилин вышла и зачитала предвыборную речь.

Как я и сказал Карлу Роуву, я женился на Мэрилин не из-за ее превосходного выступления. Карьера Мэрилин в качестве публичного спикера, казалось, будет катастрофически короткой. Она никогда не могла выучить речь, и просто читала слова с листка перед собой. О телесуфлере можно было забыть, поскольку она отказывалась надевать очки или линзы. Ее ритм чтения был ужасен, и она говорила либо слишком быстро, либо слишком медленно. На это было больно смотреть, и в течение дня стало только хуже. После ее последней попытки она разрыдалась.

С другой стороны, у Холли и Молли это получалось очень даже естественно! Они были шикарными и выдающимися, милыми и привлекательными, и могли, не моргнув глазом, зачитать пятиминутную речь. Их сочли реальным преимуществом.

Лучшее, что мы могли сделать – это держать Мэрилин подальше от подиума. Чего никто не мог понять – так это того, как она могла быть такой милой и обаятельной в личном общении, просто говоря с людьми, и в то же время так ужасно выступать перед толпой. Как бы она смогла тогда представить меня на собрании в том виде, который уже стал традицией? Я решил вопрос, предложив совместить ее представление с другой традицией, а именно с показом биографического видеоролика обо мне. Она могла бы просто его озвучить и говорить обо мне своими словами, и ей бы не пришлось тогда заучивать фразы или стоять перед толпой. Было записано несколько пробных набросков, Мэрилин посадили в кресло, опробовали эту идею, и все здорово получилось. Ее составители речей начали серьезно все расписывать. Вот мы и нашли дело для Мэрилин!

В среду они попробовали это еще раз, и у Мэрилин получилось еще лучше. Она отлично справлялась, пока ей в лицо никто не тыкал микрофоном и камерой. К концу дня мы определились с тем, как она будет со всем справляться. Когда мы разделимся для агитации, я бы брал с собой девочек по городам, а Мэрилин бы отправилась со своей командой в Балтимор, где кучка писак прошерстила бы наши семейные фотографии и разработала мою биографию.

Что до меня, то мне нужно было агитировать! В четверг вечером нам нужно было лететь в Лексингтон Кентукки, где я выступил бы на благотворительном вечере. В пятницу нужно было сесть на автобус и поехать на юг в сторону Теннесси, останавливаясь каждые несколько часов, чтобы выступить с речью. Со мной были бы мои дочери, и мы дали бы им возможность попробовать выступить самим. Им бы это показалось невероятно интересным. Мне же было лучше знать, но я был всего лишь их отцом, так что им не обязательно было меня слушать. Я же просто улыбнулся на это. Они еще все поймут.