С чистого листа главы 100-165

Глава 134. Сторожевой пёс

На тот момент план был таков, что я возвращаюсь к своему обычному графику поездок и выступлений, но на какое-то время ограничусь зонами, в которых большая часть – Республиканцы, чтобы меня не допытывали на этот счет. Мэтт Скалли переписывал стандартную предвыборную речь, и ездил со мной, чтобы сразу ее редактировать, когда будет поступать новая информация. Мы собирались вызвать мощную волну возмущения своей речью, где я нападаю на Билла Клинтона при каждом удобном случае. Плевать на Джона Керри; проклинать Билла Клинтона; а Эл Гор – как Клинтон-младший. Давить на эти три пункта. Мы вылетели утром с остановками в Бойсе и Хелене.

Я добрался до своего офиса в Капитолии и незадолго до ужина позвонил Мэрилин, чтобы поделиться последними новостями. Я сказал ей, что переночую в Вашингтоне, и затем полечу на запад страны. После этого я несколько часов проработал на телефоне, звоня председателям различных комитетов, чтобы дать им понять, что я еще не умер, и вообще даже наоборот, подавал удивительные признаки жизни. А потом я отправился домой. Я заказал пиццу и решил выпить пару бутылок пива на ужин. Это был очень длинный день. А затем все стало немного странным. Зазвонил мой сотовый телефон, и когда я ответил на вызов – это оказался армейский полковник.

– Конгрессмен Бакмэн?

– Да.

– Я полковник Эндрю МакФаггин из отдела кадров.

Я почувствовал, как у меня сдвинулись брови на это.

– Кого?

– Полковник Эндрю…

– Это я уже понял, полковник. Чьего именно отдела кадров?

– Генерала Шинсеки, сэр. Армейского отдела кадров, – объяснил он.

– Не Шелтона? – Хью Шелтон был генерал-полковником и председателем Объединенных Штабов, самых главных лидеров армии, флота, воздушных сил и морской пехоты. А Эрик Шинсеки тогда был армейским начальником по кадрам, и одним из этих лидеров.

– Нет, сэр, не генерала Шелтона.

– Чем я могу вам помочь, полковник?

– Сэр, я могу к вам приехать?

Что вообще происходило?

– Знаете, где я живу? Приезжайте. У меня тут пиво и пицца. Поторопитесь, и может, еще не остынет. В смысле, пицца, а не пиво.

– Благодарю вас, сэр. Я буду через пару минут, – и полковник повесил трубку, оставив меня в размышлениях о том, чего от меня мог хотеть начальник по кадрам.

За всю свою жизнь я немногое мог вспомнить о Шинсеки. Наверняка я встречался с ним на какой-нибудь коктейльной вечеринке или где-нибудь еще, но если мы с ним и общались

я не мог этого вспомнить. Шелтона же я помнил больше как политика, нежели как генерала, но, предполагаю, что это необходимо на таком уровне. Наверняка то же относилось и к Шинсеки.

Через десять минут раздался стук в дверь, и офицер в парадной форме зашел на кухню.

– Конгрессмен Бакмэн?

Я поднялся и пожал ему руку:

– Добро пожаловать, полковник.

Прежде, чем он успел начать, я повернулся к полке, достал оттуда тарелку и подтолкнул ее по столу к нему. Затем я достал еще одну бутылку из холодильника.

– Вот, поешьте чего-нибудь. Я никогда это сам не доем, а утром я улетаю. Можете помочь.

– Ээ, благодарю вас, сэр, – не думаю, что полковник ожидал пиццы и пива, но он положил кусочек на свою тарелку и открыл бутылку.

Я указал ему на барный стул.

– Что я могу для вас сделать, полковник?

Он проглотил то, что жевал, и сказал:

– Господин конгрессмен, я здесь по поручению генерала Шинсеки. Он попросил меня передать вам кое-какую информацию, и также поручил попросить вас завтра утром прибыть в Пентагон.

– Ну, я весь внимание, полковник, но завтра рано утром у меня вылет в Бойс. У меня в планах тур кампании, – сказал ему я.

– Сэр, генерал надеялся, что вы сможете сдвинуть ваш график.

– Лучше бы вам объяснить это, полковник, – ответил я.

Он набрал воздуха в легкие.

– Сэр, сегодня примерно в 20:30 генерал Шелтон сказал генералу Шинсеки, что завтра он должен отдать приказ, возвращающий вас на военную службу. В это же время вас должны взять под стражу, пока идет формальное расследование по обвинениям в убийстве, касающихся вашей службы в Гондурасе и Никарагуа. Во время ожидания результатов данного расследования вы либо предстанете перед судом, либо будете экстрадированы в Никарагуа, где вам также будут предъявлены обвинения. А возможно, и все сразу.

Я уставился на него.

– Вы, должно быть, шутите!

Что за чертовщина там происходила? Мы надеялись заставить Клинтона начать исхитряться, но это было безумием!

– Нет, сэр, не шучу.

– И вы рассчитываете, что завтра утром я добровольно сдамся? Вот о чем речь? Можете распрощаться с этой идеей, и баста, – и я поднялся и указал в сторону коридора: – Вон!

Настало время звонить адвокатам!

– Господин конгрессмен, позвольте мне закончить. Генерал Шинсеки сказал мне, что генерал Шелтон получил такое приказание ранее вечером напрямую от президента Клинтона. Генерал Шинсеки хотел бы, чтобы вы присутствовали завтра на утренней пресс-конференции, которую он собирается провести. Там он собирается объявить, что отказывается выполнять этот приказ, и затем он уйдет в отставку с поста начальника по кадрам.

Я уставился на него с отвисшей челюстью. Через пару секунд я сказал:

– Простите? Вам стоит повторить это для меня еще раз.

– Сэр, завтра утром на прямой пресс-конференции в Пентагоне, где, как ожидают генерал Шелтон и президент Клинтон, что будет объявлено о вашем неизбежном назначении на службу и последующем аресте, вместо этого генерал Шинсеки объявит, что отданные ему приказы незаконны, и он отказывается их выполнять. Он хотел бы, чтобы вы при этом присутствовали. Нынешнее отношение к вам его отвращает, – сказал МакФаггин.

Я снова сел, обдумывая то, что мне сказал полковник. Я потянулся за пивом и отпил немного, но вкуса я не ощущал.

– Полковник, хоть я и ценю то, что предлагает генерал Шинсеки, но делу действительно поможет только обнародование результатов расследования в 1981-м. Об этом что-нибудь слышно?

МакФаггин сел обратно и выпил еще пива. Он запустил руку в свой пиджак и достал оттуда сложенную пачку бумаг. Он бросил их на барный стол.

– Это может показаться вам интересным чтивом. Генерал планирует раздать копии этих бумаг завтра на пресс-конференции.

Я взглянул на бумаги, и перевернул их, как нужно. Это была форма отчета о расследовании номер тридцать два, подготовленная полковником Брюсом Физерстоуном. То есть все-таки существовала официальная форма номер тридцать два.

– Чтоб мне провалиться, – пробормотал я.

– Может, я и не вправе так говорить, но после того, как генерал Шинсеки достал это на прошлой неделе, он потерял все оставшееся уважение к президенту.

Я бросил на полковника тяжелый взгляд.

– Мистер, он может его не уважать, но ему, черт возьми, лучше ему подчиняться.

– Господин конгрессмен, мне кажется, что в Нюрнберге было окончательно решено, что не все законы были созданы равными.

Я в ответ пробурчал что-то невразумительное. Затем я снова взглянул на него:

– В чем дело-то? Почему вы так спускаете свою карьеру в унитаз? Шелтон же выяснит, что вы говорили со мной, и даже если вы и скажете, что вам это поручил Шинсеки – вам конец.

МакФаггин вздохнул:

– Не знаю, в курсе ли вы, господин конгрессмен. Во Вьетнаме генерал наступил на противопехотную мину, и ему оторвало часть ноги. Мой старик был капралом в том же отряде. Он рассказал мне, что если бы на мину не наступил Шинсеки – то наступил бы он сам. Он всегда чувствовал себя должником генерала. Когда он узнал, что меня назначили в штат к генералу Шинсеки, он сказал мне приглядывать за ним.

Я, пожав плечами, кивнул.

– Неплохая причина.

Затем я пробежался глазами по отчету. Снова подняв взгляд на полковника, я сказал:

– Будет лучше, если я не пойду на пресс-конференцию. Если я появлюсь там – начнутся вопросы о том, не замышляем ли мы что-то вместе с Шинсеки. Лучше я просто вернусь к своим обычным делам, – и затем я помахал этим отчетом и добавил: – И все-таки передайте ему, что это полезно и я признателен за это, и что старый побитый командир батареи все еще понимает ценность хороших разведданных. Я планирую прочесть это и правильно использовать.

– Вас понял, сэр, – и он поднялся и направился к выходу. Я проводил его. – Удачи вам, господин конгрессмен.

– И вам, полковник. И вам тоже.

Я вернулся на кухню, взял еще пива и понес вместе с отчетом в свой кабинет. Там я уселся и прочел этот отчет. Было странно читать военную документацию, но там было все, это был полный отчет о расследовании – имена, звания, даты, обвинения (много их), улики и доказательства (никаких), выводы и рекомендации. Я прочел его во второй раз, и затем в третий, вспоминая весь тот бардак, и поспать мне так и не довелось. Спустя какое-то время я встал, сделал несколько копий и упаковал с собой одну, затем поднялся наверх, принял душ, побрился и оделся. Может, я бы поспал в самолете, но сам я в этом сомневался.

Вылет планировался из Национального аэропорта имени Рейгана в 5:50 утра с посадкой через семь часов, где-то около 10:50 по времени в Бойсе. Это был частный полет в 737-м, так что, может быть, они могли скостить немного времени в воздухе. Казалось, что самолет был забит битком. В передней части для меня и моей команды была забронирована секция первого класса, там была ширма, которая обеспечивала нам какое-то уединение, и охранник, который улыбался журналистам и держал их на расстоянии. Задняя часть самолета была набита журналистами, которые ждали того, как я начну поливать Билла Клинтона грязью и затем в процессе облажаюсь. Я собирался заняться первым и по возможности обойти второе.

Когда мы ступили на борт, я улыбнулся и помахал всем рукой, но продолжал молча улыбаться и махать, пока журналисты выкрикивали свои вопросы. Я дождался, когда в самолет зайдут все, и он взлетит, чтобы поговорить со своей командой. Мы с Фрэнком сели у прохода, поманили Мэтта и Брюстера, чтобы они сели напротив, и затем вручили им копии отчета о расследовании.

– Это будет обнародовано сегодня. Прошлым вечером я получил это из Пентагона. Это то самое недостающее расследование, которое нам было нужен позарез, – и затем я вкратце описал то, что, по словам посыльного от Шинсеки, должно было произойти.

Они были ошеломлены, но потом все сразу попытались шепотом что-то высказать.

Перешептать всех удалось Брюстеру.

– Ладно, Карл, и что собираешься делать?

– Брюстер, я собираюсь нагнуть Билла Клинтона на бочку и запихнуть этот отчет ему прямо в задницу! Есть идеи получше?

– Это обещает быть забавным! – ухмыльнулся он.

Остаток полета мы провели, обсуждая основные моменты речи и переписывая ее (вручную – никакой зарядки для ноутбука, а все наши батареи сели). Нам пришлось ее отредактировать в соответствии с последними нападками со стороны Белого Дома. В это время в хвосте самолета начинал подниматься гомон. Мы ушли слишком быстро, чтобы кто-то успел услышать что-либо про пресс-конференцию, но, должно быть, кто-то что-то все-таки услышал. Когда шум стал еще громче, я вернулся к ним и немного их угомонил, просто ходя по проходу туда-сюда, улыбаясь, пожимая руки новым людям, остря и болтая ни о чем. Никто ничего не знал, но команда из ABC, должно быть, узнала прошлым вечером, что в Пентагоне намечается пресс-конференция, которая касается меня. Я же только посмотрел на них пустыми глазами и спросил, что они слышали.

Это была моя глупая уловка. Каждый раз, когда Мэрилин на меня бесится, она говорит, что получается естественно. (А все оставшееся время она говорит, что я слишком уж умный. Вот бы она уже определилась!)

Когда мы начали приближаться к Бойсу, шум в хвосте самолета стал еще громче! Мы уже были в зоне действия сотовых вышек, и даже при том, что стюардессы кричали на всех, чтобы все выключили свои электронные приборы, никто не послушался. К тому времени, когда мы приземлились, почти все в самолете уже знали, что что-то происходит. После приземления мы быстро покинули самолет, пока никто не успел ничего спросить и направились на предвборную встречу. По пути я позвонил Марти, чтобы разузнать о новостях.

– Карл, ты не поверишь, но у нас тут полномасштабный конституциональный кризис!

Я про себя улыбнулся.

– Расскажи мне больше!

– Армейский начальник по кадрам объявил на утреннем брифинге в комнате для прессы Пентагона, что он получил приказ арестовать тебя, а затем заявил, что этот приказ незаконен, и покинул пост.

– Я знал, что это произойдет, – сказал я.

– Что?! Ну, ладно, но ты не знаешь того, что сразу же после этого заместитель начальника по кадрам прошел на подиум и объявил, что он тоже считает этот приказ незаконным, но в отставку он не уходит. Если президенту, министру обороны и председателю генеральных штабов это не нравится, то они могут его уволить, но он не будет исполнять ни одного приказа вернуть тебя на службу и затем арестовать. И потом они предъявили копии того расследования из 1981-го, за которым мы гонялись, – сказал он мне.

– Вот дерьмо! Я почти жалею, что не был там.

– Ты знал об этом, что ли?! Какого хрена, Карл! У тебя тоже копия отчета есть?! – продолжал Марти.

– Это все случилось вчера поздним вечером, Марти. Не было нужды тебя ввязывать. Что-нибудь еще произошло?

– Там была чертова туча вопросов, но самым лучшим был вопрос к Шинсеки, он же начальник по кадрам, так почему он это сделал, а он ответил, что Белый Дом в состоянии сам разобраться со своими проблемами и не втягивать в это армию.

– Он так и сказал?! Вот же черт! – Шинсеки очень повезет, если он сам в таком случае не попадет под суд! – С тех пор что-нибудь еще произошло?

– Это было всего час назад. С тех пор от Белого Дома ни слова. Что у вас происходит?

– Журналисты только что смекнули, что что-то произошло там, где их не было. Мы со Скалли переписывали предвыборную речь. Посмотри потом вечерние новости. Игра только что начала выходить за рамки!

– К черту. Ты ведешь!

Я повесил трубку и заметил, что все остальные тоже говорили по телефону, несомненно, о том же, что только что услышал я сам. Когда они закончили, мы еще пообщались, но уже ничего особенно не переписывали. Мы просто поехали на митинг, и приступили к очернению Билла Клинтона.

Мы начали с весьма обыденной предвыборной речи, восхваляя Джорджа Буша за его лидерские качества и проницательность, и, конечно же, за мужество и добросовестность, которые он продемонстрировал, оставшись на моей стороне. Потом мы добавили несколько комментариев, основываясь на последних новостях, которые у нас были со вчерашнего вечера еще до того, как я получил копию отчета и был проинформирован о том, что задумал Шинсеки. Затем я взял микрофон, обошел подиум и сел на барный стул в «импровизированной» неформальной манере. Я сказал, что, кажется, в Вашингтоне что-то произошло, но мой сотовый не работал, так что я не смог выяснить никаких деталей. Не смог бы меня кто-нибудь просветить?

Сразу же начался переполох, и кто-то выкрикнул:

– Господин конгрессмен! Вы хотите сказать, что вы не знаете о том, что председатель Объединенных Штабов отказался арестовывать вас этим утром и ушел в отставку?

Чтобы понять все неверно – доверьтесь репортеру. Было невероятно легко состроить озадаченную мину и переспросить:

– Генерал Шелтон ушел в отставку?

– Нет, генерал Шинковски!

Теперь я мог действительно казаться запутанным.

– Вы имеете в виду генерала Шинсеки? Он армейский начальник по кадрам, а не председатель. А генерала Шинковски я никакого не знаю. Вы хотите сказать, что в отставку ушел генерал Шинсеки? Почему?

– Президент приказал ему арестовать вас!

Я сыграл удивление.

– Президент хочет, чтобы меня арестовала армия? У него для этого есть целое министерство юстиции! За что меня арестовывать? За то, что довел своих людей домой?

– Господин конгрессмен! Президент приказал председателю поручить армейскому начальнику по кадрам арестовать вас! – раздался другой крик. – А армейский начальник по кадрам сказал, что президент в состоянии разобраться со своими проблемами сам и подал в отставку, – наконец-то хоть кто-то правильно понял!

– Ага! Ну, это действительно так, президент действительно из этого сделал проблему! И теперь он спихивает других стоящих офицеров? Вот что получается, когда делаешь из уклониста президента!

Поднялась еще одна волна гама, и тогда третий репортер крикнул, держа в поднятой руке телефон:

– Господин конгрессмен, я только что узнал, что генерал Шелтон также освободил заместителя начальника по кадрам от его обязанностей за поддержку отказа от вашего ареста.

Господи Иисусе! Там все уже становилось неуправляемым!

– Ну, уверен, что президент уволит достаточное количество человек, чтобы рано или поздно нашелся какой-нибудь амбициозный младший лейтенант, которым он сможет помыкать. Думаю, это значит, что он все еще не обнародовал расследование 1981-года.

Из дальней части толпы раздалось несколько голосов. Самый слышимый и четкий сказал:

– Генерал Шинсеки опубликовал копии отчета сегодня утром!

– Да вы что, шутите?! Этот отчет должен был меня оправдать! Вы что, хотите сказать, что президент Соединенных Штатов приказывает мне взять на себя двойную ответственность по уже закрытому делу просто для того, чтобы выпихнуть меня из политики?! Что дальше? Если новое армейское расследование меня тоже оправдает, то тогда у министерства юстиции появится шанс взяться за меня?! Это возмутительно даже для такой подлой личности, как Билл Клинтон, – выкрикнул я.

Настало время переходить к нападению. Я встал со стула и оглядел всех.

– Позвольте вам кое-что сказать! Президент Соединенных Штатов знает точно, где я нахожусь! Если он хочет меня арестовать, он может отправить за мной министерство юстиции! Армию! Да даже морскую пехоту, если армии он уже не доверяет! Если хочет – может даже бойскаутов отправить! Я миролюбивый человек, который просто пытается делать свою работу! К несчастью для Билла Клинтона, моя работа – с позором выставить его задницу из Вашингтона! А теперь я продолжу свой тур в поддержку кампании. Если ему это не нравится, он может дать ордер на арест лично. Его личное поведение в этой ситуации отвратительно!

Частью нашей стратегии было разозлить Клинтона настолько, чтобы он совершил какую-нибудь глупость. Заставить его перегнуть палку; быть голосом разума, но затем спровоцировать его на какое-нибудь действие. Заставить его реагировать на нас, а не наоборот. В это же время Джордж Буш пошел бы легким путем и сконцентрировался бы на Эле Горе, и продвигал бы идею, что Эл был вторым Биллом. В какой-то момент Эл, может быть, и сделал бы что-нибудь нелепое, например, отрекся бы от Клинтона. Если бы мы смогли столкнуть их лбами – половина нашей работы была бы сделана.

Я был немного удивлен приказу Клинтона вернуть меня на активную службу, но не слишком изумился этому. Он просто рассчитывал на то, что военные беспрекословно ему подчинятся. Приказ об аресте шел не с его стороны! Нет, это армия решила, что я их предал. Это они работали над решением проблемы Бакмэна. Он же понятия не имел о военных и не уважал их, что в целом отражалось в его действиях и в тех, кто находится в его правительстве. Военные тоже его не уважали. Одной из первых вещей, которым обучаешься как офицер – никогда не отдавай приказал, которому не подчинятся. Билл облажался, когда не удостоверился в том, что армия подчинится его приказу. Теперь же у него началась война с его собственной армией.

По правде говоря, американские военные твердо верили в идею гражданского контроля. Мы не были какой-нибудь страной третьего мира где-нибудь в богом забытой дыре, где армия на постоянной основе проводит восстания. Генерал мог отказаться исполнять приказ и снять с себя полномочия, но не больше того, и рано или поздно найдется другой генерал, жаждущий скорейшего повышения, который проглотит все, что для него потребуется вместе с данными приказаниями. В скором времени за мной точно кто-нибудь бы да отправился. В это время Биллу Клинтону придется бороться с этим в новостях, и он будет выглядеть не в лучшем свете. Это стало бы Пирровой победой, которая бы уничтожила его как президента, попутно потопив и Эла Гора вместе с ним.

К обеденному времени Скользкий Вилли еще не нашел нового генерала, так что после трапезы мы полетели в Хелену и повторили процедуру. Было запланировано, что в Хелене мы и переночуем. В то же время, после ужина я согласился на небольшую сделку – местный телеканал показал бы мне утреннюю пресс-конференцию в Пентагоне, а я бы дал им эксклюзивное интервью. По национальным новостям было даже больше того. Там умудрились отследить полковника Физерстоуна, но это был тупик, буквально. В 1993-м году он умер от рака легких (ну, как я помнил, он дымил как паровоз). В дополнение к этому, там зачитали несколько основных пунктов того отчета вместе с выводами и показали в виде плашек на экране, включая:

«Не было найдено никаких доказательств, подкрепляющих обвинения, направленные в адрес капитана Бакмэна. Напротив, есть огромное количество улик, которые подтверждают фальшивость выдвинутых обвинений»

«Действия младшего лейтенанта Фэйрфакса можно назвать халатными, некомпетентными и неподобающими офицеру»

«Поведение же и лидерские качества капитана Бакмэна были достойными подражания, и рекомендуется оставить его в рядах действующей армии Соединенных Штатов»

После этого я встретился с губернатором и несколькими влиятельными Республиканцами в Монтане. На этой встрече мне пришлось отлучиться, когда мне позвонил Джордж Буш.

– Карл, та речь, которую ты дал ранее – просто фантастическая! – сказал он мне.

Я немного удивился этому.

– Ты это услышал? Я удивлен!

– Это услышала вся страна! Ты буквально вызвал президента Соединенных Штатов на уличную перестрелку! – Джорджу Бушу можно было доверить снять целый фильм на эту тему.

– Вот как! Я думал, что я просто общался с местными и с теми, кто за мной ходил. Недоволен, что я перетянул на себя все внимание? – спросил я.

– Нет, до тех пор, пока ты нацелен на Клинтона. С Элом я справляюсь сам. Ты вбиваешь клин между ними, и от этого они оба слабеют, – ответил он.

– Ладно, звучит неплохо. У меня есть еще пара идей. Можешь передать Карлу, чтобы он мне перезвонил? Хочу стрясти с него идейку или даже две.

– Дай мне пару минут, и он тебе наберет, – сказал он. – Я свяжусь с тобой завтра в течение дня. Я снова еду во Флориду, на этот раз в Тампу.

– Удачи.

Через десять минут мне позвонил Карл Роув.

– Карл, что стряслось? – может, Карлу не нравился я, но ему нравилась эта игра.

Я ввел его в курс последних событий.

– Карл, я хочу, чтобы ты сделал две вещи, пожалуйста. Во-первых, достань мне место на каком-нибудь из воскресных утренних ток-шоу.

– Ладно, это наверняка выполнимо.

– Во-вторых, свяжись с Ньютом Гингричем. Попроси его – вежливо – чтобы он… – и я изложил ему свой план, и он ответил, что сперва поговорит с Гингричем, а затем снова перезвонит мне.

Он мне так и не перезвонил, зато мне позвонил сам Ньют, и мы еще немного обсудили дело. Он согласился поддержать меня, и расхохотался над тем, что должно было случиться.

Роув через Скалли передал мне сообщение, что я был записан на «На неделе» по ABC утром в воскресенье. Мы якобы должны были обсудить «кризис Бакмэна», и как это вылилось в ссору между президентом и Пентагоном. К четвергу все стало серьезнее. Учитывая, что и армейский начальник по кадрам, и его заместитель были выставлены вон – Пентагон метался из стороны в сторону, пытаясь найти подходящих кандидатов, чтобы предложить их президенту в качестве замены. Клинтон решил скостить потери. Отрицая, что он приказал Шелтону вернуть меня на службу и арестовать, он освободил Шелтона от его полномочий, и председатель Объединенных Штабов ушел в отставку. Таким образом это был уже третий генерал-полковник, который из-за этой ситуации потерял работу, и это было названо «Бунт генералов!»

В это время в игру вступил Ньют Гингрич. Я надеялся на мощный удар, но он ухитрился удвоить этот эффект. Он приехал на Кэпитол-Хилл, «чтобы просто повидаться со старыми друзьями за ужином», и дал интервью на камеру какому-то из ошивающихся там журналистов. Когда его спросили, что он думает о том, что тогда происходило, он со смехом ответил:

– Зуб даю, что Карл Бакмэн теперь жалеет о том, что помешал импичменту Билла Клинтона. Если то, что сейчас делает президент Клинтон – не тяжкое преступление и правонарушение, то представить тогда не могу, что это тогда такое!

Вот оно, в вечерних новостях по национальному телевидению, слово на букву «И» – импичмент! За одну ночь вся страна вернулась во времени на два года назад ко всей той драме и чепухе с интрижкой Клинтона с Моникой Левински и всему вытекающему. И момент для этого был идеальным. Первая возможность для Белого Дома ответить на это была в пятницу, которая в Вашингтоне считается днем без новостей, и в который администрация президента сбрасывает все неприятные новости в надежде, что все это пройдет. Обычно это срабатывало до той степени, что пропускается множество всякого пятничного дерьма от пресс-службы Белого Дома, и в этом случае заявление от Белого Дома о том, что импичмент был нелепой затеей, было просто пропущено мимо ушей.

Мне бы стоило сказать, что в целом все отрицания со стороны Белого Дома игнорировались. У меня как-то брали интервью на предвыборном митинге и на мероприятии по сбору средств в Огайо, и когда меня спросили, что я думаю о комментариях Гингрича, я ответил:

– Знаете, должен признать, что это заставляет меня задуматься об этом! – или… – В следующий раз, когда я встречу Ньюта Гингрича, я нагнусь и дам ему отвесить мне пинка под зад!

В воскресенье утром я поехал на «На неделе» и дал интервью Сэму Дональдсону. Я до этого уже несколько раз с ним встречался, и пару раз давал ему интервью. Он был умен, но непростительно либерален. Но я мог смириться с этим. Для него это была слишком сочная история, чтобы не фокусироваться на Билле Клинтоне.

После приветствий и представлений он сразу перешел к делу.

– Господин конгрессмен, уже три генерала потеряли свои места, а Пентагон находится в состоянии войны с президентом Соединенных Штатов. Что произошло с принципом гражданского контроля у военных в этой стране?

– Сэм, очевидно же, что этот принцип жив и здравствует! Это генералы ушли, а не президент, – ответил я.

– Но они же отказались исполнять данные им приказы, – добавил он.

Я кивнул:

– Я недавно спрашивал об этом у одного офицера. Он сказал мне, что Нюрнбергский процесс доказал нам, что есть такие приказы, которым лучше не подчиняться. «Я просто следовал приказаниям» не подойдет как оправдание, если их с самого начала не нужно было выполнять.

– Вы сравниваете приказ о вашем аресте с военными преступлениями нацистов? – недоверчиво спросил он.

– Вряд ли. Билл Клинтон не массовый убийца и не военный преступник. Он просто мелочный и продажный человек, у которого слишком много власти, и который отчаянно пытается удержать ее, – это была довольно неплохая цитата, которая отлично бы звучала в вечерних новостях.

Нет ничего лучше для новостных заголовков, чем хороший укол в сторону президента Соединенных Штатов.

Сэм перешел к следующей теме.

– Господин конгрессмен, несколько дней назад ваш бывший оппонент Ньют Гингрич отметил, что вам не стоило вмешиваться в его попытки провести импичмент в 1998-м году, и что вы бы не оказались в такой ситуации, если бы просто позволили процессу продолжиться. Можете что-нибудь сказать?

Я улыбнулся:

– Вообще, да, на нескольких уровнях. Первое и самое главное мы с Ньютом Гингричем никогда не были оппонентами. Ньют – мой друг и всегда был им уже много лет. Когда я только начинал свой путь в политике, я познакомился с Ньютом Гингричем и был впечатлен его умом и стремлением помогать стране. Годами мы работали вместе для этой цели. Иногда у нас были разногласия, но они касались тактики, и никогда не затрагивали наше стремление сделать что-то правильное в этой стране, стране, которую мы оба любим.

– А что до попытки проведения импичмента два года назад, я думаю, что в результате мы оба оказались правы. Ньют считал, что этой нации будет лучше без Билла Клинтона на посту президента, а я считаю, что время от времени это подтверждалось. И все же я считаю, что импичмент – это не то, что должно проводиться по политическим причинам. Импичмент проводят за государственную измену, подкупы и тяжкие преступления и правонарушения, а дешевая интрижка с интерном не доходит до этой планки. С другой стороны, то, что президент Клинтон делает сейчас, уже точно подходит! В попытках очернить мою репутацию и репутацию губернатора Буша, и чтобы продлить свое фактическое управление страной еще на четыре года, он совершил множество тяжких преступлений. Он разгласил засекреченную информацию, скрывал подтверждения моей невиновности, приказал отправить в тюрьму действующего конгрессмена без суда, и планирует лишить меня моего американского гражданства и затем депортировать в банановую республику, чтобы там надо мной совершили самосуд! И если это не тяжкие преступления и правонарушения, то что тогда является ими?!

Может быть, что-то было и преувеличено, но это было не важно. Я знал, что Никарагуа схватится за оружие за то, что их назвали «банановой республикой», но всем было бы плевать. Они разорвали с нами все дипломатические отношения, и они все равно не могли голосовать на выборах. Самым важным было вернуть на слух волшебное слово «импичмент». Это позволило бы мне помириться с правой частью партии, показать им, что я осознал свои ошибки, и все еще выглядеть достойным и принципиальным по отношению к умеренным. Лизнуть задницу Ньюту, связать свое имя с Джорджем Бушем, и усилить «усталость от Клинтона».

Когда я ушел, Кокки Робертс начала допытывать одного из работников кампании Гора, который не сильно отделил своего босса от Клинтона. Он попытался защищаться в духе «нет дыма без огня», что не очень сработало, учитывая, что большая часть этого дыма кружила над президентом, а не надо мной. После этого в их разделе «Круглый Стол», который я смотрел из гримерки, общим выводом стало, что Билл Клинтон ужасно справился со всей возникшей ситуацией.

Особенный интерес у меня вызвала ремарка от Джорджа Уилла, поданная в его типичной лекционной манере.

– Я нахожу весьма любопытным – почему кто-либо, кто хоть как-то знает Карла Бакмэна, может вообще допустить мысль, что он может отступить в этой борьбе. Все же знают о морских пехотинцах. О них ходят мифы, как они считают себя элитной штурмовой группой, которая способна преодолеть любые препятствия. Но многие не осознают того, что в армии Соединенных Штатов такими пехотинцами считаются десантники. Они считают себя элитной пехотой. В бою они ожидают, что их окружат, задавят большинством, что они будут безоружны, и что они понесут большие потери – и они рассчитывают победить! Карл Бакмэн, судя по всему, был превосходным офицером и олицетворением этой веры. Он не знает значения слов «отступать» и «сдаваться».

Мифы? В вопросе красного словца на Джорджа всегда можно положиться!

В любом случае, вот он витал в воздухе, этот импичмент. Я не стал бы снова это озвучивать до тех пор, пока не спросят. Билл Клинтон снова начал наворачивать круги, и судебный комитет Палаты начал много говорить о слушаниях и инструментах для нового суда. На самом деле импичмента бы не случилось. Скользкий Вилли был самым большим из «неудачников». У него осталось от силы шесть недель до выборов, после которых через десять недель он покинул бы офис. Никто не стал бы заморачиваться с его импичментом. Это выглядело бы, как если человека, больного терминальной стадией рака, приговорили бы к электрическому стулу. Этого бы не случилось.

А вот что бы случилось – Демократическая партия начала бы пожирать сама себя изнутри. Элу Гору понадобится отделить себя от своего босса, что даже при лучших обстоятельствах весьма сложно. Джон Керри все еще пытался спасти тонущий корабль. Он начал требовать назначения даты и времени проведения дебатов со мной, и команда Джорджа Буша ответила категорическим отказом на это, пока он публично не откажется от стратегии Клинтона-Гора отправить меня в тюрьму по ложным обвинениям. (Джордж же провел дебаты с Элом, где Гор был разбит в пух и прах.) Мы демонстрировали сплоченность и командную работу в то время, как Демократы разваливались на куски.

К середине октября результаты опросов показали, что губернатор был далеко впереди. Помогла даже трагедия с миноносцем USS Cole в Адене. В худшем смысле это указывало на паршивый подход к внешней политике и обороне со стороны Клинтона, и в дополнение, Гора. Было отвратно видеть, как Роув пользуется смертями, чтобы пристроить Буша на пост.

Мои дети сообщили мне, что Шторми была выдрессирована, и их мать мне это подтвердила. Последние несколько недель кампании стали делом семейным. Девочки были уже достаточно взрослыми, чтобы заботиться о себе сами, так что Мэрилин и Шторми присоединились ко мне в моем турне, и близняшки прилетали к нам на выходные. Мэрилин уже чувствовала себя достаточно уверенной перед аудиторией, чтобы проводить краткие представления публике. Она выходила на сцену под аплодисменты и одобрение, и представляла меня:

– Человек, который доказал, что он герой своей страны, и мой герой, Карл Бакмэн!

Затем выходил я со Шторми на поводке, обнимал и целовал жену. Она отступала назад, и я поднимал Шторми на стол или на лавку, если она не могла залезть сама. Она становилась все крупнее, и в самом деле гонялась за публичностью (без каламбуров!)

Было легко завязать контакт с публикой комментариями в духе:

– Как здорово, что я богат, потому что вы даже не представляете, сколько сухого корма нам нужно закупать! – или же: – Если с политикой не срастется, то куплю седло и буду собирать карусель! – а если она начинала разыгрываться, я мог просто сказать: – Мне стоило оставить тебя в том погребе!

Она была невероятно спокойной и послушной собакой, и могла выдержать несколько минут вступительных ремарок, после чего Мэрилин или девочки уводили ее за сцену. (Была у меня одна любимая фразочка: «Если вы Республиканец – она лизнет, а если Демократ – куснет!»)

Ко вторнику, седьмого ноября, казалось, что все предрешено. Губернатор был впереди, как минимум на пять пунктов по всей стране. Джон Керри бы вернулся к своей работе в Сенате, а Эл Гор вместе с Клинтоном были близки к своему бессрочному отпуску. Даже казалось, что я успешно переизберусь в Девятом Округе Мэриленда. Флетчер Дональдсон и парочка других репортеров начали спрашивать, что я собирался делать после того, как меня изберут вице-президентом, будто бы это уже было решено. Я просто ответил им, что до самих выборов нет никаких гарантий, но если губернатора изберут, то мы оба позаботимся о том, чтобы в специальных выборах участвовал самый лучший кандидат из всех возможных. Я отказался называть каких-либо имен, но пообещал, что кого бы мы ни номинировали, это будет идеальный кандидат, чтобы взять на себя всю работу, которую я делал для граждан в округе.

В тот вторник вечером мы провели свою обычную встречу в Бест Вестерне. Мы сидели в импровизированной гостиной, которую сделали из комнаты для конференций, с несколькими телевизорами и табло, чтобы подсчитывать голоса. Тот вечер однозначно был делом семейным, были и девочки с собакой, и с нами также были Шерил Дедрик и ее муж. Если меня выберут на оба поста, мы собирались объявить о ее кандидатуре в среду, но мы также хотели, чтобы они были с нами в этот вечер.

К девяти часам выборы в Девятом Округе закончились, где Карл Бакмэн победил с разницей в пятнадцать пунктов. Крики можно было слышать из самого конца коридора. Мне позвонил мой соперник, который попытался выяснить у меня, кто бы меня заменил, если Джордж Буш победит. Он уже объявил о том, что он попробует баллотироваться снова в особых выборах в январе. Я поблагодарил его, но ничего ему не раскрыл.

Прошла всего пара минут после одиннадцати, когда телеканалы начали объявлять, что Джордж победил. Сначала я даже не услышал этого, поскольку выгуливал Шторми, которая вынюхивала все возможное в поисках идеального места, чтобы присесть на травке. Я слышал крики из помещения, но это продолжалось на протяжении всего вечера. Потом из здания выскочил какой-то ребенок и во весь дух припустился к нам.

– Господин конгрессмен! Господин конгрессмен! Вы победили, победили!

Я улыбнулся ему и сказал:

– Я знаю, я знаю, сынок. Успокойся.

– Нет, вы не понимаете! Губернатор Буш победил! И NBC, и CBS только что передали! Вы победили!

– А? – я застыл на мгновение, пока Шторми гадила в кустах, – Да будь я проклят. Мы победили?

– Вы победили! – в это время выбежал еще один работник и озвучил нам то же самое.

– Да чтоб мне провалиться! – я взглянул вниз на собаку, которая уже вернулась ко мне. – Ну, Шторми, пойдем, посмотрим, во что я вляпался теперь!