Том III / Интерлюдия : Узурпация ᵉᵡᶵ

— Сто сорок третья: не пытайтесь предотвратить пророчество, исполнить пророчество или каким-либо образом вмешиваться в пророчество. Проглатывание яда приведет к более быстрой смерти и менее ироничному ужасу, причиняемому Творению.— Двести героических аксиом, автор неизвестен

Кайросу было двенадцать лет, и жить ему оставалось меньше года.

Это было то, что он узнал сегодня, спустившись в склеп, хотя король запретил ему это делать. То… существо в гробнице произнесло своё пророчество хриплым шёпотом — что он не доживет до своих тринадцатых именин. Ему хотелось бы сказать, что он удивлён, но было ли когда-нибудь что-то более очевидное? Он родился слабым, с мёртвым глазом и дрожащими конечностями. Вырванный из чрева матери слишком рано, когда течение её беременности было нарушено, и она начала увядать, как виноград на лозе. Священники и маги говорили, что он не переживет свою первую зиму, и его отец умыл руки, поместив его в дальнее крыло дворца и утопив в вине все мысли о нём. Но Кайрос и по сей день таскал свою искалеченную шкуру по городу, принц крови, которому никто не хотел смотреть в глаза. Принц или нет, он был изгоем. Несчастье коснулось его рано и никогда не отпускало, говорили они. Плохое семя. Вот что случалось, когда короли женились на простолюдинках, даже по любви.

Ребёнок с мёртвым глазом закрыл дверь после того, как отпустил слугу, и опустился на колени на дрожащих ногах у чаши. Окунув тряпку в теплую воду, он вытер пыль и грязь с лица, прежде чем устало прижаться лбом к гладкой прохладе столешницы. Кайрос выдохнул, его дыхание было прерывистым. Священники сказали ему, что его легкие еще не полностью сформировались, когда он родился. Вот почему иногда он давился собственной слюной, хватаясь за горло, пока Бог, столь же жестокий, сколь и милосердный, не возвращал ему дыхание. Те же самые священники убеждали его вверить свою жизнь Верхним Богам, искать облегчения в жизни после этой. До тех пор он должен находить утешение в молитве и добрых делах: они не успокоят его тело, но смоют его грехи. Они никогда не говорили точно, какой грех он совершил. По-видимому, родиться было достаточно плохо, чтобы не было необходимости обсуждать этот вопрос. Калека тихо рассмеялся, но хриплый кашель оборвал его веселье. Его колени, казалось, уже распухли, но он продолжал на них стоять.

Он сложил руки и попытался очистить свой разум, чтобы слова Дома Света заполнили его. Ничего не последовало. Уставившись в чашу, Кайрос вздохнул.

— Я пытаюсь, — сказал он Небесам, — найти причину поклоняться вам. Хоть какую-нибудь.

В ответ на него смотрело его же искажённое отражение наполненным кровью мёртвым глазом, ставшим ещё более чудовищным в отражении водной линзы.

— Ваши люди говорят мне, что на Небесах есть место, куда отправляются праведные души, — сказал он. — Этакое место вечного блаженства, из которого никто никогда не возвращался. Награда для тех, кто следует семнадцати главным добродетелям, проживая отведённое им время на Творении.

Он лениво щёлкнул по краю чаши. Его коленные чашечки болезненно пульсировали, но Кайросу было не привыкать к боли. Это был старый друг, учитель, который воспитывал его с пелёнок и следовал за ним в каждом его неверном, вымученном шаге. Вода покрылась рябью, превратив его отражение из уродливого в абстрактное.

— Иногда это искушало меня, — сказал он. — Мысль о месте без страданий. Однако я должен задаться вопросом — что бы я вообще там делал?

Он усмехнулся.

— Петь вам дифирамбы, радоваться вместе со всеми другими достойными душами? — изрек он. — Скажите мне, о Верхние Боги, за что я должен восхвалять вас?

Тишина была ему ответом. Так было всегда. Даже в самом сердце Дома Света, где, по словам Дориана, тот почти слышал пение Хоров, Кайросу была дана лишь тишина. Даже у Небес были любимчики.

Нерешительный стук в дверь вывел его из задумчивости.

— Войдите, — сказал ребенок.

Слуга, по традиции выбритый наголо и в белых одеждах, скрывающих пол, опустился на колени у открытой двери.

— Принц Кайрос, — сказал слуга. — Король посылает за тобой.

Калека, пошатываясь, поднялся на ноги, тяжело опираясь на стол.

— Я плохо себя чувствую, — ответил он. — Скажи моему отцу, что я не смогу предстать пред ним.

В дверях появились двое мужчин, одетых в богато украшенные бронзовые доспехи дворцовой стражи. Кайрос задавался вопросом, применялись ли их мечи хоть раз по назначению? Сомнительно: все настоящие солдаты пошли в армию.

— Король настаивает, мой принц, — сказал один из них.

— Действительно? — спросил калека. — Что ж, я избавлю всех нас от унижения, не заставляя тащить меня туда, перекинув через плечо.

Колени пульсировали, Кайрос последовал за стражами в коридоры. Слуга стоял на коленях, пока принц не вышел. Прогулка была долгой, по меркам Кайроса, и усугублялась его дневными нагрузками. Его покои находились в самой старой части дворца, той, которая когда-то была сердцем крепости, когда Гелике был не более чем замком с хижинами вокруг него, но эта часть была полностью отделана мрамором и золотом. По стенам красочно раскинулись фрески с изображением королей и Тиранов, все они изображали многочисленные победы воинственных правителей города. Это никогда не переставало его забавлять. Его отец никогда в жизни не держал в руках меч и даже не ездил верхом. За несколькими стычками со Стигией и Аталанте, которые произошли при его жизни, наблюдал один из многих генералов, заполонивших дворец, которые, хотя и были явными паразитами, по крайней мере, знали что делать на поле боя. Род Теодосия с каждым годом все глубже утопал в винной бочке.

Они не направились в Большой зал, хотя это было то место, где должны были проходить подобные аудиенции: король редко покидал свою гостиную без крайней необходимости. Гостиная разрослась, когда снесли стены, отделяющие соседние покои, чтобы освободить место для большего количества диванов и прямого пути как в погреба, так и на дворцовую кухню. Те немногие дела, что всё ещё велись королевской линией Гелике вместо того, чтобы быть переданными в руки советников, решались чаще всего там. Кайрос заходил в ту комнату всего несколько раз — его не приглашали на придворные игрища и попойки, которые происходили за этими дверями. Да он бы не пришёл, даже если бы пригласили: нет более отвратительного зрелища, чем упивающиеся вином люди. Противный смех всегда внушал Кайросу мысли, которые заставили бы Небеса нахмуриться.

Стражи всё ещё окружали Кайроса, когда он, прихрамывая, вошёл в гостиную. Зал был заполнен только наполовину, что, тем не менее, означало почти сотню человек. Король Гелике сидел на длинном диване в окружении подушек и куртизанок с кубком вина в руке и, посмеиваясь, кормил одну из них кусочком медовой сливы. У шестидесятилетнего старика сохранилась пышная шевелюра, хотя и поседевшая, и его лицо до сих пор хранило остатки былой красоты. Для человека, который проводил большую часть своего времени за пиршеством, он был не таким уж толстым, однако его лицо было красным, вино взяло своё. Остальная часть гостиной была устроена полукругом из диванов, повернутых к свободному пространству в центре. Обычно оно было заполнен танцорами, музыкантами и другими артистами, но сегодня всё, что он мог предложить, — это искалеченная фигура Кайроса. Разочарование, без сомнения. Ближайшие к королю кушетки были заполнены подхалимами и знатью, но крылья полукруга с обеих сторон фактически составляли сердце правящего класса Гелике. Слева самые могущественные дворяне и самые влиятельные генералы образовали трезвую и неуютную группу. Все они смотрели на него.

Справа сидели Дориан и его дружки. Многие из них были сыновьями и дочерями присутствующих, но были и другие: священники, даже члены Ордена Праведного Копья. Сам наследник Гелике выглядел как живая статуя. Идеальная бледная кожа, не испорченная часами пребывания на солнце, длинные золотистые локоны, каскадом ниспадающие на плечи. Племянник Кайроса обладал таким своеобразным тщеславием, что отказывался от модных причесок, предпочитая внушать людям благоговейный трепет своей естественной привлекательностью. Другой принц был высок и прекрасно сложен, талантливо владел мечом и копьём, знаменитый всадник и многообещающий командир, справедливый ко всем и талантливый оратор. Конечно, это не помешало отцу Дориана по пьяни поскользнуться в ванне и сломать шею. Раньше требовалось полконтинента, чтобы уничтожить нас, — с отвращением подумал Кайрос. — Теперь всё, что требуется, — это мокрая плитка. Золотоволосый принц ободряюще улыбнулся своему дяде. Калека отвернулся и, прихрамывая, направился к дивану, где король наконец соизволил заметить его присутствие.

— Кайрос, — решительно приветствовал его король Аминтас Теодосиан. — Ты заставил меня ждать.

— Дрожание моих ног не подчиняется указам, — ответил принц.

Ему не удалось вложить в это столько извинений, сколько следовало бы.

— Как и твоя голова, мальчишка, — рявкнул король. — Я запретил тебе входить в склеп. Ты отрицаешь, что ослушался меня?

— Дедушка, — заговорил Дориан. — Мой дядя явно плохо себя чувствует. Возможно, этот вопрос можно было бы уладить в другой раз?

Кайрос посмотрел на свою руку, которая дрожала, как осиновый лист. Но не из-за страха. Как странно. Когда он проснулся этим утром, его уже передернуло при мысли о недовольстве отца. Теперь же, глядя на ярость, написанную на лице короля, он мог подумать лишь одно: и что ты собираешься делать, отец? Убить меня, прежде чем я умру? Принц сжал руку и спрятал её под тунику, чтобы не было видно, как она дрожит.

— Я не… , — сказал он. — …отрицаю этого. Так и есть.

Какая-то часть его задавалась вопросом, следовало ли ему обдумать ситуацию заранее. Найти оправдание, придумать план, как оградить себя от королевского гнева. Однако он этого не сделал. У него даже не было причин признаваться в этом. Просто нездоровое любопытство.

— Ты ослушался королевского указа, — прорычал король Аминтас. — Это измена.

— Полагаю, так оно и есть, — задумчиво произнес Кайрос. — Простите ли вы отсутствие изящества в моей речи, но все же я удивлён, что вы послали за мной только сейчас, я ведь покинул склеп до рассвета. Вы были слишком пьяны до сих пор, чтобы услышать отчет?

Тишина в комнате была оглушительной. Ни один человек даже не осмеливался дышать.

— Ты издеваешься надо мной, калека? — выплюнул его отец.

— Очевидно, — ответил принц. — И ради вас я постарался сделать это максимально доходчиво.

— Я мог бы убить тебя за это, — сказал король, выглядя теперь почти трезвым.

И не менее разъярённым.

— По крайней мере, это избавит меня от необходимости возвращаться в свои покои, — сказал Кайрос. — Во что бы то ни стало, продолжайте в том же духе.

По гостиной прошло волнение, хотя причиной этого не были слова принца. Дориан подошёл к нему, грациозно, хоть и в спешке, опустился на колени, как проситель.

— Дедушка, — сказал он. — Мой дядя в бреду от боли, это единственное объяснение его словам. Я умоляю вас, не принимайте это решение в гневе.

Король посмотрел на своего драгоценного золотого внука, смиренно прислонившегося к мрамору, и заколебался. Как ты горд, племянник, даже стоя на коленях, — подумал Кайрос. Калека, прихрамывая, подошел к ближайшему столу и схватил кубок с вином, налил его, прежде чем небрежно бросить в другого принца. Бронза издала восхитительный звон, ударившись о его затылок, прежде чем покатиться по полу.

— Вставай, Дориан, — сказал Кайрос. — Твоя убогая жалость — худшее унижение, которому я подвергся сегодня.

Удивление и раздражение промелькнули на идеальном лице, и Дориан повернулся к нему. Ребёнок со странным глазом упивался этим зрелищем. Это все равно что наконец-то выпить прохладной воды после долгих лет жажды.

— Дядя… — начал Дориан.

— Ты до тошноты банален, — сказал Кайрос. — Избавь меня от этого.

— Ты сошел с ума, мальчик, — сказал король в ужасе.

Ребёнок со странным глазом медленно вынул руку, которую засунул под тунику. Он увидел, что она больше не дрожит. Он задавался вопросом, есть ли в этом какой-то знак.

— Стража, отведите его к себе, — приказал король Аминтас. — Принц Кайрос находится под домашним арестом, пока я не приму иного решения.

Мужчины грубо оттащили его под пристальными взглядами всего двора, в то время как он продолжал задумчиво разглядывать свою руку.

֎

Его сон был без сновидений, а часы — пустыми. Аптекари пытались запихнуть ему в глотку полдюжины различных лекарств, но он наотрез отказался иметь с ними дело. Он должен был умереть, и довольно скоро. То немногое время, что у него оставалось, не будет потрачено на погружение из одного оцепенения в другое.

Его первым посетителем был, естественно, Дориан. Была середина утра после того, как его впервые арестовали, когда пришёл наследник Гелике, а за ним следовал и этот его андрогинный фанатик. Дочь довольно знатного дворянина, вспомнил он, хотя и не мог вспомнить её имени. Стройная, с короткими волосами, и то, что она могла быть как мальчиком, так и девочкой, опускало её в его глазах на уровень служанки — в Гелике только они следовали правилу отказываться от более очевидных атрибутов пола. Хотя это было неважно, поскольку она сама вряд ли имела хоть какое-то значение. Девушка задержалась у входа, когда вошел её хозяин, и неохотно ушла, когда тот отослал её и закрыл дверь. Кайрос поспорил бы, что она ждала снаружи в коридоре.

— Доброе утро, дядя, — поприветствовал опального принца Дориан, садясь напротив него. — Улучшилось ли ваше здоровье?

Ребёнок со странным глазом поставил чашку, из которой пил воду, на стол, неловко ёрзая на своем стуле.

— Мне двенадцать лет, и я могу сказать, что эта девочка влюблена в тебя, — сказал Кайрос, сморщив нос и проигнорировав приветствие.

— Семия — мой дорогой друг, — ответил Дориан. — Не придавайте значения слухам.

— Твоя доброта хуже жестокости, племянник, — сказал калека.

Золотой принц вздрогнул, но затем овладел собой.

— Я разговаривал с дедушкой, — сказал он. — Ваш арест скоро будет отменён.

Ребенок с мёртвым глазом приподнял бровь.

— Почему? — спросил он.

— Традиционно всем особам королевской крови разрешается… — начал Дориан.

— Я имею в виду, почему ты разговаривал с отцом? — прервал его Кайрос.

Мужчина выглядел удивлённым.

— Ты мой дядя, — сказал он. — Я бы не хотел, чтобы тебя наказывали таким образом.

— Ты не любишь меня, Дориан, — сказал калека.

— Мы семья, — ответил принц, почти оскорблённый.

— Итак, ты чувствуешь вину и, несмотря ни на что, действуешь, — сказал Кайрос. — Я должен признать, что нахожу это довольно отвратительным, уж прости за неподобающее выражение.

Наследник Гелике выглядел раздражённым, но всё же его лицо смягчилось.

— Я понимаю, что тебе больно, Кайрос, — сказал он. — И ты расстроен. С тобой плохо обращались с тех пор, как ты научился ходить. Дедушка уже не тот, кем был раньше, и то, как с тобой обращались, было… жестоко. Всё будет по-другому, когда я буду править. Тебе больше не придётся быть одному.

— Никто никогда раньше не выказывал к тебе неприязни, не так ли, Дориан? — сказал ребёнок, склонив голову набок. — По крайней мере, не в лицо.

— Я хочу помочь тебе, дядя, — искренне сказал золотоволосый мужчина.

— Знаешь, а ведь это не потому, что ты красивый, — продолжал свою мысль Кайрос. — И даже не потому, что так много людей любят тебя, в то время как они презирают меня. Это потому, что ты пустой.

— Прости? — сказал другой принц.

— Ты не человек, Дориан, — сказал ребенок. — Всё, чем ты являешься, — это объект, движущийся по правилам, но не твоим собственным. Ты ничего не хочешь для себя.

— Долг правителя — сублимировать свои эгоистичные желания на благо своего народа, — спокойно ответил принц.

— Я умру, — улыбнулся Кайрос. — Мне сказали, что скоро. И всё же, всего за несколько мгновений, проведённых вчера в этой гостиной, я прожил дольше, чем ты проживешь всю свою жизнь.

— Я сделал выбор, дядя, — сказал Дориан. — Мне было дано так много даров, что я обязан Творению использовать их на благо других.

— Мы никому ничего не должны, — сказал Кайрос.

И в этот момент, когда слова бездумно слетели с его губ, он, наконец, всё понял. И ловушку, и приманку. Живите по нашим правилам, сказали Небеса. Трудитесь, боритесь и умирайте, тратьте впустую свои дни, и вы будете вознаграждены после смерти. Не имеет значения, что будет потом. Только сейчас. Все, чем мы являемся, — это то, что мы делаем. И если ты позволишь Богам решить за тебя — ты вообще никто.

— Знаешь, я всегда восхищался этим, — сказал его племянник. — Тем, как ты продолжал ходить в Дом Света, несмотря на то, что ты так ничего и не получил от него. В отличие от меня. Не имеет значения, если они говорят, что ты родился плохим, Кайрос. Ты пытаешься, вот что важно.

Дориан наклонился вперед.

— Мы — это то, что мы делаем.

— Да, — улыбнулся мальчик, который должен был стать Тираном. — Я не могу не согласиться.

Когда в ту ночь пришли дворяне и генералы в плащах и с изменой, читавшейся в их глазах, он всё ещё улыбался.

Загрузка...