Занимательное ботоводство

Невысказанные слова

Максим Филатов тупо уставился на фразу им же написанную на изрядно помятом листке: «Как много в нас невысказанных слов». Он случайно увидел её или что-то крайне похожее по смыслу этим утром, листая ленту новостей. Как это часто бывало, слова эти накрепко засели у него в голове на весь последующий день и безостановочно применялись ко всему и вся когда-либо происходящему вокруг.

И вот не успела закончиться вторая треть этого обычного в общем-то дня, как Максиму казалось, что этой фразой вымощено всё вокруг него. Что она неразлучно сопровождала его на протяжении всей жизни. И, кажется, намеревалась оставаться с ним в дальнейшем.

Помимо этого Максим Филатов был зол. В отличие от предыдущего, это состояние для него являлось крайне нетипичным. Обычно он считал злость самой нелепой из эмоций. Детской, наивной и бессмысленной. Это совсем не означало, что он никогда не злился. Скорее, пытался избегать в меру возможного. Если же такое и случалось, то Максим старался побыстрее успокоиться.

Сегодня ему не удавалось ни избегать, ни успокоиться. Даже понять, на что же он злился помимо себя самого, Максиму Филатову удавалось не без труда. Вроде день самый обычный. Учёба — рутинная и обычная. Люди вокруг — привычные и обычные. Разговоры, дела, тревоги — всё было обычным.

Кроме фразы на помятом листке. Она терзала его и мучала, словно раскалённая заноза, заставляя вспомнить то, что Максим старательно пытался забыть. Ему это даже вполне удавалось. До сегодняшнего самого обычного дня.

Глядя на то, как Оулле быстро, решительно и нисколько не сомневаясь в выбранном маршруте вышагивает по лесу, Фалайз был готов поклясться, что рахетиец ходил здесь ещё с самого релиза «Хроник», не меньше. Или, например, бродил тут ночами всё то время, что они обосновывались. Все эти отдающие бредом предположения были, конечно, от зависти и не более того. Сам он на такое не был способен от слова «совсем». Не помогали ни опыт, ни даже карта. Потому что дело было в самооценке.

Оулле потому здесь и требовался, а не только ради какой-никакой, но охраны. Патологический географический кретинизм Фалайза лежал в плоскости неверия. Причём неверия в себя самого. Оставь дикого мага одного — он бы заблудился, вернее, решил, что заблудился в трёх соснах. А даже если бы ему случайно удалось найти дорогу, которую требовалось разрушить, Фалайз не поверил бы своим глазам.

— Поставь перед тобой внезапно зеркало, и первой твоей фразой было бы: «Кто это?» — пошутила как-то Фиона по этому поводу.

— Угу, у животных есть такой тест на самоидентификацию — зеркальным назвается, — добавил тогда Тукан со смешком. — Ты бы его провалил!

Путь был неблизкий, но они почти что не говорили. Оулле в этом плане был идеальным попутчиком-несобеседником. Да и не то чтобы у них было время и возможность разглагольствовать.

Под влиянием спешно наступившей весны лес, отделявший Гадюкино от мира, очень сильно и главное непредсказуемо изменился. Фалайз и Оулле даже не пытались сунуться в пресловутые болота, но это не сказать чтобы сильно помогло и облегчило дорогу. Почувствовав под воздействием неизвестной магии волю к жизни, растительность буквально заполнила собой всё свободное пространство.

Возможно, в этих местах всегда так было в «тёплое» время года. Но на контрасте с прежним лесом, замершим в ожидании зимы, изменения казались невероятными. Довольный типичный европейский лес превратился, не сильно меняя первооснову, в натуральные джунгли. В которых всё цвело, благоухало и непрерывно росло вширь, вглубь и ввысь.

Причём ожила не только флора. Магия определённо подействовала самым бодрящим образом и на фауну. Лучше всего это было заметно по насекомым. Различного рода мушек, бабочек, пауков, стрекоз, пчёл, муравьёв и жуков вокруг было столько, что отмахиваться от них приходилось непрерывно. Присутствовали и звери покрупнее, старавшиеся на глаза не попадаться, но у которых определенно начался брачный сезон, из-за чего лес полнился подчас крайне дикими криками.

Также в лесу появились «феи». Этим словом игроки, как знал Фалайз, именовали не всяких там полуголых крошечных девушек, исполняющих желания, а кардинально разных созданий. Собственно, потому их феями и называли, так как иначе обозначить их видовую принадлежность не представлялось возможным.

Например, чёрные единороги — вроде те же кони, только рогатые и злые. Однако данные создания даже на единорогов ничем не походили, не говоря про обычных лошадей. Куда ближе им по сути оказывались львы или тигры. Или волшебные дракончики — те больше напоминали кошек или бабочек, но не драконов. Ещё были горгоны, они же котоблепасы, гномы, карги, псевдокоты, фениксы, грибы, напоминающие зверей, и звери, напоминающие грибы.

К счастью, в окрестностях Гадюкино «феи» в основном проявлялись в виде растений. Хищных и не очень, способных перемещаться, но не всегда. Малоприятные, но и избегать встречи с ними было не сложно.

Вдруг Фалайз с Оулле оказались на пятне леса, которого не коснулась всеобщая весна. Вокруг бурлила жизнь, а здесь, как и раньше, природа замерла в предзимнем летаргическом сне. Тут было даже заметно холоднее нежели вокруг.

В самом центре пятна, имевшего форму идеального круга, как оказалось при ближайшем рассмотрении, находился высокий, могучий дуб. Практически всю поверхность коры его ствола, от самых корней и до вершины, покрывали царапины от когтей. Они казались хаотичными, но только на первый взгляд. Чем дольше ты на него смотрел, тем сильнее понимал, что это — сложный узор, созданный целенаправленно и с неким умыслом.

— Очень похоже на стиль одного нашего знакомого, да? — поделился мнением Фалайз, посчитав количество полос.

— Страж поляны, — согласился Оулле, размышлявший в том же направлении. Он подозрительно осмотрелся. — Это как остров.

— Что?

— Эта часть леса существует отдельно.

Это было совершенно верным наблюдением. Окружающие «джунгли» обступали пятно со всех сторон без единого просвета, плотной стеной и разве что не смыкались над головой. Буквально два леса, каждый со своим собственным сезоном, каким-то невероятным образом перемешанные.

— Может, поэтому он узурпатор? — предположил Фалайз. — Мешает естественному ходу вещей… или вернее не мешает… или…

Даже не стараясь помочь, Оулле стоически выслушал эту полную противоречий и путанницы тираду, после чего махнул рукой, мол, «идём уже».

Чем дальше они продвигались на запад, тем больше встречали подобных пятен. Они все были плюс-минус одного размера, и в центре каждого располагался изрезанный когтями дуб. Один раз им повстречалось двойное пятно заметно больших размеров. Помимо прочего там оказалось холоднее — даже снег лежал.

Повстречалась им и обратная картина — пятно, где уже заметно потеплело, а природа ожила. Всё дело было в том, что здешний дуб в центре оказался с немалым усердием срублен прямо под корень. Причём рубили его и дальше, как будто существовала вероятность, что дерево выживет.

Посмотрев на эту внешне бессмысленную жестокость к природе, Фалайз собирался проследовать дальше, но Оулле очень заинтересовался местом сруба. Рахетиец, не выпуская из рук фирменное самонаводящееся копьё, даже потрогал щепки. Вероятно, будь у него анализатор вкуса — ещё бы и на зуб взял.

— Выходи! — вдруг, резко развернувшись на месте, крикнул он в сторону невзрачного куста на бывшей границе пятна и, выждав немного, добавил тем же безотлагательным тоном. — Выходите все.

Никакой реакции не последовало. Ни на первый окрик, ни на второй. Дикий маг уже собирался спросить, что это такое было, как вдруг из куста донёсся голос, невинно сообщивший:

— Это обычный куст, тут никого нет!

Здесь уже и Фалайз встал в боевую стойку, но скорее для вида. Ситуация не выглядела опасной, а вот забавной — ещё как.

— Я дикий маг, и я сейчас жахну!

— Никто и не пострадает! Кроме обычного куста, в котором никого нет! — мгновенно нашёлся голос.

— Это копьё никогда не мажет, — заметил Оулле, взвешивая своё оружие.

— Ну тут это будет особенно просто — это же большой куст, в котором абсолютно никого нет!

— Мы вас не тронем, просто поговорим, — решив, что шутка затянулась, сказал Фалайз.

— Ага, так мы тебе и поверили! — вдруг выкрикнул новый голос. — Ищи дур…

Затем послышалось копошение в кусте, довольно долгое и насыщенное, после чего к переговорам вернулся прежний голос:

— Куст, конечно, тупой и доверчивый. Очень тупой. Но тут точно никого нет, чтобы к вам выходить и говорить. Или кого-то, кому вы бы могли причинить вред. Вы лучше идите своей дорогой.

Бегло оценив обстановку, дикий маг понял, что на самом деле прятавшиеся в кусте гоблины — кто бы это ещё мог быть, как не они — находились в куда более выгодном положении. Угрозы угрозами, но Фиона строго-настрого запретила причинять вред каким-либо потенциально мирным лесным обитателям. Только в целях самообороны, про которую в данном случае речи не шло.

Иначе говоря, спугнуть их ничего не стоило, а вот сделать так, чтобы разговор продолжился и перешёл в более практическое русло, было куда сложнее. Впрочем, одна идейка у Фалайза появилась:

— Странно, а как бегать к нам менять некрасивые бусы на шкурки — так полные кусты желающих, — с напускным раздражением проворчал он, делая жест рахетийцу не вмешиваться.

— Очень красивые бусы! — с непередаваемым возмущением крикнули из куста женским голосом. — Ты хоть знаешь, сколько я их делала⁈ Да-да, столько времени стекляшки ковыряла!

Оулле посмотрел на Фалайза с уважением. Тот же, в свою очередь, продолжил и коварно уточнил:

— Дубовый Листик, полагаю?

Видимо, поняв, что их цирк полностью провалился, гоблины покинули куст, в котором теперь и вправду никого не было. Их оказалось трое, и общего у них имелось куда больше, нежели низкий рост, кривые ноги, зелёная кожа, худоба и треугольные зубы. По косвенным признакам, вроде цвета волос и глаз, становилось понятно, что это — семья.

Подтверждало эту догадку и то движение, которым самый старший гоблин наградил своих спутников по подзатыльнику. Так бить мог только отец.

— А я чего⁈ — возмутилась удару Листик, указывая на третьего гоблина, вероятно, брата. — Да-да, это он начал говорить глупости!

— Щас ещё и по жопе получишь, — заявил отец семейства и, заметив обоюдное, молчаливое корчанье физиономий, добавил: — оба получите, если не угомонитесь.

За этой фразой прямо сквозила ещё одна, невысказанная вслух, но определённо подразумевавшаяся: «И не перестанете меня позорить».

— Кусаться будете? — сразу же осведомился Оулле, когда гоблины подошли ближе.

— А вы? — неприязненно уточнила Листик. — Чего уставился?

Фалайз, слегка смутившись, отвёл взгляд. Гоблинов в «Хрониках» он видел прежде, причём не единожды. Но ни разу они не вступали в какие-то беседы. Да и одевались так, что понять, что там за существо под этими лохмотьями, не представлялось возможным. Не говоря уже про то, что было откровенно не до изучения внешности.

В этом смысле семейство перед ними выглядело относительно человечно и даже цивилизованно. Листик так и вовсе в этот раз щеголяла с открытыми животом и руками. Не очень практично в таком-то густом лесу, но наверняка крайне броско и вызывающе по гоблинским меркам. Её родичи были одеты заметно «плотнее», но лохмотья их одежда при всей общей неаккуратности нисколько не напоминала.

— Вы срубили этот дуб, — не спросил, а констатировал Оулле, махнув рукой за спину. — Зачем?

Прежде чем гоблины успели возмутиться такому предположению, рахетиец указал на топор в руках «сына». За что тот мгновенно удостоился очередного подзатыльника от отца и ехидного смешка от сестры. Они-то догадались оставить инструменты вне поля зрения.

— Узурпатор пытается нарушить естественный ход вещей, — не пытаясь звучать сколько-нибудь понятно, ответил глава семейства.

— Это то, что мы видели — естественная-то смена года⁈ — изумился, не скрывая эмоций, Фалайз.

— Если бы не шестилапая жабья бородавка, такого бы не было! — заступилась Листик. — Да-да, лето бы просто продолжилось и всё! Матери бы не пришлось…

Без лишних комментариев ей отвесили очередной подзатыльник за длинный язык. Которым, помимо поедания улиток и ловки, очень удобно говорить то, чего говорить не следовало.

— А вы ему ещё и помогаете! — заметил «сын» с укором того рода, когда тебе очень хочется к чему-то прицепиться, но выбирать особо не из чего.

— Это ты про пиратов? — уточнил Фалайз. — У вас-то с ними какие дела?

Однако дело оказалось, конечно же, вовсе не в приснопамятном геноциде морских разбойников. Логика была шедевральна:

— Он вас не трогает, значит есть за что!

— Он и вас не трогает! — возмутился дикий маг.

— Потому что мы очень скрытные и незаметные! — с невероятной гордостью, отдающей патриотизмом, заявил «сын».

Отец семейства с неодобрением покосился на чадо, но до подзатыльника дело не дошло.

— Дубы эти рубить надо. Иначе зима снова начнётся, — пояснил он нехотя, явно намекая, что во второй раз чуда не будет.

Повисла пауза. Гоблины выразительно начали переминаться с ноги на ногу, намекая, что им бы уже пора идти, да и вообще говорить особо не о чем.

— Как нам найти вас и эту вашу Мать? — спросил напоследок Фалайз, нутром почуявший близость квестов и сюжета.

— Мать в трауре и никого не желает видеть! — заявила Листик категорично. — Да-да, никого-никого!

Судя по тому, что ей за это ничего не было, данная версия событий являлась не только публичной, но и общепринятой. Насколько она соответствовала действительности было отдельным, весьма спорным вопросом.

— А нас находить вам и подавно не надо! — закончил отец семейства.

— Всё равно не найдёте! — добавил «сын».

— Фиона изъяла у наших всё, что можно менять, — заметил как бы вскользь Фалайз, не особо зная, как оно там на самом деле.

Довольно предсказуемо гоблины не особенно заинтересовались сказанным, не выказывая каких-либо эмоций на этот счёт. Даже Листик и та просто пожала плечами.

Осторожно, неторопливо семейство вернулось к кусту и принялось выуживать из него свои вещи. Отец попутно распекал дочь, не забывая и про подзатыльники:

— Как думаешь, что сказала бы по поводу твоего длинного языка твоя бабка, а⁈

— Что нельзя бить детей, иначе они вырастают такими, как дядюшка Ккаак! — ответила Листик обиженно.

— Не смей клеветать на моего брата! Он был выдающимся гоблином. Во флоте служил!

— Противотуманной сиреной, — тихо, но всё же достаточно, чтобы ещё было слышно, заметила Листик. — Да-да, его привязывали к фок мачте в туман и подносили к пяткам угли…

— Это называется рациональное использование гоблинского потенциала! От каждого по способностям. Слышала про такое, мелочь ты глупая⁈ — Бросив косой взгляд на игроков, отец пригрозил дочери: — Ну получишь ты у меня, бородавка нахальная!

В отличие от своих родичей, бросившихся наутёк сразу же, как они закончили сборы вещей, которых оказалось довольно много, Листик слегка задержалась. Оставшись вне поля зрения, она сунула дикому магу в руки некое подобие вырезанного из дерева свистка. Никаких комментариев и уточнений не последовало, но общая суть была и так понятна.

— Как сказал бы Тукан: только свистни — он появится, — задумчиво рассматривая свисток, пошутил Фалайз.

— Она, — поправил его абсолютно оторванный от популярной культы и детских мультиков Оулле.

— А это была бы моя фраза.

Погодные пертурбации если и коснулись дороги и её окрестностей, то заметить это оказалось не просто. Здесь уже начиналась зима без каких-либо «но» или прочих уточнений. Никакой тебе зелени, тёплого ветерка или чего чего-то такого. Даже солнце в общем-то то же самое, что светило и над лесом, грело при этом как будто бы с большой неохотой, этакой высокомерной ленцой. Горы так вовсе обзавелись снежными мантиями, из-за чего визуально сильно выросли в размерах.

Дорога находилась перед ними, и её требовалось разрушить. Так предложил Горчер, а затем утвердила Фиона. Вот только как разрушить участок относительно ровной местности с едва заметной колеей? Ямой? — так их тут хватало и без вмешательства извне. Как выбоин, колдобин, выступов и впадин.

Яма требовалась совершенно колоссального размера, что вовсе не гарантировало успеха в целом. Дорога, может, и располагалась в наиболее удобном месте для движения, но вокруг было достаточно открытого пространства для объезда препятствий практически любого размера. В конце концов рядом находился лес, и особо ретивые путники могли бы прорубить себе путь через его кромку. Если хоть немного понимать, что тут к чему, то риск повстречаться с кем-нибудь шестипалым и очень злым был минимален.

Осознавая всё это, Фалайз озадаченно посмотрел на Оулле. Тот сделал вид, что решительно не понимал, почему данный немой вопрос обращён именно к нему.

— Ты же должен был чем-то таким заниматься. — Повисла пауза, и дикий маг на всякий случай уточнил: — В Рахетии.

— За порчу дорог в Рахетии положена казнь, — буркнул Оулле, всё ещё строя из себя невинность.

— Диких магов там, кстати, тоже не любят, — кисло поделился познаниями Фалайз.

— Как и много где.

— Не то чтобы меня хоть где-то когда-то были сильно рады видеть вот просто так, ни с чего. Это тебе к Фионе.

Рахетиец пожал плечами, показывая, что не претендовал и вообще ему в известной степени всё равно. Явно не намереваясь помогать советом, он выбрал камень побольше и подальше, принявшись с ленцой наблюдать за диким магом.

Фалайз же, оставив возле всё того же камня потенциально лишнее снаряжение за исключением одежды и волшебной палочки, принялся колдовать. Первой его идеей было, конечно же, жахнуть да посильнее. Так, чтобы от полоски маны вообще ничего не осталось.

Обычно этого хватало на любых встреченных противников плюс-минус подходящего уровня. Разрушения же шли приятным или не очень бонусом.

Вот и в этот раз, находись в нужной точке какой-нибудь злодейского вида орк — он бы мгновенно умер под здоровенной сосулькой, свалившейся с неба. Вот только с точки зрения разрушения местности вреда это действие причинило откровенно мало. К тому же едва не закончилось для Фалайза весьма печально: сосулька, выждав пару секунд, взорвалась ледяной шрапнелью. Благо, расстояние между ними было таким, что до него почти не долетело.

Комментариев от Оулле не последовало, хотя взгляд говорил об очень многом.

— Первый блин всегда комом, — подбадривая сам себя, сказал дикий маг, уже начинавший злиться.

Второй «блин», а в этот раз Фалайз метил в конкретное заклинание — что-то там про лаву, вышел, впрочем, не лучше. Нет, непосредственно лава появилась и даже едва не спалила дикому магу обувь. Случись это — было бы самым крупным достижением за всё её очень короткое время существования. На что-то большее эта крошечная лужица была неспособна.

Оулле, может, и отличался от Тукана, но явно не в положительную сторону. Крестоносец непременно в этой ситуации выдал бы нечто вроде многозначительно ехидного: «Не впечатляет». Что вроде было и обидно, но и подбадривало тоже. Рахетиец же продолжал молча наблюдать, ничего вслух не говоря, но своим безучастным молчанием на фоне неудач делал куда обиднее любых слов.

— Не хочешь помочь? — подбоченившись, спросил у него Фалайз напрямую.

— Нет, — не менее прямолинейно ответил Оулле, продолжая гнуть свою линию.

Он не против был пойти сюда в качестве охраны. С радостью помог в качестве проводника. Но вот быть грифером — игроком, злонамеренно разрушающим чужие постройки, рахетиец не собирался, о чём прямо заявил ещё в самом начале.

— Сейчас вернусь, — поняв, что спорить тут бессмысленно, бросил дикий маг.

— Угу.

Фалайз углубился в интернет, силясь найти решение своей проблемы. Обычно в таких ситуациях ему помогали Тукан или Фиона, прямо или косвенно наводя на нужные мысли. Однако друзья были далеко, да и тревожить их по такой ерунде дикий маг не хотел. Не говоря уже про гордость.

— В этот раз точно сработает! — целиком уверенный в своих силах, воскликнул дикий маг, наконец найдя что-то умеренно подходящее.

Школа магии земли, как это ни странно, специализировалась на всяких там поверхностях и их трансформации или перемещении. Имелось, среди прочего, там весьма многообещающее заклинание, называвшееся приземлённо: «рукотворный овраг».

Фалайз вскинул руки в грозном жесте, с первой попытки накопил нужное количество маны и даже правильно выбрал диспозицию — так, чтобы овраг прошёл поперёк дороги, а не вдоль. Даже более того: заклинание сработало как и было задумано. С масштабом вышла проблема.

Заклинание требовало поддержания в процессе своего «роста». Запасов же маны дикого мага хватило не столько на овраг, сколько на небольшую, сантиметров пять вглубь и три вширь выемку. И только по длине она примерно соответствовала ожиданиям Фалайза.

— Да б-баклан! — не выдержал дикий маг.

Оулле по делу ничего не сказал, но довольно неожиданно заметил, продолжая старую тему:

— В Рахетии много говорили о великом фокуснике — Веленбергербеге Наивеликолепном, — с трудом выговорил он. — Тоже дикий маг. Он как-то выступал у нас…

В его глазах отражались огни давнего представления, пересказывающие впечатления куда лучше любых слов. Представления, что рахетиец мельком видел, когда шёл по своим делам в поздний час. Как на совершенно крошечный помост — В Рахетии любили только гигантизм, связанный с войной — взобрался человек, одетый образцово роскошно, но без перегибов. Как он вскинул руки, приветствуя собравшихся, а толпа перед ним принялась скандировать: «Веленбергербег».

Затем началось главное. Фокусник создал разноцветные сферы, ловко сплетая их из различных стихий. Это уже само по себе было весьма завораживающим зрелищем. Оулле в тот момент сообразил, что стоял с открытым ртом, только потому, что заметил, что вокруг него практически все застыли, разинув рты от восхищения.

Тем не менее создание сфер было лишь подготовкой к выступлению. Незначительной, но крайне завораживающей его частью. Когда шаров стало десять, все разных цветов от ослепительно-белого до иссиня-черного, началось настоящее представление. Веленбергербег вскинул руки, и, повинуясь его пальцам, унизанным перстнями, шары, до того бездейственно висевшие в воздухе, пришли в движение. Сначала вальяжно они, постепенно ускоряясь, закружились в танце.

Это была история без слов и одновременно музыка без инструментов. Несмотря на это, под аккомпанемент великолепнейшей музыки рассказывалась одна из самых проникновенных историй, из тех что видел и слышал не только Оулле. Вся толпа оказалась заворожена. И всё это — одним лишь крайне умелым использованием магии.

Веленбергербег был не просто фокусником, пускай даже великим. Это был подлинный гений, который сумел в игровых реалиях создать новую форму самовыражения. Это Оулле понял сразу и именно тогда, стоя ночью с разинутым ртом, задумался о некоторых крайне важных вещах по поводу своего места в «Хрониках».

Фалайз, вышедший на дорогу попинать камни, кивнул, очень хорошо понимая, о чём идёт речь. Ему когда-то тоже довелось поприсутствовать на выступлении Веленбергербега в Амбваланге и тогда же познакомиться с фокусником. Даже весьма короткого знакомства и разговора вполне хватало, чтобы хорошенько задуматься над многими вещами.

А затем дикий маг вспомнил о кое-чём ещё в контексте его знакомства с фокусником. О том, как Веленбергербег выступил против Фрайка — своего друга и товарища. О том, что случилось после этого…

— Что-то не так? — всматриваясь в скривившееся лицо Фалайза, уточнил Оулле.

— Я был с ним знаком, — сообщил дикий маг коротко и холодно.

— «Был»? — не поняв, но уже подозревая что происходит, уточнил рахетиец.

— Он умер. Через несколько недель после той истории с Фрайком. — Фалайз принялся пинать камушки по дороге с такой силой, будто бы надеялся именно таким образом её разрушить. — Давно болел и всё такое. Меня даже приглашали на его похороны. В игре. Я не пошёл.

Повисла тяжёлая неприятная пауза, густая настолько, что казалось, будто бы вся округа погрузилась в болотную гущу. В воздухе осталась лишь не передаваемая никакими выражениями лица или тонами голоса неловкость.

— Я не знал, — честно и прямо сказал Оулле спустя какое-то время.

— Это было не то чтобы сильно публичное мероприятие, — рассказал Фалайз отстранённо и не очень-то пытаясь звучать убедительно. — И новость, если так подумать, тоже.

— Странно слышать о смерти в игре, — признался рахетиец мрачно.

— Смерти не место в игре — сюда приходят жить.

— Так он сказал? — с жадностью уточнил Оулле.

— Нет, но он бы сказал так же.

Заметив, что за это время его мана уже восстановилась, Фалайз вернулся к прежнему занятию. Только в этот раз он совсем уж не старался. Просто бил в немой злобе дорогу дешёвыми заклинаниями, отчего та то горела, то покрывалась льдом, то плевалась булыжниками.

Ущерба её поверхности это практически не причиняло, а вот сам дикий маг разошёлся не на шутку. Настолько, что продолжил махать руками и после того, как у него кончилась мана. «Добил» его Оулле, со свойственной ему прямолинейностью спросивший:

— Разве ты не был его другом и учеником? Почему ты тогда не пошёл на его похороны?

В любой другой день эти слова Фалайз бы воспринял как очень неплохой, остроумный и оригинальный комплимент. Но только не сегодня и не сейчас. В данный момент эти слова ударили по дикому магу, как раскалённый добела стальной прут. Запинаясь, он весь в эмоциях закричал:

— Мы не были друзьями! И я точно не был чьим-то учеником! Мы совершенно посторонние люди! И вообще просто… просто это не твоё дело! Давай уже займёмся этой дорогой и пойдём отсюда!

Раскрыв рот, Оулле, удивлённый таким поворотом, заморгал, не зная, как тут реагировать. В армии подобные всплески эмоций лечились хорошей затрещиной и парой дней усердной муштры вне очереди. Но тут явно был другой случай.

Спасение пришло откуда не ждали: поодаль, к северу от них раздались крики, звон металла, шум боя, а затем и вовсе взрыв. Не сговариваясь и ничего не обсуждая, дикий маг и рахетиец бросились со всех ног туда.

Оулле