Занимательное ботоводство

Смена времен года

Акт III «Развитие и эскалация»

Когда его только «сослали» в мирную жизнь, Оулле настоятельно рекомендовали, если не завязать со спортом, то во всяком случае сильно ограничить режим тренировок. В его конкретном случае польза здоровью была эфемерна на фоне угрозы психике от сочетания высоких физических нагрузок и сильных ассоциативных переживаний.

Разумеется, сам Оулле считал совершенно иначе. Для него тренажёрный зал, что в военном городке, что в подвале торгового центра, был неотъемлемой частью именно мирной жизни. Возможность испытать себя и свой организм. Хотя врачи видели в этом совершенно иную взаимосвязь.

Всё же Оулле, как человек, привыкший подчиняться воле вышестоящих, уступил в этом вопросе. Пускай и не совсем по своей воле, а скорее под давлением внешних обстоятельств. Ему не нравилось посещать тренажёрные залы в Таллине, хотя он перепробовал добрую их половину. Нет, его никто не трогал и не мешал. Во всех смыслах. Это Оулле не нравились другие люди в тренажёрных залах. Неаккуратные, неорганизованные, ленивые, притащенные сюда силком и просто раздражающие… Причём не нравились они ему настолько сильно, что порой он едва сдерживался от распирающей его неприязни и желания высказать всё, что он думал по поводу очередного туловища, занявшего нужный тренажёр.

Однако кое в чём Оулле остался верен себе. Бегать он любил ещё до армии, не изменил привычке на службе — там она оказалась жизненно важной, и сумел сохранить её, вернувшись домой. Тут он тоже сталкивался с людьми: глупыми, нерасторопными, самоуверенными и суицидально бросавшимися под ноги. Порой всё это происходило одновременно, но куда чаще было привязано к времени суток.

Если бегать по утрам, под ноги бросались собаки и их спящие на ходу владельцы. Днём — праздно гуляющие бабушки-дедушки в прочной сцепке шириной на всю дорогу, свято уверенные, что никто никогда не будет передвигаться быстрее них. Вечером вновь появлялись собачники, вроде уже не спящие, но следящие за своими питомцами не сильно внимательнее прежнего. Ночью же в парках собирался такой паноптикум странных персонажей, что описывать или классифицировать их не имело никакого смысла ввиду абсолютного разнообразия.

Бег помогал Оулле отвлечься, переключиться и подумать о важном. Например, о том, что его поведение в отношении Тукана отдавало по-детски нелепой обидой, точно недостойной взрослого человека. С другой стороны, Оулле попросту не понимал, а как взрослый человек с достоинством должен реагировать в таком случае. Поговорить, как предлагал доктор? Так ему не хотелось общаться с этим человеком. Не говоря уже про обсуждение всякой ерунды вроде морально-этического аспекта военной службы.

Погода в то утро стояла откровенно не «бегательная»: холод, дождь, туман, сырость и прочая климатическая мерзость. Но Оулле всё равно, назло всему миру, который, впрочем, не был в курсе, упрямо побежал. Он не привык к смене времён года и упорно делал вид, что тотальное похолодание вокруг — всего лишь временная, мелкая неприятность.

В то утро ему и в голову не пришло пропустить день. Просто к спортивной одежде добавился очень старый свитер. Труднее бежать от этого не стало. Слегка же повышенное количество косых, полных непонимания взглядов Оулле вообще не волновало.

Взволновало его в то утро, да ещё как, совершенно иное. Пробегая участок на стыке сразу трёх улиц, он по привычке посмотрел на билборд на другой стороне улицы. Всё это время, с самого первого забега и вплоть до сегодняшнего, там красовалась реклама пива. Немного абсурдная, глупая, несомненно вредная, но по-своему забавная. Она изображала трёх отчаянно, видимо, от безысходности дравшихся за кружку того самого пива бобров. Сбоку на них взирал лось немного, но лишь чуть-чуть осуждающе. Видимо, пиво ему не нравилось, а вот наблюдать — ещё как.

Так или иначе, сегодня рекламы уже не было. На её месте красовалась большая надпись красными буквами на серо-белом фоне: «Не давай им второй шанс!». Чуть ниже имелась другая надпись меньших размеров: «Они тебе не друзья!».

Увидев, прочитав и осознав всё это, Оулле аж встал на месте и потряс головой. Ни одна из надписей, конечно же, никуда не пропала. И даже смысла не утратила. Ему пришлось простоять там минут пять, вглядываясь в билборд, прежде чем он догадался, что происходило.

Каким-то невероятным образом социальная реклама, наклеенная, очевидно, этой ночью, успела к утру либо выцвести, либо изначально была с браком. И конечно же, она не предназначалась одну конкретному Оулле и его переживаниям. Ведь на билборде на самом деле было три фразы. Помимо двух, легкозаметных, имелась также третья, самая большая, практически белыми буквами, расположенная на белом фоне, и конечно же, с ним сливающаяся. Надпись эта состояла всего из одного слова: «Наркотики».

Не выдержав абсурдности происходящего, своей реакции и просто потому, что ему так захотелось, Оулле вдруг расхохотался в полный голос.

— Снежок, однако, — стоя по пояс в сугробе и растерянно оглядываясь, оценил Тукан. — И куда делся туман? Ещё минут пять, и я начну по нему скучать.

— Он перед тобой, — мрачно констатировала Фиона — ей снег доходил почти до груди. — И возле, и под, и ещё много где.

Ситуация вокруг них была ещё более плачевной. Это на вершине холма снег был «всего-то» по пояс рослому крестоносцу. Чем ниже и ближе к лесу, тем его становилось больше. Всю округу засыпало и замело так, что от некоторых деревьев были видны только верхушки. И всё это за одну игровую ночь.

Накануне, когда они вернулись из Нокса, никаких признаков скорых климатических изменений не было от слова «совсем». Наоборот, вроде как даже потеплело и распогодилось, что давало слабую надежду, что зима задержится ещё на недельку-две. Этого бы как раз хватило жрице для воплощения всех её замыслов.

Но зима всё же пришла, да так мощно и помпезно, что обратила всю местность, куда только дотягивался взгляд, в бесконечный, флегматично-спокойный океан снега.

— Такое вообще бывает? — удивился Фалайз. — Тут же довольно реалистичная погода…

— Ой, иди ты, а⁈ — хором шикнули на него крестоносец и жрица.

В отличие от них, дикий маг, волею своей эльфийской сущности, проваливаться под снежную толщу не спешил. Стоял прямо поверх снега он, может, и не слишком уверенно, но было понятно — в ближайшее время лыжи ему не понадобятся.

— И всё же: так не бывает!

— Как оно бывает — вот, перед тобой, — язвительно ответила Фиона и, недовольно дёрнув плечами, добавила. — Мы в фэнтезийной игре — мало ли, как здесь бывает.

— Обычно здесь бывает так, что ты задумываешься над реалистичностью реального мира, — пространно высказался Фалайз.

— Все мы персонажи какой-то истории…

Из всего Гадюкина не замело только церковь, стоявшую на самой вершине холма, к тому же слишком высокую, и обе землянки — их топили, и потому снега вокруг них было заметно меньше.

— Предлагаю написать нашей таинственной алхимичке письмо с просьбой предоставить в аренду пару кило… — Тукан оценил масштабы бедствия и исправился: — пару тонн кило той соли, которой посыпают дороги зимой. Очень невкусной, между прочим!

— Предлагаю сразу перейти к более реалистичному плану действий и вооружиться вам обоим лопатами. — Фиона улыбнулась, намекая, что это лишь первая часть распорядка грядущего дня. — Они тоже невкусные, но помогут.

— На нас собирается напасть кто-то очень сыпучий? — ехидно поинтересовался крестоносец.

— Можете это себе представлять в процессе прокапывания дорожек. Отсюда и в идеале вплоть до побережья…

После такого Фалайз с Туканом с возмущением заголосили одновременно и громко:

— Ты ничего не перепутала? — с прозрачным намёком уточнил дикий маг.

— Тут же час идти! — добавил крестоносец и повторил громче прежнего. — Идти! Нормальным таким шагом здорового человека. Копать-то дольше! И дальше.

— Я надеялась сегодня совершить ещё одну ходку, может, успели бы чего спасти, — заметила жрица, тоном голоса показывая, что не настаивала на прежнем распоряжении столько категорично, как могло показаться.

— Если оставшееся там сейчас не под снегом — оно подо льдом, — сообщил Фалайз.

— Отлично. Лёд никуда не денется…

— Знаешь такое выражение: «Жадность фраера сгубила»? — уточнил с подозрением Тукан.

— А этот твой фраер не написал случайно книжку про выживание в условиях двухметрового снега? — в тон ему, только куда более едко, уточнила Фиона. — Так или иначе, дорожки хотя бы здесь выкопать надо.

— Почему копать должны только мы вдвоём? — возмутился Фалайз и, поняв, как это звучит, добавил. — А Оулле?

— Ты его где-то видишь?

Тукан скорее для вида пару раз окликнул рахетийца по имени, после чего едко заметил:

— Хорошо замаскировался чертяка! Сразу видно — военный. Впрочем, спрятаться в таком-то снегу…

— Ну хоть ботов дай! — продолжил спорить дикий маг.

— Боты пойдут со мной — рубить дрова.

— О! — насторожился крестоносец. — Будем большой костёр разводить? Фростпанк?

— Почти угадал. Отопление, — почти что по буквам, всем видом показывая, что ей надоел этот разговор, ответила Фиона. — Или ты думаешь, это вот всё — на пару минут?

— Я бы надеялся на это…

— Что там такое⁈

Фалайз заметил что-то неладное первым, о чём и возвестил. Оно собиралось на юге, в районе пресловутых болот, и больше всего напоминало очень низкую, зарождающуюся прямо на глазах грозу. Причём её облака были по каким-то непонятным причинам не тёмно-синими и даже не серыми, а оранжевыми с отливами зелёного.

— Сейчас будет…

Что именно будет, по представлению Тукана, он рассказать не успел. На холм на огромной скорости ворвался ветер. Причём не абы какой, а ВЕТЕР. Если он всего лишь сбивал с ног, вдавливая в снег, — это было пощадой. Ту же Фиону, не нырни она в сугроб, скорее всего, унесло бы в далёкие края.

Имелась у ВЕТРА и ещё одна необычная особенность: он был обжигающе горячим. Как будто кто-то открыл большущую, раскаленную до красна доменную печь и начал выдувать из неё воздух. И не наблюдалось ровным счётом никаких признаков того, что жар собирался ослабнуть в ближайшие секунды.

Именно поэтому метели как таковой не случилось. Снег таял и следом сразу же испарялся быстрее, чем успевал подняться в воздух. Зато очень быстро начался ураган из пара, пыли, мелкого и не очень мелкого мусора, а также крайне растерянных животных. Вскоре к ним добавилась и крайне озадаченная, только-только зашедшая в игру Калита, успевшая перед взлётом лишь растерянно выругаться.

— Ох и не повезло Гингеме, — вжимаясь в землю (снег уже почти исчез), пробормотал Тукан. — Двадцать минут, и она будет умолять о домике на голову.

Постепенно, по мере полного исчезновения снега, раскалённый ветер затих, хотя температура воздуха к прежней — околонулевой — не вернулась. Концом представления это не стало. Всё вокруг — на холме, возле него и в окружающих лесах, хоть как-то способное зеленеть и цвести — принялось этим самым заниматься. Причём с умопомрачительной скоростью, словно на каком-то сильно ускоренном видео из теплицы.

Не прошло и пары минут, как Фалайз, Тукан, Фиона и упавший рядом с ними нетопырь, через некоторое время трансформировавшийся обратно в слегка подгорелую Калиту, стояли на залитом зеленью, цветущем весенними травами холме. Аналогичные изменения весеннего рода претерпели и леса вокруг, но не все и не целиком. На юге, откуда пришла магия, расцвело всё, даже с некоторым перебором. На западе и востоке соотношение получилось примерно пятьдесят на пятьдесят. А вот на севере внезапной весны как будто бы и не случилось — лишь снег подтаял, вернув ту обстановку, что стояла там накануне.

— Я думал, эту долину назвали Вечнозелёной из-за сосен и ёлок, — заметил осевшим от удивления голосом Фалайз.

— Я думал, эту долину так назвал кто-то, страдающий смертельной формой банальности, — вторил ему Тукан. — Но да, предварительно он насмотрелся на здешние ёлки.

— Нужно понять, будет ли это происходить снова, — голосом не, терпящим отлагательств и отсрочек, потребовала Фиона с возмущением человека, уже успевшего распланировать первую неделю зимы. — Не хватало ещё, чтобы это повторялось каждый день. Или чаще…

Прежде чем вслух была высказана в общем-то очевидная идея экспедиции на местные болота, с целью разобраться что там происходит и зачем, Калита, указав на небо, заявила:

— Очень плохая идея.

Все синхронно задрали голову и без каких-либо обсуждений или споров пришли к аналогичному выводу. Чтобы сейчас ни произошло в Вечнозеленой долине, какую бы оно ни имело природу и происхождение, данное явление не меняло коренным образом законы погоды. Растаявшая и испарившаяся вода никуда не исчезла. В данный момент она, сбившись в чрезвычайно плотные, низкие, практически угольно-чёрные облака, висела над долиной, готовясь вот-вот на неё обрушиться водопадом и грозой — спасибо перепаду температур.

— Начинаю понимать, почему здесь никто не живёт. — Тукан вздохнул и, толкнув Фалайза, возвестил: — Вперёд, отечество требует дренажных каналов. Или отечество будет смыто с карты.

По итогу к строительству водоотводных каналов было подключено всё население Гадюкина без исключений. Даже зашедший в игру Горчер, желавший всего лишь выяснить что тут происходит, оказался мобилизован на борьбу с надвигающейся стихией.

— Но я только хотел спросить… — успел промямлить он и только.

— Копать отсюда и вниз, на всю глубину лопаты, — напутствовал Горчера заделавшийся прорабом Тукан, дружески похлопывая его по спине.

— Но у меня нет лопаты! — возмутился торговец.

— Зачем тебе лопата, ты что, не патриот? — Убедившись, что это предположение верно, крестоносец махнул рукой. — Тогда иди к Оулле — будешь помогать ему набирать землю в мешки.

— Но у меня нет мешков. — Подумав, Горчер добавил: — И земли.

— Что у тебя вообще есть?

Глаза торговца панически забегали — это он обычно спрашивал у других, что кому надо, а не наоборот. Хороший уличный делец не рассказывал о своём товаре — пустая трата времени. Покупатель и так знал, что ему требовалось, иногда во всех деталях и подробностях. Об этом и надо расспрашивать, одновременно прикидывая где, за сколько, в какой срок удастся достать требуемое и стоит ли мероприятие усилий.

— У меня есть… э-э-э, вопросы? — неуверенно предположил Горчер.

— У матросов нет вопросов! — сказал как отрезал Тукан.

— Но я не…

— Если ты будешь и дальше так стоять — очень скоро им станешь. Подводником.

Судя по отсутствию ветра и молниям то тут, то там, счёт времени до начала ливня с грозой шёл на минуты. При этом главную проблему представляли из себя землянки. Их строили с расчётом на зиму или, во всяком случае, на холодное время года, когда осадки есть, но не в таком количестве, чтобы представлять серьёзную угрозу затопления.

Поэтому землянки окружили водоотводными канавами и укрепили мешками с землей. Не забыли и про крыши: из-за отсутствия времени на капитальное строительство их просто закидали ещё несколькими слоями веток.

— А почему Петлович выглядит как сутенёр? — спросил Фалайз.

Он помогал то тут, то там, и потому безостановочно бегал по всему холму. В этой суете имелась даже какая-никакая система. Хотя, конечно, больше всего в ней было чистой, отборной, бессмысленной суеты.

Фиона удивлённо вскинула голову, отвлекаясь от мешков с песком. Староста и вправду был одет непривычно. Помимо замылившей глаз, старой мешковатой одежды он напялил тулуп. Очень странный тулуп. Помимо того факта, что его определённо шили в темноте, самой примитивной вариацией на тему нитки и иголки, дрожащей рукой, выделялся также материал.

Жрица сразу догадалась, откуда это всё могло взяться. В последнее время рациону ботов позавидовали бы и короли. И то не все. Столько дичи мог себе позволить есть каждый день далеко не всякий монарх. Разумеется, от неё оставались разные несъедобные «запчасти» — копыта, когти, перья и шкурки. Из последних двух и состоял тулуп, примерно в равных пропорциях.

В том, что это не дело рук других игроков, Фиона практически не сомневалась. Единственные здесь, кто был способен на такие шутки — Тукан и Калита. При этом они оба одновременно были слишком ленивы для подобного рода юмора и неверотяно криворуки. К тому же в этой одёжке имелось очень извращённое чувство стиля того рода, что граничило с полным его отсутствием.

— Петлович, откуда тулуп? — поинтересовалась жрица мягко.

Загадка состояла в том, что помимо отсутствия кандидатов в портные среди обладателей естественного интеллекта, не было их и среди носителей искусственного. Такое бы сокровище Фиона не пропустила ни за что в жизни. Помимо того отсутствовали нитки и иголки — незаменимые атрибуты любого шитья, даже самого плохого. Да и тулуп не выглядел слишком уж новым, впрочем, как раз состояние материала было легко объяснимо — Калита не всегда ловила абсолютно «новых» зверей.

— Холодно было, судалыня. — Глаза старосты подозрительно забегали.

— Понимаю, и что?

— Хотелось бы, чтобы было потеплее, судалыня, поголячее, так сказать…

— М-м-м, тулуп откуда⁈ — начала выходить из себя от повторения одного и того же вопроса жрица.

— Выменял… — признался Петлович обреченно.

Только после этого заявления Фиона обратила внимание, что одежка-то не по размеру. Это было совсем не просто заметить. Староста не выделялся какими-то физическими характеристиками, вкупе с недостаточным, нерегулярными питанием, а также сутулостью. Всё вместе это превращало его в ту ещё вешалку. Нацепить на него можно было что угодно, почти любого размера — всё равно бы висело.

Тулуп-то как раз не особо и висел. Скорее наоборот — слишком рано заканчивался, едва-едва прикрывая пояс. Вернее, место, где тот теоретически располагался на Петловиче. Хотя по уму тулуп должен был быть как минимум до бёдер, а лучше — до колен. С рукавами наблюдалась та же тенденция, но в меньшей степени. Именно эти обстоятельства и навели жрицу на разгадку произошедшего.

— Ты выменял тулуп у… гоблинов⁈

— Она сказала, что я всё лавно слишком тупой, чтобы шить, — рассказал Петлович с таким видом, будто бы ожидал за содеянное четвертование.

— «Она»? — припоминая, уточнила Фиона, не меняясь в лице. — Листик?

— Навелное, она ни лазу не…

— Ни разу? Она что… — жрица осеклась на полуслове, до неё начало доходить, что тут происходило, и потому выражение её лица мгновенно сделалось мрачнее тех туч, которые нависли над Гадюкино. — А ну-ка: что вы тут наобменивали мне⁈

Торговлю как таковую Фиона запретила ботам давным-давно. Ещё в те времена, когда Гадюкино располагалось близ Амбваланга. Слишком уж много по игре шлялось всяких Горчеров, способных обменять сильно пожёванную жвачку и свою улыбку на гуся. В результате чрезвычайно похожих, включая имена некоторых деятелей, обстоятельств село лишилось своих последних домашних питомцев — пары гусей.

Однако обмен или бартер между ботами запретить было невозможно. Этим наверняка мог бы воспользоваться какой-нибудь ушлый игрок, но воспользовалась именно Листик. Поначалу всё шло достаточно невинно: когти, перья, особо потрёпанные шкуры менялись на бусинки, цветные стёклышки, явно позаимствованные из какого-то витража, добротные пуговицы, резные амулеты.

Как аппетит приходит во время еды, так и гадюкинские боты не остановились лишь на сувенирной продукции. Листик с радостью обменяла на шкуры по самому выгодному для себя курсу старый, сточенный костяной нож; пару крайне вонючих, пропитавшихся животным жиром перчаток, разумеется, «гоблинского» размера; треснувшую курительную трубку; пару щепоток некоего вещества, называвшегося «дымнолист». Последнее было Фионой показательно уничтожено в момент обнаружения.

Ещё из необычного среди вещей обнаружился довольно крупный кусок коры. Выделялся он, во-первых, своей бесплатностью — Листик отдала его за так. Во-вторых, тем, что это был своеобразный плакат. Почти всё свободное место на нём занимало множество очень кривых и примитивных квадратиков, расположенных внутри или вокруг других квадратиков, изредка вперемешку с треугольничками и кружочками. Это, если разобраться, было очень условное изображение города Ниблгуун, на восстановление которого плакат агитировал жертвовать… жёлуди. Хотя разобрать что тут к чему, особенно надпись, удалось совсем не сразу. Мешал не только почерк, достойный курицы, но и тот факт, что надпись выжгли на коре, причём далеко не с первой попытки.

— Она сказала, что это… плопаганда! — гордо и явно ничего не понимая, заявил староста, будто бы хвастаясь.

Финалом истории, во всяком случае на текущий момент, стал тулуп, обменянный как раз этой ночью. Продолжение в ближайшее время можно было не ждать: у гадюкинских ботов закончились шкурки и прочие ценные запчасти. При этом Петлович мог записывать этот день в праздничные, наряду с днём рождения: тулуп, а также «плопаганду» ему оставили.

— Ну хоть не трусы выменял, — заметил с ухмылкой Тукан.

— Не знаю, плакать тут или смеяться, — сказала Фиона, глядя на результаты обмена, лежавшие слишком маленькой кучкой.

— Проводить уроки финансовой грамотности!

— Какого… — в голосе Калиты, а она практически кричала, смешалось много эмоций: растерянность, удивление, злоба, негодование, разочарование. Но больше всего там было обиды.

Ещё вчера на этом самом месте располагался результат долгих склок, злобы и ругани, а также их совместного с Оулле труда. Ещё вчера «домик на курьих ножках» выглядел, может, не слишком роскошно, но вполне себе сносно. Ещё вчера им можно было бы, пускай и с осторожностью, хвастаться. Ещё вчера наверняка бы нашлись те, кто искренне впечатлился бы постройкой.

Сегодня же, после всех переподвывертов погоды, домик превратился в нечто, способное впечатлить кого угодно. Как что-то однозначно заслуживающее хвастовства. И одновременно с тем выглядящее невероятно броско. Вот только ручного труда в этом всём видно не было вообще.

Два ствола, образующих «ноги» дома, принадлежавшие некогда елям, проросли. Но не просто пустили корни, а вымахали в полноценные десятиметровые деревья. У них отросли размашистые ветви, хвоя на которых была слишком зелёная, появилась верхушка и вовсе салатового цвета. Но самое интересное зрелище представляла из себя середина. Основная часть постройки — пол, стены, потолок — ввиду невозможности покупать или производить доски, представляла из себя всё те же слегка обработанные брёвна. Только немного высушенные. Явно недостаточно — они тоже проросли, по итогу сплетясь в некое подобие клубка ниток, только из деревьев.

Опознать в этом чудо-юде из веток дом, да и в целом результат человеческого труда, не представлялось возможным. Такое могла сотворить только природа, и не простая, а игровая, и то только под воздействием погодной аномалии.

Самое интересное, конечно же, располагалось внутри шара. Он оказался не без оговорок, но полым, сохранив тем самым первоначальную задумку, пускай в несколько извращённом виде. Всё бы ничего, но располагался шар почти что в пяти метрах над землей. Забраться туда могла только Калита, и то предварительно превратившись в нетопыря.

— Прорежем дверь… нет, люк, спустим лестницу, — спокойно взирая на это, размышлял вслух Оулле.

Калите такое демонстративно спокойное, практически флегматичное поведение не очень пришлось по душе. Распыляясь всё сильнее, она крикнула на него, одновременно указывая на шар:

— И никто не узнает, что это построили мы! Своими руками. А даже если узнают — не поверят.

— Я буду знать. — Рахетиец криво усмехнулся и добавил: — Что знают другие — мне всё равно.

— Должно же быть самоуважение! — стояла на своём вампирша. — Самомнение и…

— С чего ты решила, что у меня этого нет?

— Тебе в алфавитном порядке или по дате обновления?

— Просто моё самомнение, — Оулле выдержал паузу не столько выбирая выражения, сколько действуя Калите на нервы, — достаточно взрослое. Не требующее одобрения окружающих.

Вампирша на несколько секунд превратилась в раскалённое добела нечто, состоящее из негодования, злобы, возмущения, зависти и ярости. Пользуясь этим, хладнокровный рахетиец протянул ей старый, весь в зазубринах меч, которым пользовался как ножовкой:

— Слетай, пропили люк. Можешь назвать его в свою честь.

Горчер