Танец времени

Эпилог

Отец и его тревоги

Велисарий вышел из дворца незадолго до заката. Следуя своему ежедневному обычаю, когда удавалось, он пошел сесть на скамью, откуда можно было наблюдать, как садится солнце. Ту самую скамью, где его оставил Эйд.

К его удивлению, на скамье уже сидел Рана Шанга. Очевидно, ждал его.

Велисарий присел рядом с раджпутским царем.

— Могу ли я чем-то служить, Шанга?

— Возможно. Надеюсь на это. Я беспокоюсь о своем сыне.

Велисарий нахмурился.

— Он болен? Он казался вполне здоровым, когда я видел его в последний раз. А это было буквально вчера, если подумать.

— Здоровье у него отменное. Нет, дело в… — Высокий царь медленно и глубоко вздохнул. — Он сражался рядом со мной, знаете ли, в тот день, когда мы взяли Каушамби. Весь путь до императорского дворца и даже внутри него.

— Сражался превосходно, как мне говорили.

— Велисарий, он меня напугал. Я никогда не видел тринадцатилетнего мальчика, который мог бы так сражаться. Он был смертоносен донельзя. И не получил ни единой царапины.

Он покачал головой.

— Тринадцать! В этом возрасте я, конечно, мог владеть мечом с большой силой и энергией. Но сомневаюсь, что представлял большую угрозу для чего-либо, кроме бревна или тренировочного столба. Мои солдаты уже слагают о нем легенды.

— А-а. — Велисарий, кажется, понял природу беспокойства раджпута. — Его тренировал Валентин, Шанга. Не в обиду вашей собственной доблести, но, честно говоря, большая часть этой доблести — просто следствие вашей невероятной силы и рефлексов. Валентин на самом деле более искусный боец, чем вы. Для такого мальчика, как Раджив, который не обладает и никогда не будет обладать физической мощью своего отца, он был идеальным наставником.

Шанга начал было что-то говорить, но Велисарий остановил его поднятой рукой.

— Это просто объяснение. Что же до того, что, как мне кажется, вас беспокоит, то о Радживе ходит много историй. Та, которую лично я считаю самой значительной, — это история Валентина. Рассказанная, заметьте, с немалым раздражением. История о безумстве вашего сына, когда он спас жизни солдат, державших гарнизон у южных ворот.

На лице Шанги появилось странное выражение, которое Велисарий не смог расшифровать. Затем раджпутский царь довольно тепло рассмеялся.

— Это! Ха! По правде говоря, Велисарий, я склонен согласиться с Валентином. Я бы точно так не поступил — ни в том возрасте, ни в каком-либо другом.

Он снова покачал головой.

— Вы не поняли. Я не за душу моего мальчика беспокоюсь. Он не какой-нибудь зарождающийся монстр, просто… он таков, какой есть. Тринадцатилетний мальчик, смертоносный не по годам, потому что он родился раджпутским принцем, но затем — долгие месяцы, в самый напряженный период своей жизни, — воспитывался римским солдатом. К тому же, очень необычным римским солдатом. «Очищенным до костей», как описывает его моя жена.

Он повернулся, чтобы посмотреть прямо на Велисария. Он слегка хмурился, но в его глазах не было гнева.

— Теперь вы понимаете? Он больше не раджпут, Велисарий. Не по-настоящему. Он что-то… иное. И не римлянин тоже, просто… иной. Итак. Как мне его воспитывать? Я размышлял об этом последние несколько недель.

Солнце садилось. Велисарий замолчал, наблюдая за закатом. Шанга, со своей стороны, просто ждал.

К тому времени, как солнце село, Велисарий понял.

— Вы думаете, ему будет лучше, если его воспитает кто-то другой. Так сказать, до конца пути. И этот кто-то — я.

— Да. Я много об этом думал. Если я попытаюсь силой вернуть его в раджпутскую форму, он взбунтуется. Не потому, что захочет — он очень послушный сын, у меня нет жалоб, — а просто потому, что не сможет иначе. Не сейчас, когда ему уже тринадцать. Но я не хочу, чтобы он плыл по течению, не зная, кто он и зачем живет. Я не знаю никого в мире, кому бы я доверил больше, чем вам, провести его благополучно через этот переход.

— Вы говорили с женой об этом?

На лице Шанги появилась улыбка, почти такая же кривая, как улыбка Велисария.

Римский генерал хмыкнул.

— Глупый вопрос.

— Это, собственно, было ее предложение. Сам бы я до этого не додумался, я так думаю.

Вероятно, это была правда. Велисарий безмерно восхищался Шангой и уважал его, но было простым фактом, что этот человек был несколько косным. Совсем не похожим на его жену, судя по тому впечатлению, которое сложилось о ней у Велисария за последние недели.

Он прислушался к себе, чтобы понять, что он чувствует по поводу этой идеи. И был немного шокирован тем, насколько сильно отреагировал.

— Я знал когда-то одного человека, — сказал он очень тихо, — который был очень похож на Раджива. Ни то, ни се. Великодушный, но при этом очень смертоносный даже в самом юном возрасте. Да, Шанга, я с радостью это сделаю.

Раджпутский царь отвернулся, затем кивнул. Сдержанно.

— Однако нам нужно найти способ убедить Раджива, — предостерег он. — Я не хочу, чтобы он подумал — ни на мгновение, — что его отец от него отказывается.

Когда Велисарий ничего не сказал, Шанга снова повернулся к нему.

— Мне не хватало этой вашей кривой улыбки. Приятно видеть ее снова.

— Предоставьте это мне, — сказал Велисарий.

* * *

Жена и ее заботы

— Мне нечего надеть!

— Конечно, есть, — сказал Калоподий. — Надень свой обычный мундир.

— На императорский прием? Не говори глупостей! Там будут… подожди-ка, мне надо сосчитать…

Анна быстро посчитала на пальцах. Потом:

— Три императора, одна императрица — правящая, заметь, а не обычная жена, — царей больше, чем я могу упомнить, так как каждое царство в Индии посылает своих монархов, — высший чиновник Аксума, не считая самого негуса нагаста, — слава Богу, он не едет, что бы мы делали с младенцем меньше года от роду? — и… и… и…

Она всплеснула руками.

— Королевских чиновников больше, чем мудрецов, мудрецов больше, чем генералов, а генералов больше, чем листьев на дереве. — Теперь уже нахмурившись: — Я уж не говорю о присутствии легендарных героев. Ну, знаешь, таких, у которых прозвища вроде «Мангуста» и «Пантеры», и о которых барды слагают стихи. И ты хочешь, чтобы я надела мундир?

Антонина вошла в комнату как раз вовремя, чтобы услышать последние несколько фраз.

— Ну, конечно. А что еще ты наденешь? Ты ведь хозяйка приема — по крайней мере, одна из, — как глава медицинского ордена. Естественно, ты должна быть в мундире.

Анна смерила ее взглядом.

— Вот как? Ну что ж. Раз то же самое относится и к тебе, могу я предположить, что ты наденешь свою непристойную кирасу с медными сиськами?

— На императорский прием? Не говори глупостей!

* * *

Муж и его наблюдения

— По-моему, прием проходит великолепно, Велисарий, — заметил Хусрау. — Гораздо лучше, чем я думал, честно говоря. Учитывая, что этот салон набит людьми, которые всего несколько месяцев назад убивали друг друга.

Двое мужчин на мгновение оглядели бурлящую толпу.

— Какое облегчение, для разнообразия, иметь возможность стоять, а не сидеть, — продолжил персидский император, — и без тысячи придворных, роящихся вокруг меня. Прекрасная идея — провести прием в салоне, а не в официальном тронном зале.

Велисарий усмехнулся.

— Для придворных нет места. И, конечно, нет нужды в телохранителях. Не тогда, когда в комнате полно людей с прозвищами вроде «Пантеры» и «Мангуста». Это, кстати, идея моей жены.

Хусрау перевел взгляд на упомянутую женщину.

— Какая великолепная, блестящая женщина.

— «Блестящая» — это точно. Рекомендую быть осторожнее, если окажетесь рядом с ней. Если она резко повернется, эти медные сиськи потопят военный корабль.

Император Ирана и не-Ирана и самый знаменитый генерал Рима обменялись смешками.

— Но она всегда была эффектной, — добавил Велисарий. — Иначе бы выбрала разумный мундир, как у Анны Саронит.

Оба мужчины не спеша полюбовались упомянутой женщиной, стоявшей неподалеку. В данный момент она вела оживленную беседу с двумя садху из… Бенгалии, кажется, подумал Велисарий. Он не был уверен. Кем бы они ни были, они были знамениты в своих кругах, иначе их бы здесь вообще не было.

На них не было ничего, кроме набедренных повязок. По сравнению с ними строгий наряд Анны выглядел прямо-таки гламурно.

— Придворные, должно быть, зубами скрежетали, видя, как они проходят мимо стражи, — прокомментировал Велисарий.

— Мне сказали, нескольким из них потребовалась медицинская помощь. К счастью, ее не оказалось. Она вся сосредоточена в этой комнате.

Это вызвало дружный хохот.

* * *

Отец и его терзания

— Лично я не возражаю, — сказал Дададжи Холкар. — Совершенно. Кажется, между Дхрувой и Валентином даже есть настоящая привязанность. Между Латой и Анастасием, возможно, нет. Но моя жена говорит, что Лата довольна положением. Что еще нужно для брака в самом начале? Но…

Они с Велисарием стояли в небольшой алькове, в стороне от толпы. Теперь, когда прием закончился, празднества распространились по всему дворцу. С безмерным облегчением придворные наконец-то вошли в свою стихию.

— Вас беспокоят возможные сплетни, — сказал Велисарий. — Дададжи, позволю себе заметить, что с такими мужьями — не говоря уже о том, что вы пешва Андхры…

— Да, да, да, — нетерпеливо махнул рукой Холкар. — К этому можно добавить, что — я не сомневаюсь — вы заставите вашего сына осыпать Валентина и Анастасия званиями римской знати, а клан Раны Шанги уже официально усыновил их и провозгласил обоих кшатриями. Дайте десять лет, и — я не сомневаюсь — кто-нибудь обнаружит древние записи, доказывающие, что оба они происходят из самых прославленных родов. Где-нибудь.

Его лицо выглядело усталым.

— Факт остается фактом, Велисарий, люди будут говорить. И я действительно не думаю, что нам нужно, чтобы улицы Бхаруча обагрились кровью сплетничающих торговцев. А это — с Валентином-то? — непременно случится.

Римский генерал почесал подбородок.

— Но кто начнет разговоры, Дададжи? — Он на мгновение замялся, прежде чем решить, что жестокая честность — единственно разумный путь. — Послушайте, вот простая правда. Через неделю — через день — клиент проститутки даже не вспомнит, как она выглядела. Ее имя он будет помнить — если вообще спрашивал — не дольше. Что до остальных проституток, то к этому времени их уже разнесло по ветру. А таких женщин все равно никто не слушает.

Холкар не дрогнул от прямоты.

— Кому они нужны? Велисарий, их сутенеры их запомнят. А грань между сутенером и шантажистом ножом не расклинить. Их могут даже помнить работорговцы, которые их изначально продали, и которые, напоминаю вам, все еще в деле, здесь, в Бхаруче.

Велисарий продолжал почесывать подбородок.

— Это ваша единственная забота?

— О да. В остальном, я думаю, браки были бы великолепны. Лучшее, что случилось с моими дочерьми с тех пор, как их забрали, не считая воссоединения со мной и моей женой. Мне нравятся Валентин и Анастасий, Велисарий. Большинство мужчин видят в них лишь воинов, и притом жестоких. Но я был с ними, помните, довольно долго.

— Да, я помню. — Он опустил руку. — Вы доверите мне разобраться с этим делом, если я скажу, что смогу?

Холкар не колебался и мгновения.

— Да, конечно.

— Такие вещи можно уладить. Предоставьте это мне.

* * *

Император и его решение

Через неделю после приема Нарсеса вызвали к императору Дамодаре.

К его удивлению, однако, встреча состоялась не в тронном зале, который был частью огромных апартаментов, отведенных делегации малва в бывшем дворце Гоптрия. Она прошла в небольшой частной комнате. Единственным человеком в комнате, кроме самого императора и Нарсеса, был Рана Шанга.

Увидев это, Нарсес постарался не выдать облегчения своей осанкой. Все еще было возможно, что Шанга здесь, чтобы сопроводить его потом к палачам. Но сам он эту работу делать не будет. Так что у Нарсеса еще оставалось немного времени.

Однако, по-видимому, его усилия не были полностью успешными.

Дамодара тонко улыбнулся.

— Расслабьтесь, Нарсес. Я решил не убивать вас еще больше месяца назад. А решение не казнить вас официально я принял и того раньше.

— Почему? — прямо спросил Нарсес.

Дамодара, казалось, не обиделся на вопрос.

— Трудно объяснить. Просто примите, что я считаю это плохим началом для новой династии, и на этом остановимся. Как бы то ни было, и Шанга, и я у вас в долгу.

Раджпутский царь кивнул. Сдержанно.

— Тогда почему… а. Вы все это время решали, что еще со мной сделать. Полагаю, ответ был не: оставить его у себя на службе.

Улыбка Дамодары стала значительно шире.

— Это было бы глупо, не так ли?

— Да. Было бы.

— Так я и предполагал. Однако, как оказалось, я — в некотором роде — оставляю вас у себя на службе. — Император указал на сундук в углу. — Откройте.

Нарсес подошел и открыл. Вопреки себе, он не смог сдержать тихого вздоха, увидев содержимое.

— Королевский выкуп, да. Это ваше, Нарсес. Официально — средства на ваше обустройство и содержание на новой должности. Здесь хорошая смесь монет, драгоценностей, редких специй — и других ценностей, — которые вы сможете использовать где угодно.

— Где угодно. — Нарсес обдумал слово. — И где же это «где угодно» находится? Если позволите спросить?

— Ну, конечно, можете спросить! — Дамодара и вправду усмехнулся. — Как бы вы туда добрались, если бы не знали, куда едете? Китай, Нарсес. Я обнаружил в себе жгучее желание основать посольство в Китае. И назначить вас своим послом.

— В Китае шестнадцать царств, насколько я слышал. Которое из них?

Дамодара махнул рукой.

— Полагаю, ситуация несколько упростилась. Это неважно. Эти решения я оставляю вам.

Он наклонился вперед и крепко уперся руками в подлокотники большого кресла, в котором сидел. Теперь на его лице не было ни улыбки, ни ухмылки.

— Отправляйтесь в Китай, Нарсес. Я посылаю вас с целым состоянием и с моими добрыми пожеланиями. Поверьте в это. Обустраивайтесь, где пожелаете, как только доберетесь. Присылайте мне доклады, если соблаговолите. Но что бы ни случилось…

— Не возвращайтесь.

Дамодара кивнул.

— Не возвращайтесь. Никогда. Иначе в комнате со мной будет не Рана Шанга.

Нарсес испытал смешанные чувства. Облегчение от того, что будет жить. Интерес, потому что Китай будет интересен для человека его талантов и склонностей. Печаль, потому что…

До него дошло, что Дамодара ничего не сказал об этом.

— Мне будет не хватать Аджатасутры, — тихо произнес Нарсес. — В остальном все хорошо.

— Да, я знаю. Шанга уже обсуждал с ним этот вопрос, и Аджатасутра говорит, что готов вас сопровождать. Вероятно, даже готов остаться там, хотя и настаивает на том, чтобы оставить за собой окончательное решение, пока не доберется до Китая и не сможет оценить ситуацию. Он утверждает, что у него привередливый вкус к вину и женщинам.

— Врет как сивый мерин, — хмыкнул Нарсес. Но он был почти вне себя от радости, услышав это.

— Когда мы уезжаем? — спросил он.

— Особой спешки нет. Да и не может быть. Аджатасутра покинет город через несколько дней и вернется не скоро.

Нарсес нахмурился. Убийца ничего не говорил об отъезде, а евнух разговаривал с ним всего несколько часов назад.

— Куда?..

— Не спрашивайте, — сказал Дамодара. — Никогда.

Шанга оказался чуть более откровенен.

— Просто личное поручение от Велисария.

— А-а.

* * *

Больше он ничего не сказал, поскольку это было бы глупо. Почти так же глупо, как Дамодаре думать, что Нарсес все равно не догадается.

Но как только он оказался в безопасности коридоров, Нарсес усмехнулся. Подумаешь, велика важность!

* * *

Убийца и его причуды

— Клиентов не трогать?

— Клиенты не имеют значения. Как и шлюхи. Но ни один сутенер не должен уйти из этого борделя живым.

— Тогда легко, — сказал капитан отряда убийц. Убить клиентов и шлюх тоже было бы легко, вот только их было достаточно много, чтобы один или двое наверняка сбежали.

В конце концов, пятеро убийц — нет, шестеро, так как Аджатасутра присоединился к ним на этом задании, — могут сделать не так уж много. Тем более что Аджатасутра приказал им оставить бомбарду.

И слава богу. Тащить эту проклятую тяжесть из Бхаруча в Паталипутру было бы чудовищной мукой.

И так уже было достаточно плохо, что он заставил их тащить ее в Бхаруч из Каушамби. Отказаться они, конечно, не могли. Аджатасутра был единственной причиной, по которой они все еще были живы.

* * *

Неловкий был момент, когда они предстали перед новым императором и попросили награду. И обнаружили, что Аджатасутра — кто бы мог подумать! — теперь на службе у Дамодары.

Он узнал капитана и лейтенанта так же легко, как и они его. Неудивительно, ведь все они были офицерами элитного подразделения убийц малва.

— Вы ухмыляетесь, Аджатасутра, — сказал император, оторвав взгляд от отрубленной головы Шандагупты. — Почему?

— Ваше Величество, эти пятеро имеют примерно такое же отношение к торговой делегации, как я — к корове.

Взгляд Дамодары вернулся к голове, лежащей на кожаном фартуке, чтобы не испачкать пол.

— Мне показалось, я никогда не видел, чтобы голову отрубали так чисто, разве что в мясной лавке.

Он поднял глаза и уставился на убийц.

— Назовите мне одну причину, по которой я не должен их казнить. После того, как выплачу им награду, конечно. Я не обманщик.

— Я могу их использовать, Ваше Величество. Они неплохие ребята. Для убийц малва.

— Это все равно что сказать, что крокодил — неплохое животное. Для хищной рептилии-людоеда.

— Верно. Но из коров получаются никудышные убийцы.

— Резонно. Хорошо, Аджатасутра. Но если они ослушаются вас — если что-нибудь…

Остальная часть речи императора была бы утомительно повторяющейся, но люди, чьи жизни висят на волоске, не подвержены скуке.

* * *

И все же все сложилось неплохо. Работа больше не представляла особой сложности. По крайней мере, до сих пор. Убить всех работорговцев в невольничьем рынке в Бхаруче было почти смехотворно. Худшей частью их нынешнего задания было просто долгое путешествие в Паталипутру, за которым последует долгое путешествие обратно. Сотни миль, добавленные к тысячам.

В задании не было ни логики, ни смысла. Но они обнаружили, что с Аджатасутрой в качестве начальника так бывало часто. Он, казалось, был человеком, весьма склонным к причудам.

Так что им и в голову не пришло допытываться о причине. Они просто выполнили работу, как было приказано. Когда все было кончено, что не заняло много времени, в Индии стало на один бордель меньше. Все сутенеры были мертвы, шлюхи разбрелись кто куда, а клиенты просто нашли себе другой.

* * *

Они вернулись в Бхаруч как раз вовремя, чтобы стать свидетелями — с почтительного расстояния, конечно, — свадьбы дочерей пешвы Андхры с двумя римскими аристократами.

Это было грандиозное событие, на котором присутствовали особы королевской крови со всего света. Город буквально гудел от сплетен. Невероятные истории. Две юные знатные дамы, спасенные из императорского плена отважными римскими рыцарями — или герцогами, или сенаторами, никто точно не знал, ведь римские звания все равно были загадочны, — какая-то связь с раджпутской королевской семьей, — по-видимому, римские аристократы тоже были кшатриями, как бы странно это ни казалось, но кто мог сомневаться, ведь один из них был знаменитым Мангустом, и оба они одновременно спасли и жену Шанги, — говорили, даже саму императрицу…

И так далее, и так далее. Пятеро убийц с таким же энтузиазмом участвовали в сплетнях, как и все остальные, в городских постоялых дворах и тавернах. К тому времени они уже почти забыли о борделе в сотнях миль к востоку. Он был стерт из их памяти почти так же основательно, как они стерли его с лица земли.

* * *

Увы, все хорошее когда-нибудь кончается. Неделю спустя Аджатасутра сообщил им, что они должны сопровождать его на новое задание.

Были хорошие новости, плохие новости и ужасные новости.

— Охрана посла? — Капитан и лейтенант переглянулись, затем посмотрели на своих людей. Грудь у всех пятерых раздулась. Вот это повышение!

— Китай? Как далеко до Китая?

— Весьма порядочно, — сообщил им Аджатасутра.

Они едва сдержали стон. К этому времени они уже достаточно хорошо знали Аджатасутру, чтобы перевести «весьма порядочно» в более точные термины. Это означало, как минимум, пару тысяч миль.

— Посмотрите с другой стороны, — сказал он им. — Кушаны тоже решили основать посольство в Китае, так что мы будем сопровождать их отряд. Это большой отряд. Несколько сотен солдат.

Это их приободрило. Никакого страха перед разбойниками. Все еще ужасно много миль, но легких миль.

Но их дух поднялся лишь на мгновение. Ужасные новости обрушились на них.

— Конечно, мы берем с собой бомбарду. Более того, я заказал еще несколько.

* * *

Друг и его сомнения

На свадьбе Велисарий наконец-то увидел, как танцует Рао. Не танец времени, к сожалению, так как это было бы неуместно для данного случая. Но это был великолепный танец, тем не менее.

В каком-то смысле это был тревожный опыт, так же, как и встреча с Рао. Через Эйда и воспоминания о другой вселенной, которые тот ему подарил, Велисарий знал Рао так же хорошо, как любого человека в мире. В конце концов, он прожил с ним — официально как хозяин и раб, но на самом деле как близкие друзья — десятилетия. И он видел, как тот танцует, много раз.

Даже, через разум Эйда, видел великий танец Рао после того, как тот отправил самого Велисария на смерть.

И все же…

В этой вселенной он никогда раньше с ним не встречался.

Что сказать человеку, который однажды — в знак высшей дружбы — толкнул тебя в чан с расплавленным металлом?

К счастью, Антонина успела подготовить Велисария, которая и сама ранее столкнулась с той же дилеммой. Так что ему удалось избежать банальной фразы «приятно наконец-то познакомиться».

Вместо этого он, считая себя очень умным, сказал:

— Пожалуйста, не делайте этого снова.

Его самодовольство поубавилось, когда Рао с непроницаемым лицом ответил:

— Чего не делать?

* * *

— Это нечестно, — пожаловался он Антонине позже. — Я могу — обычно — отделять свои собственные воспоминания от тех, что дал мне Эйд. Но от меня слишком многого хотят, если ждут, что я буду помнить, что никто другой не помнит того, что помню я, когда я вспоминаю то, что помнил Эйд.

К тому времени, как он закончил, у Антонины глаза съехались в кучку. Но поскольку они только что вошли в свою спальню, косилась она еще и на кровать.

— Надеюсь, ты не все забыл.

— Ну. Этого я не забыл.

* * *

Император и его вопросы

На следующее утро жаловался уже его сын Фотий.

— Феодора устроит истерику, когда мы вернемся. Она всегда сама назначает моих телохранителей. Ну, не Юлиана и его людей. Но они-то настоящие телохранители. А не, знаешь ли, пышные императорские назначения.

— Перестань ерзать, — прошипела на него жена. — Люди заходят. Аудиенция вот-вот начнется.

— Ненавижу эти дурацкие императорские облачения, — пробормотал Фотий. — Ты же знаешь.

— Я свои тоже ненавижу, — шепнула в ответ Тахмина. — Ну и что? Это часть работы. И что с того, что Феодора устроит истерику? Хуже, чем «Кислая Бета», не будет.

— Ты сумасшедшая.

— Вовсе нет. Во-первых, потому что Юстиниан возвращается с нами на том же корабле, и как бы она ни визжала и ни орала, она на самом деле любит этого человека. Бог знает почему, но любит.

— Ну, это правда. — Поскольку зал для аудиенций уже наполнялся, Фотий понизил голос еще больше. — А какие другие причины?

— Велисарий и Антонина тоже возвращаются, все одновременно. Она будет слишком занята, крича на Велисария и одновременно пытаясь оставаться в хороших отношениях с Антониной, чтобы сильно беспокоиться о том, что ты натворил.

— Ну, ладно. Но это в лучшем случае понизит уровень до «Кислой Гаммы». С чего ты взяла, что будет «Бета»?

— Потому что…

Но ей пришлось прерваться. Вперед вышел римский придворный. Официальная аудиенция вот-вот должна была начаться.

* * *

Тут Фотий забыл о своих жалобах, потому что был слишком занят, пытаясь вспомнить слова, которые он должен был произнести, когда придет время.

Тем более что время это пришло не очень быстро. Речи римских придворных, превозносящих добродетели императоров, были почти такими же многословными, как у персидских. Даже многословнее, чем у индийских, если вычесть все глупые части о божественности, которые все равно никто не слушал.

Но, в конце концов, он добрался до сути.

— …впервые самим императором в ряды императорских телохранителей. Тела, в чьих августейших рядах в былые времена состоял и сам великий генерал Велисарий.

Фотий с ликованием осознал, что может начать свою речь с исправления придворного. Такое с ним тоже было впервые.

— Это не назначение, — властно сказал он. — Я не могу этого сделать здесь. Это просьба, а не приказ.

Увы, в своем ликовании он забыл остальную часть речи. Мгновение он запинался, а затем решил продолжать в том же духе.

Назовем это свободой воли. Он ведь император, не так ли?

Поэтому он просто посмотрел на сына Раны Шанги, стоявшего рядом с отцом, и сказал:

— Мне бы очень хотелось, чтобы Раджив принял это предложение. Оно, на самом деле, очень престижное. Хотя это и означает, что Радживу придется сопровождать нас обратно в Константинополь. И, ну, вероятно, остаться там на несколько лет.

Раз уж он и так дико отклонился от запланированного курса, он решил закончить на ноте, которая с одной стороны могла показаться неубедительной, но с той, с которой смотрел на вещи он, была вовсе не неубедительной.

— И мне было бы очень приятно иметь телохранителя своего возраста. Ну, почти.

Придворный приобрел интересный цвет. Фотий подумал, что это называется «пюсовый». Надо будет спросить жену позже. Она в этом разбиралась. Она вообще разбиралась почти во всем.

Раджив, с другой стороны, просто выглядел серьезным. Он мгновение смотрел на Фотия, затем на своего отца. Затем на римского солдата, стоявшего в стороне.

— Спроси его, — тихо, но твердо сказал Шанга.

Валентин не стал дожидаться вопроса.

— Делай, парень. Опыт пойдет тебе на пользу. Кроме того, все телохранители Фотия — настоящие, я имею в виду, мой сорт людей — его любят. Он хороший парень. Особенно для императора.

Цвет придворного стал еще интереснее. Нечто среднее между цветом печенки и старого винограда. Фотий подумал, не умер ли тот, стоя на ногах.

Нет, не мог. Он все еще дрожал.

Причем довольно сильно.

К счастью — а может, и нет, смотря как посмотреть, — придворный, казалось, начал приходить в себя после того, как Раджив согласился. К концу аудиенции его цвет вернулся к тому первому странному оттенку.

— Это «пюсовый»? — прошептал Фотий.

— Нет. «Пюсовый» — это когда он выглядел как мертвый. Это маджента.

— Ты такая умная. Я люблю тебя.

* * *

Как только они вошли в свои личные покои после аудиенции, Тахмина повернулась к нему.

— Ты впервые это сказал.

— Нет.

— Да. Вот так.

— Ох. Ну. Я становлюсь старше.

Она села на диван, вздохнув.

— Да, становишься. Ужасно быстро, на самом деле, если смотреть на это хладнокровно. Чего я больше никогда не делаю.

— Может, это потому, что ты тоже становишься старше.

Она улыбнулась, почти так же криво, как мог бы Велисарий.

— Мой дорогой муж. Разница между «пюсовым» и «маджентой» — сущий пустяк по сравнению с разницей между «становиться старше» и «гореть от нетерпения».

Фотий подумал, что теперь, вероятно, и сам приобрел довольно интересный оттенок.

В этот самый момент вошел его отец. Переведя взгляд с одного на другого, Велисарий спросил:

— Почему ты ярко-розовый? И почему ты так улыбаешься?

Тахмина не ответила. Ее улыбка стала еще кривее.

Фотий, собравшись с духом, сказал:

— Я сделал то, о чем ты просил, отец. Насчет Раджива, я имею в виду. Я могу сделать что-нибудь еще?

На одно лишь мгновение Велисарий, казалось, опечалился. Но затем он тоже взял себя в руки, и улыбка, появившаяся на его лице, ясно дала понять, что Тахмине до его «кривизны» еще далеко.

— Да, вообще-то. Как только сможешь, я бы хотел побольше внуков.

— Ох.

— Это называется «алый», — сказала Тахмина Фотию.

Велисарию она сказала:

— Считайте, что уже сделано.

* * *

Императрица и ее отвлекающие маневры

Тахмина оказалась совершенно права. Когда они наконец вернулись в Константинополь, какая бы ярость императрицы-регентши ни обрушилась на Фотия за его самоуправное назначение, она была почти полностью отражена. Фотию и Тахмине так и не пришлось испытать ничего хуже «Кислой Беты». Может, даже «Кислого Альфы».

Во-первых, как и предвидела Тахмина, радостью Феодоры от воссоединения с мужем.

Во-вторых, временем и энергией, которые Феодора потратила, крича на Велисария за то, что он: а) подверг риску ее мужа; б) держал его вдали от нее неприлично долгое время, и в) раздал половину ее империи — простите, империи вашего сына — в ходе своих неуклюжих так называемых «переговоров».

В-третьих, временем и энергией, которые она потратила, умиротворяя гнев своей лучшей подруги Антонины из-за возмутительного обращения с человеком, который выиграл величайшую войну в истории и трижды спас ее империю — от мидян, внутреннего мятежа и малва.

И, наконец, конечно, как и предвидела Тахмина…

— Ты согласился стать деловым партнером в какой-то производственной афере? Ты в своем уме?

— Я больше не император, дорогая, — мягко заметил Юстиниан. — Император — Фотий.

— Все равно!

— Я — Великий юстициарий. А ты знаешь, как я люблю возиться со всякими штуковинами. — Он попытался унять надвигающуюся бурю: — Кроме того, мне все равно придется держать это в тайне. Иначе это может выглядеть как конфликт интересов.

Феодора нахмурилась.

— «Конфликт интересов»? Это еще что за зверь?

— Это новая юридическая концепция, которую я собираюсь ввести. Я придумал ее, пока был в Индии.

На самом деле это была неправда. Изначально эту мысль ему подсказал Эйд. Но поскольку кристалла больше не было, Юстиниан не видел причин признавать его заслугу. Он все равно никогда особо не симпатизировал этому созданию.

Ему потребовалось некоторое время, чтобы объяснить императрице-регентше концепцию «конфликта интересов». Когда он закончил, Феодора разразилась смехом.

— Глупее я в жизни ничего не слышала! И это говорит мой муж!

* * *

Муж и его обещание

Усанас отложил свое возвращение в Эфиопию, чтобы убедиться, что с момента смерти Эона прошел ровно год. Прибыв в Адулис, он обнаружил, что Рукайя уже проконтролировала перенос туда столицы из Аксума.

Он был удивлен. Правда, это планировалось уже давно, но он не думал, что Рукайя в его отсутствие осмелится довести дело до конца. Многие эфиопы были не в восторге от перспективы делить свою столицу с арабами.

Эзана встретил его в доках и отчасти объяснил причину.

— А почему бы и нет? К тому же это дало мне шанс продемонстрировать, что царица пользуется полной поддержкой царских полков.

Усанас искоса взглянул на него.

— И насколько же энергичной была эта «демонстрация»?

— Совсем не энергичной, — сказал Эзана с недовольным видом. — И не понадобилось. Все держали рты на замке. По крайней мере, на публике.

Когда Усанас прибыл во дворец — новый, еще строящийся, — Рукайя назвала ему другую причину.

— Я подумала, так будет лучше к твоему возвращению. Эон никогда здесь не жил. Его призрак не бродит по этим залам и не витает в этих комнатах. Мы, конечно, всегда будем помнить его и хранить в наших сердцах. Но этот дворец принадлежит только нам.

К этому времени они вошли в свои личные покои. Спускалась ночь.

Рукайя повернулась к нему лицом.

— Ты дома, Усанас. Наконец-то по-настоящему дома. Больше не охотник, не скиталец, не чужак. Теперь ты муж — мой — и скоро станешь отцом.

Он еще не мог ответить на ее взгляд. Его глаза избегали ее, блуждая по комнате, пока не наткнулись на книжный шкаф. Что произошло быстро. Это был очень большой книжный шкаф.

Он подошел, чтобы изучить названия. Затем, впервые с тех пор, как его корабль причалил, смог улыбнуться.

— Как долго…

— Я начала собирать ее в тот день, когда ты уехал. Не хватает еще нескольких книг, но не многих.

— Да, не многих. Хотя я бы хотел добавить несколько новых, которые нашел в Индии. Я теперь достаточно хорошо читаю на санскрите.

Его пальцы скользнули по корешкам.

— Должно быть, это лучшая коллекция книг по философии во всем мире.

— Таков был мой план. Дом не должен означать воздержание. Посмотри на меня, Усанас.

Теперь он смог. Она была еще прекраснее, чем он помнил. Или, возможно, он просто впервые смотрел на нее как на свою жену.

— Я умею любить, — сказала она. — Этому я тоже научилась у Эона. Не растрать тот дар, что он дал тебе, муж мой. Его призрака здесь нет. Но его дар остался.

— Не растрачу, — пообещал он.

* * *

Человек и его воспоминания

До конца своей жизни закат для Велисария всегда был особенным временем. Поначалу, в основном, печальным. С годами печаль растворялась в какой-то теплой меланхолии.

Наблюдение за закатом, однако, так и не стало для него настоящим ритуалом, хотя он делал это чаще, чем большинство людей. Ритуал он приберегал для одного ежегодного события.

Каждый год, в день смерти Эйда, он в одиночестве выходил в ночь и смотрел на звезды. Если ночь была облачной или шел дождь, он выходил снова и снова, пока небо не прояснялось.

Антонина никогда не сопровождала его, хотя всегда провожала до двери, когда он уходил, и была там, чтобы встретить его, когда он возвращался утром. Она тоже скорбела по Эйду. Как и миллионы людей по всему миру с течением лет, когда Талисман Бога тем или иным образом вошел в различные религии. Но для всех, кроме Велисария, за единственным частичным исключением в лице Усанаса, это была скорбь отвлеченная. Они потеряли талисман, святого, символ или аватару. Велисарий потерял друга.

Поэтому она чувствовала, что эта ночь принадлежит только ему, и он любил ее за это.

Всю ночь он проводил, просто глядя на звезды и их мерцание. Глядя во вселенную, чьи небеса напоминали ему о том, как однажды в его сознании сверкнули грани кристалла. Глядя вверх, на вселенную, которую этот кристалл гарантировал, пожертвовав своей жизнью.

За эти годы Эйду было воздвигнуто много памятников во многих землях. Велисарий не посетил ни одного из них, кроме рощи саловых деревьев в те разы, когда возвращался в Индию. Да и тогда он приходил, чтобы провести время у могилы Ашота. На мемориал, посвященный Эйду, он едва бросал взгляд.

Другим, может, и нужны были камни, чтобы помнить Эйда. У Велисария было само небо.

* * *

Воспоминания о человеке

И на его ритуал отвечали тем же, хотя он никогда об этом не узнает. Эйд той же жертвой преобразил свою кристаллическую ветвь человечества, и они никогда не забывали. Ни Эйда, ни человека, который сделал его жизнь возможной.

Со временем они забыли имя этого человека. Но к тому моменту, когда это случилось, это уже не имело значения. Возник ритуал — возможно, единственное, что у них действительно можно было назвать ритуалом. Они, как правило, были народом более практичным, чем их протоплазменные сородичи. И уж точно более практичным, чем Великие.

Куда бы они ни отправлялись, к какой бы звездной системе — со временем, к какой бы галактике — кристаллы выбирали на небе созвездие. Это было их единственное созвездие. Часто они просто брали созвездие, названное так мясистыми людьми, среди которых жили.

Но, заимствуя у соседей звездный узор, они не заимствовали имя. У кристаллов было свое собственное имя для этого единственного созвездия. Словно ритуал этого неизменного имени был их собственным великим талисманом, защищающим от любых ужасов, что могут таиться во вселенной.

Они всегда называли его Ремесленник.