Танец времени

Глава 9

Константинополь

— Ты будешь как воск в руках своего отца, — презрительно фыркнула Феодора.

— Которого? Велисария или Юстиниана?

— Любого. Нет, обоих, раз они, очевидно, сговорились.

Темные глаза императрицы-регентши отвернулись от Фотия и Тахмины, чтобы метнуть испепеляющий взгляд на стоявшего неподалеку стражника. Насколько Фотий мог судить, единственным прегрешением бедняги было то, что он оказался в поле ее зрения.

Возможно, он еще и смутно напоминал Велисария. По крайней мере, был высок и кареглаз.

Феодора сердито хлопнула ладонью по богато украшенному подлокотнику своего трона.

— Мало того, что он подвергает опасности моего мужа! Так он еще и раздает половину моей империи!

Она снова перевела свой гневный взгляд на Фотия.

— Прошу прощения. Твоей империи.

Поправка была, очевидно, формальностью. А извинение — и того меньше, судя по тону, которым она произнесла эти слова.

— Ты ненавидишь путешествовать, — резонно заметил Фотий. — И поскольку ты на самом деле управляешь моей империей, — тут он одарил свою официальную приемную мать ангельской улыбкой, — ты все равно не можешь позволить себе покинуть столицу.

— Ненавижу эту улыбку, — прошипела Феодора. — Фальшивая, как у крокодила. Как ты успел стать таким изворотливым? Тебе всего одиннадцать лет.

Фотий едва удержался от ответа: «Учась у тебя, матушка». И мудро промолчал.

Будь она в лучшем настроении, она бы, пожалуй, приняла это за комплимент. Но она не была. Настроение у нее было настолько мерзким, насколько это вообще возможно, не доходя до вызова палачей.

Фотий и его жена Тахмина однажды, хихикая, разработали свой собственный метод классификации настроения Феодоры. Сначала они разделили его на четыре сезона:

Безмятежный. Самый приятный сезон, хотя обычно и недолгий.

Кислотный. Очень долгий сезон. Более или менее нормальный климат.

Угрюмый. Не такой долгий, как кислотный. Почти.

Яростный. К счастью, самый короткий из всех. Хотя и очень захватывающий, пока длился.

Затем они ранжировали каждый сезон по степени интенсивности, от альфы до эпсилона.

Нынешнее состояние Фотий оценил как «Угрюмый Эпсилон».

Хотя… не совсем. Назовем это «Угрюмый Дельта».

Короче говоря, здесь требовалась осторожность. С другой стороны, еще оставалось некоторое пространство для дальнейших подталкиваний и подначиваний. Если действовать аккуратно.

— А я люблю путешествовать, — весело пропищал он. — Так что я самый подходящий кандидат для грандиозного турне по нашим союзникам в этой войне. И не то чтобы я тебе здесь был очень нужен.

Он не добавил: «Или чтобы ты меня здесь хотела». Это было бы неразумно. Да, материнские инстинкты у Феодоры были как у кирпича. Но она любила делать вид, что это не так, по причинам, которые Фотий так и не смог постичь.

Тахмина говорила, что это потому, что иначе поползли бы слухи, будто она — порождение Сатаны. Возможно, это и правда, хотя Фотий сомневался. В конце концов, многие и так уже считали, что императрицу-регентшу породил дьявол.

Сам Фотий так не думал. Может, один из прихвостней Ада, но не сам Сатана.

Феодора снова сверлила взглядом стражника. Нет, уже другого. Его прегрешение…

Трудно сказать. Он не походил ни на Велисария, ни на Юстиниана. Разве что был мужчиной, а этого в нынешнем настроении Феодоры, пожалуй, было достаточно.

— Ладно! — рявкнула она. — Можешь ехать. По крайней мере, Антонина перестанет зудеть мне каждый день, как только заработает радио. К этому времени, спустя месяцы после отъезда, она будет погрязать в чувстве вины, ныть и хныкать о том, как скучает по своему мальчику. Бог знает почему. Изворотливый маленький паршивец.

Она метнула свой темноокий взгляд на Тахмину, сидевшую рядом с Фотием.

— Ты тоже. Иначе, как только этот хитрый маленький ублюдок доберется до Эфиопии, он начнет зудеть мне по радио о том, как скучает по своей жене. Бог знает почему. Не то чтобы он уже был в том возрасте, чтобы найти жене должное применение.

Еще один, третий по счету, стражник удостоился ее испепеляющего взгляда.

— Свое шестнадцатилетие можешь отпраздновать в Аксуме. Подарки пришлю с тобой.

Тахмина мило улыбнулась и склонила голову.

— Благодарю, матушка.

— Я тебе не мать. Меня не обманешь. Ты такая же, как и он. Ни один мой ребенок не был бы таким пронырой. А теперь идите.

* * *

Выйдя в коридор из тронного зала Феодоры, Фотий прошептал Тахмине:

— Угрюмый Дельта. Близко к Эпсилону.

— О, не глупи, — прошептала в ответ жена, улыбаясь ему сверху вниз. К досаде Фотия, хоть он и сильно вырос за последний год, Тахмина все еще была выше него. — Ничуть не хуже, чем Угрюмый Гамма. Она ведь согласилась, не так ли?

— Что ж. Правда.

* * *

На следующий день об этом объявили публично. Фотий не удивился. Обычно уговорить Феодору на что-либо было трудно. Но хорошо было то, что, если это удавалось, она действовала быстро и решительно.

* * *

Император Рима посетит наших союзников в войне с Малвой. Вплоть до самой Индии! Императрица будет сопровождать его, разделяя тяготы путешествия.

Слава доблестному Фотию!

Слава добродетельной Тахмине!

* * *

Прочитав листовку, капитан малванской команды убийц швырнул ее на стол в снятых ими апартаментах. Он с трудом удержался, чтобы не скомкать ее от отвращения.

— Три месяца. Впустую.

Его лейтенант, стоя у окна, смотрел на Золотой Рог. Он не потрудился, как делал это бессчетное количество раз с момента их прибытия в Константинополь, перевести взгляд на комплекс императорского дворца.

Теперь в этом не было смысла.

Трое других членов команды сидели за столом на кухне. В центре стола стояла одна из небольших бомбард, которые малванские убийцы обычно носили с собой. По сути, это оружие представляло собой простой, очень большой, однозарядный дробовик. Достаточно маленький, чтобы его можно было спрятать в сундуках, пусть это и превращало переноску багажа в непосильную ношу.

Все трое хмуро на нее смотрели. Капитан всегда настаивал, чтобы они таскали бомбарду с собой, куда бы ни пошли. И, естественно, будучи плебеями в команде, именно им приходилось тащить эту мерзкую штуку.

Один из трех убийц подал голос:

— Может… если мы останемся здесь… Феодора…

Капитан чуть ли не зарычал на него.

— Не будь идиотом. Невозможно, с ее мерами предосторожности. Даже Нанда Лал не рассчитывает, что у нас будет шанс на нее.

— Она ни разу не покинула комплекс с тех пор, как мы прибыли, — вмешался лейтенант, отвернувшись от окна. — Ни разу за три месяца. Даже император Шандагупта путешествует чаще.

Он выдвинул стул и сел за стол. Мгновение спустя капитан сделал то же самое.

— С мальчишкой у нас был хороший шанс, — добавил лейтенант. — Такой он своенравный. И он, и его жена. Теперь…

Он посмотрел на своего начальника.

— Последуем за ними?

— Да. Единственное, что мы можем сделать.

— Никто из нас не говорит на геэзе, господин, — заметил один из убийц. — И никто из нас не чернокожий.

Капитан мрачно покачал головой.

— Не надо мне тут очевидные вещи повторять. Нам придется двигаться быстро и добраться до Египта раньше них. Попробуем там, если сможем. Все мы можем сойти за персов среди арабов — или наоборот, если придется.

— Вполне возможно, что придется, — предостерег его лейтенант. — Охрана в Египте, по слухам, свирепая. И организована римлянами. В Персии будет проще, а в оккупированном персами Синде — еще проще. Иранцы настаивают на том, чтобы ставить во главе охраны вельмож, а вельможи, как правило, в этих делах небрежны.

— Верно. — Капитан уставился на листовку. А потом все-таки скомкал ее.

* * *

Железный Треугольник

— Они даже не собираются пытаться прорваться через мины, я думаю, — сказал Менандр. Он опустил подзорную трубу и предложил ее Велисарию.

Генерал покачал головой.

— Твои глаза не хуже моих. На таком расстоянии уж точно. Что видишь?

Прежде чем ответить, Менандр спустился с невысокого помоста, на котором он стоял, наблюдая за далекой военно-морской базой малва. Затем слегка пригнулся, чтобы его голова была значительно ниже парапета. Так его лицо оказалось на одном уровне с лицом генерала, поскольку Велисарий тоже стоял, слегка присев.

Это была своего рода новая привычка, но уже прочно укоренившаяся. Несколько недель назад малвы продемонстрировали, что они тоже могут производить винтовки, достаточно хорошие для снайперской стрельбы на дальние дистанции.

— Оба броненосца только что вышли из бункера. Но пошли на север. Они удаляются от нас.

Велисарий закрыл глаза, размышляя.

— Ты, вероятно, прав. Я и сам уже почти пришел к выводу, что малвы заняли оборонительную позицию. С этой точки зрения, строительство броненосцев на самом деле имеет смысл, тогда как строить их для атаки на нас здесь, в Треугольнике, было бы чистой тратой ресурсов. Они бы никогда не прошли через минные поля.

Менандр нахмурился, пытаясь уследить за логикой генерала.

— Но я все еще не понимаю… а.

— Да. «А». Ты рассмотрел эти броненосцы лучше, чем кто-либо, и уж точно дольше. Ты смог бы победить их — любой из них — на «Юстиниане»? Или на «Победительнице»?

— «Победительница» была бы просто самоубийством. У них пара больших орудий на носу. Восемнадцатифунтовые, я думаю. Они разнесут «Победительницу» в щепки задолго до того, как она сможет подойти достаточно близко, чтобы использовать огненную пушку.

Он на мгновение замолчал.

— Что касается «Юстиниана»… Может быть. Против одного из них, не против обоих. Это зависело бы от многих вещей, включая большую долю удачи. Думаю, в ночном бою у меня было бы больше шансов.

Велисарий терпеливо ждал. Превосходные молодые офицеры вроде Менандра всегда начинали свои оценки слишком оптимистично. Он предпочитал давать им время на самокоррекцию, а не делать это самому.

С Менандром это заняло всего полминуты. Он уже хорошо привык к манере Велисария.

— Ладно, ладно, — сказал он, слегка улыбнувшись. — По правде говоря? Я мог бы победить — против одного из них. Но это зависело бы от слепой удачи, работающей в нашу пользу. Даже с удачей я не уверен, что смог бы сделать это днем.

Велисарий кивнул, почти безмятежно.

— Они так их и спроектировали, Менандр. Эти броненосцы не были предназначены для прорыва в Треугольник. Они были предназначены для того, чтобы не дать тебе вырваться.

Он потянулся, все еще стараясь держать голову вне поля зрения снайперов.

— Посмотри на это так. Теперь малвы считают, что с этими достроенными и введенными в строй броненосцами они контролируют реки к северу от Треугольника так же, как мы контролируем их к югу. Это значит, что они могут сделать с нами то же самое, что мы сделали с ними в прошлом году — перерезать наши линии снабжения, если мы попытаемся предпринять какое-либо крупное затяжное наступление. Невозможно снабжать такую масштабную кампанию без использования водного транспорта. Это просто невозможно. По крайней мере, с силами более пятнадцати или, в лучшем случае, двадцати тысяч человек. По меркам этой войны, это недостаточно мощная сила, чтобы выиграть генеральное сражение. Во всяком случае, не здесь, в Пенджабе.

Он взглянул на стену укреплений, словно мог видеть сквозь нее траншеи малва.

— По моим оценкам, там свыше ста тысяч человек. «Там» — это я имею в виду здесь, в непосредственной близости, против нас в Треугольнике. Вероятно, у них еще тысяч двадцать — может, тридцать — против Кунгаса у перевала Хибер, и еще тысяч тридцать-сорок в резерве в Мултане.

— А у нас…

— К настоящему моменту? Сорок тысяч в самом Треугольнике, и еще тысяч двадцать понемногу подтягиваются из Империи. У персов на этом фронте активно задействовано около сорока тысяч воинов. Но большинство из них все еще в Синде, и даже при лучших обстоятельствах Хусрау пришлось бы оставить треть из них там для управления провинцией.

Молодой офицер скорчил кислую мину. Велисарий улыбнулся.

— Он император, Менандр. Императоры мыслят как императоры, такова уж их природа. А у Хусрау есть дополнительная проблема: он твердо решил держать свою новую провинцию Синд под прямым имперским контролем, а не позволять своей знати заправлять делами. Но это значит, что ему приходится использовать множество солдат в качестве управленцев. Нравится ему это или нет — не говоря уже о том, нравится ли это нам.

Кислое выражение на лице Менандра сменилось просто хмурым.

— Короче говоря, они превосходят нас численно как минимум вдвое, и это не изменится.

— К лучшему — уж точно нет. Если что-то и изменится, то только к худшему. Если малвы сумеют подавить восстание Шакунталы в Декане, это освободит Дамодару и его армию. Еще сорок тысяч человек, и, с точки зрения качества, это, несомненно, лучшая армия в империи малва.

Он дал этой мысли улечься. Затем добавил:

— На самом деле, все будет еще хуже. Восстание маратхов вдохновило и спровоцировало более мелкие бунты и мятежи по всей Индии. По моим оценкам, малвы вынуждены держать от половины до двух третей своей армии в самой Индии, просто чтобы поддерживать контроль над империей. Правда в том, Менандр, что до сих пор мы сражались с империей малва, которая могла использовать против нас только одну руку, а не две. И притом более слабую руку, поскольку Дамодара в Декане. Если они сломят Шакунталу, Рао и маратхов, все эти мелкие мятежи быстро сойдут на нет. В течение года мы столкнемся здесь, в Пенджабе, еще со ста тысячами человек, а Дамодара сможет перебросить сюда свои сорок тысяч за два месяца. Максимум за три.

Генерал пожал плечами.

— Конечно, к тому времени мы здесь так хорошо укрепимся, что я очень сомневаюсь, что даже вдвое большая армия малва сможет нас выбить. Но и мы сами не сможем перейти в наступление — уж точно не с этими броненосцами, контролирующими реки. Полагаю, они построят еще несколько. Достаточно, чтобы разместить два броненосца на Инде и по крайней мере по одному на каждом из его четырех главных притоков.

— Другими словами, война на истощение. — Менандр цыкнул зубом. — Это… паршиво.

— Да, паршиво. Потери со временем станут чудовищными, а социальное и политическое напряжение в вовлеченных царствах и империях будет не меньшим. Именно на это теперь и рассчитывает то чудовище, Менандр. Оно думает, что со своим железным контролем над империей малва оно сможет пересидеть коалицию союзников.

Менандр взглянул на генерала.

— А что думаете вы, господин генерал?

— Я думаю, что этот сверхчеловеческий гений там — всего лишь напыщенная версия деревенского дурачка.

Глаза молодого офицера слегка расширились.

— Деревенского дурачка? Это кажется…

— Слишком самонадеянным с моей стороны? — Велисарий улыбнулся. — Вот увидишь, юноша. То, что ты здесь видишь, Усанас назвал бы заблуждением, когда тень принимают за суть — бледную, хворую, реальную версию идеального образца.

— Что?

Генерал усмехнулся.

— Позволь мне выразиться так. Императоры — или их сверхчеловеческие подобия — мыслят такими категориями, как «железный контроль», словно это действительно что-то значит. Но железо — это металл, а не народ. Любой хороший кузнец может управлять железом. Ни один император из когда-либо живших не мог по-настоящему управлять людьми. Это потому, что железо, каким бы тугоплавким веществом оно ни было, не спорит с кузнецом.

Теперь он посмотрел на юго-восток.

— Так что посмотрим. Линк думает, что может выиграть в этой игре на выжидание. А я думаю, что он — деревенский дурачок.

* * *

Деогхар

Новая столица возрожденной империи Андхра

В Махараштре — «Великой Стране»

— Это нелепо, — прошипела Шакунтала. — Нелепо!

Даже для ее юных лет взгляд черных глаз императрицы Андхры был так горяч, что мог бы поджарить ящериц в пустыне.

Увы, на убийцу, сидевшего перед ней в удобной позе лотоса, это, казалось, не произвело никакого впечатления. Поэтому она прибегла к другим средствам.

— Позвать моих палачей! — рявкнула она. — Немедленно!

Теперь ее испепеляющий взгляд был обращен на мужа, сидевшего на троне рядом с ней. Легкого движения указательного пальца Рао хватило, чтобы остановить придворных прежде, чем кто-либо из них успел исполнить ее волю.

— Минуту, — мягко сказал он. Он встретил ее гневный взгляд с выражением таким же спокойным и собранным, как у убийцы.

— Ты, конечно, правительница Андхры. А я — всего лишь твой консорт. Но поскольку дело касается моей личной чести, боюсь, тебе придется уступить моей воле. Либо так, либо примени палачей ко мне.

Шакунтала пыталась удержать гневный взгляд. Трудно, когда перед тобой твой худший страх с тех пор, как ты прочла письмо, принесенное убийцей.

Секунд через пять она, неизбежно, сломалась.

— Рао, прошу тебя. Это безумие. Грубейшая уловка со стороны малва.

Рао перевел спокойный взгляд на фигуру, сидевшую на ковре в центре тронного зала. На мгновение два лучших наемных убийцы Индии созерцали друг друга.

— О, не думаю, — еще тише пробормотал Рао. — Что угодно, но не это.

Он резко поднялся на ноги.

— Отведите его в одни из гостевых покоев. Дайте ему еды, питья, все, что он пожелает в пределах разумного.

Обычно Рао был щепетилен в соблюдении имперского протокола. Муж или нет, мудрее и старше или нет, Рао официально был консортом, а Шакунтала — правящим монархом. Но иногда, когда он считал это необходимым, он применял свою неформальную власть, которая делала его — по сути, если не формально — соправителем Андхры.

Шакунтала не стала спорить. Она готовилась к гораздо более серьезному спору, который им предстоял, как только они останутся наедине.

— Очистить зал, — приказала она. — Дададжи, ты останься.

Ее глаза быстро обежали зал. Ее верный пешва — само собой. Кто еще?

Два высших военачальника, конечно.

— Шахджи, Кондев, вы тоже.

У нее был соблазн не звать Малоджи на том основании, что он не был одним из генералов армии. Формально, по крайней мере. Но… он был ближайшим другом Рао, а также командиром иррегулярных отрядов маратхов.

Обойти его было бы неразумно. Кроме того, кто знает? Иногда Малоджи был голосом разума. В некотором смысле, он был даже большим маратхом, чем Рао, — а маратхи как народ не были склонны к чрезмерной показухе в вопросах так называемой «чести». Совсем не то что эти безмозглые раджпуты.

— Малоджи.

Этого достаточно, подумала она. Рао не сможет утверждать, что она составила частный совет в свою пользу.

Но, к ее удивлению, он добавил еще одно имя.

— Я бы хотел, чтобы Биндусара тоже остался.

Шакунтала была удивлена — и очень довольна. Она сама думала об индуистском религиозном лидере, но не стала его звать, полагая, что Рао будет недоволен ее попыткой оказать духовное давление. Садху не был пацифистом на манер джайнов, но и не отличался большим терпением к глупым понятиям кшатриев о «чести».

Потребовалась минута или около того, чтобы зал опустел. Пока они ждали, Шакунтала наклонилась и прошептала:

— Не думала, что ты захочешь видеть Биндусару.

Рао тонко улыбнулся.

— Ты — сокровище моей души. Но иногда ты все еще очень молода. Ты здесь увязла, девочка. Я позвал садху, потому что он еще и философ.

Шакунтала зашипела, как рассерженная змея. Впрочем, у нее было неприятное чувство, что звучит она как рассерженная молоденькая змейка.

Во всяком случае, на улыбку Рао этот звук, казалось, не произвел никакого впечатления.

— Ты вечно пропускаешь эти уроки мимо ушей. До сих пор! После всех моих мольб. — Улыбка стала значительно шире. Последний придворный проходил в дверь, и в зале не осталось никого, кроме членов внутреннего совета. — В философии есть форма, девочка, равно как и содержание. Никто не может быть так хорош в ней, как Биндусара, если он не является при этом мастером логики.

* * *

Шакунтала начала прения. Ее доводы не заняли много времени, ибо были донельзя просты.

Мы выигрывали войну терпением. Зачем нам принимать этот вызов на битву великих армий в чистом поле, где у нас не будет перевеса?

Потому что один старик вызывает другого на дуэль? Потому что оба дурака все еще думают, что молоды?

Вздор!

* * *

Когда подошла его очередь, улыбка Рао снова была на месте. Очень широкая теперь улыбка.

— Не так уж и стары, я думаю, — мягко возразил он. — Ни я, ни Рана Шанга. И все же моя любимая жена проникла в самую суть. Смешно двум мужчинам, которым уже далеко за сорок…

— Почти пятьдесят! — отрезала Шакунтала.

— …и, что, пожалуй, важнее, оба они теперь очень опытные полководцы, а не юные воины, ищущие славы и почестей, — вдруг воспылать желанием сразиться в личном поединке.

К ужасу Шакунталы, на лицах трех генералов появилось то жуткое выражение. То самое, полумечтательное, полусуровое, какое бывает у мужчин, когда мозги вытекают у них из черепа и они снова начинают лепетать, как мальчишки.

— Бой войдет в легенды, — пробормотал Кондев.

Императрица чуть не закричала от бессильной ярости. Длившийся целый день поединок Рао и Раны Шанги, который они провели когда-то давно, был знаменит по всей Индии. Любой безмозглый воин в Индии пустил бы слюни при мысли о матче-реванше.

— Вам тогда было по двадцать лет!

Рао кивнул.

— Действительно. Но ты задаешь не тот вопрос, Шакунтала. Слышала ли ты — хоть раз, — чтобы я хотя бы упоминал о желании снова сойтись в поединке с Шангой? Даже во сне.

— Нет, — сказала она, стиснув зубы.

— Думаю, что нет. Могу заверить вас — всех здесь присутствующих, — что эта мысль не приходила мне в голову по крайней мере… о, лет пятнадцать. А скорее всего, и все двадцать.

Он слегка наклонился вперед, вцепившись в подлокотники трона своими мощными, непропорционально большими руками.

— Так почему кто-то думает, что Рана Шанга мог об этом подумать? Я постарел, а он — нет? Да, он раджпут. Но даже для раджпутов есть разница между мужем и отцом семейства и двадцатилетним парнем, ничем не связанным. Разница не только в количестве морщин на лице, но и в образе мыслей.

Шахджи откашлялся.

— Он потерял семью, Рао. Возможно, это довело его до ярости.

— Но потерял ли он их? — Рао посмотрел на Дададжи Холкара. К его неудивлению, пешва империи все еще держал в руке одно из писем, принесенных убийцей малва. Почти сжимал, на самом деле. — Что ты об этом думаешь, Дададжи?

На лице Холкара было странное выражение. Невероятное сочетание глубокой тревоги и еще более глубокого ликования.

— О, это от моих дочерей. Есть мелкие знаки — пара упомянутых вещей, о которых никто другой не мог знать…

— Пытки, — предположил Кондев.

— …которые убеждают меня в этом. — Он взглянул на Кондева и покачал головой. — Пытки маловероятны. Во-первых, хотя почерк и плох — образование моих дочерей было ограниченным, конечно, за то короткое время, что я был с ними, прежде чем их забрали, — он совсем не дрожащий. Я узнал его довольно легко. Я даже могу сказать, какая часть написана Дхрувой, а какая — Латой, только по нему. Смог бы я это сделать, если бы рука, державшая перо, дрожала от боли и страха, а не только от неопытности? Кроме того…

Он посмотрел на дверь, через которую вышли придворные — и, чуть ранее, убийца.

— Я не думаю, что этот человек — палач.

— И я так не думаю, — твердо сказал Рао. — И я полагаю, в моем преклонном возрасте, — тут он лукаво улыбнулся Шакунтале, — я могу отличить одно от другого.

Шакунтала нахмурилась, но ничего не сказала. Рао жестом указал на Холкара.

— Продолжай, пожалуйста.

— Письмо, естественно, ничего не говорит мне о местонахождении девочек. Но оно изображает, куда подробнее, чем я ожидал, комфорт их нынешней жизни. И там так много упоминаний о таинственных «дамах», к которым они — это совершенно очевидно — очень привязались.

— И какой ты из этого делаешь вывод?

Дададжи с мгновение изучал письмо в своей руке.

— Я делаю вывод, что кто-то — не мои дочери, кто-то другой — посылает мне здесь послание. Вернее, нам послание.

Рао откинулся на спинку трона.

— Я тоже так думаю. Вы все помните послание, отправленное нам в прошлом году от дочерей Дададжи, с монетой?

Несколько голов кивнуло, в том числе и Шакунтала.

— И как Ирина Макремболитисса убедила нас, что это не ловушка, а первый шаг в сложной игре Нарсеса?

Все головы кивнули.

Рао указал на письмо.

— Я думаю, это второй шаг. Приглашение нам сделать третий — или, вернее, позволить сделать его кому-то другому.

Это заявление было встречено недоуменными взглядами на большинстве лиц. Но краем глаза Шакунтала увидела, как кивнул Биндусара.

Она чувствовала, что проигрывает спор. На мгновение ей пришлось отчаянно бороться, чтобы не скатиться до девичьих мольб, которые неизбежно закончились бы тем, что она выпалила бы перед советом новость, которую еще не сообщила даже Рао. О новом ребенке, который должен был родиться.

Внезапно большая рука Рао протянулась и сжала ее маленькую ручку.

— О, успокойся, девочка. Могу тебя заверить, что у меня нет ни малейшего намерения снова сражаться с Раной Шангой.

Теперь его улыбка была просто веселой.

— Никогда больше, на самом деле. И именно поэтому я приму вызов.

За те несколько секунд, что потребовались для этих двух предложений, Шакунтала переметнулась от отчаяния к восторгу и обратно.

— Тебе не нужно этого делать!

— Конечно, не нужно. Но Ране Шанге — нужно.