Танец времени

Глава 20

Барода

Пока они сходили по трапу со своего корабля на пристань Бароды, где их ожидала толпа, Усанас лукаво улыбнулся Антонине.

— Крепись. Я понимаю, для тебя это шок — не быть самой знаменитой женщиной в округе.

Антонина фыркнула.

— Откровенно говоря, это облегчение. Пусть посплетничают о ком-нибудь другом.

Усанас покачал головой.

— Поскольку другая женщина, о которой идет речь, — святая и образец добродетели, твоя собственная дурная слава лишь ярче проступит на контрасте. Сплетни будут еще злее. Особенно…

Он выпятил грудь. Грудь, которая и без того не нуждалась в выпячивании, настолько очевидно мускулистой она была под броскими, но скудными аксумскими регалиями.

— …особенно учитывая, что ты прибываешь в компании такого великолепного мужчины.

Все это время он сохранял на лице торжественное выражение. Когда они приблизились к толпе знати на пристани, выражение стало и вовсе заупокойным. Он склонил к ней голову, бормоча:

— Не пройдет и дня, как по городу поползут слухи об оргии, которую ты устроила на корабле, едва отчалив от Адулиса.

— Нелепость. — Она слегка приподняла подбородок, чтобы придать себе более достойный вид. — Та же самая репутация меня и защитит. Все знают, что если бы я устроила оргию, ты бы в первую очередь не смог сойти с этого корабля на своих ногах. «Великолепный мужчина». Ха. Слабáки вы все.

Они почти сошли на причал. В первом ряду толпы стояли римские чиновники, персидские вельможи и аксумские военачальники. Весьма августейшее собрание, надо сказать. Поэтому следующие слова Антонина произнесла почти шепотом:

— Спору нет, будь у нас на корабле жеребцы или быки, у меня были бы неприятности. Но мы их не брали.

Она едва удержалась, чтобы не показать ему язык. Взять верх над Усанасом в подобной перепалке было своего рода достижением.

* * *

Последующие церемонии были обычной утомительной тягомотиной. К счастью, Антонину избавили от худшей ее части благодаря Фотию и Тахмине. Их собственное перемещение с корабля на причал не свелось к простой прогулке по трапу. Римские чиновники и персидские гранды соревновались друг с другом, кто изготовит для этого самые абсурдно вычурные паланкины.

* * *

— Я боялся, что трап рухнет под таким весом, — признался ей позже Фотий. — Тахмина — ты видела ту идиотскую штуковину, в которой ее унесли? — была просто в ужасе.

* * *

Самой интересной частью дня, как ни парадоксально, стала экскурсия по новому госпиталю. Тому самому, что основала Жена.

На самом деле он не был ее. Анна Саронит, возможно, и была достаточно богата — во всяком случае, ее муж Калоподий, — чтобы заказать постройку совершенно нового госпиталя. Но она просто не пробыла в Бароде достаточно долго, прежде чем отправиться в плавание вверх по Инду.

Однако, насколько Антонина могла судить, это, казалось, не имело значения. Молодая римская аристократка обрушилась на существующий госпиталь, словно муссон. Оставив после себя немало обломков, как это делает муссон. Но — тоже как муссон — оставив позади более зеленую землю. Землю с жизнью, где была смерть.

— Я впечатлен, — признался Усанас. На этот раз совершенно без шуток. — Не думал, что даже император Ирана со всеми своими палачами смог бы смести столько глупости и халатности. Во всяком случае, за такое короткое время.

Антонина взглянула на стоявшего неподалеку члена Службы Жены, который торжественно застыл в дверях следующей палаты. Несмотря на фиолетовую форму, на «медбрата» он походил примерно так же, как вышибала в таверне на «билетера».

— Она знала один трюк, — пробормотала Антонина. — Я даже немного польщена.

Усанас склонил голову набок.

— Разве ты не видишь? Она создала Службу по образцу госпитальеров. Только так и можно провернуть подобное. Люди просто обойдут постановления чиновников. Гораздо труднее обойти предписания военизированного массового ордена.

— Вы совершенно правы, — раздался голос сзади. Повернув голову, Антонина увидела начальника Службы в Бароде. Псой, кажется, его звали. Она и не подозревала, что он следует за ними достаточно близко, чтобы подслушать.

— Совершенно правы, — повторил он. — Она сказала мне, что почерпнула эту идею, прочитав отчет Ирины Макремболитиссы о ваших подвигах в Александрии.

Антонина усмехнулась.

— Байки Ирины, вы хотели сказать. Она уже давно покинула Александрию и была на пути в Индию, когда все это произошло. Тот отчет она написала уже постфактум, основываясь на слухах.

— На твоих слухах, что еще хуже, — хмыкнул Усанас. — Рассказанных ей во время одной из ваших скандальных попоек.

Он снова окинул взглядом палату, прежде чем они перешли в следующую. Эта была отведена для мужчин, восстанавливающихся после ампутации нижних конечностей, тогда как та, через которую они прошли ранее, предназначалась для тех, кто перенес более тяжелые травмы. Суровый практицизм Жены был очевиден даже в новой планировке госпиталя. Сортировка, везде и во всем. Отчасти для того, чтобы больные не заражали тех, кто был просто ранен. Но в основном потому, что Жена смирилась с тем, что некоторые умрут, но не видела причин, по которым другие должны были умирать без нужды.

В былые времена в госпиталях людей просто сваливали туда, где было место, без всякой предусмотрительности, словно ветер, сгоняющий листья к забору. В таких беспорядочных кучах человек с простой ампутацией мог умереть от пренебрежения лишь потому, что находился в палате, где большинство и так умирало.

Прихрамывая, подошел Агафий. Он отстал, чтобы на собственном примере заверить одного из солдат, что деревянные ноги, конечно, неудобны, но совокуплению серьезно не мешают. Если их снять, разумеется.

— Ужас, — пробормотал он. — Слава богу, Судаба осталась во дворце и не видела этого.

Антонина приподняла бровь.

— Она никогда не казалась мне особенно брезгливой.

— Она и не брезглива. — Агафий мрачно оглядел палату. — Вот это-то меня и беспокоит. Ее и так уже трудно контролировать. А как только она встретит эту проклятую «Жену»…

Мрачный взгляд переместился на Антонину.

— Я виню в основном тебя. Тебя и эту чертову Макремболитиссу. Не будь твоего примера — а ее и того хуже! — ничего бы этого не было.

— Людям спасают жизни, — мягко заметил Усанас.

Мрачный взгляд не дрогнул.

— Какая разница? Все люди рано или поздно умирают. Но в старые добрые времена, сколько бы лет нам ни было отпущено, нам не приходилось тратить половину из них на споры с бабами. Это твоя вина, Антонина.

* * *

Тем вечером за ужином во дворце, который предоставили в их распоряжение на время короткого пребывания в Бароде, Антонина пересказывала дневные события тем, кто остался.

Судабу официальные церемонии не интересовали. Будь она девушкой, чей отец был всего лишь дехканом, возможно, и заинтересовали бы. Но как молодая женщина, вот уже почти два года замужем за высшим римским чиновником в Месопотамии и посетившая больше официальных церемоний, чем могла припомнить, она не испытывала к ним ни малейшего интереса.

Что ее интересовало — и весьма подробно — так это госпиталь.

— Не могу дождаться встречи с этой женщиной, — сказала она.

Антонина улыбнулась Агафию.

— Ой, перестань сверлить взглядом жаркое. Оно и так уже пережарено.

— Твоя вина, повторяю.

* * *

Странно, право, какое утешение находил конюх в присутствии гигантского римского солдата. При любых других обстоятельствах этот человек — Анастасий, кажется, его звали — привел бы его в ужас. Конюх был бенгальцем. Несмотря на годы, прожитые в Каушамби, он так и не привык к размерам западных варваров. Йетайцы были еще куда ни шло. Но ни один йетаец, которого видел конюх, не был таким огромным и могучим на вид, как этот римлянин.

Анастасий все еще пугал конюха. Но поскольку он был куда менее ужасен, чем его спутник, конюх почти с облегчением принимал его присутствие. Ему нравилось воображать, что гигант сдержит другого — Валентина, как его звали, еще одно из этих причудливых западных имен, — в том слишком вероятном случае, если тот вернется к своей хищной натуре, которой он так явно обладал.

— Перестань издеваться над беднягой, Валентин, — пророкотал гигант.

— Я не издеваюсь. Я просто излагаю факты.

Конюх избегал их взглядов. Сидя на корточках на полу одной из своих конюшен и уставившись в землю, он проскулил:

— Зачем я только на это согласился?

— Зачем? — Тот, кого звали Валентин, наклонился и небрежно сплюнул на землю. Он стоял, не приседая, прислонившись к соседнему стойлу. — Четыре причины. Первая: ты по глупости своей несколько лет назад попался на глаза кому-то могущественному, когда тот здесь проезжал, и впечатлил его своей сметкой и безупречным нравом. Идиот. Тебе сколько — под пятьдесят? И ты до сих пор не усвоил, что ни одно доброе дело не остается безнаказанным?

Конюх снова всхлипнул.

— Я не знал, кто он.

— Тогда ты еще глупее. Вторая причина: эта конюшня находится на нужном расстоянии. Достаточно близко, чтобы мы могли до нее докопаться, и достаточно далеко, чтобы никто не связал ее с дворцом, когда мы взорвем туннель. Она даже более или менее в правильном направлении — в сторону от реки.

Он снова сплюнул.

— Это просто не повезло. А вот следующие две причины — уже твоя вина. Начнем с того, что ты оказался достаточно жадным, чтобы взять наши деньги.

Теперь всхлип получился значительно громче.

— Вы же не объяснили, что именно собираетесь делать, — запротестовал он.

— А ты и не спрашивал, верно? Говорю же, слишком жадный.

Римлянин с лицом ласки замолчал, его взгляд лениво блуждал в полумраке конюшни.

Конюх надеялся, что он не продолжит объяснение.

Но он, конечно, продолжил.

— Четвертая и последняя причина: если ты не сделаешь, что велено, я тебя убью. Потом я убью всю твою семью, предварительно изнасиловав жену, дочерей и племянниц. Мать твоя слишком стара, а у сестры воняет изо рта. Младенца я оставлю напоследок. Он, похоже, нежный, а баранина мне уже приелась.

Гигант закатил глаза.

— О, ради всего святого, Валентин!

Он присел на корточки рядом с конюхом и положил огромную руку ему на тощее плечо. Затем дружелюбно и ободряюще улыбнулся.

— Он врет, — заверил он конюха. — Валентин не станет насиловать женщин, прежде чем убить. А младенцу он просто перережет глотку.

Конюх ему поверил. Самым безумным было то, что он и впрямь счел это облегчением.

— А в чем тут моя вина? — заныл тот.

Валентин одарил его своей жуткой улыбкой ласки.

— Ты не родился достаточно большим, крутым и злобным, чтобы дать отпор таким, как я, и недостаточно богатым, чтобы нанять для этого небольшую армию. Может, в следующей жизни будешь не таким беспечным.

* * *

На обратном пути Валентин и Анастасий провели в туннеле несколько часов, все проверяя и осматривая.

Точнее, Анастасий делал вид, что проверяет балки и крепления, в то время как Валентин сверлил бихарских шахтеров и оставшихся с ними стражников-йетайцев тем своим ровным, темным взглядом, который мог бы запугать и демона. В конце концов, ни Валентин, ни Анастасий не были шахтерами, так что они понятия не имели, на что смотреть. Да, у них был значительный опыт осадных работ — и в обороне, и в нападении, — но ни один из них никогда не был сапером. Это была работа для специалистов, а катафракты таким обычно не занимались.

— Не обращайте на него внимания, — заверил шахтеров Анастасий. — Он просто любит поддерживать форму.

Пригнувшись из-за низкого потолка, Анастасий уперся руками в колени и улыбнулся главному шахтеру.

— По-моему, выглядит неплохо. Но нам не нужно, чтобы было слишком хорошо. Там три изгиба, которые нам могут понадобиться, и все три должны обрушиться, если мы взорвем заряды. Обрушиться на десятки ярдов. Нам не поможет, если завалит всего пару футов. Малва тоже умеют копать.

Бросив быстрый, нервный взгляд на Валентина, бихарец энергично закивал.

— Не проблема! Не проблема! Смотрите сюда! — Он подскочил к одной из ближайших деревянных опор, поддерживающих потолок, и принялся тыкать в нее пальцем. Здесь, там — казалось, повсюду.

— Видите, как установлены клинья? Заряды их все выбьют. Без клиньев все рухнет. Мы и все изгибы сделали глубоко. Глубже, чем остальные туннели. С таким весом земли над ними — особенно первый изгиб, у реки, со всей этой илистой почвой, — они точно обвалятся.

Анастасий слегка повернулся, чтобы посмотреть на Валентина.

— По-моему, неплохо. У тебя есть какие-то претензии?

Валентин тоже стоял в полуприседе, хотя в его случае он опирался задом на одну из опор, а не упирался руками в колени. Он был не так высок, как Анастасий, но все равно слишком высок, чтобы выпрямиться в низком туннеле. Даже невысоким бихарским шахтерам приходилось немного сутулиться.

— Да не особо, — сказал он, — не считая общего принципа, что что-нибудь обязательно пойдет наперекосяк. — Он слегка кивнул шахтеру. — Не то чтобы я ему и его людям не доверяю. Если ничего не выйдет, они станут покойниками вместе с нами.

Шахтер закивал, раз, наверное, десять.

— Да! Да! А если получится, мы получим свободу и большую премию. Госпожа обещала. И… э-э…

Он не договорил, так как это было немного неловко. Важнее было то, что Валентин подтвердил обещание госпожи, причем глядя им в лицо. При всем том, что он пугал шахтеров — а йетайцев, вероятно, еще больше, — было в нем что-то странное, что заставляло их всех ему доверять. Такому убийце, в конце концов, не было нужды опускаться до мелкого предательства.

Схватка Раджива с тремя предателями укрепила репутацию Валентина среди этих людей. Особенно среди йетайцев, которые и сами были опытными воинами. «Мангуст» мог быть легендой, раздутой и преувеличенной, как это часто бывает с легендами. Но человек, настолько смертоносный, что мог обучить тринадцатилетнего мальчика убить трех наемников — да еще и самодельным оружием, — был живой, дышащей человеческой коброй среди них.

Анастасия они тоже боялись. Но при всем его росте, силе и знании, что он опытный боец, у него не было той же темной ауры. Скорее, подобно конюху, они находили его присутствие рядом с Валентином своего рода облегчением.

Кроме того, была и надежда, а не только страх. Свобода и достаточно денег, чтобы хорошо устроиться, — для рабов-шахтеров. Для йетайцев, оставшихся верными, — шанс попасть в императорскую гвардию со всеми ее льготами и привилегиями.

Это, конечно, при условии, что план сработает. К этому времени все они уже знали суть дела, так как больше не было смысла пытаться что-либо скрывать. Но если не сработает, они все равно покойники. Так почему бы не помечтать?

* * *

Когда вечером оба катафракта вернулись во дворец и доложили госпоже Дамодаре, она высказала некоторые сомнения.

— Все это так рискованно. Мы полагаемся на верность человека, которого совсем не знаем, лишь из-за сообщения, присланного нашим врагом.

Анастасий пожал плечами.

— Я встречался с Холкаром. Довольно хорошо его знаю, на самом деле. Не думаю, что он стал бы мудрить в таком деле. Если он ручается за характер конюха, думаю, мы можем ему доверять. Не забывайте, что на кону и жизнь дочерей Холкара.

Валентин собрался было сплюнуть на пол. Но, вспомнив, где находится, сглотнул.

— Кроме того, мы не доверяем конюху. Я ему угрожаю. Большая разница.

Госпожа Дамодара неодобрительно покачала головой.

— Не стоит так на него давить. Он, в конце концов, кажется хорошим человеком.

— Ну и что? Когда все закончится, он так и останется хорошим человеком. Только он будет хорошим человеком, пользующимся благосклонностью нового императора, а не нищим конюхом без стоящих друзей. У него будет самая шикарная конюшня во всей Индии. Его главной головной болью станет, как уберечь от прислуги драгоценности, которыми усыпаны императорские седла и хауды.

Госпожа Дамодара тихо рассмеялась.

— Знаете, Валентин, я, кажется, никогда не встречала человека с вашим взглядом на жизнь. Даже не знаю, как это описать.

— До самой сути, — подсказал Валентин. Он мотнул большим пальцем в сторону своего огромного спутника. — Этот вот может разглагольствовать о Платоне и Аристотеле сколько влезет. Моя философия проста. Я скуп на мораль.

* * *

Позднее тем же вечером настала очередь Дхрувы отчитывать Валентина.

— Ты его опять балуешь!

Валентин посмотрел на младенца у себя на руках. Баджи ухмылялся ему, размахивая ручонками в поисках очередной сладости.

— Гу!

— Знаю. — Он помолчал, перетягивая палец с Баджи. — Хватка что надо. Из этого малого будет толк.

— Дай его мне, — настояла Дхрува. — Ему нужно есть настоящую еду. На одних сладостях не проживешь.

Передав ребенка, Валентин вздохнул.

— Знаю, что балую. Может, я так пытаюсь загладить вину.

— За что?

Он неопределенно махнул рукой.

— Не знаю. За себя.

Дхрува начала кормить ребенка.

— Глупости. Ты не так уж и плох.

Валентин усмехнулся.

— Ты одна из немногих, от кого я это слышу.

Она повела одним плечом — другое было занято ребенком у ее груди.

— Большинству людей не довелось быть рабынями-маратхами в борделях малва.

Она произнесла это почти безмятежно. Помолчав, она подняла на него глаза.

— Я никогда не спрашивала. Тебя это беспокоит?

— Нет. Как я и сказал госпоже Дамодаре, с меня вся шелуха слетела.

Она кивнула и снова посмотрела на Баджи.

— Да. Должно быть, ты сделал что-то хорошее в прошлой жизни.

Валентин некоторое время наблюдал за ней.

— Похоже, и вправду сделал.