Танец времени

Глава 10

Аксум

— Что, и никаких слонов? — саркастически спросила Антонина.

Усанас покачал головой.

— Они не пролезут в коридоры, даже в Тааха Мариам. Мы пробовали. Жаль, конечно. Получился бы красивый жест. Вместо этого…

Он указал перед собой, на длинный коридор, ведущий в тронный зал.

— …придется идти пешком.

Антонина попыталась представить боевых слонов внутри Тааха Мариам, и ее разум слегка помутился. Даже если бы огромных зверей удалось втиснуть в залы…

Она посмотрела на длинные ряды стражников и чиновников, стоявших по обе стороны.

— Они бы всех раздавили, — пробормотала она.

— О, не солдат. Большинство из них успели бы отскочить, а те, кто не успел, все равно не годились в сарвены. Собственно, Эзана считал, что это была бы полезная проверка.

Эзана был старшим командиром трех царских полков. Антонина подумала, что он, вероятно, был достаточно хладнокровен, чтобы сказать такое. В Эзане было что-то откровенно пугающее. К счастью, он не был вспыльчив и не действовал импульсивно. И что еще важнее, его преданность династии не подвергалась сомнению никем, включая Антонину.

Эзана был одним из двух телохранителей Эона, когда тот еще был принцем. Это была очень престижная должность для солдат, составлявших полки Эфиопии, — «сарвенов», как они себя называли. Когда Эон взошел на престол, Эзана стал командиром царских полков, а другой телохранитель, Вахси, был назначен военным командиром эфиопской морской экспедиции, которую Антонина использовала для спасения Велисария и его армии из осажденного Харка.

Вахси погиб в бою в ходе той экспедиции. Сын Эона, новый аксумский царь царей, был назван в его честь.

Так что Антонина нисколько не сомневалась в верности Эзаны младенцу негуса нагасту, рожденному от принца, которого он охранял, и названному в честь его лучшего друга. И все же он был… пугающим.

— Резня среди чиновников, конечно, вышла бы знатная, — весело продолжил Усанас, — ведь половина из них тучны, как слоны, а у восьми из десяти и мозги шевелятся не быстрее. Но я прикинул, что лишиться трети из них было бы для царства сущим благом. Эзана-то надеялся, что передавят половину.

Антонина подумала, что аквабе ценцен шутит, но не была уверена. В чем-то Усанас был даже страшнее Эзаны. Но, поскольку они уже подходили ко входу в тронный зал, она решила просто сделать вид, что не расслышала.

Треть чиновников Эфиопии, перебитых за несколько минут! Половина, по словам Эзаны!

Кровожадные африканские маньяки. Сама Антонина вполне удовольствовалась бы простой, без затей, римской децимацией.

* * *

— Всем молчать!

Словно его громового командирского голоса было недостаточно, Эзана с силой ударил окованным железом подтоком копья о каменный пол.

— Молчать!

В тронном зале воцарилась полная тишина еще до того, как подток коснулся пола. Не говоря уже о том, что никто в здравом уме не осмелился бы ослушаться Эзану в таких обстоятельствах, толпа, заполнившая огромный зал, ждала указов Антонины. Кто-то с нетерпением, кто-то с тревогой, кто-то со страхом. Но не было ни одного равнодушного или склонного продолжать болтовню.

Собственно, болтовни и так почти не было. Антонина заметила необычную тишину, как только вошла в зал. У эфиопов были неформальные обычаи в общении с царской властью, уж точно по сравнению с римскими или персидскими. Как правило, даже во время официального заседания в царском зале для аудиенций на заднем плане постоянно стоял легкий гул разговоров. Ничего громкого или навязчивого, конечно. Но ни эфиопские воины-мореходы, ни арабские купцы не видели причин не вести тихие дела в дальнем конце зала, пока негуса нагаст и его чиновники выносили свои суждения и решения у трона.

Не сегодня. Зал был притихшим, когда Антонина вошла, а теперь стал абсолютно безмолвным.

Хотя… не совсем. Тихо и довольно, младенец-правитель царства сосал материнскую грудь, пока та сидела на троне.

Это было сделано по указанию Антонины. Обычно для такого заседания Рукайя с той же легкостью воспользовалась бы кормилицей, что и любая римская императрица. Но Антонина подумала, что вид кормящегося младенца поможет напомнить всем о холодных и суровых фактах, окружавших эту нежнейшую из реальностей.

С одной стороны, холодные и суровые факты состояли в том, что это был сын великого Эона, его преемник, а это — женщина, которую Эон выбрал себе в царицы. С другой стороны, еще более холодные и суровые факты заключались в том, что преемник был младенцем, а царица — подростком. Те же холодные и суровые факты, что существовали после смерти Александра Македонского и всего за несколько лет привели к гражданской войне, последующему разделу империи между диадохами и убийству вдовы и ребенка Александра.

Эзана подождал, пока Антонина поднимется по ступеням, ведущим к царскому помосту. Ступени были широкими, но невысокими. Достаточно широкими, чтобы у стражи, стоявшей сразу за троном, было время перехватить любого потенциального убийцу. Достаточно невысокими, чтобы правитель не возвышался над подданными настолько, что с просителями нельзя было бы вести обычный разговор.

Там ее ждал стул, справа от кресла царицы. Настоящий трон, хоть и не такой большой и богато украшенный, как тот, на котором сидела Рукайя с младенцем негуса нагастом. Но Антонина уже решила, что будет оглашать свои указы стоя. Этому трюку она научилась, наблюдая, как ее подруга Феодора правит Римом.

Сиди, когда судишь и ведешь переговоры, но всегда стой, когда устанавливаешь закон.

Как только Антонина заняла свое место и слегка кивнула ему — она уже сказала Эзане, что не воспользуется стулом, — голос командира полка снова прогремел:

— Как было предписано великим Эоном на смертном одре, римлянка Антонина вынесет решение о мерах, которые должны быть приняты для обеспечения престолонаследия. Эон дал ей полную власть для этой задачи. Я был там, я слышал, я свидетельствую. Ее указы окончательны. Ее указы непреложны. Они не подлежат сомнению.

Это было… не совсем правдой. Никакие указы, изданные кем-либо, кроме Бога, не могли охватить всех деталей и сложностей. Антонина прекрасно знала, что уже завтра она будет сидеть в этом кресле и торговаться из-за мелочей. И все же, на данный момент…

На случай, если у кого-то еще оставались сомнения, Эзана снова ударил древком копья о камни.

— Никем!

Прежде чем начать, она окинула взглядом зал. Все главные действующие лица были здесь. Усанас стоял на нижней ступени помоста, справа от нее, как и подобало аквабе ценцену. Эзана занимал соответствующее положение слева, как и приличествовало командиру царских полков. Сразу слева от него, на каменном полу, стояли остальные командиры полков, расквартированных в Аксуме.

Прямо перед помостом собрались чиновники царства во главе со старым Гарматом. Официально он был наместником контролируемых Аксумом частей Аравии. В действительности же он также был одним из ближайших советников правителя. Гармат служил отцу Эона, Калебу, на тех же должностях, что Усанас позже служил самому Эону — сначала даваззом при принце, затем аквабе ценценом при царе. Хитрый и проницательный полуараб, бывший разбойник, пользовался в царстве огромным уважением.

По обе стороны от чиновников и далее по всему тронному залу располагалась знать королевства. Большинство составляли эфиопы, но примерно треть были арабы. Последние все были либо вождями племен или кланов, либо опытными и богатыми купцами и торговцами, а чаще всего — и теми, и другими одновременно.

Один араб стоял рядом с Гарматом, в небольшой группе чиновников в центре. Это был отец Рукайи, один из богатейших купцов племени курейшитов в Мекке, назначенный самим Эоном наместником западного побережья Аравии. Хиджаза, как его называли, — области к северу от Йемена, где господствовало племя курейшитов.

— Вы все понимаете проблему, с которой мы столкнулись, — начала Антонина. Она не видела причин утомлять всех перечислением очевидного. У каждого здесь было несколько месяцев, чтобы обдумать ситуацию, и теперь все прекрасно ее понимали. — Будущее Аксума великолепно, при условии, что царство сможет пройти через следующие двадцать лет без раздоров и смут. Чтобы этого добиться, по моему суждению, трону нужен дополнительный оплот.

Поскольку аксумиты были искусными мореходами не меньше, чем каменщиками, она добавила еще один образ:

— Балансир, если хотите, чтобы судно не перевернулось в бурном море.

Ей пришлось подавить улыбку, увидев, как Усанас и Гармат слегка поморщились. Оба любили поэзию — Гармат больше, чем Усанас, — и она знала, что позже ей придется выслушивать их остроты по поводу ее приземленных сравнений и метафор.

Выражение лица Эзаны, напротив, было просто сосредоточенным. И в конечном счете именно Эзана здесь имел значение. Не только потому, что он командовал копьями полка, но и потому, что он — в отличие от Усанаса и Гармата, каждый по-своему чужаков, — был эфиопом до мозга костей. Если Эзана примет ее решение без колебаний и сомнений, она была уверена, что остальные последуют его примеру.

— Итак, я решила создать в царстве новую должность. Имя этого сановника будет — ангабо.

Она сделала паузу, зная, что легкий ропот, прокатившийся по залу, был и неизбежен, и выгоден ей.

Слово «ангабо» было хорошо известно этим людям, особенно эфиопам. В царстве Аксум существовало несколько легенд о его происхождении. Основная, содержащаяся в «Книге Аксума», гласила, что основателем города Аксум был Аксумави, сын Эфиописа и внук библейского Ноя. Связанная с ней легенда утверждала, что цари Аксума были потомками Соломона и Македы, царицы Савской. Это, конечно, были официально одобряемые легенды, поскольку они давали теперь уже христианскому царству безупречно библейскую родословную для их правителей.

Но Аксум принял христианство лишь два века назад, и в народе все еще жила третья, более древняя легенда. Официально ее не признавали, но в народе почитали, а ни цари Эфиопии, ни христианские епископы никогда не пытались ее искоренить. Аксумиты не были склонны к непримиримости в вопросах веры, уж точно не по меркам вечно спорящих римских епископов и патриархов. Тем более что легенда эта, сколь бы языческой ни была, ничуть не умаляла достоинства монархии.

Согласно той древней легенде, Эфиопией некогда правил великий и злобный змей по имени Арве, или Вайнаба. Раз в год змей-царь требовал в дань юную девушку. Так продолжалось, пока не явился чужестранец по имени Ангабо, который сразил змея, спас девушку и был избран народом в цари. Говорили, что его потомком была та самая Македа, царица Савская из истории о Соломоне, хотя другая версия легенды утверждала, что Македа и была спасенной им девушкой.

Антонина взглянула на Гармата. Старый советник умудрялся сохранять невозмутимое лицо, что, должно быть, было нелегко, ведь он был единственным, с кем Антонина обсуждала свои планы. И он, в отличие от нее, стоял так, что мог видеть Усанаса прямо перед собой.

Какая жалость, право слово. К этому моменту проницательный ум Усанаса уже бы понял, к чему она клонит, — и Антонина заплатила бы целое состояние, чтобы увидеть выражение его лица.

Она украдкой попыталась взглянуть на него краем глаза. Но, увы, аквабе ценцен стоял чуть в стороне, и его лицо казалось лишь темным пятном.

— Ангабо будет командовать всеми полками Аксума, кроме трех царских полков. Те, как и сейчас, останутся под властью старшего командира. Эзаны, как и сегодня.

Командирам полков это положение не слишком понравится. По традиции, они были равны и собирались на совет, не имея над собой начальника, кроме самого негуса нагаста. Но Антонина не ожидала серьезных проблем с этой стороны. Эфиопия теперь выросла из царства в империю, и сарвены были достаточно здравомыслящи, чтобы признать, что их старые эгалитарные традиции придется изменить, хотя бы отчасти. В конце концов, больше половины полков теперь находилось в Индии — так как же совету командиров вообще собираться?

По сути, Антонина только что воссоздала старое римское разделение на регулярную армию и преторианскую гвардию. В долгосрочной перспективе для Рима это кончилось не слишком хорошо. Но Антонина не думала, что Аксум столкнется с той же проблемой, что и Римская империя, которая была настолько огромной и разбросанной, что преторианская гвардия в столице в итоге оказалась хвостом, виляющим собакой в далеких провинциях.

Даже с расширением на африканский континент к югу, которое планировали Эон и Усанас, Аксум все равно останется сравнительно компактным государством. Три царских полка не смогут, подобно преторианской гвардии, помыкать армией, поскольку большинство регулярных полков под командованием ангабо будут располагаться не дальше южной и западной Аравии — прямо через Красное море. Они станут еще ближе, когда столицу перенесут из Аксума в великий порт Адулис, что также планировалось.

И в любом случае, далекое будущее на то и далекое. Антонина не питала иллюзий, что сможет управлять политическим и военным развитием на протяжении веков. Она просто хотела купить Аксуму двадцать лет внутреннего мира — и оставить его в относительной безопасности по их истечении.

— Должность ангабо будет наследственной, — продолжила она, — в отличие от должностей аквабе ценцена, наместников или командиров сарвенов. Уступая лишь негуса нагасту, ангабо будет считаться высшим вельможей царства.

Она выждала мгновение, давая толпе переварить этот указ. Эфиопской знати это положение, конечно, не слишком понравится, но, с другой стороны, оно придется по душе командирам сарвенов. Командиры, разумеется, нередко были знатного рода, но не это было источником ни их самосознания, ни их власти в полках.

— Однако потомки ангабо ни при каких обстоятельствах не могут занимать трон царства. Они могут вступать в брак с правящей династией, но дети от этого союза унаследуют положение ангабо, а не негуса нагаста. Они будут навеки высшими вельможами Аксума, но они также будут навеки отстранены от самого трона.

В этом был ключ. Она рассматривала антониновскую традицию усыновления как альтернативу, но и она, и Гармат решили, что это будет слишком рискованно. В отличие от римлян, ни эфиопы, ни арабы никогда не использовали обычай политического усыновления таким образом. Для них это было бы слишком чуждо. Это же, однако, было понятно всем. Она, по сути, создала Цезаря при Августе, но затем разделила их на две отдельные линии наследования. Вместо того чтобы, как это делали римляне, делать Цезаря назначенным преемником Августа.

Когда-нибудь, в один прекрасный день, тот или иной ангабо, возможно, сумеет исказить эту структуру настолько, чтобы свергнуть династию. Но… по ее расчетам, не раньше чем через столетие. Гармат считал, что пройдет не меньше времени, прежде чем кто-то хотя бы всерьез попытается.

— Им понравится такое устройство, как только они к нему привыкнут, — уверенно сказал он ей накануне. — И эфиопам, и арабам. Вот увидишь, я прав. Это почти двойная монархия, со старшей и младшей династией, а значит, если не можешь выпросить что-то у одной, может, выпросишь у другой. Неплохо — когда альтернативой является риск неудавшегося мятежа.

Затем, ухмыльнувшись, добавил:

— Особенно после того, как они поразмыслят над личностью первого, основателя-ангабо.

Антонина снова сделала паузу. К этому моменту многие взгляды уже обращались к одному конкретному человеку в зале. Первой парой глаз были глаза отца Рукайи.

Она не удивилась ни тому, ни другому. Многие в этом зале были чрезвычайно проницательны, и отец Рукайи — не в последнюю очередь, не считая самого Гармата.

Но лучше всего было то, что она почувствовала его огромное облегчение. Едва уловимое чувство, поскольку этот человек превосходно владел собой на публике, но оно определенно было. Он был единственным в зале, кто рассматривал это как отец, а не просто как вельможа царства, — а в Рукайе он души не чаял.

— Чтобы положение ангабо и его потомков было установлено прочно и несомненно для всех, первый ангабо женится на Рукайе, вдове великого Эона и регентше царства. Их дети, таким образом, будут единоутробными братьями и сестрами негуса нагаста, Вахси.

Она повернула голову и посмотрела на Рукайю. Девушка смотрела на нее снизу вверх с ничего не выражающим лицом. Юная царица все еще ждала, все еще держа себя в руках. Она уже давно знала, что ей, скорее всего, придется снова выйти замуж — и скоро, — как бы мало ее радовала эта перспектива.

Теперь, очевидно, она просто хотела… услышать имя.

Она, конечно, боялась его услышать. Рукайя была очень способной, энергичной и свободолюбивой девушкой. Ее воспитал снисходительный и поддерживающий отец, и она вышла замуж за юного принца, книголюба, который ценил ее ум и поощрял ее ученость. Теперь ей грозил брак с…

Кем бы он ни был, вряд ли он походил на ее отца или покойного мужа.

Антонине пришлось приложить усилие, чтобы сохранить бесстрастное выражение лица. Глупая девочка! Неужели ты думала, что я обреку тебя на такую жизнь, подобную смерти? Вздор.

Пора было кончать с этим.

— Остальное очевидно. Первый ангабо, подобно Ангабо из легенды, должен быть абсолютным чужаком. Ни эфиопом, ни арабом, и без каких-либо связей с кланами или племенами царства. Но при этом он должен быть прославленным воином и мудрым советником. Тем, о ком все знают, что он может выслеживать и убивать злобных змеев-царей, и кто однажды, в моем присутствии, помог моему мужу заманить в ловушку и сразить змею-царицу Малвы, которая была величайшим и самым злобным созданием в мире.

Наконец, она повернулась и посмотрела ему прямо в лицо.

— Усанас, первый ангабо.

Усанас, должно быть, догадался обо всем так же быстро, как и отец Рукайи. К этому моменту он уже полностью владел собой.

Какая жалость. Вероятно, это был единственный шанс для Антонины увидеть, как у этого человека отвисла челюсть.

Гармат шумно прокашлялся.

— Принимает ли Усанас эту должность?

Тут и показалась знаменитая ухмылка.

— А при чем здесь «принимает»? — он кивнул на Эзану, стоявшего с каменным лицом по другую сторону помоста. — Я слышал, что он сказал, даже если некоторые оказались глухи. Прозвучали слова «окончательны» и «непреложны», и я отчетливо помню «не подлежат сомнению». Однако…

На мгновение, пока ухмылка сходила с лица Усанаса, они с Эзаной уставились друг на друга. Это не было состязанием воли. Не совсем.

Усанас повернулся к царице на троне.

— Однако, — тихо продолжил он, — я не стал бы навязывать это Рукайе. Она и мне была очень дорога, пусть и не так, как Эону.

В тот миг, когда Антонина произнесла имя, она увидела, как Рукайя опустила голову, словно ее заботил лишь кормящийся младенец. Разумеется, это был хороший способ прийти в себя.

Теперь она подняла глаза. Быстро, прежде чем снова опустить голову и сосредоточиться на Вахси.

Возможно, в ее глазах блеснули слезы. Но все, что она сказала, было:

— Я не возражаю, Усанас.

— Свершилось! — прогремел Эзана. Еще яростнее, чем прежде, подток копья ударил о камни. — Свершилось — и царские полки готовы обеспечить исполнение указов. Как и прежде. Как и всегда. Как и вовеки.

Он взглянул на Антонину. Увидев ее легкий кивок, он прогремел:

— Всем очистить зал! До завтра аудиенций больше не будет.

* * *

По едва заметному знаку Антонины Гармат остался. Никто не счел бы это странным. Особые отношения старого советника с троном были хорошо известны и всеми приняты. В любом случае, большинство присутствующих уже догадались, что вскоре он станет новым аквабе ценценом вместо Усанаса.

Ей бы хотелось, чтобы остался и отец Рукайи. Однако при данных обстоятельствах это могло вызвать некоторое недовольство.

Эзана тоже остался. Он уже было начал уходить, но, еще до того как Антонина успела подать ему знак, Усанас приказал ему остаться.

Приказал, прямо и властно. Впервые за многие годы, что эти двое знали друг друга и тесно сотрудничали, обучая, лелея и защищая юного принца по имени Эон.

К облегчению Антонины, Эзана, казалось, ничуть не возмутился. Напротив, он и сам будто бы испытал некоторое облегчение.

За то короткое время, что потребовалось, чтобы зал опустел, Антонина изучала Усанаса. Этот человек казался ей величественным уже несколько лет. Но никогда — более, чем сейчас.

Боже, это сработает.

* * *

Как только зал опустел и остались лишь пятеро ключевых фигур — шестеро, считая младенца, — Усанас криво усмехнулся.

— Я снова признаю — ты гений, Антонина. Думаю, это сработает. Но…

Он посмотрел на Рукайю. Она — на него. В обоих лицах читалась печаль.

— Я к этому не готов. Пока нет. И она тоже.

Теперь в глазах Рукайи определенно стояли слезы. Она покачала головой.

— Нет, не готова. Я… не возражаю, как я уже сказала. Рано или поздно мне бы пришлось снова выйти замуж, и я не могу представить никого, кого бы я предпочла. Но Эон все еще слишком близок.

Эзана прокашлялся.

— Да. Конечно. Но я думаю, он был бы доволен, Рукайя. А я знал его как никто другой.

Она слабо улыбнулась.

— О да. Его дух будет доволен, но не сейчас.

— Это неважно, — твердо сказала Антонина. — Свадьбу нужно сыграть скоро, но нет причин немедленно консуммировать брак. На самом деле…

Гармат подхватил мысль без запинки.

— Это была бы плохая идея, — твердо сказал он. — Нам понадобятся дети от этого союза — много детей, говоря прямо, чтобы у Вахси была целая рать единокровных братьев и сестер, которые помогут ему править, раз уж родных у него не будет. Но они не нужны нам прямо сейчас. Никто даже не начнет помышлять об оппозиции по меньшей мере два года.

— Скорее пять — или десять, — хмыкнул Эзана. Последовавшая за этим улыбка была очень холодной. — Уж это я могу гарантировать.

Гармат кивнул.

— На самом деле, опасность была бы в том, чтобы завести ребенка слишком рано. Должно пройти достаточно времени, чтобы отцом никак не мог быть Эон. Никак. Это значит, нужно подождать по меньшей мере год после его смерти прошлым летом.

Облегчение на лицах Рукайи и Усанаса было почти комичным.

— Конечно, — сказал Усанас. — Глупо с моей стороны, что я не сообразил сразу. Иначе — через три поколения — какой-нибудь чрезмерно амбициозный и недалекий правнук мог бы заявить, что он на самом деле правнук Эона.

Улыбаясь теперь очень мягко, он шагнул вперед и положил руку на голову младенца.

— И под моей надежной защитой.

Он выпрямился.

— Думаю, нам следует сделать больше. Сделать невозможным и обратное. И сделать это так, чтобы было очевидно для всех, даже для бедуинов.

Ясно было, что его мозг снова заработал как всегда.

— Да, — твердо сказала она. Это Антонина и Гармат уже решили. — Мне нет нужды оставаться здесь, а я бы очень хотела снова увидеть мужа. Усанас должен отправиться со мной в Индию, возглавив те военные силы, которые Аксум может добавить к войне.

Она бросила быстрый взгляд на Эзану.

— Кроме трех царских полков, конечно.

— Мы также оставим два полка в Аравии, — сказал Гармат. — Этого будет достаточно. У арабов не возникнет проблем с указами Антонины о престолонаследии.

— Этого будет достаточно, — согласился Эзана. — Царство будет стабильно, а Усанас сможет выжать любую выгоду для Аксума из нашего более глубокого участия в войне. К тому времени, как он вернется, пройдет по меньшей мере год со смерти Эона.

— Рукайя? — спросила Антонина.

— Да. Я согласна. — Она тоже мягко улыбнулась. — И к тому времени я буду готова к новому мужу.

— Решено! — прогремел Эзана. Однако он — едва-едва — сумел удержаться от того, чтобы снова ударить подтоком о камни.

Усанас нахмурился.

— А теперь — к деталям! У нас будет по меньшей мере неделя, чтобы поспорить — а скорее всего, две, — прежде чем удастся организовать подобающую свадьбу. Первое, что я хочу четко установить, это то, что царские полки, а не вот-вот-обедневшая-нищенствующая-семья-угнетенного-ангабо, должны платить за весь ущерб, нанесенный полам тяжеловесными командирами.

— Нелепость! — прогремел Эзана. — Содержание дворца, очевидно, должно оплачиваться из казны ангабо.

Подток копья ударил в пол.