Танец времени

Глава 21

Бхаруч

Солдаты на стенах были так возбуждены, что даже не пытались сохранять строй. Чем ближе армия господина Дамодары подходила к воротам Бхаруча, тем сильнее они волновались. Теперь большинство из них уже вовсю кричали.

Солдаты малва ненавидели службу в Великой Стране. Война с маратхами была жестокой. Но теперь, казалось, она наконец-то закончилась.

— Великая победа, не иначе, — заметил Торамана, обращаясь к Нанде Лалу. — Поглядите на эти шкуры! Десятки. Та, что на копье Раны Шанги, должно быть, Рагуната Рао.

Нанда Лал прищурился, вглядываясь вдаль.

— Да, вероятно…

До чего же досадно! У правильно подготовленной шкуры все отверстия зашивают, чтобы ее можно было надуть воздухом. Такая, упругая и раздутая, она весело колышется на ветру, словно бумажный фонарик. И что лучше всего — можно различить черты лица. Грубо искаженные, конечно, но все же достаточно узнаваемые. Даже столько лет спустя лицо бывшего императора Андхры, висящее в большом пиршественном зале императорского дворца в Каушамби, было узнаваемо.

Эти же шкуры были вялыми и дряблыми. Просто содранные с людей лоскуты, трепещущие, словно ленты, и совершенно неузнаваемые. Ничего не поделаешь, конечно. Полевая армия вроде той, что у Дамодары, просто не приспособлена для такой тонкой работы. Сдирать кожу для солдата — дело привычное. А вот аккуратно шить — нет.

Само по себе это было неважно, лишь бы шкуры не были слишком повреждены. Когда их доставят в город, их можно будет спасти и переделать как следует. Нанда Лал был раздосадован лишь потому, что он был человеком, который любил знать, а не гадать.

Глава шпионов малва прищурился, разглядывая другие шкуры, висевшие на копьях в авангарде армии. Даже если женскую шкуру не надуть как следует, соски все равно должны быть заметны. Дамодара, Рана Шанга и передовые отряды были уже совсем близко. Ворота города уже начали открываться.

Торамана, видимо, заметил то же самое отсутствие.

— Шакунтала, должно быть, сбежала. Если она вообще там была.

Нанда Лал хмыкнул. Он был…

Не рад, осознал он.

Почему? Это ведь и впрямь была великая победа. Если среди этих шкур была и шкура Рагуната Рао — а чья еще могла висеть на копье самого Раны Шанги? — то восстание маратхов, бывшее незаживающей раной на теле малва, фактически подавлено. Без сомнения, мелкие и разрозненные отряды повстанцев продолжат сражаться. Но со смертью Рао и разгромом основной армии маратхов они вскоре выродятся в обычных бандитов. Не более чем мелкая неприятность.

Даже если предположить, что Шакунтала сбежала, это тоже не было большой проблемой. С разгромом ее восстания она просто станет одной из множества мелких самопровозглашенных правителей мира. В изгнании в Константинополе она не будет представлять угрозы ни для кого, кроме императорских горничных.

И, кто знает? Со временем, возможно, отряду убийц малва удастся проникнуть в римский императорский дворец, убить ее и вывезти труп. Быть может, придет день, когда и шкура Шакунталы повиснет под стропилами пиршественного зала Шандагупты, покачиваясь в дружеском ветерке от пирующих внизу, рядом со шкурами ее отца и матери.

И все же он не был рад. Определенно нет.

Смерть пары его телеграфистов беспокоила его, например. Это случилось два дня назад. На вид — обычная поножовщина в таверне. Очевидцы говорили, что мужчины в пьяной драке не поделили проститутку и порезали друг друга. Но…

Внезапный порыв ветра развернул шкуру, висевшую на копье Шанги. Впервые Нанда Лал смог ясно разглядеть лицо.

Он замер. Словно парализованный, всего на мгновение.

Торамана заметил то же самое. Будучи воином, а не шпионом, он среагировал быстрее.

— Предательство, — прошипел он. Меч, казалось, сам влетел ему в руку. — Господин, среди нас предатель.

— Да, — прорычал Нанда Лал. — Закрыть ворота! Позвать…

Боли, по сути, не было. Или, быть может, агония была столь велика, что разум отказывался ее воспринимать.

Нанда Лал уставился на меч, который Торамана вонзил ему в живот. Так глубоко, что, он знал, острие, должно быть, торчит из спины. Где-то в районе почки. Та часть его сознания, что принадлежала опытному палачу, спокойно сообщила: он покойник. Пронзено как минимум два или три жизненно важных органа.

Резким движением могучего запястья Торамана провернул меч, впуская воздух и нарушая присасывание. Затем, сжав левой рукой плечо Нанды Лала, выдернул клинок. Кровь хлынула потоком. Должно быть, перерезана как минимум одна артерия.

Это было больно. Но все, что мог сделать Нанда Лал, — это ахнуть. Он все еще казался парализованным.

Самым несправедливым, подумал он, было то, что Торамана отступил так ловко, что на его тунику и доспехи попало лишь несколько капель крови.

Нанда Лал видел, как меч взметнулся для могучего удара. Но не мог пошевелиться. Мог лишь зажимать огромную рану в животе.

— Твоей головы хватит, — сказал Торамана. Он развернул меч и опустил его.

* * *

Шанга наблюдал из-под края шлема. В тот миг, когда он увидел удар Тораманы, он пришпорил коня. Мгновением позже двести раджпутов, следовавших за ним, сделали то же самое.

К тому времени, как они достигли теперь уже распахнутых ворот, они неслись во весь опор. Дюжина солдат малва, открывавших ворота, уставились на них с разинутыми ртами.

Ненадолго. Сотни боевых коней, несущихся галопом всего в нескольких ярдах, — зрелище поистине ужасающее. Даже для солдат, готовых к атаке, с пиками в руках. Эти же гарнизонные солдаты, ожидавшие лишь праздника, не придумали ничего лучше, как броситься в стороны.

* * *

К этому моменту Торамана уже приводил в чувство свои отряды йетайцев. Они были застигнуты врасплох не меньше других, поскольку он никого из них не посвятил в свои планы.

Но это не имело значения, как он и предполагал. Растерянные люди — особенно солдаты — инстинктивно ищут указаний у ближайшего начальника. А поскольку Нанда Лал был мертв — многие из них видели убийство, — таким начальником был…

Что ж, Торамана. Командир всего гарнизона.

И господин Дамодара, конечно. Го́птри Декана, которого они уже видели въезжающим в ворота вслед за Раной Шангой и передовыми раджпутами.

— Измена! — взревел Торамана, стоя на крепостной стене, где солдаты могли его хорошо видеть. — Нанда Лал замышлял измену! Убийство господина Дамодары!

Он указал мечом на фигуру въезжавшего в город Дамодары.

— Все к гоптри! Защитить его от убийц!

В ответ господин Дамодара махнул рукой. Жест получился на удивление бодрым. Затем, повернувшись в седле, он отдал Торамане нечто вроде салюта.

* * *

Больше ничего и не потребовалось. Солдаты все еще ничего не понимали, йетайцы — не меньше остальных. Но замешательство лишь усиливало их готовность беспрекословно подчиняться.

Да и почему бы и нет? Годами для этой армии настоящими командирами были такие воины, как Дамодара. Торамана — для йетайцев, Шанга — для раджпутов.

Нанда Лал был всего лишь таинственной и неприятной фигурой из далекого Каушамби. Никому не известным и не слишком любимым. И пусть он внушал некоторый страх, но был не таким уж и грозным в сравнении с полководцами, которые когда-то побеждали в бою даже Велисария.

Реакция двух йетайских солдат была типичной. Обнажив меч, один из них рыкнул на стоявший неподалеку отряд регулярных войск.

— Слыхали, поросята?! Рассредоточиться! Искать убийц!

Пока отряд спешил подчиниться, товарищ йетайца наклонился и полушепотом спросил:

— Как думаешь…

— Да какая к черту разница? — прошипел первый йетаец.

Он ткнул мечом в сторону далекого тела Нанды Лала. Обезглавленный труп распластался у края парапета. К этому времени кровь почти вся вытекла из шеи, оставив внизу на земле целую лужу.

— Если тебе так интересно, пойди у него спроси.

Другой йетаец уставился на труп. Затем — на голову, лежавшую в нескольких ярдах от стены. Ударившись о землю, она дважды подпрыгнула, а затем покатилась.

Он тоже выхватил меч и высоко его поднял.

— Да здравствует гоптри! Смерть предателям!

* * *

Некоторое время спустя, убедившись, что город под контролем, Торамана вернулся к парапету и подобрал голову Нанды Лала. Стряхнув с нее грязь, он поднял ее.

— Слегка помята. Но сойдет.

Подошел Шанга.

— Господин Дамодара хочет провести свадьбу сегодня вечером, если возможно. Йетайцы вроде бы не колеблются, но свадьба скрепит дело.

— Да. И не только мой клан. Все. — Торамана продолжал любоваться головой. — Я сказал Индире быть готовой к быстрой свадьбе еще несколько дней назад. Ты же знаешь свою сестру.

Темные глаза Шанги с минуту изучали его.

— Да, знаю. Не думал, что ты ее знаешь так хорошо.

Торамана улыбнулся.

— Ничего неприличного! Не веришь — спроси у той толпы старух. Но в саду, знаешь ли, можно говорить не только о цветах и букашках. А она умна. Очень, очень умна.

— Да, это так. — Темные глаза переместились на отрубленную голову. — Я уважаю людей, которые держат слово. На кол?

Торамана покачал головой.

— Хлопотно это. Не забывай, сейчас гарам.

Шанга скривился.

— Мухи.

— Целые тучи. Похлеще тех старух. Думаю, прозрачной банки вполне хватит. — Командир йетайцев наконец опустил голову. — Я обещал, что он будет на свадьбе. Но не давал гарантий, что он сможет говорить невесте комплименты.

* * *

К закату Шанга убедился, что всех жрецов Махаведы и махамимамса в городе выследили и перебили. Возможно, горстка уцелевших и пряталась где-нибудь по углам. Бхаруч, в конце концов, был огромным городом.

Но он в этом сомневался — и точно знал, что, даже если такие и были, они все равно долго не протянут. Культ Махаведы так и не пустил корней в народные массы Индии. Да и не пытался, по правде говоря, завоевать хоть какую-то народную поддержку. Это была секта, полностью зависевшая от благосклонности сильных мира сего. Лишившись этой благосклонности — да еще и с такой жестокостью, — культ был беспомощен, как мышь в загоне с хищными птицами.

В большинстве случаев раджпутам даже не приходилось выслеживать жрецов и палачей. По меньшей мере треть населения все еще составляли маратхи. Большинство жителей, может, и не испытывали к ним такой же ненависти, но все равно их ненавидели. Единственным лицом, которое культ когда-либо обращал к городской бедноте, было лицо сборщика десятины. И лицо это было суровым и неумолимым. Большинство жрецов и махамимамса, павших от мечей раджпутов, были притащены к ним городской толпой.

* * *

Телеграфные и радиостанции были захвачены почти немедленно. О первых позаботились убийцы Аджатасутры вместе с телеграфистами, которых Нарсес уже успел подкупить.

Командир отряда йетайцев, охранявшего радиостанцию, не был посвящен в планы Тораманы. Но генерал йетайцев тщательно выбирал этого человека. Он был умен и честолюбив. Ему не понадобилось и тридцати секунд, чтобы понять, куда дует новый ветер, и что дует он с силой муссона. К тому времени, как Торамана и Дамодара добрались до радиостанции, все операторы были арестованы и содержались в пустой комнате во дворце.

Дамодара оглядел их. Сбившись в кучу в углу, операторы сидели на корточках и избегали его взгляда. Несколько из них дрожали.

— Не пугайте их больше, — приказал он лейтенанту Тораманы. — И дайте им вдоволь еды и воды. К завтрашнему дню мне понадобится, чтобы хотя бы один из них был готов к сотрудничеству.

— Так точно, господин.

Дамодара одарил его бесстрастным взглядом. Лейтенанту — умный был человек — не понадобилось и полсекунды, чтобы вспомнить об объявлении.

— Так точно, император.

— Великолепно.

* * *

Свадьба прошла вполне гладко. Гораздо более гладко, чем опасался Шанга, учитывая поспешность приготовлений.

Не такая уж и поспешность, как он наконец понял. Его сестра твердо взяла все в свои руки, сметая протесты старух, ожидавших традиционной раджпутской свадьбы. В течение часа Шанге стало очевидно, что они с Тораманой, должно быть, спланировали и это.

Он понял, что больше никогда не будет думать о прогулках в саду как прежде, и невесело усмехнулся.

Церемония была гибридной. Наполовину раджпутская, наполовину йетайская, и обе половины — урезанные донельзя.

Но этого было достаточно. Более чем достаточно.

— Не так ли? — спросил он у головы в стеклянной банке.

* * *

Мнение Нанды Лала осталось невысказанным, но Шанга был совершенно уверен, что тот был бы в высшей степени недоволен. Династия малва удерживала власть, помимо прочего, всегда сохраняя четкую и ясную границу между раджпутами и йетайцами. Это позволяло, в случае необходимости, стравливать одних с другими.

Правда, под давлением римского наступления малва начали ослаблять это разделение. В конце концов, династия согласилась и на эту свадьбу. Но Шанга знал, что они никогда не собирались заходить в этом слишком далеко.

Дамодара же просто отбрасывал все это в сторону. Свое правление — по крайней мере, на первых порах — он собирался строить на самом древнем и простом методе. На поддержке армии. И для этого ему нужно было, чтобы два самых могущественных контингента в этой армии были связаны как можно теснее. Брак между Тораманой и Индирой станет лишь первым из многих.

Шанга понимал эту логику. При всем том, что разделяло раджпутов и йетайцев, у них было и много общего.

Две вещи в особенности.

Во-первых, оба были народами-воинами. Поэтому, что бы им ни не нравилось друг в друге — раджпутам грубость йетайцев, йетайцам — высокомерие раджпутов, — у них было и много того, чем можно было восхищаться.

Во-вторых, оба народа все еще прочно основывались на клановых узах и верности. То, что раджпуты окутывали это дело пеленой индуистского мистицизма и называли своих вождей «царями», было скорее иллюзией, чем правдой. Шанга с детства знал: поскреби блестящий раджпутский лоск, и обнаружатся явные следы их кочевого, центральноазиатского происхождения.

Клановые узы означали узы кровные. А те создавались браками. Через три поколения кланы раджпутов и йетайцев так перемешаются, что старые разделения станут невозможны.

Не то чтобы это исключало конфликты. Клановые войны могли быть не менее жестокими. Но это было не то, что могло разорвать северную Индию на части.

Методы малва определялись их целью мирового господства. Для Дамодары, отказавшегося от этих грандиозных амбиций, все остальное вытекало само собой. Он построит новую империю, которая не выйдет за пределы северной Индии. Но в этих границах — которые, в конце концов, все еще были огромны, — он выкует нечто гораздо более прочное и гибкое, чем все, что создавала династия до него.

Более прочным и гибким, если уж на то пошло, чем все, чего добились империи Маурьев или Гуптов. Шанга начинал подозревать, что когда-нибудь к имени Дамодары прибавится прозвище «Великий».

Впрочем, не при его жизни. Для этого он был слишком проницателен.

* * *

Не успела свадьба дойти и до середины, как Шанга понял, что пребывает в превосходном настроении. Он даже пустился в пляс.

— Хорошо, что я остановил поединок, — сказал ему потом Дамодара. — Этот чересчур умный маратхский разбойник наверняка бы настоял, чтобы в программу входило и состязание в танце.

Шанга скривился.

— О да. Мы бы потом собирали твои останки по всему двору. Кстати, о них… — Он огляделся. — Что стало с головой Нанды Лала?

— Мой шурин решил, что приличия были соблюдены самим его присутствием на свадьбе и нет нужды держать его на празднике. По-моему, он отдал ее мальчишкам-йетайцам. Для той их игры. Знаешь, той, где…

— О да. Из всех моих многочисленных кузенов, я, пожалуй, не любил его больше всех, за исключением Венандакатры. Хотя… Трудно, конечно, выбирать между Нандой Лалом и Шандагуптой. Это не та игра, где они собаками подбирают улетевшие мячи?

— Так точно, император.

— Великолепно.