Танец времени

Глава 30

Пустыня Тар

Велисарий наконец заставил себя отвести взгляд. Сколько ни смотри на пустой колодец, вода в нем не появится.

Не то чтобы вид пустыни казался ему привлекательнее.

— Что ж, я поставил и проиграл, — сказал он Ашоту и Аббу, стоявшим рядом.

Ашот все еще хмуро смотрел в колодец. Аббу хмурился на пустыню, избегая взгляда генерала.

— Это не твоя вина, Аббу.

Старый бедуин скривился.

— Этот колодец был одним из лучших! — запротестовал он. — Я беспокоился о последнем. И еще об одном, милях в двадцати дальше. Но не об этом!

Наконец Ашот выпрямился.

— Колодцы в такой пустыне — вещь капризная. Если бы на водоносный слой можно было положиться, нам бы не пришлось копать самим. Колодцы здесь уже были бы.

Армянский катафракт вытер пыль с лица тканью.

— Что теперь делать, генерал? У нас не хватит воды, чтобы добраться до следующего колодца. Для всей экспедиции — точно нет. Несколько десятков, может, и дойдут, если заберут всю воду, что у нас осталась.

— И какой в этом смысл? — спросил Велисарий. Не сердито, просто устало.

Он снова наклонился над колодцем, оценивая влажность на самом дне. Ее было немного.

Нужно было принять два решения. Одно, вероятно, было очевидно для всех. Другое было очевидно для него.

— Нет, — сказал он. — Мы пошлем очень маленький отряд — пять человек — со всей водой, необходимой им, чтобы пересечь остаток Тара без остановок. Возможно, они успеют добраться до Аджмера и привести на помощь раджпутский отряд, если Рана Шанга уже получил весть.

Ашот поморщился. Аббу покачал головой.

— Слишком много «если», генерал, — сказал армянин. — Если они успеют. Если раджпуты уже готовы. Если они вообще станут слушать горстку людей. Если они смогут вернуться с водой до того, как мы все умрем.

— Первое «если» — самое простое, — добавил Аббу. — И то от него дурно пахнет. Пять человек, идущих так быстро, как только могут… Это все равно займет у них не меньше пяти дней. Еще неделя — по меньшей мере, — прежде чем они смогут вернуться с достаточным количеством воды. Это двенадцать дней, генерал, в лучшем случае.

Велисарий уже произвел в уме эту смертельную арифметику. Если уж на то пошло, Аббу был оптимистом — один из немногих раз, когда Велисарий помнил его таким. Сам Велисарий считал, что минимальный срок — две недели.

В пустыне, в жаркое время года, человек без воды не проживет и двух дней, прежде чем начнет умирать. А после этого смерть наступает быстро. Может быть, три дня, в зависимости от температуры. И это при условии, что он найдет укрытие от солнца и не будет напрягаться. Если будет — смерть придет гораздо раньше.

Если экспедиция римлян разделит всю оставшуюся воду поровну — и ничего не даст лошадям, — она закончится через три дня. В лучшем случае, влага, все еще сочащаяся на дне колодца, может дать им еще один день. А потом…

В общей сложности они могли продержаться чуть больше недели. Две недели — точно нет. Вероятно, даже не двенадцать дней.

Пути назад или вперед не было. Последний колодец был в четырех днях пути позади, и он все равно был бы почти сухим после того, как они им недавно воспользовались. До следующего колодца, по словам Аббу, отряду такого размера было не меньше двух с половиной дней пути. Поскольку во время перехода нужно было поить и лошадей, вода у них закончилась бы в первый же день. Последние два дня они были бы без воды.

Как и лошади.

Они бы не дошли. Не в Таре, в жаркий сезон.

— Я понимаю эту арифметику, — резко сказал Велисарий. — Но это все равно наш единственный шанс.

Тогда второе решение.

— Ты возглавишь отряд, Ашот. Аббу, ты пойдешь с ним. Возьми еще троих своих бедуинов.

Глаза Ашота слегка расширились. Глаза Аббу — нет.

— Вы сами не пойдете?

— Нет. Я останусь здесь с людьми.

— Но…

— Ступай, Ашот. Времени мало. И никаких споров. Вообще никаких разговоров.

Он повернулся и пошел прочь от колодца.

Ты уверен? — неуверенно спросил Эйд.

Да. Эти люди со мной уже много лет. Я не оставлю их умирать. Что бы ни случилось, только не это.

Эйд ничего не сказал. Его собственному выживанию ничего не угрожало. Были вещи, которые могли уничтожить Эйда, — Велисарий это знал, хотя кристалл всегда был скуп на объяснения, что именно, — но простое отсутствие воды в течение нескольких недель, или даже нескольких лет, к ним не относилось.

Когда Ашот вернется, он, скорее всего, найдет Эйда в мешочке на шее у трупа. Но кристалл будет жив, как и прежде.

Через Усанаса тебе будет проще всего, я думаю, — размышлял Велисарий. Но он, вероятно, недостаточно влиятелен. Можно попробовать через Рао, хотя там может быть та же проблема. Лучше всего — Дамодара, если сможешь до него добраться.

Я не хочу об этом говорить.

Понимаю. И все же…

Я не хочу об этом говорить.

* * *

Ашот и Аббу ушли после захода солнца. Когда они скрылись из виду, Велисарий обратился к своим букеллариям и оставшимся арабским разведчикам.

— Шансов у нас немного, воины. Но они возрастут, если мы соорудим хорошие укрытия от солнца. Так что займемся этим сегодня ночью. Кроме того, нужно есть как можно меньше. Еда тоже расходует воду.

Один из катафрактов спросил:

— Вы установите нормирование?

Несколько арабов, услышавших вопрос, начали качать головами.

— Нет, — твердо сказал Велисарий. — Как только мы поровну разделим то, что осталось, пейте, когда захочется пить. Более того, через несколько часов выпейте немного, даже если пить не хочется.

Этот катафракт и еще несколько воинов выглядели озадаченными. Видимо, у них не было большого опыта в пустыне.

— Нормирование воды для выживания в пустыне — это миф, — объяснил Велисарий. — От него больше вреда, чем пользы. Вы проживете ровно столько, сколько вашему телу будет хватать воды, что бы вы ни делали. Нормирование лишь быстрее вас ослабит. Так что пейте, сколько хотите и когда хотите. На самом деле, большая опасность в том, что вы будете пить недостаточно часто.

Один из бедуинов согласно хмыкнул.

— Слушайте генерала.

— О, конечно, — поспешно сказал катафракт. — Я просто поинтересовался.

* * *

Позже той же ночью, когда лагерь был разбит, Эйд заговорил впервые с тех пор, как было принято решение.

Они кажутся такими уверенными.

На самом деле нет. Но раз я остался с ними, у них есть преграда для страха.

Да. Я понимаю. Я всегда задавался вопросом.

Каким именно?

Почему Александр Великий вылил на песок полный шлем воды, который предложил ему один из его солдат, во время того ужасного отступления из Индии через пустыню. Мне это казалось просто позерством.

Велисарий улыбнулся.

Что ж, это было позерство. Но такова была натура этого человека. Я бы просто велел солдату вернуть воду в общий запас. Но если не считать этой разницы, да, именно поэтому он так поступил. Его люди все равно могли умереть. Но, отказавшись от воды, Александр сделал так, чтобы они не поддались панике. А паника убила бы их еще быстрее.

Теперь я понимаю.

Нам все еще нужно поговорить о будущем. О твоем будущем. Если ты сможешь добраться до Дамодары…

Я не хочу об этом говорить.

Помолчав, он добавил:

Я не готов.

Понимаю. У нас еще есть несколько дней.

* * *

Встреча с Рагунатом Рао во плоти была, пожалуй, самым странным опытом в жизни Антонины. Не столько потому, что она уже многое о нем знала, сколько из-за одной конкретной детали.

В другом мире, другом будущем, в другом времени, в другой вселенной она встречала этого человека. Знала его десятилетиями, ведь он был рабом Велисария.

В конце концов, ее убили малва. Убили, а затем содрали кожу, чтобы ее мешок-оболочка послужил еще одним трофеем. В своей последней битве в той вселенной Велисарий спас ее кожу и взял с собой, когда прыгнул в котел.

Она знала эту историю, муж однажды рассказал ей. И она также знала, что именно Рао омыл кожу, чтобы очистить ее от скверны малва, прежде чем ее муж унес ее в огонь.

Что сказать человеку, который однажды омывал твою содранную кожу?

«Приятно наконец познакомиться»?

Это казалось… идиотским.

Но время пришло. Обменявшись приветствиями с императрицей Андхры, Антонина теперь была представлена ее консорту.

Рао низко поклонился, затем протянул руки.

Она тепло сжала их.

— Приятно наконец познакомиться, — сказала она. Чувствуя себя идиоткой.

* * *

— Используйте мортиры, — приказал Кунгас. — Столько, сколько у нас есть.

— У нас много мортир, — заметил Куджуло.

— Знаю. Используйте все.

Кунгас указал на армию малва, в панике отступающую от перевала. Очевидно, чего бы они ни ожидали, они не думали, что Кунгас вырвется из Гиндукуша с двадцатью тысячами воинов. Словно стальной селевой поток.

— Они уже в панике. Долбите их, Куджуло. Долбите так яростно, как только можете. Мне плевать, если у нас через несколько минут кончится порох. Мортиры справятся.

* * *

Меньше чем через час выход из долины Пешевара был свободен. Армия малва, охранявшая перевал Маргалла, сломалась, как палка. Вернее, разлетелась на щепки, которые разбежались во все стороны.

— Не преследовать, — приказал Кунгас. — Малва понадобятся дни, чтобы их собрать. Это даст нам время добраться до верховьев Сатледжа, прежде чем до нас доберется армия из Мултана.

Куджуло склонил голову набок.

— Значит, вы решили?

— Да. Мы рискнем. Я хочу, чтобы эта сука сдохла. Идя за ней по пятам, мы сможем загнать ее в ловушку.

— В какую ловушку?

— В ту, что расставит для нее Велисарий.

Куджуло склонил голову в другую сторону. Кунгас с трудом подавил смешок. С плюмажем на шлеме тот напоминал ему сбитую с толку птицу.

— А. Вам что-то сообщили.

— Нет, — сказал Кунгас. — Я просто предполагаю.

Голова Куджуло все еще была наклонена. Он поморщился.

— Большая ставка. Основанная на догадке.

— Кушаны любят рисковать.

— Верно.

* * *

После того как Куджуло ушел организовывать марш, Кунгас вызвал дезертиров-йетайцев. Они стояли неподалеку, облаченные в свою новую щегольскую форму. Ирина велела своим швеям быстро сшить ее, заменив искусную работу кричащей пышностью там, где не хватало времени.

Доспехи, конечно, были те же, что и при их прибытии в Пешевар. Потертое и утилитарное снаряжение выглядело особенно убого на фоне яркой новой ткани и кричащего дизайна.

— Ты повышен, — сказал он командиру отряда. — Думаю, для Королевской Сарматской Гвардии мы будем использовать греческие звания. Так вы будете звучать экзотично. Впечатляюще.

— Как скажете, Ваше Величество.

— Ты — трибун. Остальные — гекатонтархи.

Командир отряда ненадолго задумался.

— А что именно означают эти звания? Ваше Величество.

— Я бы сказал, это зависит от тебя, не так ли? Приведи мне дезертиров. Много. — Он махнул рукой в сторону невысоких холмов вокруг, склоны которых уже покрывали тени заходящего солнца. — Они будут там.

— Только йетайцев?

Кунгас пожал плечами.

— Вряд ли ты найдешь много кого, кроме йетайцев, достаточно смелых, чтобы прийти. Но это неважно. Любого, кто готов поклясться, что его мать была сарматкой.

* * *

После того как царь ушел, трибун повернулся к своим товарищам.

— Видите? — потребовал он ответа.

* * *

Когда император малва подошел к двери, ведущей во внутреннее святилище императорского дворца — самое сокровенное, настоящее, — он на мгновение замер, плотно сжав губы.

Отчасти потому, что, едва войдя, он должен был подвергнуться личному обыску от рук особых кхмерских стражей Линка. Это был единственный раз, когда божественный император терпел подобное унижение. С годами Шандагупта находил это все более отвратительным.

Но это была лишь часть дела, и, возможно, не самая большая. Император не спускался сюда уже больше года. Вход во внутреннее святилище под дворцом всегда был тревожным, не так, как общение с повелителем малва через одну из Великих Госпож, служивших его оболочкой.

Он не был уверен, почему. Возможно, потому, что машины в покоях за дверью были совершенно непостижимы. Холодное, металлическое напоминание о том, что даже сам император малва был не более чем орудием в руках новых богов.

Он даже не был уверен, зачем пришел сегодня. Его просто вело сюда мощное побуждение.

Шандагупта, однако, не был склонен к самоанализу. Через несколько секунд он открыл дверь.

Замка не было. Ему пришлось пройти через несколько постов стражи, чтобы спуститься сюда, а в зале сразу за дверью стражников было еще больше. Тех самых тихих, пугающих особых убийц.

* * *

Личный досмотр был коротким, но отнюдь не формальным. Чувствуя себя оскверненным прикосновением стражников, Шандагупта был сопровожден во внутреннее святилище.

Великая Госпожа Рани вышла его приветствовать. Ей предстояло стать заменой Великой Госпожи Сати, когда придет время. У ближайшей стены, покорно склонив головы, стояли четыре кхмерки, что были при ней одновременно и служанками, и наперсницами, и — главным образом — наставницами. Их обучали в храме культа в далекой Камбодже, а затем, по прибытии в Каушамби, их дальнейшим обучением занимался сам Линк.

— Добро пожаловать, император, — произнесла Великая Госпожа Рани голосом восьмилетней девочки, который всегда так резал слух Шандагупте.

Не больше, конечно, чем когда-то голос Сати. Или, как он полагал, голос Холи в давние времена, хотя сам он не был достаточно стар, чтобы помнить Холи маленькой девочкой. Оболочки Линка, однажды избранные, отделялись от династического клана и воспитывались так, что вскоре становились совершенно не похожи на других девочек. Линк не поглощал их до поры до времени, пока не умрет их предшественница. Но повелитель часто общался с ними заранее, используя машины, чтобы — каким-то образом — внедрить свой дух в их детские умы. К шести годам они переставали быть детьми в любом сколько-нибудь осмысленном значении этого слова.

— Чем могу быть вам полезна?

Император на мгновение замешкался с ответом, его взгляд скользнул по машинам в углу. Он не понимал этих машин; никогда не понимал и не поймет. Он даже не понимал, как Линку удалось перенести их сюда из будущего, столько лет назад. Повелитель малва однажды сказал ему, что усилие было столь огромным — столь затратным, если считать затраты так, как Шандагупта тоже не понимал, — что повторить его будет невозможно.

— Чем могу быть вам полезна? — повторила она.

Император нетерпеливо мотнул головой.

— Да ничем, в общем-то. Я просто хотел…

Он не смог подобрать завершения для фразы. Пытался, но не смог.

— Я просто хотел зайти, — наконец произнес он вяло. — Проведать вас.

— А как еще я могу быть? — Глаза на восьмилетнем лице не принадлежали женщине какого-либо возраста. — Готова, как и всегда.

Шандагупта прокашлялся.

— Уверен, до этого не дойдет. По крайней мере, еще много лет. Великая Госпожа Сати еще совсем молода.

— Скорее всего. Но ни в чем нельзя быть уверенным.

— Да. Что ж.

Он снова прокашлялся.

— Я, пожалуй, пойду.

* * *

Когда он добрался до площадки лестницы, ведущей вниз, во внутреннее святилище, он тяжело дышал от подъема и не в первый раз жалел, что нельзя проделать этот путь в паланкине, несомом рабами.

Невозможно, конечно. Лестница была не только слишком узкой, но и Линк все равно бы это запретил.

Ну, не совсем так. Линк позволял рабам спускаться во внутреннее святилище. Он делал это время от времени для какой-нибудь особой цели.

Но потом кхмерские убийцы их убивали, так какой в этом был смысл? Императору все равно пришлось бы карабкаться обратно наверх.

* * *

Поэтому, когда он добрался до своей личной приемной и наконец смог расслабиться на троне, настроение у него было скверное.

Выслушав доклады своих помощников, он помрачнел еще сильнее.

— Они снова взорвали туннели? — Гневно он ударил по подлокотнику трона. — Довольно! Снесите каждое здание в том квартале города, в трехстах ярдах от дворца Дамодары. Сровняйте все с землей! А потом перекопайте все. Не могли же они заминировать всё подряд.

Он глубоко вздохнул.

— И казните начальника работ. Кто бы он ни был.

— Он не пережил взрыва, Ваше Величество.

Шандагупта снова ударил по подлокотнику.

— Выполнять мой приказ!

* * *

Его помощники поспешили из зала, прежде чем гнев императора выделит кого-нибудь из них взамен уже мертвого начальника. Несмотря на великие награды, служба у Шандагупты всегда была делом рискованным. Он не был так холодно жесток, как его отец, но был и менее предсказуем, подвержен внезапным прихотям.

В былые времена эти прихоти часто оборачивались великими щедротами для его помощников.

Больше нет. Бегство семьи Дамодары вкупе с его мятежом вывели Шандагупту из равновесия так, как не удавалось ни андхранским, ни персидским, ни римским войнам. Неделями его прихоти были исключительно кровожадными.

— Это безумие, — прошептал один помощник другому. Он позволил себе эту неосторожность, поскольку они были братьями. — Какая разница, если они так и будут прятаться? Если Дамодара не сможет пробить стены — если он вообще доберется до Каушамби, — что это меняет? Просто еще несколько крыс где-то в подвале, чуть покрупнее обычных.

Они уже вышли из дворца, вне пределов досягаемости любых возможных шпионов или подслушивающих. Брат помощника мрачно согласился.

— Император лишь будоражит город. А теперь еще и реакция на снос целого квартала…

Он покачал головой.

— Безумие, и правда.

Но поскольку они теперь проходили мимо внешней стены дворца, разговор прекратился. Здесь тоже не было страха перед подслушивающими. Но длинный ряд обтрепанных голов на пиках — а зачастую и целых гниющих тел на кольях — делал все это бессмысленным.

Повинуйся или умри — тут, в общем-то, все просто.

* * *

Аббу вернулся на следующий день со своими арабскими разведчиками.

— Ашот остался с раджпутами, — коротко объяснил он. — Просто держитесь подальше от солнца и двигайтесь не больше, чем необходимо. Завтра они будут здесь. Тысячи верблюдов, несущих столько воды, что хватит на целое озеро. Мы даже лошадей не потеряем.

Велисарий рассмеялся.

— Какой бесславный конец для моего драматического жеста!

Теперь, когда спасение было близко, обычно пессимистичный нрав Аббу вернулся.

— Не торопитесь радоваться, генерал! Раджпуты — хитрые твари. Это может быть ловушка. А вода отравлена.

Это снова заставило Велисария рассмеяться.

— Семи тысячам раджпутов нужна отравленная вода, чтобы убить пятьсот римлян?

— У вас своя репутация, — настаивал Аббу.