Так произошло

Цена дружбы

С точки зрения простого обывателя отношения между Гленн и Менажери нельзя было назвать иначе, чем союзническими.

Размещенный военный контингент, тотальный экономический союз, многочисленные программы культурного, научного, технического обмена — Гленн и Менажери существовали в союзе настолько плотном, что проще было считать их единым государственным образованием в двух формах, чем двумя отдельными Королевствами.

Фавны Менажери поступали в технические институты Гленн, а работники Гленн регулярно отправлялись на отдых в Менажери. Менажери бурно развивали сферу услуг, что не полагалась на естественные природные запасы чего либо, а Гленн с радостью пользовались возможностями практически бездонных запасов разочарованных фавнов, готовых работать за несколько меньшие суммы, восстанавливая свою просевшую рабочую силу для экономики. Чт ои говорить — даже армия Гленн не так давно позволила набирать в свои ряды граждан Менажери — с условием их релокации в Гленн и смены гражданства, конечно же — но сам факт возможности подобного уже говорил о глубоких союзнических связях двух государств. А релокация и смена гражданства… Какая разница — ведь это ничего не значило, если путь из одного государства в другое занимал менее часа, средняя зарплата в Гленн превышала зарплату в Менажери — да и социальные условия в той были лучше. Разве смена одного документа на другой что-то значила для простого жителя Менажери вовсе?

Более того, наплыв рабочей силы из Менажери, наложившийся на появление большого пула возможной рабочей силы Мантла и Атласа привел к тому, что Гленн впервые запустили следующий шаг своего «становления настоящим государством» — создания поселения-сателлита.

Это был первый, пробный шаг Гленн — не столько с какой-то однозначной экономической целью, сколько для «обкатки» возможного алгоритма действий и проверки своих возможностей в этом — поэтому экономическое планирование для того не было столь велико — поселение планировалось фермерским в первую очередь, а во вторую — лесодобывающим и перерабатывающим — однако в случае, если этот проект окажется удачным и сможет выйти на уровень безубыточного существования — то это возвестит эпоху достаточно экспансивного роста и колонизации территории Гленн.

И все это происходило при помощи Менажери — как можно было назвать их отношения друг с другом в таком случае иначе, чем «союзническими»?

Но это, как и следовало ожидать, было лишь публичным видением. Не совсем пустой фасад, поэтому большая часть простого населения и даже чиновников меньшей руки были убеждены в правдивости подобных заявлений — в конце концов под этими убеждениями крылись те или иные факты, подтверждающие их правдивость — однако чем выше забирался в вертикали власти житель этих двух государств — тем более двойственной становилась ситуация и отношения двух государств-изгоев… Не то, чтобы их можно было считать изгоями в данный момент вовсе.

Любые действия, направленные на получение максимальной доли ограниченных ресурсов так или иначе представляли из себя конкуренцию. Охотник, упустивший добычу, может быть рад успеху своего собрата — однако эта радость не заставит дичь появится перед его глазами, если только более удачливый собрат не поделится с тем из собственного альтруизма.

И государства невероятно редко действовали исключительно из альтруизма.

Те, кто находились выше в вертикали власти — министры, заместители, владельцы крупных бизнесов — были посвящены в натуру отношений как в отношения «конкуренции». Подчас добрососедской и даже «честной» — подчас жестокой и преступной — не более, чем любая иная конкуренция. Если существовало два крупных консорциума добычи и продажи праха, один из Гленн и второй из Менажери, каждый из которых имел возможность захватить без всяческих препон благодаря экономическому союзу мощности другого — почему бы им не попытаться сделать это?

И здесь в дело вступала другая правда жизни… Гленн не просто так переманивали на свою сторону население Менажери.

Первым лицом, известным в Менажери безусловно был Гира Белладонна — мудрый лидер и великолепный политик, администратор и экономист — как, по крайней мере, считала большая часть населения — под чьим чутким и мудрым руководством Менажери расцвел, превратившись из заброшенного пустынного края в цветущий и бурно развивающийся экономически сад. Однако вторым именем, сразу после Гиры, будет не его отец, Ка, или его жена, его заместители или поп-дивы недавно начавшей свой стремительный взлет поп-сцены Менажери. Это был Джонатан Гудман — тот, при чьей «союзнической помощи» Менажери смог преодолеть рубежи, что казались им непреодолимыми ранее.

Иными словами, возникни завтра крупный конфликт между Менажери и Гленн — пусть большая часть и последует за Гирой — количество тех, кто последует за Джонатаном было бы просто неприемлемо с точки зрения правительства — нельзя подавить протест, если протестует треть страны — даже если это удастся произвести каким-то чудом — потеря даже нескольких процентов населения государства в результате означала в лучшем случае затяжную депрессию и массированный обвал экономики. В худшем — государство могло просто коллапсировать само в себя.

Иными словами — разлад между Гирой и Джонатаном был невозможен — как минимум исходя из экономических и политических причин — но это ни в коем случае нельзя было назвать союзом. Если только не вынужденным.

Однако, забравшись на самую высокую из всех возможных позиций Гленн, позицию Короля, Джонатан Гудман знал самую тайную из всех правд отношений Гленн и Менажери.

Отношения Гленн и Менажери были не союзом и не конкуренцией. Это были отношения маньяка и его заложника.

По крайней мере такую аналогию было представить проще всего в текущих условиях.

Обладающий выдающейся силой маньяк — Гленн, держащее «пряник» в виде технологий, магии, лекарств, экономических преференций и производственных мощностей и «кнут» в виде вездесущих КРСА и устроившийся в считанных шагах от резиденции Гиры армии — а также экономическая мощь Гленн, подкрепленная силами Мантла, что могла если не уничтожить, то вызвать серьезные волнения в экономике Менажери.

Конечно же, «жертва» не была абсолютно беззащитна — но существовала причина, почему Менажери было «жертвой, взятой в заложники», а не полноправным участником разговора.

У Менажери было мало карт на руках, что они могли разыграть… Но это, впрочем, не означало, что Гира не мог сделать ничего вовсе.

И он пытался. Сколько бы раз Джонатан не накидывал хомут на Менажери — при помощи Озпина Гира всегда мог найти ту или иную лазейку, что лишь чуть-чуть, но все же приближала Менажери к тому моменту, когда они смогут если не диктовать свои условия, то по крайней мере рассчитывать на то, что их голос будет услышан в переговорах — больше, чем из вежливости.

А значит, с Менажери нужно разобраться окончательно.

Отвлекшись от отчетов, бесконечными кипами медленно пытающимися продавить письменный стол в кабинете Джонатана, тот потер свои глаза, после чего потянулся к стоящей кружке чая, сделав глоток.

Действия Гленн в Мантле обеспечили Гленн мощную базу, резко выведя Гленн на позицию нового потенциального мирового лидера — потенциал, что действующая бюрократическая машина Королевства реализовывала изо всех своих сил каждый день. Но вместе с тем они сбросили и маски Гленн — если раньше Джонатан мог, так или иначе, прикрываться щитом «союзничества» и «взаимопомощи» — действия Джонатана сейчас показали, как минимум Гире, что Гленн, выросшее из скромных начинаний, поселение под контролем Вейла, несло в себе жестокую амбициозность нового претендента на опустевший трон Ремнанта, заставив впервые за долгое время вспомнить.

Официальный титул Джонатана звучал как «Король Вейла.»

В политике — особенно тогда, когда та переходила из местной в интернациональную — нельзя было оставить руки чистыми полностью. Джонатан захватил государство и предал своих союзников. Гира также не сохранил белоснежную чистоту своих перчаток — нельзя спасти миллионы, не пожертвовав хотя-бы парочкой.

И сейчас Гира пытался высвободиться из пут Гленн всеми силами, осознавая, что Джонатан… Не был из тех, кто будет сомневаться даже перед самым радикальным решением.

Не то, чтобы Гира представляет сложность для нас…

Какую сложность тот мог представлять в конце концов? Более того — какую сложность кто-либо мог представлять для вездесущих КРСА сейчас?

Прикончить Гиру не было сложно — один приказ — и появившаяся за его спиной зачитает приговор и спустит курок, убрав следующую преграду на пути Джонатана — Менажери перейдет под новый и теперь уже абсолютный контроль Гленн, как сделал Мантл в прошлом, и лоялисты Гиры…

Будут записаны в неизбежные жертвы. Нельзя спасти миллионы не пожертвовав парочкой, не так ли?

Нет, конечно же, просто разобраться с Гирой подобно бандитской разборке было нельзя — даже если популярность Джонатана была непререкаема в Гленн — и высока в Менажери и Мантле — подобное действие будет глупейшим шагом и не принесет ничего Джонатану, кроме невероятного хаоса. Даже уверенные последователи Джонатана задумаются о своей позиции вновь после подобных необдуманных шагов — и учитывая мощь КРСА, ранее уже обозначенную самим Джонатаном? Это было не просто опасно — это было настолько опасно и глупо, что проще было забыть эту мысль как страшный сон вовсе.

Но зачем делать это — если наш арсенал куда больше, чем у любого простого бандита или солдата?

Гибель Айронвуда и ранение Робин, вынужденной позднее отойти от дел — Джонатан, и Кайзер как его исполнитель, до сих пор наблюдали за той периодически — были возможны потому, что существовали крайне однозначные и простые, понятные козлы отпущения, используя которых Джонатан мог скрыть след Гленн. С Менажери это было не так — в отличии от Атласа и Мантла, подведенных к черте, готовых впиться в глотку друг другу, Менажери сейчас наслаждался когда-то немыслимой позицией — позицией равноправного участника международного сообщества Ремнанта. Не враг, не изгой и не проситель, а полноценный игрок — пусть и за спиной Гленн, но за спиной Гленн Менажери стояли на своих ногах. У Менажери просто не было врага, на которого можно было бы повесить смерть Гиры. Не было ни внешнего, ни внутреннего — и будь то пуля, яд или иной, более креативный способ убийства — не было никого, чьими руками можно было бы совершить задуманное.

Что насчет несчастного случая, Джонатан? Не лучшее из оправданий, но такие также случаются. Болезнь, авария — все, вплоть до случайного неудачного шага, что заставил Гиру скатиться по лестнице и свернуть себе шею в последний момент, трагическая и нелепая случайность… Да, многие будут подозревать — но не все ли равно, что будут подозревать остальные, если в этот момент положение Гленн будет зафиксировано окончательно? Три неудачливых Королевства, Гленн, Менажери и Мантл, породившие одного гиганта — и весь мир не сможет противостоять этой мощи.

Конечно, это был возможный план. Не самый лучший — лучше всего было бы, наверное, разобраться с Гирой так, чтобы никто не смог и подумать о вмешательстве Гленн — если бы была возможно заразить его неизлечимой болезнью, или подготовить «врага» для Гиры — но время для подобного длительного планирования уже прошло. Предыдущие годы Джонатан был слишком занят работой относительно подчинения Мантла и экономических инициатив, связывающих Менажери, борьбой с Вейлом — пытаться играть длительно, создавая планы и манипулируя противником сейчас… Не было невозможно — но было опасно. Каждый день, что Гира был свободен и подчинен лишь собственным амбициям — и желаниям Озпина — был днем, когда Менажери уходил из под крыла Гленн, все больше и больше. Промедление сейчас, попытки сделать «лучше» могли легко привести к тому, что не получится сделать никак. Решительность — вот, что требовалось от Джонатана…

Чтобы избавиться от Гиры Белладонны.

Джонатан поднялся из-за стола, потягиваясь, прежде чем проделать путь до большого панорамного окна в своем кабинете, глядя из того на улицы Гленн — спешащих по своим делам прохожих и проезжающие у его ног автомобили…

Что-то не так, Джонатан?

Джонатан лишь молчаливо продолжил наблюдать за жизнью Гленн за окном.

Как… Это вышло?

В какой именно момент жизнь изменилась таким образом…

Помни, Джонатан. Даже мастера Ордена не влезают в политику Умбральных миров…

Джонатану захотелось фыркнуть в оскале от подобной мысли, но тот удержался на грани усмешки на своем лице, глядя на мир у него под ногами.

В конце концов… Он не был плохим человеком — разве нет? Он не наслаждался убийствами и видом проливающейся в его имя крови. Не требовал жертвоприношений и не отдавал приказов о создании бездумных культов в его честь. Он поддерживал качество жизни своего государства, людей, за чье благосостояние он был ответственен. Он спасал их от манипуляций Озпина и Салем, развивал технологии и растил экономику. Защищал их от врагов изнутри и снаружи, способствовал главенству закона — каждое его действие, в прямом или нет смысле, было направлено исключительно на возвышенную цель — защиту народа, развитие государства, спасение целого мира если посмотреть на это в еще более широком профиле. Как не оценивай его действия — Джонатан не был плохим человеком…

Но был ли он хорошим человеком?

Гира Белладонна. Мог ли Джонатан назвать его другом? Пожалуй… Нет.

Приятелем, близким знакомцем, интересным собеседником, коллегой, таким же отцом, как и он…

Делает ли осознание того, что он не является твоим другом твоего предательство легче, Джонатан Гудман?

На эти слова у Джонатана не было простого ответа. Сам факт ответа на эти слова сделал бы главное — подтвердил бы, что он считал подобное действие предательством.

Как мы дошли до этого?

В какой момент «все ради будущего» переставало быть возможным оправданием? Когда именно жертвы переставали быть «необходимыми» — в какой именно момент из жесткого, но решительного лидера, сражающегося за добро, свет и все прекрасное в этом мире человек становился тираном, предателем, проблемой больше, чем он решал в прошлом?

Хочешь узнать, Джонатан? Это не так уж сложно проверить…

Гира Белладонна был знакомым Джонатана вот уже… Двенадцать лет? Именно так. Можно ли их было назвать близкими друзьями? Конечно же нет — в высшей политике твои «коллеги» из других государств не могли быть твоими друзьями по определению — просто потому, что такова была ситуация. В политике нет друзей.

Но за исключением этого, пожалуй, Джонатан и Гира были самым близким к тому, что можно было назвать «друзьями» в их текущих ситуациях. Джонатан посещал Дни Рождения Гиры и Гира отвечал взаимностью — дети двух правителей неплохо общались между собой и оба даже останавливались друг у друга на отдыхе — как бы редок тот ни был в их позиции. Иными словами — они были именно теми, кого иная публика могла назвать «друзьями». Возможно, не будь они так глубоко связаны цепями своей позиции, не будь они вовлечены так сильно в политические дрязги — они бы и были друзьями. Возможно даже, что будь их ситуация чуть иной — для того, чтобы быть друзьями им не потребовалось бы делать ничего больше — они бы делали все тоже самое и были бы друзьями…

Но мы не друзья, а значит пожертвовать Гирой нельзя считать предательством друга.

Джонатан перевел взгляд с стопки документов на небольшие, установленные на его столе часы, отсчитывающий восьмой час, и криво усмехнулся, глядя в небольшое расписное зеркало, установленное рядом с его столом.

Ну привет, незнакомец. А я тебя уже заждался.

В зеркале отражалось его тело, его кривая ухмылка и его взгляд… Разве что немного иначе — возможно его взгляд был чуть иным, а может быть выражение его лица. Может быть его осанка или что-то иное…

Но это точно не был Джонатан Гудман.

В какой-то момент… Сколько лет назад это было? Пять, шесть?

В какой-то момент Джонатан перестал бояться того, что он увидит однажды в зеркале. Он…

Смирился с этим.

Да, правильнее всего было сказать то, что Джонатан Гудман смирился с этим. Да, он все еще был Джонатаном Гудманом — тем самым парнем, что однажды, так давно, что это казалось сейчас ему событиями прошлой жизни, отправился из… Из…

Лондон.

Точно, Лондон. Из Лондона в Орден Гермеса. Подтвердить свое удачное обучение и получить свой заслуженный официальный ранг…

А теперь он здесь. В другом мире, в других условиях, с другими людьми и на другой позиции. Могущественный король, влиятельный политик, чудотворец и десятки, сотни других имен…

Человек адаптируется ко всему, не так ли?

Первое время, когда он только оказался в этом мире — конечно же он хотел выбраться. Там, на далекой оставленной Земле у него было все. Друзья, воспоминания, учеба, орден, будущее — все, вплоть до самой последней книги, что он оставил с закладкой на последних страницах, намереваясь дочитать ее после того, как он вернется из путешествия по Умбре…

О чем была эта книга?

А как я сейчас об этом вспомню?

Джонатан перестал думать о своем прошлом мире, о возвращении туда, о старых знакомых и целях…

Лет пять как?

Но это не было каким-то однодневным решением. Джонатан не решил в один день остаться в этом мире навечно. Нет, это было постепенно — сперва он отвлекался на Синдер, потом у него появилась Нио, затем он был возвеличен королем Гленн — в полной мере и в полном смысле этого слова — и в какой-то момент…

Так произошло.

В какой-то момент больше не было ничего. Ни планов, ни решений, ни размышлений на эту тему. Как он мог размышлять на эту тему, когда Салем маячила неясной угрозой на горизонте, когда Озпин дышал в затылок, когда на его столе покоились пачки и стопки документов — каждый срочный, от каждого зависели жизни — тысячи, сотни тысяч жизней — миллионы льен, возможные новые войны и союзы, экономические инициативы и тайные отчеты, одно упоминание которых могло заставить человека «пропасть» посреди белого дня…

Мы выросли? Мы постарели? Мы застряли? Кто скажет, Джонатан, кто скажет?

Не было больше Джонатана Гудмана. Точнее, Джонатан Гудман, конечно же, уже был в этом мире — тридцатилетний мужчина. Уже ни в коем случае его нельзя было назвать молодым — его безусловно еще нельзя было назвать старым, но он был уже взрослее, чем дети представляют себе «взрослых», и моложе, чем студенты говорят о людях «постарше».

Но того Джонатана Гудмана, что когда-то оказался в этом мире, конечно же, уже не было. И это не было каким-то печальным фактом или ужасающим заключением, глядя на которое Джонатан мог бы бессильно скрипеть зубами, патетично поднимая руки к небу и задавая в пустоту вопрос «что же с нами стало⁈», будто бы в дешевом сериале.

Он давно уже перерос тот возраст, когда он действительно задавался вопросом на каждом шагу своей жизни. Он давно уже не задумывался о том, правильно ли он живет свою жизнь — как он должен был строить свою личность, куда направлять свои мысли — Джонатан уже выстроил свою личность, уже успокоил свой разум, уже…

Закостенел.

Жизнь Джонатана была разложена по полочкам. Не в том смысле, что он жил в рутине — определенно нет, учитывая, как порой в одночасье меняется мир — «рутина» была незнакомым словом для Джонатана. Скорее… Его жизнь обрела понимание. Четкий порядок. Модель поведения. Джонатан изучил свою жизнь — и устроил свою жизнь…

И пришел к дальнейшей прогрессии своей жизни. Только и всего.

Что значит — «предательство»? Мог ли Джонатан назвать устранение Гиры «предательством»? Они не были друзьями — они были политиками. Каждый держал в своем разуме планы, идеи, цели, направляющие их народы — каждый из них играл друг против друга — в любой момент времени, просто потому, что в этом и заключалась работа политика.

Обеспечить жизнь своих граждан любой ценой.

Гира был пацифистом, но в конце концов, как минимум сейчас, пройдя сквозь годы с реформированным Белым Клыком он уже не был идеалистом. Он понимал, что иногда было необходимо действовать…

В обход некоторых привычных рамок закона или морали.

И в этом не было ничего ужасного. Существовали причины — абсолютно объективные и логичные причины — почему существовали секретные службы, почему некоторые люди однажды попадали в список «пропавших без вести», почему существовали те или иные криминальные организации… В идеальном мире? В идеальном мире для всего этого не было нужды — в идеальном мире изобилия, равенства и дружбы, где не существовала недостатка, войн, денег, измен, глупости, случайностей — в этом идеальном мире существовало идеальное общество идеальных людей…

Вот бы попасть в этот идеальный мир, да, Джонатан?

Но мир за окном Джонатана не был идеален. И совершенно обычные и честные люди — любящие простые радости жизни, пускающие слепую слезу наблюдая за очередной мелодрамой, любящие свои семьи, становились преступниками, палачами и хуже всего…

Политиками.

Сместить Гиру Белладонну…

В общем то, не то, чтобы ему требовалось убивать Гиру. Несчастный случай, что оставил бы его без возможности продолжать его правление…

Например… С его семьей?

Джонатан продолжил глядеть в зеркало, напротив него, заставив его отражение только расплыться в еще более нахальной ухмылке, пожав плечами, словно бы говоря «не знаю, решай сам, я тут тебе не помощник».

Совершенно бескровный переворот… Был бы возможен, будь у нас время — но мы были вынуждены сконцентрироваться на Мантле. И Озпин, зная это, воспользовался шансом — Менажери уходит из наших рук. Готов ли ты поставить Менажери на карту и сыграть против Озпина, против времени, надеясь на то, что каким-то чудом Гира не сумеет высвободиться из-под твоего контроля до того, как ты возьмешь под контроль Менажери? Сколько на этой ставке — один к девяти? Брось, Джонатан, мы никогда не были из азартного народа.

Предательство друга… В каком-то смысле можно было сказать, что Джонатан уже переступил эту черту. Вместе с Робин Хилл — восхищенная им фанатка, построившая свою политическую программу и идеологию на действиях самого Джонатана — и Джонатан своей рукой поставил росчерк на той.

Не бойся, она сейчас, скорее всего и не помнит, с чего все начиналось.

Изначально Робин даже не думала о том, что именно Джонатан был причиной ее бед. Вполне возможно — не хотела думать об этом. Два месяца реабилитации…

Однако в какой-то момент, конечно же, она сопоставила эти факты. Может быть когда неожиданно Гленн использовали для законов «зоны ответственности миротворцев» в качестве черновика конституцию Гленн, а не проект предложенный «Фронтом Освобождения Мантла»? Или когда «Координационный Совет Мантла и Гленн», созданный изначально для взаимодействия на высшем уровне между Джонатаном и Робин превратился лишь в совещательных орган? А может быть она ничего не знала до того момента, когда появившийся агент КРСА в сером неприметном жилете не попросил ее «подписать бумаги и не распространяться об их содержимом в дальнейшем»…

Когда Робин выписалась из больницы — ей была предоставлен государственный особняк — тщательно защищенный… Внутри и снаружи.

Робин могла принимать гостей, покидать ее особняк — она не находилась полностью в тюрьме — просто под… Внимательной охраной вокруг.

Сперва, конечно же, она пыталась бороться — но под надзором КРСА, не скупившимися на самые магически и технологически просвещенные предметы экипировки, это не сработало. В первый раз, второй, пятый, десятый и двадцатый и теперь…

Виллоу Шни вылечила свой алкоголизм. Робин Хилл решила погрузиться в тот за три Виллоу Шни, наверстывая ее отставание.

Скорее всего Робин умрет в ближайшие несколько дней. Возможно даже она хотела сделать это — Джонатан знал, что ее приходилось лечить и откачивать уже дважды — гибель отошедшего от дел, но все еще символа революции не отразилась бы положительно на настроениях жителей Мантла. Так что ее заставляли жить вновь и вновь…

Но разве это жизнь? Когда кто-то специально пытается напиться и заснуть на спине, поместив голову именно так, чтобы лицо смотрело в потолок и не могло скатиться в сторону — это о чем-то да говорит, Джонатан.

Робин не была подругой Джонатана вовсе. Может быть, не будь это политикой, Джонатан мог бы назвать ее восхищенной последовательницей — ученицей и младшей коллегой, но не подругой. И он предал ее — но все же не убил…

Так давай поднимем ставку, Джонатан! Робин это слишком мало — теперь давай предадим Гиру — и убьем его! Вперед, Джонатан, вперед!

Джонатан отвел взгляд от зеркала, не в силах смотреть на свое собственное отражение — на свое собственное и столь чужое отражение — и отправился в путь дальше.

Не бойся, Джонатан. Тебя пригласили на День Рождения Кали Белладонны — и какое место может быть лучше для этого решения?

Ухватив эту мысль Джонатан отвел взгляд от стопок документов и покинул свое рабочей место, заканчивая свой рабочий день чуть раньше.

Иногда даже самым невероятным людям требовался хотя бы день на себя…

До тех пор, пока они оставались людьми.