Так произошло

Конец войны

Профессор Озпин всегда — как минимум в глазах тех, кто иногда удостаивал его своим взглядом — выглядел одинаково. Политики захлебывались слюной, заходясь в очередных дебатах, учителя радостно провожали в свободное плавание очередной курс студентов, а новоиспеченные охотники рыдали от первой горечи утраты, что постигала их на их нелегком жизненном пути, однако профессор Озпин всегда оставался недвижим — или почти недвижим. Его поза могла быть чуть более расслабленной или напряженной, отличаясь друг от друга половиной сантиметра в расположении его трости, а его очки могли сидеть на его лице чуть выше или чуть ниже на его носу, обнажая немного больше или меньше радужки его спокойных, чуть насмешливых, но всегда понимающих глаз — но в целом его внешность оставалась достаточно неизменной для того, чтобы любой, кто в прошлом сталкивался с профессором Озпином в любой момент мог представить себе его внешность — его позу, одежду и поведение — и не отклониться от правды.

Конечно же профессор Озпин не был полностью бессердечной машиной, он был способен чувствовать и даже выражать эти чувства — но это было правдой лишь частично.

Проведя тысячелетия в своей молчаливой незримой борьбе с Салем, пережив сотни жизней, профессор Озпин давно отвык от множества чувств. Самые ужасающие пытки, самые трогательные триумфы, самые слезливые поражения — все они не трогали душу тысячелетнего манипулятора больше, чем еще одна небольшая деталь на его вечном жизненном пути. Какой смысл был переживать человеку о том, что будет значимо лишь день или несколько часов, как случайный удар локтем во время неловкого движения сквозь дверной проем? Какой смысл был Озпину был переживать о том, что будет ощущаться всего несколько десятков лет — утрата друга, гибель подчиненного, предательство семьи? Всего несколько десятков лет и прошлое сотрется в единую серую массу событий — так стоило ли переживать об этом профессору Озпину?

До недавнего времени профессор Озпин считал, что его прошлое полностью покинуло его — что в нем едва остались эмоции, нужные для того, чтобы отреагировать на еще одну смерть больше, чем стоическим принятием произошедшего.

Но, как оказалось, профессор Озпин все еще могут ощутить что-то, глядя на приближающуюся смерть, если эта смерть касалась одной цели.

Салем.

Джонатан так и не смог до конца разрешить загадку, так и не смог до конца понять, зачем профессор Озпин появился на банкете в честь дня рождения Кали Белладонны, в конце концов придя к выводу, что так было сделано для того, чтобы изменить Джонатана, подтолкнуть его к новому пути…

Что же, это было правдой, однако Джонатан не мог провести последний, необходимый шаг, дойти до конца этой цепочки.

Интересовала ли Озпина жизнь в Менажери? Незначительно, крайне незначительно — всего несколько сотен лет — и Менажери останется лишь на страницах учебников истории — если даже и там. Государство великих властителей и расцвета культур или государство упадка, растерзанное врагами — через несколько сотен лет это будет лишь абзацем в учебнике истории. Почему Озпину должно было быть не все равно на их состояние?

Джонатан считал, что Озпин желал ему показать его печальный путь от спасителя и героя к диктатору и политику, но в данном случае он путал побочный эффект с основным. Основным эффектом, что был необходим Озпину было уничтожение Салем.

Озпину было при этом совершенно все равно, попытается ли Джонатан при этом изменить условия контракта с Менажери или вернется к уничтожению того сразу после уничтожения Салем.

То, что волновало Озпина в данном случае было лишь вопросом его чрезмерной увлеченности политическими дрязгами взамен борьбы с его извечным врагом, а вовсе не манера самих политических дрязг. Однако, пусть и подобным путем, Джонатан отвлекся от игр в политической песочнице Ремнанта и тот мог отступить от своего изначального плана провокации… Или устранения Джонатана.

План Озпина, как происходило обычно, сработал — опираясь на желания самой Салем и на работу Аифала, в этот раз, как и следовало ожидать от никогда не хранившего верность никому, кроме себя самого, решил поддержать уничтожение его госпожи. Сбор и анализ информации, легенд и сказок, что требовались Джонатану, и которым в немалой очереди помог сам Озпин, завершился и…

И Озпин, впервые за долгое время, ощутил что-то от приближающейся смерти человека — ведь, несмотря на все произошедшие манипуляции — Салем все еще оставалась человеком.

Нет, не сожаление — какое сожаление могло все еще оставаться в его душе относительно смертей, тем более смерти своей извечной противницы? Когда-то, так много лет назад, что говорить об этом в данный момент было совершенно бессмысленно, Озпин относился к Салем иначе — любил, ценил, даже завел детей…

А потом она убила его детей и решила уничтожить человечество. Весьма успешно при этом.

Конечно же в нем не было сожаления от гибели Салем, точно также как и не было сомнения в необходимости подобного события — вся жизнь, бесконечно долгое существование Озпина было посвящено уничтожению Салем. Однако…

Однако именно так, вся жизнь, все бесконечно долгое существование Озпина было посвящено уничтожению Салем.

Тысячи лет существование Озпина описывалось существованием Салем, через призму вечной борьбы с ней. Сражаясь открыто или плетя интриги, выигрывая или проигрывая, бросаясь с головой в этот омут и погружаясь в депрессию, забывая о своем сражении — все существование Озпина можно было рассмотреть через призму сражения с Салем. Неизменная война, незыблемая противница, бесконечный бой…

И вот, кажется, финал столь затянувшейся долгой пьесы должен был наступить.

Задумывался ли Озпин когда-то об этом дне, о дне, когда с Салем будет покончено и на их вечной войне будет поставлен крест? Безусловно, он размышлял об этом.

Когда-то давно, многие перерождения и жизни назад, когда Озпин был куда более наивен и горяч, но вместе с тем полнился куда большим числом несбыточных надежд и мечтаний, Озпин размышлял об этом дне, дне окончательной победы… В разных вариантах.

Он представлял себя победителем, ведущим Салем на эшафот, готовясь сжечь ее в пламени — сколько раз спасала его эта фантазия тогда, когда он был вынужден оберегать последние остатки населения Ремнанта, согреваясь кровью распоротых в отчаянном побеге ладоней и мыслями об ужасающей мести. Представлял ее убитой тайно, издохшей в самом темном углу Ремнанта после победы. В какие-то моменты особой душевной боли представлял, как будет выглядеть мир, в котором ее не существовало вовсе — как будет прекрасен мир, избавленный от Салем и гримм, превращенные в диких зверей, истребленные Ремнантом…

Конечно же его голову посещали и другие мысли — мысли о ее победе, сковывающие цепями его душу в моменты его наивысшего отчаяния, и о своей последней жизни — как бы он желал провести свои последние дни в этом мире, как он представлял себе свою собственную смерть, столь близкую и знакомую, и вместе с тем столь бесконечно далекую от него…

Но все это было праздными — насколько это слово вообще можно было применить к Озпину — размышлениями. Отвлеченными мыслями, на которые в скором времени Озпину перестало хватать времени и сил, погруженный в свои вечные дела и проблемы.

Озпин, наверное, уже сотни лет не задумывался всерьез о том, как могла выглядеть его победа над Салем, его извечным врагом. Сама Салем была неизменна в его взгляде подобно корням земли — бесконечный танец двух старых противников продолжался и продолжался, без конца…

И вот, Озпин оказался, впервые за бесчисленные прошедшие года, близок к окончанию сражения, близок к гибели Салем. Даже если столетия вытравили из его души практически все, что только можно было назвать человеческим — он не мог не испытывать ничего, приближаясь к столь монументальному событию.

Что до обитателей Ремнанта — никто из них не знал о существовании Салем, как не знали их родители, до них не знали их родители, и как не знали поколения их предков. Поколения, народы выросли не зная ничего о Салем — по решению самого Озпина, скрывшего эту информацию от них. Защищая людей, уберегая их от тлетворного влияния его извечного врага, и вместе с тем — продолжая бесконечную борьбу в тенях…

Даже узнай они о существовании Салем — что случилось бы с ними? Разум обычного обитателя Ремнанта ограничен — в том смысле, в котором всего несколько десятков лет казалось им гигантским сроком, за время которого могли возникнуть и исчезнуть государства, нации и города. Как в столь кратком миге восприятия можно было уместить тысячи лет непрекращающейся войны двух свидетелей живых Богов и магии? Как воспринять монументальность подобного события, гибель Салем?

Озпин испытывал… Странное чувство относительно подобного развития событий.

В нем не было сожаления о том, кем когда-то была Салем и кем она могла когда-то стать — слишком долгое время Озпин прожил в этом мире с этими мыслями чтобы возвращаться к ним сейчас. Но вместе с тем он не мог не испытывать ничего относительно самого события.

Озпин сражался с Салем так долго и так давно, что время потеряло всякое значение для них двоих, описывая их извечную войну. Совершенно перестал размышлять о том, что однажды эта вечная война закончится…

И вот, финал для нее. Финал для всего.

Озпин не мог выразить в словах свои ощущения от этого события — несмотря на прожитые годы ему так и не удалось подобраться к настолько всеобъемлющему знанию языка чтобы подобрать подходящее выражение для его чувств… А, может быть, люди так и не смогли изобрести подобное — в конце концов, как и было сказано, человечество воспринимало мир таковым, что слова для выражения окончания войны, тянувшейся тысячелетия, просто не были им нужны.

Радость, безусловно. Но вместе с радостью — печаль. Облегчение. Непонимание. Триумф. Поражение. Победа…

И все это — истощенное тысячелетием войны, столь сложный коктейль эмоций, который, кажется, при этом и не был эмоцией вовсе — настолько истощен вечной войной двух врагов был Озпин. И все же то, что действительно нельзя было изгнать из разума Озпина в этот момент было вопросом…

И что же последует дальше?

После гибели Салем…

Когда-то Озпин не мог даже мечтать, не говоря о том, чтобы всерьез планировать будущее, в котором Салем будет полностью уничтожена.

Но если подобное событие было близко, если Джонатан подготовил свою магию для финального уничтожения, пришел к финальному исходу его вечной борьбы… Что следовало за вечностью?

Мотивация жизни — существования даже — Озпина заключалась в сражении с Салем. Боги прокляли его сражаться с Салем, и все его последующие перерождения прошли под эгидой его вечного сражения с ней. Но теперь, когда эта миссия была исполнена, когда Салем должна была погибнуть — окончательно и бесповоротно… Где это оставляло самого Озпина?

Что дальше? Как должен был жить тот, кто лишился вечности своего сражения с Салем? К чему должно было привести его бессмертие теперь, когда не существовало противовеса его вечной натуре?

Семья? Друзья? Карьера? Все эти мелочные вещи, что уже сотни лет не тревожили Озпина, отслоившись от его личности, как отпадает старая краска… Но как?

Озпин проживал столетие за столетием — он потерял свою человечность в подобных стремлениях и отношениях не от того, что посвящал свою жизнь борьбе с Салем, а потому, что прожил сотни поколений. Он видел, как умирают его дети, внуки, правнуки — не от ужасных катаклизмов и трагедий, а в почтенном возрасте, от старости. Такова была неизбежная судьба вечноживущего — раз за разом видеть, как исчезают те, кто был ему дорог в водовороте времен. Не говоря о том, сколь сложно было сохранять карьерные достижения перерождаясь вновь и вновь в новых телах — не зная о том, чье тело ты займешь вновь после своего перерождения.

Он мог поддерживать тайное общество тех, кто был готов сражаться с Салем подобным образом, но не более того — не говоря о том, сколь бесполезно было теперь подобное общество без присутствия самой Салем.

Направлять человечество и далее, полагаясь на бесконечные запасы его выстраданного поколениями опыта? Возможно, однако и в этом случае вся предыдущая жизнь и его направление человечества было связано с его сражением с Салем. Без Салем… Без Салем Озпин мог направлять человечество и далее, контролировать его из теней — однако, к чему он должен был привести Ремнант? Должен ли он был вести Ремнант дальше вовсе?

Все существование Озпина держалось на существовании его вечной немезиды, непобедимого врага. Без этого вечного врага Озпин был…

Анахронизмом. Реликвией прошлого. Новым и вместе с тем старым, странным и непонятным объектом, чужеродным в этом мире. Кем-то, кто был просто не нужен этому миру.

Озпин и Салем, Салем и Озпин. Их судьба была так долго связана друг с другом, два извечных врага, всегда друг против друга, что убрав одного второй оказывался бесполезен. Убрав Озпина — Салем пожирала этот мир. Убрав Салем — Озпин оказывался совершенно лишеным цели.

Война с Салем лишила Озпина всего — кроме войны с Салем. Стоило лишь добиться победы и убить Садем — Озпин оказывался лишен совершенно всего.

Что дальше? Вопрос, на который Озпин искал ответ, но не мог найти. Нет, ответ на который он нашел, но не мог принять.

Ничего.

Именно такой ответ на вопрос «Что будет дальше?» должен был дать ответ Озпин.

Ничего. Озпин был более не нужен этому миру. Ему больше не было места в этом мире. А если это было так — то, возможно, Озпин больше не должен был существовать в этом мире.

И потому, после уничтожения Салем… Озпин планировал принять свою судьбу из рук Джонатана.

В конце концов, если тот мог уничтожить одну бессмертную сущность… Что стоило ему положить конец страданиям еще одной?

Когда-то — много лет назад — Салем еще подсчитывала дни и года. Ее собственный возраст, начало войны против Озпина, праздники ее давно исчезнувшей родины…

Постепенно они все уходили в историю. Медленно, одно за одним.

Какой смысл был хранить воспоминания о ее доме, если от ее старого дома не осталось ничего? Ни руин, ни песен, ни истории…

Потом в прошлое ушел ее возраст и имена ее старых знакомых — просто потому, что без напоминаний она стала забывать имена тех, кто когда-то был ей дорог. Ее дочери, ее друзья, ее последователи…

Потом она начала сбиваться, пытаясь вспомнить текущее число — спустя всего пару тысяч дней, отрезанная от календарей, отличая проходящие дни исключительно по движущемуся на небосводе Солнцу — стоило лишь пару раз сбиться с проведенными днями и ночами, упустить всего несколько суток из виду — как ее восприятие времени начало рассеиваться… А рассеявшееся восприятие времени привело к полной потере понимания — месяцы начали смазываться между собой, до тех пор, пока она не перестала воспринимать года — и счет превратился в бессмысленное занятие, прорву времени…

В какой-то момент Салем сама перестала задаваться вопросами о своем прошлом. Безусловно, она понимала концепцию времени, однако ее восприятие стало совершенно иным, смазанным, до тех пор, пока не извратилось полностью, превратившись в один непрерывный временной поток, разграничивать который по закатам и восходам светила ей казалось просто странным. Зачем, если тысяча восходов не принесет ей ничего нового? Зачем, если она была таковой и тысячу закатов назад?

В конце концов время превратилось в ничто — а вслед за временем Салем утеряла вкус к жизни. Если время не значило ничего для Салем, если то, что ощущалось всего сотню дней не могло оставить на ней отпечатка и, в конце концов, уходило в прошлое? Победы утратили свой вкус, а поражения превратились в мелочные события, недостойные ее внимания. А если в ней не осталось желания двигаться к победам и к поражениям… Каков был смысл ее существования?

Когда-то все было иначе, конечно же. Когда-то яростные крики Озпина казались музыкой в ее душах, а уничтожение людей казалось ей достойной оплатой за их предательство ее царствования — но в конце концов это ушло. Салем даже не могла сказать, кто был первым — она или Озпин — кто потерял вкус к их бесконечной войне. Сражение двух великих умов стало рутиной, обыденностью, а вместе с тем — обузой. Проклятием для них двоих.

Когда-то Салем желала умереть — когда она только была проклята Богами никогда не встретить своего возлюбленного в смерти. Потом же последовало их воссоединение, их любовь. Затем — их разлад и война. И вот, в конце концов, все вернулось вновь к тому, с чего все это началось — к ее желанию смерти.

Однако теперь ее смерть не была связана с ее любовью — только с усталостью. Бесконечной усталостью, что могли испытывать только бессмертные подобные ей. Усталостью от ее бесконечной жизни.

Все в жизни успевает наскучить человеку, стоит этому повториться сотню или тысячу раз. От самого любимого дела необходим отдых, самые близкие люди должны были иногда отвлекаться от друг друга, самая любимая еда могла иногда сменяться на другую…

Но что, если кто-то — если Салем — была лишена этой возможности?

Бесконечно, с каждым новым восходом и закатом Солнца, один шаг за другим — бесконечная орда неразумных гримм, безликие махинации взаимозаменяемых слуг, одни и те же сюжеты — победа, поражение, трясина вечной ничьей в бесконечной борьбе…

Салем устала. Устала от всего — от мира, людей, гримм, Солнца, проигрышей, побед…

Устала от жизни и от самой себя.

Но избавление так и не нашло ее. Как тысячи лет назад она пыталась найти возможность своей гибели — так, спустя тысячи лет — при всей возможной помощи Озпина в этом деле — Салем не смогла найти пути для нее, пути к блаженному концу всего…

Пути, что должен был наконец-то поставить одну, финальную точку на существовании Салем, затянувшейся и безмерно наскучившей ей жизни.

Так долго Салем искала возможность умереть — испробовала все магические и технические изобретения Ремнанта… Прежде чем ей подвернулась случайность.

Джонатан Гудман, прибывший из ниоткуда, отвлеченный на свои собственные мелочные проблемы и планы, желания, семью, политику…

Человек, что в конце концов смог стать для нее возможностью — возможностью прервать порочный цикл ее бесконечной жизни.

На свете не было такого дела, на которое Салем бы не пошла ради возможности наконец-то прервать свою жизнь — провокации ордами гримм густо смешанные с тщательно скормленной о ней информацией Джонатану — сказки, легенды — настоящая информация…

И все ради того, чтобы, в конце концов, осознать, что ее время подходило к концу.

Аифал передал информацию о готовящейся гибели Салем, оправдав одним этим известием все предыдущие времена, когда он предавал верность Салем ради собственного увеселения — но даже не имей она подобного соглядатая — Салем не упустила бы момент, когда она почувствовала магию.

Не ту магию, которой владела она сама или люди ее прошлого дома, но Салем не желала быть разборчивой в подобном в данный момент. До тех пор, пока эта магия могла исполнить ее заветную мечту — даже Боги были ее союзниками в этом стремлении. Разве не о помощи Богов в конце концов задумывалась она ранее?

Салем желала знать время и место для своей гибели — желала знать момент, когда ее мечтание будет исполнено…

И она знала. Знала о том, что ее гибель была запланирована в текущий день.

Она не знала о том, как именно будет выглядеть ее гибель — но ей было все равно. Совершенно все равно. Какой смысл был размышлять о возможных формах ее гибели — если каждая из них была проводником к ее гибели в любом из путей?

День рождения Джонатана Гудмана. Финальный день ее жизни…

Самый счастливый день в жизни Салем.

День, когда Салем, возможно, впервые за тысячелетия, искренне обратиться к миру вокруг нее.

«С днем рождения, Джонатан Гудман.» — Салем могла произнести лишь спокойно, глядя на бескрайние черные поля вокруг нее, ощущая, как с каждой секундой приближается конец ее жизни — «С днем рождения… И спасибо за все.»

Джонатан Гудман много думал о своей жизни.

В общем-то, он занимался подобным всегда, неоднократно в своей жизни — возвращался к картине своей жизни, раз за разом, и дело за делом. Постоянно, осмысливая ее с разных сторон — практически каждый день.

Мог ли он поступить иначе? Сделать что-то по-другому? Избрать иной выбор на своем пути? И если да — то где он мог сделать этот иной выбор в прошлом?

Что произошло бы, если бы он не отступил перед лицом Гиры и продолжил свое давление на Менажери? Если бы не вмешался в революцию Мантла? Если бы не спас Вакуо, не уничтожил супер-орду, не сбежал бы в Гленн, не ограбил бы банк, не встретил бы Синдер, не оказался бы в Атласе, не попал в шторм, не отправился в Умбру, не стал бы магом Ордена Гермеса, не открыл бы в себе магические способности? Какое именно из звеньев этой цепи меняло все? В какой из моментов он мог сделать иной выбор? И если он мог это сделать — к чему бы привел этот выбор?

Невозможно было предсказать, как могла иначе повернуться судьба Джонатана.

Возможно, он мог бы быть сейчас великим охотником, уничтожающим орды Гримм. Или, быть может, он стал бы неуловимым преступником, головной болью всех правоохранительных органов Ремнанта. А возможно он был бы самым эффективным курьером в мире…

Десятки? Тысячи? Миллионы?

Бессчетное количество выборов на пути Джонатана привело его к его текущей жизни. Бесконечное число решений — рисунок на тетради в детстве, случайное решение попробовать кофе, решение уничтожить Салем…

Джонатан не знал и не мог знать о том, как сложилась бы его жизнь, измени он хотя бы одно решение из представленных ему. Свернув на другую улицу, сказав другие слова, задумавшись о других вещах…

Все, что оставалось Джонатану — жить той жизнью, к которой привела бесконечность его выборов.

Джонатан Гудман. Мог ли он назвать себя хорошим человеком?

Нет. Никогда нет.

Пятнадцать лет. Пятнадцать лет Джонатан Гудман прожил в этом мире.

Он совершил столько вещей — он едва помнил линии домов и вид улиц его далекого родного мира. Но как линии своей руки, он мог прочитать любой отчет от его бесчисленных заместителей и процитировать последние политические дебаты Менажери.

И к чему это привело?

Джонатан… Наверное, так и не знал, к чему привели эти пятнадцать лет.

Не было финальной возможности, оглянувшись на его прошлое, выбрать лишь один итог, что описал бы всю его жизнь. Не было возможности подбить описание для всех событий, что произошли с ним в прошлом.

Джонатан Гудман. Человек, который…

Который что?

Джонатан прикрыл глаза, после чего выдохнул, глядя на стоящую перед ним группу, приметив взглядом приближающуюся фигуру молодой девушки, судя по виду — из Мистраля… В руках которой оказался свернут клочок бумаги.

— Прошу прощения, Ваше Величество,- девушка сделала шаг к нему, стараясь оказаться чуть ближе чем надо — и Джонатан вынужден был чуть повести рукой, останавливая взявших под внимательный надзор приближающейся девушки агентов, прежде чем принять письмо из ее рук.

Спустя мгновение, он раскрыл небольшую записку — после чего, только коснувшись взглядом слов, тут же закрыл ту и быстрым движением руки убрал ту в карман, прежде чем улыбнуться неловко поклонившейся и отступившей на шаг девушке — кажется, ее звали Пирра? — и продолжить обращение к новичкам, отмечая взглядом Блейк и Янг среди тех,- Прошу, не стоит стесняться — как будущие абитуриенты, возможно, вы только сейчас имеете возможность пообщаться с директором вашей Академии…

Человек, который так и не стал хорошим.