Так произошло

Так произошло

Стоя за небольшой своеобразной кулисой, скрывающей его от взглядов собравшихся людей — тысяч, сотен тысяч, миллионов людей — Джонатан думал.

Когда его жизнь изменилась так круто? Что именно привело его к тому моменту, как он оказался здесь, держа в руках именно эту речь, готовясь произнести именно эти слов, с именно этой целью… Что сподвигло его?

Это случилось неделю назад, когда капитан Айса предложила ему самое безумное, что он когда-либо слышал?

Две недели назад, когда он обрушил метеориты на Гору Гленн?

Восемь недель назад, когда он сбежал из Атласа в этот город?

Когда вышел в Умбру со стариком?

Или Fatum действительно существовал, являясь чем-то большим, нежели просто следствием действий людей? Все было предопределено в момент, когда он родился — нет, еще раньше. Заложенные рельсы определенности просто позволили событиям сложиться в единую канву еще в момент сотворения вселенной…

Что бы сказал Старик? Посмеялся бы и похлопал по плечу? Укоризненно покачал головой? Дал бы напутственный совет?

Что бы сказал Орден? Знакомые? Друзья? Учителя?

Что скажут люди? Что скажут потомки? Во что он ввязался, в конце концов? Что будет дальше?

Что сделает он и что сделают другие? Как повлияют его действия на весь этот мир? И как они уже повлияли?

Голос говорившего капитана замолк и Джонатан услышал обращение к себе. Не слыша слов и не слыша самого себя, чувствуя только гулко бьющееся сердце, Джонатан сделал шаг вперед, появляясь на импровизированной сцене.

Мгновение спустя он был пробит, пришпилен сотнями тысяч глаз. Люди смотрели на него — с непониманием и уважением, с обожанием и недоумением. Кто-то верил в него, знал с самого начала, что он был их спасителем. Кто-то отказывался верить в то, что именно этот медленно шагающий, опирающийся на трость мальчишка был именно тем, кто избавил их от гримм.

Джонатан не слышал ни шума своей трости, ни звука шагов. Ни перешептываний, ни гула. Казалось, все было тихо. Со всех сторон мир замер, наблюдая за его шагами.

Синдер в нескольких шагах — она смотрела на него с заботой, готовая в любой момент кинуться и поддержать его. В последние дни она становилась все более и более отчаянной — Джонатан знал, что в ее голове бродили мысли. Что-то, что он не хотел туда закладывать — но что-то, что все равно нашло свой путь.

Теперь Синдер была уверена в чем-то. Джонатан слышал, что теперь та доставала солдат, требуя от них тренировки. Врачей, требуя научить ее лечить все болезни мира. И все же — она никогда не отходила от Джонатана. Искала его взглядом каждый раз в толпе, не отдаляясь ни на шаг.

Шум сердцебиения перебивал любые звуки на этом свете. Почему то хотелось пить, отвести взгляд, убежать — но тело словно бы не слушалось Джонатана, продолжая шагать.

В первых рядах остатки армии — три капитана, временное правительство. По-сути, это был именно их план. Джонатан был нужен им, необходим — но лишь как действующее лицо, не как кукловод. Ну и пусть, это было лучшим из альтернатив.

Трость непривычно упиралась в деревянный помост, Джонатан еще не привык к тому, что именно так теперь он будет ходить… Возможно, весь остаток своей жизни.

Взгляд зацепился за охотницу. Их команда, четверо, не сбежали — хотя, возможно, это было связано с тем, что из Гленн некуда было бежать. Те несколько оставшихся местных вариантов самолетов использовались армией — и без восстановленной связи эта информация не могла быть передана никому за пределы города.

Конечно, башню смогли восстановить за прошедшее время, но первое же сообщение, что она должна была транслировать миру было совсем иным.

Джонатан сделал еще шаг, наткнувшись взглядом на черный, немигающий взгляд телекамеры, уставившийся на него. Наверняка сейчас по всем остаткам города, в каждой лачуге, на каждом проекторе люди видели его фигуру, его лицо. Его медленную походку и неловкие движения.

Возможно его сейчас смотрели министры… Советники этого мира. Магнаты, генералы, охотники…

Джонатан сделал последний шаг, после чего положил папку листов на трибуну перед собой, после чего прочистил горло, ища взглядом любую точку, куда он мог уткнуть свой взгляд, прежде чем выдохнуть и поднести губы к микрофону.

— Жители Горы Гленн,- его голос разнесся сквозь толпу по сотням проводов и через сотни колонок,- Все мы пережили ужас. Событие, равного которому нет и не было никогда в истории всего Ремнанта. Ужас орды гримм. Ужас, что мы смогли победить. Тьма, что отступила перед нашим светом.

Джонатан остановился, чувствуя, как пересыхают губы, но продолжил говорить дальше,- Многие из вас задаются вопросом — кто я такой. Но многие из вас уже знают ответ на этот вопрос. Именно я та причина, по которой небо обрушилось на землю. Именно я вызвал падение метеоритов на эту землю. Таково мое проявление - «Звездопад».

Среди множества людей проскочила, словно искра, мысль. Множество людей тут же бросились шептаться, но Джонатан не закончил. Его речь только начиналась…

— Многие из вас знают меня, впрочем, по совсем иным причинам,- Джонатан попытался улыбнуться,- Мое имя Джонатан Гудман и я всего-лишь скромный почтовый служащий, с которым кому-то из вас приходилось сталкиваться в прошлом отправляя посылки или письма. Сказать по правде — пожалуй, именно так я и хотел бы прожить эту жизнь. Скромный почтальон, небольшой семейный бизнес — со своей приемной дочерью и со своими мелкими мечтами… Но реальность такова, что вновь и вновь мне приходиться возвращаться к своей силе. Силе, что я надеялся никогда больше не использовать в этом мире — но силе, что я, как и мой великий предок, всегда надеялся использовать во благо. И, стоя сегодня среди людей, среди выживших, среди непобежденных — я клянусь в том, что во мне нет сомнения и сожаления о том, как я поступил. И если то будет надо — для защиты народа, для защиты Королевства, я использую свою силу вновь и вновь.

— Но…- Джонатан остановился,- Конечно же, это не все. Мой великий предок… Возможно, кто-то из вас догадался об этом — ведь мое имя — Джонатан Гудман. Имя, что привлекает внимание, что не подчиняется «правилу цвета» — но, наверное, именно об этом думала моя мать, желая спрятать на виду свой самый большой секрет…

— Мое имя, Джонатан Гудман, выдуманное,- Джонатан вздохнул,- Мое настоящее имя…

— ОЗПИН⁈ - голос Айронвуда казалось, мог достучаться до Озпина из самого Атласа безо всяческой помощи радиопередатчиков,- ЧТО ЭТО ТАКОЕ⁈

— Джеймс,- Озпин, столь непривычно серьезный, медленно отстукивал пальцем ритм по столу,- Это… Я… Наверное, впервые за столь долгие годы — я не могу дать тебе ответа на этот вопрос.

— ЭТО ПРАВДА⁈ - Казалось, будто бы Айронвуда бил припадок,- ТЫ ПОНИМАЕШЬ, ЧТО ЭТО ЗНАЧИТ⁈ КАК ЭТО МОЖЕТ БЫТЬ ПРАВДОЙ⁈

— Это…- Озпин задумался на секунду, прежде чем медленно вдохнуть и выдохнуть,- Полагаю, это возможно. Я… Я пытался быть осторожным, но я… Я совершил слишком много ошибок за свои годы, Джеймс, чтобы отрицать возможность еще одной.

— КАК… КАК⁈ - словно бы нечто перемкнуло в мозгу Айронвуда, заставляя его глотать воздух, как выброшенная на берег рыба,- КАК ЭТО ВООБЩЕ МОГЛО ПРОИЗОЙТИ⁈ КАК МЫ МОГЛИ ОБ ЭТОМ ДАЖЕ НЕ ПОДОЗРЕВАТЬ⁈

На эти слова Озпин ничего не ответил, только продолжая выстукивать ритм на столе.

Мог ли он…

Мог. Озпин знал ответ на этот вопрос. Неважно, насколько ему казалось, что он все предусмотрел, все предотвратил — он всегда мог допустить ошибку. Вероятность, настолько ничтожная, что ее свершение можно было назвать чудом — она всегда существовала. Озпин всю свою жизнь, все время бесконечной борьбы с ней всегда надеялся на чудо — и потому не мог отрицать того, что даже самое невероятное событие могло произойти в этой жизни. Сейчас или тысячу лет позже — оно было обязано случиться. И оно произошло.

Когда он почувствовал удар, проснувшись в одночасье — он думал об этом. Не землетрясение и не открывший вулкан, а что-то невероятное. Что-то, подобное ему самому. Что-то новое, неизведанное… Произошло.

Загадка, в одночасье возникшая перед его глазами лишь становилась сложнее и сложнее. Вопросы отвечали друг на друга, вместе с тем запутывая ситуацию лишь больше.

Как? Почему? Что послужило причиной? Что станет последствием?

Айронвуд, не выдержав молчания со стороны Озпина, бросил трубку. Но Озпин не переживал — Джеймс вернется. Через час или два. Наорет на пару подчиненных, постреляет на стрельбище, разнесет манекен, поспит — и вернется. Озпин выбрал его именно за это. Столь горячный, но всегда способный вернуться в проблеме. Тот, кто всегда так бурно реагирует — но всегда способен взяться за голову вновь. Предсказуемый, понимающий. Не глупый, нет, но предсказуемый.

Теодор? Куда менее предсказуемый — но его разум неординарен. С ним нужно будет связаться следующим, чтобы он помог распутать этот клубок.

Лайонхарт? Исполнительно, но не командир. Ведомый — он выберет ту позицию, на которую ему укажут. Никакого обсуждения или мыслей, только соглашательство… Полезно для исполнителей, никакой пользы как от советника…

Озпин медленно вдохнул и выдохнул, прежде чем перевести взгляд на лицо молодого парня, застывшее на экране. Мог ли он… Правда ли это был…

Что нужно было делать теперь?

Озпин поднялся с места и сделал шаг к заварнику с горячим шоколадом.

Его ждала долгая и бессонная ночь…

Аифал.

Имя, которое заставляло дрожать.

Сын шулера и проститутки, начавший свой путь с кражи кошельков — оказавшийся самым опасным человеком Ремнанта.

Про него не говорили ни его самые близкие друзья, ни его самые злые недоброжелатели.

Человек, который слышал все, видел всех, знал обо всем. Люди могли годами работать на него даже не осознавая, что с коробками рыбы они передают кипы документов, каждую неделю. Доставщики никогда не знали, что очередная квартира на их пути оказывалась местом, где находился еще один из мелких исполнителей в гигантских цепях, раскиданных по всему Ремнанту.

Казалось, будто бы Аифал был везде — его влияние видели в политических перестановках Вакуо и военных учениях Атласа, в забастовках Мантловских рабочих и протестных маршах в Менажери. Самые крупные игроки, самые умные и самые опасны, подозревали друг друга — самих себя — в работе на него. Искали контакты и устраняли посредников. Подкладывали бомбы и травили вино. Устраивали ночные рейды и соблазняли деньгами — в ход шло все.

Иногда они умирали. Сбит машиной, подавился костью, задран собаками…

Иногда это было случайно. Иногда нет. Но никто не знал наверняка.

Человек, одного факта существования которого было достаточно, чтобы регулировать весь мировой теневой бизнес. Бандиты Мантла договаривались с кланами Мистраля, рейдеры Вакуо опасались переходить дорогу племени Бранвенов, наркоторговцы Вейла не сотрудничали с Белым Клыком — на все эти договоренности, пакты — на всех них стояла незримая печать одобрения человека, способного сотрясать мир просто ворочаясь во сне.

Именно этот человек… Умирал.

Долго, в мучениях, страдая от постоянной рвоты и болей, без возможности даже проглотить кусок пищи, царапая ногтями до безумия чешущуюся кожу, Аифал умирал.

Самый ужасающий человек мира умирал, как умирают все.

Он не был особенно стар и не был повинен в своей смерти. Он никогда не курил и его алкогольные празднества закончились в его бурной юности. Он не был проклят и не стал жертвой несчастного случая. Он умирал просто потому, что так распорядилась его судьба.

Он помнил свой диагноз, в малейших подробностях, как помнил все — помнил, как пахла сирень в саду его первой жены, помнил цифры на заборе, мимо которого проходил ребенком, помнил как пьянел от первого в своей жизни вина.

Помнил каждую травму и каждое мгновение мучения. Каждое обезображенное лицо и каждый выкрик умирающего.

И теперь умирал он.

Он был даже не тенью — прахом себя былого. Он улыбающегося мужчины с длинными тонкими усами, ухоженной бородкой, с озорным детским взглядом и острыми чертами лица, с привычкой напевать под нос и свистеть какой-нибудь веселый мотив — остались кости, обтянутые пергаментной иссушенной кожей, впалые глаза с бесцветными зрачками, жидкие и редкие волосы и тихое, хриплое дыхание.

Год, два, три — годами он не покидал своего обиталища. К нему не приносили сводки тысячи его агентов и он не давал распоряжений десяткам и сотням групп. Он не являлся на слушания совета и не преследовал своих целей. Целыми днями он лишь лежал, не шевелясь, надеясь, что именно сегодня его боль уйдет, он сможет жить. Даже если лишь несколько секунд — он запомнит эти секунды. Навсегда, до конца жизни.

Но этого было достаточно. Аифал отбрасывал тень даже лежа в своей усыпальнице.

Годами он не делал ничего — но этого и не требовалось. Он сделал уже достаточно.

Действия, совершенные десятилетия назад, до сих пор продолжали приносить свои плоды. Механизмы, что он наладил лишь продвигаясь к своему месту до сих пор существовали. Легенда, фигура, машина, называемая «Аифал» существовала без его помощи, словно бы разумный робот, превосходящий смертную оболочку. Чтобы заставлять мир играть по его правилам ему не нужно было даже жить.

И все же…

Аифал не хотел умирать. Не хотел умирать в мучениях — и не хотел умереть тихо и без мучений. Он хотел жить.

Но над некоторыми вещами были не властны даже величайшие из людей.

И все же, когда с тихим клекотом шупальце черно-красного цвета пробралось в комнату, медленно выводя из коридора парящую, казалось бы, саму по себе сферу, Аифал впервые за столь долгое время улыбнулся.

Возможно, его Королева все же решила смилостивиться над ним.

Салем стучала по столу, глядя на замершую фигуру парня, произносящего речь.

Неужели, именно в этом заключался план Озпина? Это было его самое страшное оружие? И, неужели… Этот план сработал?

Гора Гленн была легкой целью для гримм — место порока и слабости, человеческая отстойная яма для отбросов общества. Легкая цель, словно бы сама просившаяся быть уничтоженной.

Что произошло бы со всем миром, если бы три миллиона жителей Горы Гленн были уничтожены в одночасье? Стерты с лица земли до того, как те успели бы подать даже сигнал о помощи? Какой удар всему человечеству был бы нанесен в этот момент? Что произошло бы с людьми, с их страхами, с их так называемым «единством перед лицом опасности», если они бы увидели, что эта опасность была слишком велика?

Это должен был быть миг триумфа для Салем. Ее бесчисленная орда гримм. Одно из ее любимых творений, дракон. Самый идеальный момент для атаки, подобранный со всей тщательностью. Удар по Озпину, удар по человечеству, удар по всему миру…

Был отбит.

Это было столь же неожиданно, сколько и разрушительно.

Орда… Нет, создать такую орду было не сложно. Несколько месяцев — для вечноживущих нет сроков, что они не готовы выждать…

Переправить такую орду… Годы. Несколько лет подготовки — не привлекая внимания, постоянно терять малыми частями гримм под натиском этих бешеных собак Озпина…

Атмосфера… Столь удачные шансы подворачиваются столь редко — десятки лет, поколения… Ей вновь встретится столь уязвимое поселение, столь идеальная цель для удара… Через пятьдесят лет? Через сто? Через двести?

Но никакие сроки не были для Салем чрезмерны. Пройдут эпохи, но она будет готова ждать. Лишь немного скуки и немного раздражения — итог тысячелетий ожидания. Она была привычна.

Но в этом было нечто большее, чем лишь небольшая задержка в ее планах. В этом был… Вызов.

Дракон был не величайшим из ее творений — но одним из любимых, одним из весьма ранних. Создание, что было сделано не для массового производства, а как ее личный маленький шедевр.

Оно не было неуязвимо — с помощью Озпина люди научились строить весьма занимательные игрушки, что были опасны даже для ее самых впечатляющих творений — но… В этом месте, Гора Гленн, не было подобного.

Ни Атласского военного флота, ни мощи Озпина. Ни Дев, ни реликвий. Ничего.

Гора Гленн должна была пасть, но вместо этого ее любимую игрушку… Сломали.

Это была пощечина ей. Это был вызов. Это было… Знаком плана.

Салем всегда считала, что Озпин изжил себя. Пройдя Великую Войну, воплотив свой безумный план по всему миру, тот решил, что исполнил все — после чего отступил в тень, глядя на то, как его столь возвышенное устремление, его внедрение «демократических советов» пожирает само себе, вырождаясь в дешевый популизм и олигархию самых влиятельных семей, давно поделивших между собой власть.

Что Озпин отказался глядеть правде в глаза, продолжая поддерживать фасад нормальности. Что он сдался, неспособный сделать ничего против Салем… Но… Неужели он действовал все это время?

Неужели это было не признание поражения, а план самого Озпина? Неужели все это время он лишь готовился, лишь усыплял ее бдительность, создавал видимость, готовя оружие своего возмездия? Нечто, что станет превыше дев, что одолеет Салем?

Озпин также не боялся времени — их битва шла так долго, что была вписана в сам рельеф мира — но Салем всегда казалось, что лишь она могла действовать со столь большим размахом. Озпин менялся с каждым поколением — умирал, чтобы начать путь заново, раз за разом. Не так трудно было в этом случае представить, что его планы не выходили за рамки нескольких десятилетий — как он мог пожать труды своих рук, если умирал каждый раз, становясь новым человеком?

Но… Она оказалась неправа. Озпин, сдавшийся, сломанный человек — нанес удар. Вновь ударил. Вновь удивил ее.

И Салем оставалось лишь кусать губы.

Она была мудра, опытна, терпелива, хитра и разумна… Но не была великим стратегом, тактиком или интриганкой.

Нанести удар в самое больное место — конечно. Воспользоваться шансом или избавиться от противника — да… Но ее схемам никогда не хватало комплексной широты, у нее не было сотен агентов и множество пешек. Несколько верных последователей, каждый из которых был достоин десятка солдат — и армия безмолвного, безмозглого мяса… Но не паучьих сетей, которыми она могла бы укутать мир.

Салем была проста — она наносила удар, отступала в тень, и била вновь. Раз за разом, эффективно — но слишком просто.

Озпин… Всегда был опаснее в этом плане. Сколько Салем себя помнила — у него всегда были глаза и уши среди всех людей.

Да, ей казалось, что Озпин сдался, что он давно перестал сражаться с Салем, удалившись побежденным в свой замок, но вместо этого он готовил удар.

И Салем знала, что в этот раз….Озпин победил. Не войну, лишь одну битву — но Озпин слишком долго не выигрывал у нее, чтобы Салем не ощутила горечь поражения.

И приняла решение.

Аифал, один из самых старых ее миньонов. Человек ума и навыков, ужас, способный посоперничать даже с Озпином, с величайшим манипулятором и интриганом мира, был в ее руках.

Он был… Не идеален. Так назойлив и так несносен. Никакой верности — он нарушал приказы Салем столько, сколько работал на нее. Извлекал выгоду не только из побед Салем, но и из ее поражений. Он хотел большего, чем ему было отведено — подставлял друзей и договаривался с врагами, но… Он был незаменим.

Он умирал. Умирал давно — но Салем устраивал этот факт. Если Озпин был побежден, если он перестал сражаться с Салем — нужды в Аифале больше не было. Он отслужил достойно ей — и мог умереть.

Но если Озпин продолжал сражаться… Если его планы до сих пор приходили в действие — Салем был нужен Аифал. Его ум и его способности. Он был одним из тех, кто мог сражаться даже с Озпином, если тот взялся за дело всерьез.

И если Гора Гленн продолжала существовать, если ее дракон был убит, если этот мальчишка, Джонатан Гудман, был тем, кем он называл себя — значит Озпин был еще далеко не побежден…

Джонатан сглотнул вязкую слюну и повторил вновь,- Мое имя, Джонатан Гудман, выдуманное. Мое настоящее имя…

Джонатан выдохнул вновь и произнес четко,- Озмонд Вейл Третий. Через свою мать, Розетту Вейл, я являюсь внуком Короля Освальда Вейла Великого и поныне остаюсь единственным легитимным наследником престола Королевства Вейл!

На секунду словно бы каждый слышавший эти слова в мире замер. Советник, шахтер, магнат, солдат, торговец, ученый.

— Моя мать желала скрыть меня от мира, избрав для меня поддельное имя и фамилию, скрыть мою силу, доставшуюся мне подобно великой силе моего деда, Освальда — но произошедшее заставило меня сбросить свою маску. Этот мир нуждается в моей силе — и во имя всех людей Вейла, во имя всех людей Ремнанта — я объявляю о реставрации монархии Вейла, о восстановлении истинного и легитимного Королевства Вейл в границах города Вейл и города Гленн, о реорганизации власти и принятии новой конституции, изменении законов и о полной готовности Королевства Вейл демократическими путями урегулировать вопрос о текущем статусе города Вейл и временного правительства — Советом Вейла.

Джонатан выдохнул, но прежде чем он смог бы замолчать, не сумев более продолжать говорить, он заставил себя открыть рот и продолжить свое заявление,- От лица нового правительства и монарха Королевства Вейл я вновь объявляю о своей полной и безоговорочной готовности защищать народ города Гленн, народ Королевства Вейл и народ всего Ремнанта от гримм, от военной угрозы и от захвата власти любыми нелегитимными формированиями. Я заявляю о полном и безоговорочном осуждении предыдущего правительства Горы Гленн, о беспрекословном отчуждение правительства реорганизованной монархии от временного правительства Вейла, о своей полной и безоговорочной поддержке народа Гленн, о своей готовности поддерживать народ всего Ремнанта, о своей решительности, решимости и готовности противостоять любым враждебным действиям, направленным против легитимного правительства Королевства Вейл и народа Города Гленн с применением всей возможной силы и мощи.

— В этот момент я объявляю о том, что рождение новой монархии, новой формы правления, приходящей на смену устаревшим правительствам Советов и устаревшему правительству старой абсолютной монархии, о создании нового государства и о создании нового мира для всех людей Ремнанта,- Джонатан вскинул руки в воздух,- Да здравствует монархия! Да здравствует демократия! Да здравствует новый мир!

Словно бы по команде — хотя, вероятно, так оно и было — десятки, сотни, тысячи солдат на площади вскинули руки, отдавая честь, прищелкнув сапогами, после чего грянули единым хором,- Да здравствует монархия! Да здравствует демократия! Да здравствует Король Озмонд Вейл Третий! Да здравствует Король Джонатан Гудман!

Затем еще раз. И еще раз. Громком, раз за разом, вновь и вновь они отдавали команду и постепенно люди начали вливаться.

Один и два, десять, сто, тысячи голосов вторили словам друг друга,- Да здравствует монархия! Да здравствует демократия! Да здравствует Король Озмонд Вейл Третий! Да здравствует Король Джонатан Гудман!

Джонатан моргнул, сбрасывая с себя пелену наваждения, после чего покачнулся чуть чуть, но прежде, чем Синдер смогла бы броситься к нему, тот ухватился за трибуну, глядя вперед.

Сотни тысяч, миллионы людей… По улицам, по площадям, выглядывающие из окон и развалин… Скандировали вместе с ним.

Да здравствует монархия!

Джонатан моргнул еще раз, проверяя, что он не спит.

Да здравствует демократия!

Затем еще раз и еще раз, чувствуя, как сотни тысяч людей пронзают его взглядом, повторяя мантру вновь и вновь.

Да здравствует Король Озмонд Вейл Третий!

Джонатан опустил взгляд, после чего выдохнул громко. Впрочем, в реве голосов его выдох потонул, даже не привлекая внимания.

Да здравствует Король Джонатан Гудман!

И Джонатан улыбнулся.

Ему так хотелось спросить сейчас Старика, рассказать ему об этом. Ухмыльнуться, рассказывая невероятную байку…

Но Старика не было. Не было ничего.

И у Джонатана не было ничего. Ни знаний, ни умений. Он… Наверное, он был безумен, соглашаясь на эту авантюру. Объявить себя наследником легендарного короля, затем объявить о создании нового государства, назвать себя королем… Ха, это было безумием.

Таким же безумием, как призвать сотни метеоритов на землю, жертвуя своей жизнью и здоровьем.

Таким же безумием, как открыть магазин доставки с использованием телепортации.

Таким же безумием, как спасти одну несчастную девчонку в другом мире и утащить ее за собой.

Джонатан развернулся и нашел взглядом Синдер, что улыбалась глядя на него.

Ха… С каждым месяцем, с каждой неделей и каждым днем он понимал девиз своего ордена все больше и больше…

Nec pulvis.

Nec flamma.

Nec tempestas.

Nec timor.

Так Произошло.