Обещанная

Эпилог

Наэлия смеялась до слез.

Она сидела, опершись ладонью о край стола, и никак не могла остановиться — смех срывался снова и снова, переходя в беззвучные судороги.

— Мам, это не смешно! — возмутилась Ориса, сжимая пальцы в кулаки. — Совсем не смешно!

— Не смешно?.. — сквозь смех выдохнула Наэлия, утирая слезы тыльной стороной ладони. — О, доченька… я обожаю твою девочку! Она так красиво мстит тебе!

— Мстит?! — вспыхнула Ориса. — Она угнала корабль отца! Ей четырнадцать, мама! ЧЕТЫРНАДЦАТЬ!

Наэлия едва удержалась, чтобы не рассмеяться снова, и подняла руки, будто сдаваясь.

— Я знаю, знаю, — проговорила она, стараясь вернуть себе серьезность. — Но признай, момент она выбрала гениальный.

Ориса метнула на нее такой взгляд, что Тейрон, стоявший у стены, едва заметно кашлянул, пряча улыбку.

— Миа со своим воином — на Тайтаеме, а Ами — у Аэллири на ремонте. Ни корабля, ни возможности броситься за ней в погоню… — Наэлия покачала головой. — Какая хитрая девочка.

— Моя девочка! — резко ответила Ориса. — Это мой ребенок, мама! И она сбежала!

— Да, сбежала.

— И что нам теперь делать?! — в отчаянии выкрикнула Ориса, теряя самообладание.

Наэлия посмотрела на нее спокойно.

— Ждать, — произнесла она мягко.

— Ждать?! — Ориса чуть не сорвалась на крик.

— Да, — кивнула Наэлия. — Ждать.

Она подошла, обняла дочь за плечи и чуть улыбнулась.

— Это всегда спасало нас от отчаяния.

Ориса выдохнула — коротко, судорожно.

— Она вся в тебя, — пробормотала Наэлия и снова рассмеялась, но уже тихо, с теплом.

— Да, — согласилась Ориса. — В меня…

/Ор'Саар/

Я почувствовал ее еще до того, как она вошла.

Энергия — живая, неустойчивая, дрожащая от страха и любопытства — скользнула по воздуху, словно зыбкий луч света. Потом — мгновение. Резкий спад. Все исчезло.

Когда она вошла, я увидел пустоту.

Абсолютную. Чистую. Холодную. Ни страха. Ни волнения. Ни даже следа детского трепета.

Она стояла прямо, руки прижаты к бокам, подбородок чуть поднят. И в этот миг я понял — передо мной не ребенок. Передо мной тот, кто уже умеет прятать душу за щитом.

Редкий дар. Опасный дар.

— Имя? — спросил я, хотя знал, кто она.

— Аэл'Райя, — ответила она ровно. Голос — без интонаций, сухой, почти механический.

Я смотрел на нее молча, изучая.

Слишком мала, слишком юна для черной брони. И все же броня сидела на ней безупречно. Я видел тысячи воинов в этой форме, но никогда не думал, что броня Ор'Ксиаров может так гармонично смотреться на девушке.

Она держалась прямо, но не вызывающе, не с той самоуверенностью, что часто прорывается у молодых Ор'Ксиаров. В ее осанке не было вызова — только внутренняя собранность.

Лицо юное, правильное, лишенное даже тени наивности. Кожа — слишком светлая для дочери Каор'Исса, скорее характерная для земных женщин. Белые волосы выбивались из тугой косы, вспыхивая холодным серебром.

Глаза — чистый янтарь. Не просто цвет, а огонь подо льдом.

В этих глазах я увидел то, чего не ожидал встретить у четырнадцатилетнего ребенка: безмолвную решимость. Такую редко можно увидеть даже у взрослых воинов.

— Зачем ты здесь, Аэл'Райя? — спросил я.

— Я хочу, чтобы ты стал моим наставником, Ор'Саар.

Я поднял бровь.

— Зачем?

— Я хочу стать лучшим пилотом Ис'Тайра, — сказала она. — Создать свой корабль и поднять его в небо. Чтобы он стал легендой — как «Безликий Шторм» моего отца или «Теневое Пламя» Мор'Раана.

Я почувствовал, как что-то старое, почти забытое, дрогнуло внутри — то чувство, которое обычно приносят только самые дерзкие из учеников. Но я задавал вопросы не сердцем.

— Почему не пришла к отцу?

Ни один мускул на ее лице не дрогнул.

— У него хватает забот.

Ответ правильный. Но слишком ровный, слишком выверенный. Я видел за ним другое — отец отказался обучать дочь, боясь за ее жизнь.

Я смотрел на нее, не отводя взгляда.

— Обучать женщину — не лучшая идея, — произнес я наконец.

Она не дрогнула.

— Почему? Считаешь, что я слабая? Даже не проверив, на что я способна?

Я почувствовал, как энергия вокруг нее чуть дрогнула — тонкий отклик, почти вызов, который она вовремя подавила.

Вызов от женщины… это было ново.

— У тебя есть редкая возможность убедиться в обратном, — сказала она ровно.

Я непроизвольно приподнял бровь. Смелость ее слов задела.

— Острые слова, — произнес я. — Но одно дело — говорить, другое — выдержать.

— Я знаю, — ответила она. — И готова к трудностям.

Я кивнул.

— Хорошо. Но запомни: опоздаешь хотя бы на миг — выгоню. Пропустишь занятие — выгоню. Меня не волнуют причины. Свяжешь жизнь хоть с кем-нибудь — выгоню. Я не обучаю тех, кто делит внимание между небом и чем-то еще. Поняла?

На миг в ее глазах вспыхнули радость и облегчение. Теплый, живой огонь прорвался сквозь холодную оболочку.

— Поняла.

Мне пришлось приложить усилие, чтобы сдержать улыбку.

— Тогда можешь идти. Увидимся завтра на рассвете.

— Хорошо, — кивнула она и добавила спокойно: — Тогда переговоры с отцом я оставляю тебе.

Я медленно склонил голову.

— Отец не в курсе? — не поверил я. — Разве не он тебя привез?

— Нет, — просто ответила она. — Я позаимствовала его корабль. И привезла себя сама.

Позаимствовала.

Я даже усмехнулся — коротко, почти беззвучно.

— Украла, значит, — уточнил я.

Она улыбнулась — тонко, по-взрослому.

— Это уже не важно, — сказала она. — Главное, что теперь я обучаюсь у самого Ор'Саара.

Развернулась и ушла, шаг за шагом теряясь в полумраке коридора.

Я смотрел ей вслед. Потом опустил руки на стол, накрыл голову ладонями и тихо выдохнул.

— На что же я себя подписал…

Два воина стояли друг напротив друга.

Один был легендой и входил в Девятку сильнейших.

Второй — тот, кто когда-то был одним из лучших пилотов Ис'Тайра. Но годы полетов, миссий и потерь изменили его. Он понял: не каждому суждено искать женщину, чтобы исполнить долг рода. Кто-то должен научить других дожить до этого долга. Теперь Ор'Саар обучал молодых Ор'Ксиаров пилотированию и выживанию в космосе.

Он отказался от мысли покидать Ис'Тайр и выбрал путь наставника — путь, требующий большей силы, чем любой бой.

Они знали о репутации друг друга.

Оба умели скрывать силу — и потому их взгляды стали оружием. Каждый читал намерения другого.

Каор'Исс смотрел ровно, взглядом воина, чья жизнь теперь измерялась не победами, а тем, что он мог потерять.

Ор'Саар отвечал тем же — без уступок. Он понимал, что этот разговор определит не только судьбу девочки, но и его собственную репутацию.

Первым заговорил Каор'Исс:

— Не прощай ей ошибок. И не будь с ней мягким.

Ор'Саар коротко кивнул:

— Слишком мягкий учитель убивает своих учеников раньше, чем враг.

Между ними снова воцарилась тишина — тяжелая, но не враждебная.

Каждый понял другого без лишних слов.

Каор'Исс развернулся и ушел.

Ор'Саар остался стоять, глядя ему вслед.

Сначала я думал, что просто наблюдаю за очередным учеником, хоть и необычным. Но со временем понял: наблюдаю за событием, за чем-то, что не укладывается в привычные законы.

Ее рождение само по себе стало нарушением принципа существования нашей расы. Из союза воина и земной женщины, несущей Свет Жизни, появилась та, в ком Свет не пробудился.

Вместо него — сила разрушения: древняя, жесткая, холодная, как сама плоть Ис'Тайра.

Поначалу я думал, что она — копия своего отца: тот же холод рассудка, та же дисциплина и врожденная готовность к одиночеству.

«Но разве способен ребенок так сдерживать эмоции?» — спрашивал я себя и переводил взгляд на юных Ор'Ксиаров: горячих, неукротимых, исполненных силы и нетерпения.

И тогда мне становилось стыдно за них. Стыдно за их взгляды, за тот голод, с которым они следили за каждым ее движением. Стыдно за то, как они теряли достоинство, забывая, кто они и зачем здесь. Стоило ей пройти мимо, и весь их разум, вся дисциплина растворялась. Они видели перед собой женщину, пусть и облаченную в броню, которую веками носили только мужчины. В такие моменты я чувствовал, как воздух дрожит от напряжения, от их скрытых мыслей, от желания доказать, что именно они достойны стать ее защитниками.

Иногда это напряжение превращалось почти в звон. И тогда я вмешивался. Бросал их в потоки. В самую гущу энергий, где броня плавится, где даже дыхание превращается в усилие. Там, под давлением, они быстро вспоминали, кто они такие. Ничто так не очищает голову, как страх быть стертым в пыль самой планетой. После таких испытаний взгляды становились ровнее. Но ненадолго.

К сожалению, мы, Ор'Ксиары, не умеем равнодушно смотреть на женщин.

Я понимал, что ее присутствие меняет не только учеников. Оно меняло нас всех. Даже тех, кто считал себя неподвластным чувствам.

Были дни, когда я стоял в тени пещеры и наблюдал, как она выходит в круг, созданный специально для физического боя. Его границы мерцали, испуская слабые гравитационные волны, и каждая волна гасила силу внутри, отрезая бойцов от потоков Ис'Тайра.

В этом пространстве не существовало силы Ор'Ксиаров — только когти, плоть и боль.

Когти противника рассекали воздух с такой скоростью, что он трескался — слышно было, как пространство ломается под натиском его движений. Ее движения были точны, выверены, лишены суеты. Но она не бросалась вперед, не стремилась ударить первой. Вместо этого отступала, шаг за шагом, скользя по кругу, ловя момент, выжидая, когда соперник откроется.

Но именно это и было ее ошибкой. Отступая, она давала им то, чего они ждали — ощущение превосходства. Для воина Ор'Ксиара шаг назад равен признанию страха. Они считывали это мгновенно, почти на уровне инстинкта. И тогда — набрасывались, теряя осторожность, опьянев от собственного превосходства. И этот миг, когда уверенность противника превращалась в ярость, был для нее самым опасным. Их когти находили цель. Они рвали броню, оставляя на черной поверхности раскаленные борозды, а под ними — кровь.

Такие бои длились недолго.

Вскоре она падала на колени, победитель поднимал руку и вырывал ее силу. Ее тело дрожало — от боли, от потери энергии, от того, что внутренний баланс ломался, будто у живого существа вырывали часть плоти.

На груди проступал знак — тонкая темная линия расползалась, превращаясь в символ поражения. Я знал, как он выглядит: трещина, уходящая от ключицы к сердцу, как след молнии, застывшей под кожей.

Были моменты, когда я хотел поднять руку, сорвать этот проклятый ритуал, сказать, что достаточно. Но я оставался в тени. Обещание, данное ее отцу, было не единственной причиной. Я понимал: если вмешаюсь — уничтожу то, ради чего она пришла. Она была учеником, а каждый ученик для меня был проектом. Моя слабость не должна была мешать ей идти по пути воина.

А потом я видел, как она, стоя на коленях, с этим уродливым знаком на груди, поднимала голову. Медленно, будто сам жест требовал не меньше силы, чем схватка. И в тот миг холод в ее взгляде превращался в обещание скорой расправы.

Она поднималась и уходила. Но никто не праздновал победу. Каждый понимал, что это не конец. И очень скоро они встретятся снова — но уже не в круге, а на открытой местности, где сила Ор'Ксиаров не заперта.

Я видел, как это случалось. Под ее силой трескался камень, воздух вокруг сжимался, гравитация ломалась, меняя направление. И противник падал, будто сама планета отказывалась держать его на своей поверхности.

Сначала я видел недоумение в глазах молодых воинов. Потом — в глазах наставников, равных мне. Поэтому, когда один из них решился испытать ее лично, никто не возразил. Все хотели увидеть, где проходит граница ее силы.

Он стоял перед ней — высокий, тяжелый, из тех, кто способен одним ударом разорвать броню. Она напротив — хрупкая на вид, с едва заметным следом старого шрама на шее, спокойная и сосредоточенная.

Они начали. Его удары были точны, сильны, размеренны. Он владел пространством, как своим дыханием — так, как мы все учились веками. А она… Она отступала, блокировала, едва не теряя равновесие, тянула время, выжидала. И я видел — он берет верх.

Когда ее колени коснулись камня, казалось, все решено. Наставник уже протягивал руку, чтобы завершить бой и принять ее силу. И тогда случилось то, чего никто не ожидал. Она подняла взгляд.

Я помню этот миг до мелочей. Тишина. Воздух будто застыл. Ее глаза вспыхнули холодным, живым пламенем. Она сжала кулаки, отказываясь признать поражение. И тогда пространство вокруг дрогнуло.

Сначала — легкая вибрация, пробежавшая по камню, которая отчетливо дала понять, что сам Зор'Ис'Тайр, равнодушный к жизням Ор'Ксиаров, отзывается на ее волю. Я не поверил этому, пока не увидел сам. «Кровь» Ис'Тайра рванулась вверх из трещин и, сплетаясь в хлысты света, обвивала тело наставника, ломая его броню.

Вспышка света. И там, где стоял наставник, остался лишь кусок расплавленной брони, еще дышащий жаром.

Никто не понял, что произошло.

Это была не просто сила.

Сила — я знал, как она выглядит, как звучит, как пахнет. Но то, что исходило от нее, было иным. В этот миг я встретился с ее взглядом. И понял, откуда столько упрямого спокойствия и этого безмолвного самоконтроля, который она несла в себе.

Все, что я долгое время принимал за хладнокровие, было ничем иным, как страхом, который она превращала в силу.

«Но чего же ты боишься, Аэл'Райя?» — спрашивал я себя, когда видел ее, идущей по тоннелям скал. В этом было что-то неестественное и в то же время правильное — будто она всегда должна была быть именно такой: тенью, воплощенной в черную броню.

«Это не страх боли или смерти — эти понятия для Ор'Ксиаров слишком примитивны. Нет. Ты боишься другого…» — думал я, наблюдая, как она поднимает в небо корабль и удерживает его в равновесии.

«Боишься, что если позволишь себе слабость, то разрушишь не врага — а то, что тебе дорого?» — спрашивал я себя после боя, когда она стояла среди обломков тренировочного круга, окруженная каменной пылью и гудящими потоками энергии.

Я не знал, что ответить себе. Может быть, она и правда боится. Боится утратить контроль и разбудить в себе чудовище. Это казалось верным объяснением. Но стоило взглянуть на нее — и я понимал: нет, ее страх глубже. Гораздо глубже.

Я хотел спросить ее прямо. Как наставник, как тот, кто слишком долго наблюдает и слишком многое видит. Но каждый раз, когда она проходила мимо, я молчал. Слова застревали в горле, потому что рядом с ней любая фраза казалась неуместной.

А потом представился случай.

Я объяснял группе молодых воинов, как удерживать пространство, когда оно само пытается тебя уничтожить. Когда чужая планета давит своей силой, когда воздух ядовит настолько, что прожигает броню.

Я шагал вдоль строя, останавливался, смотрел каждому в глаза. Мне было важно чтобы каждый понял. Чтобы запомнил простую истину: пространство — это инструмент. Да, оно реагирует на ваш страх, на вашу боль, на ваши сомнения. И если вы позволите себе слабость — оно станет вашей могилой.

Я видел, как молодые воины пытаются удержать эти слова, как воздух в ладонях. И только она стояла чуть в стороне, неподвижная, взгляд направлен в пол.

Я замолчал.

Она не подняла головы, будто не заметила паузы.

— Аэл'Райя, — позвал я.

Она вздрогнула, будто я вернул ее издалека. Подняла взгляд медленно, с усилием. И в тот миг, когда наши глаза встретились, я понял — что-то не так. Ее дыхание сбилось, пальцы дрогнули, и она осела на колени.

Через мгновение я уже нес ее к исцеляющей камере.

Я уложил ее в капсулу, и почти сразу ее веки дрогнули. Она открыла глаза, попыталась подняться, но я остановил ее жестом.

— Дождись, пока закончится цикл исцеления.

Она кивнула, закрыла глаза — и впервые за все время позволила себе просто лежать.

Я стоял рядом, слушал ее ровное дыхание и собственное сердце. Оно билось неправильно — не в привычном, выверенном ритме воина. Я пытался убедить себя, что это страх. Но знал — нет. Это было другое.

Я позволил себе слишком многое. Позволил заботу, которую должен был подавить. Позволил ощущение, что в этой капсуле лежит не просто проект, а нечто хрупкое, живое, то, что можно потерять.

Наверное, это и был тот самый переломный момент, когда я понял: мое сердце больше не подчиняется дисциплине. Но тогда были только я, она и тишина Ис'Тайра. Я чувствовал: если не спрошу сейчас, то не спрошу никогда.

— Аэл'Райя, — позвал я снова.

Она открыла глаза и села.

Никакой привычной маски — ни холода, ни той выверенной отстраненности, что всегда стояла между нами. В ее взгляде не было силы — только усталость и теплая, почти человеческая уязвимость. Как будто на мгновение исчезла броня, и я увидел не воина, и даже не ученицу, а девушку, которой слишком рано пришлось стать оружием. Поэтому вместо того, чтобы спросить то, что меня мучило все эти циклы — о том страхе что жил под ее кожей, — я спросил какую-то нелепицу:

— Как правильно? Ор'Ксиарочка? Или Ор'Ксиарка?

Она посмотрела на меня, чуть приподняв бровь.

— Не знаю, как правильно, — тихо ответила она. — Но мне нравится Ор'Ксиэра.

Я кивнул, принимая ее ответ. Некоторое время мы молчали. Потом мой взгляд невольно скользнул к ее плечу: кожа уже затянулась, но на броне все еще виднелся свежий, неровный след удара.

— Кто это сделал?

— В кругу, — коротко ответила она. — Пропустила удар. Снова.

— Почему не воспользовалась капсулой? — спросил я, стараясь, чтобы голос звучал ровно.

Она встретила мой взгляд. В ее глазах мелькнуло почти детское недоумение — разве нужно объяснять очевидное?

— Потому что тогда я бы опоздала на твой урок, — сказала она.

Я кивнул, не найдя что ответить.

После этого дня все изменилось, как меняется течение подземных рек, когда ты даже не замечаешь, что энергия уже идет в другую сторону.

Я стал внимательнее к ее самочувствию. Незаметно проверял состояние тела, пульс, температуру, дыхание, считывал амплитуду теплового излучения с контура брони, чтобы убедиться, что она в порядке.

Я говорил себе, что это просто наблюдение. Просто долг наставника. Но в какой-то момент понял — это уже не долг. Это привязанность.

Я стал смотреть дольше, чем позволено наставнику. И если раньше замечал подобное только за другими, то теперь сам стал тем, кто задерживает взгляд, кто ищет ее среди учеников, кто считывает каждое движение, будто от этого зависит жизнь Ис'Тайра. И вместе с этим пришло то, чего я не ожидал.

Я потерял сон. Стоило закрыть глаза, как я видел ее: то стоящую в боевом круге, то идущую по тоннелям, то лежащую в капсуле исцеления, то… в моих объятиях.

Я пытался отогнать эти образы, убеждал себя, что все это — лишь последствия усталости, но чем сильнее сопротивлялся, тем глубже тонул в них. Разум требовал забыть, а сердце не слушалось. Каждая попытка отстраниться лишь сильнее разжигала то, что я боялся назвать вслух.

Чтобы заглушить это, я стал дольше задерживаться на тренировочных плато, отдаваясь работе до изнеможения.

Слухи поползли быстро. Говорили, что Ор'Саар совсем озверел. Что собирает всех на плато в самый ранний час, когда звезды еще видны в небе. Стоит, заложив руки за спину, и молча наблюдает, как ученики отрабатывают приемы.

Я действительно стоял. Иногда часами.

Смотрел, как они двигаются, как повторяют заученные фигуры и ждал.

Если раньше я был просто строг, теперь стал беспощадным. Я мог стоять за спиной ученика до тех пор, пока тот не допустит ошибку — и только тогда произносил одно короткое слово:

— Снова.

Если раньше меня боялись и уважали, теперь стали просто бояться. И я позволил этому случиться. Потому что страх других — единственное, что помогало скрывать мой собственный. Я боялся, что однажды все заметят, как я смотрю на нее.

Прошло много времени. Я и сам не понял, как выдержал это испытание. Время стерло линии юности с ее лица, закалило движения, утяжелило взгляд. Передо мной стояла уже не четырнадцатилетняя девочка, а женщина — воин.

— Что я должна делать? — спросила она.

Я посмотрел на нее и, возможно, впервые за все это время почувствовал странную легкость. Как будто именно ради этого момента я жил все прошедшие циклы.

— Просто оставь свой отпечаток крови, — сказал я. — Тогда Высший Круг будет знать, где ты находишься и достигла ли успеха в поставленной перед тобой миссии.

Она кивнула. Проколола когтем ладонь и, дождавшись, пока по коже скользнет алая капля, провела ладонью по гладкой поверхности стены.

— На этом все, — произнес я.

Но она ждала… Ждала чего-то, что можно унести с собой — вглубь космоса. Поэтому я сказал:

— Всегда помни, кто ты. Помни, что силу воинам дает Зор'Ис'Тайр. Поэтому всегда возвращайся домой… живой.

Слова были сказаны. Между нами не осталось ничего, кроме тишины. Я уже собирался уходить, но ее голос остановил меня.

— Лети со мной.

Я замер. Сначала даже не понял, не ослышался ли. Слова прозвучали просто, но в них было все: приглашение, доверие… и нечто, от чего внутри все сжалось.

Предложение было слишком соблазнительным. Уйти от всего — от стен, от глаз Высшего Круга, от бесконечной дисциплины. Быть рядом. Делить путь. И наконец просто видеть ее не как ученицу, а как равную. Но я слишком хорошо знал, что это значит. Видеть, как воины Ис'Тайра снова и снова обращают на нее внимание, как предлагают защиту… Я уже проходил через это, второго раза просто не выдержу.

Поэтому я ответил так, как должен был ответить наставник:

— На место второго пилота ты можешь выбрать кого угодно. Весь Ис'Тайр к твоим услугам.

Я собирался уйти, но она произнесла почти шепотом, но так, что этот звук отозвался в каждом моем нерве:

— Место защитника?

Я закрыл глаза.

Воздух вокруг стал плотнее.

Мне понадобилось несколько ударов сердца, чтобы вернуть себе самообладание. Сначала я просто дышал. Потом начал собирать чувства в привычные слои — контроль, долг, порядок. И только когда каждый слой занял свое место, я обернулся.

Она стояла неподвижно. Смотрела прямо — взглядом глубоким, ясным, без защиты.

— У тебя есть ко мне чувства? — спросил я, сам не веря, что произнес это вслух.

— Чувства… — повторила она, словно пробуя это слово. И в этот момент все изменилось.

Я почувствовал, как из-под всех ее холодных слоев поднимается тепло. Словно все эти циклы она держалась только потому, что я был рядом, был ее ориентиром, маяком, опорой, без которой ее собственная сила могла бы сломить ее изнутри.

Это было настолько неожиданно, что я не смог скрыть растерянности.

— Почему ты ни разу не дала мне этого понять? Ни жестом, ни взглядом, ни словом.

Она усмехнулась и тихо повторила мои же слова, сказанные ей когда-то:

— Свяжешь свою жизнь хоть с кем-нибудь — выгоню…

Я молчал.

— Космос, — добавила она, — был для меня важнее чувств.

— Почему сейчас? — спросил я. — Почему открываешься мне теперь? Что изменилось?

Она отвела взгляд. Ее плечи чуть дрогнули, и я понял — она борется с собой. Но я не собирался отступать. Сделал шаг ближе и потребовал ответа:

— Аэл'Райя, ты выбрала путь воина. Ты выдержала все. Так почему теперь выбираешь чувства?

— Я выбрала путь воина не потому, что мечтала о славе, — сказала она тихо. — А потому, что не верила в возможность другого пути.

Я не понял. Эти слова разошлись внутри, как трещина в скале.

— Ты — дар Ис'Тайра, — сказал я. — Ты можешь выбирать любой путь. На твоей стороне сила, семья… даже сердце планеты служит тебе.

Она усмехнулась — коротко, горько.

— Если дар не приносит пользы, он превращается в ошибку.

— О чем ты, Аэл'Райя? — выдохнул я.

Она не ответила. И тогда я шагнул вперед, обхватил ее лицо ладонями и заставил смотреть мне в глаза. Кожа под пальцами была теплее, чем я ожидал, а взгляд — открытый, до боли живой.

— Что ты такое говоришь?.. — произнес я тихо и замолчал.

Пауза была важнее слов. В ней я давал ей время услышать себя. Мне же нужно было осторожно вскрыть ту рану, которую она столько циклов прятала за слоями контроля.

Я сместил ладонь и провел большим пальцем по ее шее — к месту, где под кожей бился пульс. Сначала быстрый, бесформенный, как у испуганного животного, затем — чуть ровнее, когда мое тепло проникло глубже.

Я синхронизировал ее дыхание со своим. Дыхание — это ключ. Ритм, который не обманывает.

Я смотрел ей в глаза и шаг за шагом открывал путь к ее боли:

«Назови то, чего боишься», — мысленно приказал я.

Чтобы немного упростить себе задачу, я снова изменил положение ладони — и не случайно коснулся старого шрама у шеи. При прикосновении в ее взгляде мелькнуло движение — вспышка, образ, звук, запах… — все то, что она так долго держала внутри.

Я не давил на нее грубой силой. Я ждал. Ждал, когда она сама найдет в себе силы открыться мне.

Она сжалась, дыхание сорвалось в коротком всхлипе, и я едва заметно усилил давление в мысленном посыле:

«Скажи».

Это было не приказом, а предложением выгодного обмена: я просил ее впустить меня в то пространство, которое она плотно закрывала от всех. Я предлагал ей забрать ее страх — в обмен на правду.

И она сдалась:

— Я… я не знаю, смогу ли когда-нибудь связать себя с мужчиной, как это делают женщины других рас. Во мне нет Света Жизни — того, что делает женщину способной дарить потомство. И эта мысль жжет сильнее любого поражения.

Слова сорвались, и на миг ее лицо исказилось болью — такой открытой, что я почувствовал, как внутри меня трескается броня, которую я годами выстраивал вокруг себя.

Но я заставил себя слушать, не вмешиваясь, потому что знал: молчание — это мой долг, и нарушить его я могу лишь делом.

Она продолжила:

— Поэтому я приняла такое решение. Если я не могу стать продолжением жизни, значит, стану тем, кто защищает эту жизнь. Если не могу быть матерью — значит буду воином.

Янтарные глаза, которые всегда смотрели прямо, потемнели и стали мокрыми от слез. Голос надломился:

— Если я не могу дать жизнь — я хотя бы не позволю ей угаснуть. Это было моим единственным обещанием этому миру… и самой себе, — прошептала она и замолчала.

Я стоял, не двигаясь, чувствуя, как внутри меня дрожит все, что я считал непоколебимым. Я понимал: вот он — ее настоящий страх, который она превратила в силу. Я не стал бросать пустых слов. Я предложил то, о чем думал давно и что мог дать без всяких ритуалов:

— Если связь в привычном смысле невозможна, — сказал я, — мы можем связать себя кровью.

Она тихо выдохнула:

— Я не думала об этом.

— Ты женщина, — произнес я ровно, но с неожиданной мягкостью, — и у тебя есть все необходимое, чтобы стать матерью.

Она не сдержала короткого смешка, и я продолжил:

— Если хочешь доказательств — я готов дать их здесь и сейчас. Но я знаю тебя. Знаю, какой путь ты прошла, чтобы поднять свой корабль в небо. У нас будут дети — столько, сколько пожелаешь. Но сначала ты исполнишь свою мечту. А я буду рядом.

Я видел, как где-то глубоко в ней что-то отпускает: дыхание становится ровнее, руки перестают сжимать меня так судорожно. Видел, как напряжение спадает, и как ее тело становится чем-то хрупким, живым, к чему тянется все во мне.

И тогда я позволил себе то, что так долго держал под запретом.

Наклонился и поцеловал ее.

Этот поцелуй был моим обещанием. В этот миг я перестал быть ее наставником. Я стал тем, кто охраняет ее тишину и ее страхи.

Я стал ее защитой.

Конец