Медные монеты даруют миру покой [огрызок, 93 главы из ???]

Глава 70: Прохожий (1)

Голоса в деревне всё так же не затихали и непрестанно гудели, словно растревоженное осиное гнездо. Несколько сравнительно более пронзительных выделились среди прочих:

— Призрачная птица[194]! Призрачная птица здесь!..

— Отчего призрачная птица явилась в нашу деревню? Неужели кто-то накликал несчастье?

— Кончено, кончено, она явилась по наши жизни, а-а-а-а!..

— До убийств дойти не должно, но беда, несомненно, случится!

Так называемая призрачная птица была вовсе не какой-то диковинкой, а именно что чёрной птицей, круглый год гнездившейся на горе Боцзи и, весьма похоже, воспитанной Сюаньминем. Вероятно, потому, что всё время безобразничала в ядовитом тумане на горе Боцзи, крики её были так своеобразны, настолько, что простой люд из деревни в подножии горы даже демонизировал её.

Как будто эта чёрная птица — отрастивший крылья предвестник несчастья: точно покружит ещё несколько раз — и всех в деревне будет ждать страшная беда.

— Ах… — тихий вздох зазвучал вновь, и уголки рта Сюэ Сяня дёрнулись, когда он услышал его. Для посторонних эти вздохи могли быть несколько пугающими, но для него — не особенно, в конце концов, пока он занимался откровенным развратом, такие вздохи, долетая из плотного ядовитого тумана, непрерывно вторили звукам его собственного тяжёлого дыхания.

Стало довольно неловко.

Стоило Сюэ Сяню услышать этот голос, как голова его заболела в самой сердцевине, щеки заныли, а руки зачесались — хотелось избивать птицу и есть людей.

Как нарочно, эта чёрная птица, казалось, была тем ещё духом. Сделав над деревней ещё несколько кругов, она, владея неизвестно каким трюком, неожиданно спикировала прямо к Сюэ Сяню и остальным.

К счастью, трое ещё не зашли вглубь посёлка, а не то вокруг вспыхнула бы паника.

Чёрная птица не проявила ни полкапли такта. Она облетела разок вокруг двух людей и одного призрака, уверенно села Сюаньминю на плечо и мягко щебетнула Сюаньминю, точно избалованно ластилась.

И вот теперь селяне посмотрели на это место и закричали ещё страшнее:

— Призрачная птица! И впрямь призрачная птица, смотрите, она зависла в воздухе!

— Да-да-да, точно там есть что-то, на что она может сесть, но там нет ничего! Как же она может висеть???

Изначально они использовали заклинание, скрывающее от глаз, чтобы войти в деревню незаметно, но вмешалась эта глупая птица, и они втроём теперь словно являли шествие — все в деревне не спускали с этого места глаз, насторожённые до предела; если бы не боялись молвы в духе: «С призрачной птицей шутки плохи», то, чего доброго, давно уже тыкали бы мётлами да вилами.

Как нарочно, глупая птица не успокоилась. Она, похоже, ничуть не боялась посторонних и, склонив голову набок, с любопытством смотрела на крестьян неподалёку. Пока они тряслись от страха, она снова внесла свою лепту, вскрикнув:

— Ах…

Крик был переменчивым и изломанным, с дрожанием на конце. Умоляющим о побоях.

Сюэ Сянь был чрезвычайно восприимчив к этому звуку, не сказав и двух слов, он побудил хозяина птицы запечатать эту несчастную штуковину талисманом запрета речи.

Чёрная птица замолчала.

Казалось, она рождена, чтобы быть не в ладах с Сюэ Сянем. Тараща чёрные блестящие горошины глаз на некоего дракона, что пропускал всё, как дующий мимо ушей ветер, она вздыбила перья и вытянула шею, собираясь клюнуть его острым клювом.

Руки Сюэ Сяня как раз так и чесались. Он тут же единым движением стиснул желтоватый клюв двумя пальцами, притянул её к себе и сказал тихо:

— Когда мне нечем заняться на досуге, я более всего люблю поймать охапку птиц и зажарить, чтобы съесть. В глуши же я не разборчив: сырая ли, приготовленная — всё равно, ощипал — и можно смаковать.

Чёрная птица молчала.

Подвергшаяся запугиваю жизнью и смертью, чёрная птица надолго застыла, как деревянный петух. Очень осторожно покачивая головой, она вытащила свой острый клюв из пальцев Сюэ Сяня, затем, сдерживая две слезы, посмотрела на Сюаньминя.

Увидев, что эта мелкая пернатая скотина, оказывается, ещё и знает, как жаловаться, Сюэ Сянь тотчас тоже поднял взгляд на Сюаньминя.

Сюаньминь молчал.

Величественный дракон — и вдруг в праздности дошёл до того, что обменивается клевками с птицей; тоже своего рода талант. Только и остаётся, что сказать — имя у Сюэ Сяня действительно не ошибочное[195].

Сюаньминь, вероятно, никак не думал, что очутится в подобном положении — под ударом с двух сторон, — и в значительной мере растерял слова.

Не то чтобы Сюэ Сянь в самом деле хотел бороться за первенство с этим птичьим отродьем, он лишь собирался использовать этот повод, чтобы перетянуть чуть странную атмосферу между ним и Сюаньминем на правильный путь. В конце концов, Сюаньминь не заговаривал ни разу за всю дорогу, буквально ещё более молчаливый, чем прежде.

Однако едва он уставился на Сюаньминя на мгновение, как увидел, что Сюаньминь окинул его взглядом и поднял руку, плотно закрыв ему глаза.

Ладонь Сюаньминя была ничуть не мягкой, и из-за худощавости фаланги пальцев упирались Сюэ Сяню в надбровные дуги и переносицу. И неизвестно, насколько отточенным было его заклинание для избавления от грязи — пускай в бамбуковом доме, поражённый слюной дракона, он всю ночь обливался потом, рука его тем не менее была как и прежде сухой и чистой, даже пахла травами и деревьями из дикого леса — аромат лёгкий и тепловатый.

Сюэ Сянь почувствовал, что попросту сам вырыл могилу: изначально хотел вернуть странное ощущение в правильное русло, а в итоге Сюаньминь, не понять что подразумевая под этим, прикрыл ему глаза, и стало, напротив, ещё страннее…

На самом деле, когда он был бумажным человечком, Сюаньминь тоже нередко закрывал ему ладонью лицо и глаза, должно быть, из соображений «чего глаза не видят, то не беспокоит», однако со сменой облика привкус несколько изменился.

Не разобрать, что Сюаньминь сделал с чёрной птицей за это время, Сюэ Сянь не слышал, чтобы он задабривал её или бранил, но уловил, как чёрная птица несколько раз хлопнула крыльями и молча смирилась со своей участью.

Он чинно стоял в темноте под покровом руки и не двигался, лишь моргнул, отчего ресницы мазнули по ладони и подушечкам пальцев Сюаньминя.

Кончики пальцев Сюаньминя дрогнули, и он убрал руку.

Не глядя на Сюэ Сяня — похоже, сохраняя манеру «чего глаза не видят, то не беспокоит», — он сказал ровно:

— Довольно, идём.

Чёрная птица и впрямь притихла. Не роняя ни единого звука, она держалась за плечо Сюаньминя, время от времени испуганно поглядывала на Сюэ Сяня и тут же отворачивала голову, словно внезапно поняла, как обстоят дела. Сюаньминь, видимо, провернул с ней что-то ещё, так что даже когда они вместе с чёрной птицей открыто вошли в деревню, взгляды крестьян не следовали за ними вовсе.

— Где чёрная птица? Как она исчезла на ровном месте?

— Верно, явно же только что ещё была там…

Гудящая болтовня селян осталась позади, и то, что глупая птица подняла суматоху, обернулось пользой, ведь большинство вставших рано крестьян собралось на въезде в деревню, и в глубине её стало намного тише, вплоть до того, что за весь путь они не увидели и тени человека.

Следуя указаниям раненого воина, они дошли до речной плотины и повернули через простой узкий мост поверх неё.

Едва сделав несколько шагов, они услышали, что под мостом кто-то разговаривает.

Не останавливаясь, Сюэ Сянь взглянул вниз и увидел, как две поднявшиеся спозаранку женщины бок о бок сидят на корточках на каменных ступенях, выступающих из насыпи, и стирают одежду, болтая о повседневных мелочах под плеск воды.

— Ах… Такая жалость, вчера умер старый дядя Ли из западного конца деревни, — женщина, что носила зимнее платье цвета фиников, вздохнула и продолжила: — Говорят, спрятал пеньковую верёвку и повесился у кровати, а перед смертью обеими руками держал красный тёплый халат в цветах.

— Старый Ли? Разве он не слаб умом уже пятый-шестой год? Как же он разобрался с верёвкой, чтобы повеситься?

Женщина в финиковых одеждах качнула головой:

— Тётушка Ли ведь ушла от тяжёлого недуга несколько лет назад? Эр-Лицзы[196] и остальные боялись, что дядя Ли не переживёт такого потрясения, и, пользуясь тем, что он слабоумен и неспособен узнавать людей, обманывали его — говорили, что тётушка Ли в уездном городе посещает врача. Слышала о таком?

— Слышала. Говорят, старый дядя Ли открывал глаза и не помнил, что было сказано позавчера, каждый день спрашивал эр-Лицзы: «Где твоя матушка?»

— Верно, только, пересказывают, два дня назад он несколько пришёл в себя и понял, что родной сын-то дурачит его и тётушки давно нет, — женщина в финиковом платье вздохнула. — Изначально старый дядя Ли хоть был слаб умом, ещё мог сносить жизнь в мучениях, теперь же надежда вдруг исчезла, раз не уследили — и покончил с собой.

— Ах… Некоторые вещи уж лучше не понимать, а…

Пока две женщины говорили об этом, Сюэ Сянь с Сюаньминем уже прошли через мост. Раненый воин как будто остолбенел; не касаясь ногами земли, он застыл ненадолго на месте, где был сразу, затем молча догнал остальных.

— Пришли… — тон раненого воина казался нерешительным, он поднял руку и указал на небольшой глиняный дом у дороги, что имел всего три двери: две комнаты располагались рядом, и сбоку ютилась хибарка; должно быть, в двух помещениях жили, а одно было кухней.

И случилось же так, что когда он заговорил, дверь одной из комнат глиняного дома распахнули и наружу вышла женщина с забранными в пучок волосами и чистым лицом. В согнутых пальцах она держала свитый из разноцветных верёвок узел, а к узлу была привязана высушенная на воздухе черепашья спина.

Она поправила узел, встала на носочки и повесила его на железный гвоздь на стене у двери. Снова коснулась черепашьего панциря, повернулась и обратила взор вдаль.

На миг Сюэ Сянь даже подумал, что она смотрит на них, но она скользнула взглядом по месту, где они стояли, так же мимолётно, как стрекоза касается воды, и посмотрела в сторону въезда в деревню, затем отвела глаза, поправила пучок и вошла на кухню.

— Давайте подойдём, — сказал Сюэ Сянь.

Не услышав в итоге ответа, он обернулся взглянуть и обнаружил, что несколько нечёткое лицо раненого воина мокро — в какой-то момент он залился слезами.

Будто во сне, он проследовал за Сюэ Сянем и Сюаньминем к двери, однако вовсе не вошёл в кухню, а оцепенело приблизился к пёстрому узлу. Казалось, он хотел коснуться той черепашьей спины, но давно уже был безруким и мог лишь смотреть. Он окинул узел взглядом, прошёл через открытую кухонную дверь и посмотрел на сидящую у печи женщину.

— Этот узел — какой это обычай? — спросил Сюэ Сянь.

Лишь долгое время спустя раненый воин сумел подавить лишающие дыхания слёзы и глухо ответил:

— «Возвращение», когда возвращаются вместе с черепахой. Это наш местный обычай. Если дома кто-то не возвращается из далёкого странствия, плетут и подвешивают такой узел.

Его меняют раз в месяц, плетут с весны и лета до осени и зимы.

— Я… — раненый воин потерянно смотрел на целиком окутанную ароматами от печи женщину на кухне, очень долго медлил, но сказал: — Я изменил решение… Всё же не давайте ей увидеть воинскую бирку.

Он не видел её очень много лет и словно никак не мог насмотреться. Лишь долгое-долгое время спустя он с трудом отвёл взгляд, обратив его к Сюэ Сяню и Сюаньминю:

— Прошу вас, господа, можете ли вы помочь мне закопать воинскую бирку перед домом?

Сюэ Сянь посмотрел на его мокрое лицо и кивнул:

— Ладно, ты не передумаешь? Мы закопаем и уйдём, уйдём — и уже не вернёмся, если ты изменишь решение снова… вероятно, никто не сможет помочь тебе.

— Мгм… Я буду присматривать отсюда за ней и за своими родителями, сторожить перед дверью, — раненый воин продолжил шёпотом: — Они не увидят воинской бирки, и у них всегда будет немного надежды…

Он провёл в сражениях многие годы, твёрдый и несгибаемый, проливал кровь и пот, но, должно быть, очень редко ронял слёзы, а потому от рыданий лицо его выглядело несколько свирепым, казалось, он подавляет их со стиснутыми зубами, чтобы не издавать никаких звуков.

Раненый воин долгое время простоял молча, вдруг посмотрел на Сюаньминя и заговорил:

— Я, я слышал, есть некое лекарство, как говорят, способное обручить и в следующем перерождении. Если я, такой как сейчас, найду и приму его, оно ещё сможет подействовать?

Сюаньминь задумался на мгновение и ещё не успел ничего сказать, как Сюэ Сянь уже цокнул языком и покачал головой:

— Почему вы всегда любите связывать будущую жизнь и даже жизнь, следующую за будущей, с одним человеком? Я сталкивался с этим не однажды, в прошлый раз сказавший мне такие слова тоже был глупым рядовым воином, всю ночь он утомительно повторял это снова и снова, спрашивал меня, есть ли подобное волшебное лекарство. Когда дело касается жизни и смерти, это почти наверняка нечто демоническое, цена такова, что обычному человеку никак не снести. Откуда бы взялось столько дешёвых благ, чтобы люди просто пользовались ими?

Кто же знал, что раненый воин ответит с полной серьёзностью:

— Необязательно. Когда я был мал, слышал, как дядя Цюй в деревне рассказывал, что в его краях есть такое волшебное лекарство — если посеять его в себе, можно и вверить следующую жизнь, и к тому же взять на себя несчастья партнёра…

Он заметил, что Сюэ Сянь не придаёт значения, и принялся повторять, добавляя:

— Родина дяди Цюя — в Ланчжоу, в тех краях всегда создают необыкновенные вещицы, точно не скажешь, действительно ли…

— Хватит размышлять об этом, ты не сможешь воспользоваться, — Сюэ Сянь привык не вникать в деликатности и говорил достаточно прямо.

Раненый воин в один миг пал духом, опустил голову на добрую половину дня и сказал:

— Я понимаю, я только… подумал.

Но… погодите-ка.

Сюэ Сянь вдруг нахмурился, шикнул и сказал:

— Я услышал кое-что очень знакомое в твоих словах только что. Где, ты говоришь, родина этого твоего знакомого?

Голос раненого воина был неясным, вплоть до того, что некоторые слова звучали не очень чётко, Сюэ Сянь лишь спустя очень долгое время осознал, что он сказал, и тогда не удержался и уточнил.

— Дядя Цюй? — раненый воин остолбенел на миг и повторил недоумённо: — Ланчжоу, кажется, с горы Ся или из окрестностей ещё какой-то горы.

Ланчжоу, гора Ся.

Есть волшебное лекарство, с которым можно взять на себя беды партнёра…

То и другое столкнулось вместе подобным образом; положим, совпадение, но не слишком ли для случайности? Сюэ Сянь воодушевлённо взглянул на Сюаньминя — и встретил его взгляд. Он отвёл глаза и обратился к Сюаньминю:

— Пойдём поищем этого человека?

Если смогут определить конкретное местоположение или больше расспросить о том, что касается «волшебного лекарства», возможно, сумеют и раньше отыскать способ, как решить проблему с «пауком единой жизни» на теле Сюаньминя.

Двое не стали излишне откладывать, удовлетворили просьбу раненого воина и незаметно закопали воинскую бирку перед дверью глиняного дома. Затем, последовав в указанную раненым воином сторону, отправились искать дом «дяди Цюя».

Когда двое вместе с чёрной птицей пошли глубже в деревню в поисках дяди Цюя, на горной дороге неподалёку от поселения как раз остановился осмотреться длинный конный отряд с экипажами.

Это были не кто-нибудь, а именно ушедшие и вернувшиеся обратно люди из приказа Тайчан.

Ведущими строй по-прежнему была пара из юных мужчины и женщины: одна являлась тайбу, другой — тайчжу.

Тайчжу придержал маску на лице, склонил голову посмотреть на вновь гадающую девушку и сказал беспомощно:

— Как так? Что за скрывающее от глаз заклинание опять применил этот человек? Или он шёл всю ночь и снова изменил местоположение?

В один день нельзя дважды гадать об одном и том же, потому и всё, что они узнали и поняли о разыскиваемом человеке, всё ещё оставалось на уровне прошлой ночи.

Они уже обошли другую гору, прежде чем обнаружили странность, и в результате после многих перипетий вернулись по кругу обратно к горе Боцзи.

Но на этот раз тайбу медлила, не заговаривая, вплоть до того, что тайчжу решил — снова что-то пошло не так.

— Этот человек-то действительно при горе Боцзи, в этот раз ещё одной ошибки быть не может, прочих странных помех тоже нет, только… — тайбу поколебалась мгновение и сказала глубоким голосом: — Только он уже мёртв.

— Мёртв? — весьма удивлённый, тайчжу повысил тон на конечном звуке.

— Больше всего озадачивает меня вовсе не это.

Тайчжу:

— В чём ещё проблема?

— Помнишь, я говорила прежде, что определила человека, как будто являющегося гоши? — ответила тайбу.

— Разумеется, помню, однако это должно быть лишь совпадением, — сказал тайчжу.

— Вот только, к несчастью, по результатам моего гадания, он тоже приходил во впадину горы Боцзи и как раз недавно ушёл, — сказала тайбу.

Одна случайность — действительно случайность, когда же две совпадают вместе, это очень трудно объяснить случаем.

Тайчжу прошила дрожь:

— Не может быть… В самом деле гоши? Где этот человек сейчас?

Тайбу подняла руку и указала на селение с южной стороны горы, что тихо и мирно ютилось среди неясного утреннего света:

— В этой деревне.

Двое взглянули друг на друга сквозь отверстия для глаз в масках. Затем тайбу попросту отыскала в мешке на спине лошади бумагу и кисть, чуть смочила тушь влажной кистью и написала письмо из пары иероглифов.

Тайчжу же в полном молчаливом взаимопонимании сложил пальцы и свистнул, позвав голубя.

Письмо было адресовано гоши и, с поставленной на конце печатью тайбу, отправлено голубем в храм Фамэнь.

— Хоть и отправили письмо, нам всё же лучше сходить в посёлок и убедиться, в конце концов… дело затрагивает гоши, нельзя допустить неосмотрительность, — сказал тайчжу.

Тайбу кивнула:

— Мгм.