Медные монеты даруют миру покой [огрызок, 93 главы из ???]

Глава 53: Построение «Обуздать воздух» (4)

Да твою ж мать, его — его! — кость действительно опять замариновали в грязи!

Ощутить отклик части своего тела, безусловно, было радостно, однако помимо радости Сюэ Сянь всё так же испытывал гнев. Переворачивать горы и перекапывать почву повсюду — и всё чтобы собрать по одной собственные разбросанные кости; пожалуй, во всём поднебесье почти никто не сумел бы понять подобные смешанные чувства.

Прежде такое ощущение возникло в глубинах острова Фэньтоу, затем точно такое же было во дворе Каменного Чжана… Как говорится, в первый раз непривычно, а во второй — уже знакомо, и теперь Сюэ Сянь не мог усидеть на месте. Он не собирался ждать Сюаньминя — он уже вытянул голову, дав понять, в какую сторону двигаться, и если Сюаньминь пойдёт прямиком к горе Мучжи, то ни в коем случае не заблудится снова.

Размышляя таким образом, он заново поднял ветром двухколёсную повозку и промчался вихрем весь путь. Прошло не более нескольких мгновений, как он уже сидел у подножия горы Мучжи рядом с изогнутым старым гинкго.

Кроны обычных деревьев всегда обращены к солнцу, и даже если ствол и ветви несколько искривлены, крона всё так же смотрит вверх. Но этот старый гинкго тем не менее живо напоминал отбивающего земной поклон, что лбом ударяется в лодыжки; крона его действительно была обращена к земле — поистине необыкновенное зрелище.

Он никогда раньше не видел вершину горы Мучжи, и помимо того, что, присмотревшись, в самом деле не нашёл ниспадающего потока, он не сумел разглядеть никаких других изменений. Однако по одному лишь старому гинкго уже можно было понять — крона его пригибается к земле потому, что нечто в глубине привлекает её сильнее, чем приглушённый густым туманом слабый солнечный свет.

Если хотите узнать, где же, в конце концов, закопана драконья кость Сюэ Сяня, тогда посмотрите, на какое место указывает крона старого гинкго, — вот и всё.

Сюэ Сянь повёл двухколёсную повозку и медленно переместился к земле с южной стороны старого гинкго. Этот участок занимал площадь около квадратного чжана[133], он был чуть темнее, чем земля вокруг него, и сильнее пропитан влагой, что говорило о том, что почва на нём не такая плотная и прежде взрыхлялась.

Даже если человек, перекопавший землю, тогда скрывал сделанное, присмотревшись внимательно, всё ещё можно было заметить различия. Более того, едва Сюэ Сянь приблизился к этому месту, как земля внизу начала мелко дрожать. Захоронивший кость думал лишь о том, чтобы спрятать её в этой заброшенной деревне, полной нечисти, где её ни за что не откопает обычный человек, пришедший оттого, что заскучал в сытости, однако он забыл учесть, что одним днём может явиться непрошенным сам владелец.

Сюэ Сянь холодно усмехнулся, занёс руку, согнув пальцы, и резко схватил — нечто глубоко под землёй забилось на миг, совсем как живое сердце. Лишь одно биение — и вся гора Мучжи качнулась, вспугнув стаю птиц в диком лесу.

Пронзительный щебет потерялся вдали, и Сюэ Сянь схватился снова.

Тук…

На этот раз участок в квадратный чжан целиком пронзило ударом изнутри наружу, словно его вспахали.

Тук…

После третьего у Сюэ Сяня закончилось терпение, и он резко потянул на себя.

Тотчас с грохотом провалился целый кусок почвы, и в то же время, как нечто готово было явиться на зов, вся земля поблизости начала дрожать, мякнуть и клониться. Вслед за тем как участок обрушился в чернеющую дыру, земля вокруг неё, включая ту, что была у Сюэ Сяня под ногами, стала непрерывным потоком скатываться в эту чёрную яму — картина живо напоминала завертевшийся на ровной поверхности водоворот, который, ни с чем не считаясь, затягивал внутрь всякую всячину, оказавшуюся рядом.

Всего мгновение — и старый гинкго, чья крона свешивалась до земли, провалился в чёрную дыру целиком; воронка же продолжала непрестанно расширяться. Край горы Мучжи задрожал так, что с него покатились обломки породы, а двухколёсная повозка Сюэ Сяня хоть и отодвигалась назад очень быстро, всё равно с трудом могла устоять перед силой всасывания.

Очевидно, все эти колебания возникли из-за того, что Сюэ Сянь хотел достать из-под земли драконью кость, а драконья кость была вплетена в некое построение и привязана к нему, потому при каждом движении вся заброшенная деревня и даже места более отдалённые лишались покоя.

Чтобы вернуть то, что принадлежит ему, он — кто бы мог подумать — должен ещё пройти через подобную попытку подчинить. Сюэ Сянь готов был попросту рассмеяться от гнева.

Едва он слегка разжал руку, как тряска в безлюдной деревне и горе чуть смягчилась, сила всасывания чёрной дыры немного ослабла, а то, как почва сползала в яму, стало не таким поразительным; даже раскачивание его двухколёсной повозки уменьшалось…

Стоило же ему снова усилить хватку, и одновременно с тем, как драконья кость зашевелилась, готовая двинуться, вся земля опять яростно затряслась и чёрная дыра, подобная грязевой воронке, начала вновь стремительно разрастаться.

Сюэ Сянь наморщил брови, и лицо его окончательно похолодело.

Белизна кожи подчёркивала его ледяное суровое выражение, в нём проступали нечеловеческое равнодушие и отчуждённость, дающая ощущение, что с ним невозможно сблизиться. Впрочем, в сравнении с его обычным обликом, всегда таким, будто он готов перевернуть Небеса и опрокинуть землю, и никогда — серьёзным, этот редкий холодный вид по статусу подходил ему больше.

«Ты по-живому вытащил из меня мускулы и кости и ещё рассчитываешь, что я буду думать о жизни и смерти прочих, — что это за логика такая?!»

Однако как раз только лишь из-за этой во всех отношениях несостоятельной чуши Сюэ Сянь всё время сдерживал три части[134] силы в руках.

Как раз когда всё лицо Сюэ Сяня совсем заледенело, предвещая надвигающуюся бурю, сзади вдруг оказался человек. Пусть даже тот стоял не вплотную к его спине, Сюэ Сянь всё равно ощутил неожиданно близкое тепло чужого тела, что в этом сыром и сумрачном морозном тумане казалось особенно отчётливым — настолько отчётливым, что сердце его внезапно подпрыгнуло, а затем медленно опустилось вновь. Прежние ярость и беспокойство обволокло этим теплом, и большая их часть тотчас рассеялась. Их сменило нерушимое спокойствие.

— Позволь мне, — раздался позади него глубокий неторопливый голос Сюаньминя.

Затем лёгкая белая конопляная ткань скользнула рядом с лицом Сюэ Сяня — сильная худая рука миновала его плечо и, опустившись, забрала связку медных монет, намотанную на кончик пальца.

Сюэ Сянь остолбенел на мгновение, и тут же позади него раздался хорошо знакомый гул медных монет — громадная сила резко придавила травы и деревья, гору и камни вокруг, а подобную водовороту грязевую дыру как будто сковала, одолев, невидимая рука — воронка закрутилась всё медленнее и медленнее и наконец затвердела, застыв на месте: грязь и камни больше не проваливались внутрь, и гора Мучжи тоже оказалась накрепко прижата.

Сюэ Сянь непроизвольно запрокинул голову взглянуть на Сюаньминя — и увидел, как тот опустил взгляд и посмотрел на него, сидящего на стуле. Сюаньминь сказал спокойно:

— Я держу, не беспокойся, забирай кость.

Весь лёд, всю надвигающуюся бурю вдруг сгладила одна-единственная простая фраза. Сюэ Сянь отвёл взгляд, посмотрел в бездонную чёрную яму перед собой, ощутил внутри драконью кость — готовую к действию, откликающуюся ему — и, фыркнув носом, вдруг засмеялся. Не так, как обычно — когда высмеивал, подшучивал или холодно усмехался, — без какой-либо колкости; это был лишь самый наипростейший смех.

Он не стал с показной вежливостью говорить «прости, что затруднил тебя», как не сказал и «благодарю», только хмыкнул согласно и, расслабив тело, произнёс:

— Крепко прижал? Я потянул…

Договорив, он резко схватился всеми пятью пальцами.

В этот раз не осталось ни капли сдержанности, и хотя Сюаньминь устойчиво придавливал землю при горе мощью в тысячу цзюней, по-прежнему можно было почувствовать, как смутно вздрогнул огромный участок. Пасть тигра[135] Сюаньминя яростно содрогнулась от усилия, с которым он удерживал землю, и лопнула, раскрыв дорожку раны. Тем не менее лицо его не изменилось и пальцы, контролирующие медные монеты, остались всё такими же надёжными и совершенно неподвижными.

Сила, что вкладывал Сюэ Сянь, всё возрастала и возрастала, гул медных монет становился всё громче и громче, и парящий вокруг белый туман, словно его притягивала некая сила, собирался сгустками, окружая двоих.

В мгновение, когда рана в пасти тигра Сюаньминя разорвалась окончательно, из чёрной дыры протяжно разнёсся свист дракона. Тут же вслед за этим толстая белая кость высвободилась из-под земли, устремилась в руку Сюэ Сяня и в миг, когда коснулась его ладони, словно расплавилась от огня. По чуть-чуть проникая сквозь бледную кожу ладони, она влилась в его тело.

Ощущалось это совсем так, как если бы кто-то зажёг огонь на его ладони и тот прошёл через всё тело по ста каналам, прожёгши путь в сердце, а от поясничных позвонков пробрался прямиком в мозг.

Мгновение Сюэ Сянь ощущал лишь, что весь он — вся его кровь, все его мышцы и кости — горит в огне и от жара тело вот-вот распухнет; кроме этого, он не воспринимал ничего, даже забыл, в каком месте находится и с какой ситуацией столкнулся, — только помнил смутно, что рядом Сюаньминь, на кого можно положиться.

Лишь спустя длительное время он нашёл вещь, что могла смягчить прожигающее ощущение.

Он очень долго не мог оторваться от этой вещи, охлаждаясь, и только когда голова его от жара превратилась в котёл кашицы, мало-помалу пришёл в себя. Лишь открыв наконец глаза и рассмотрев своё положение, он обнаружил, что, сам того не поняв, вернулся в тело дракона. И судя по опрокинутой среди зарослей травы двухколёсной повозке и тому, что растения там же пребывали в полнейшем беспорядке, превратился он крайне спешно…

А той так называемой «вещью, что могла смягчить прожигающее ощущение», к несчастью, оказался Сюаньминь…

Вернувшийся в тело дракона, сейчас он обвивался вокруг Сюаньминя, насколько только было возможно. И ладно бы, если бы лишь обвивался, но он ещё безостановочно тёрся о Сюаньминя чешуёй, пытаясь пройтись по Сюаньминю — этой природной льдине — каждым нестерпимо горевшим участком…

Сюэ Сянь растерял слова.

И как быть? Он малость теряет лицо…

Величественный дракон от тяжкой жизни стал крупным хищным любимцем. По его виду, выражавшему, как ему досадно, что он не может обвить вокруг Сюаньминя всё тело целиком, знающий подоплёку мог сказать, что в момент отчаяния он с помощью Сюаньминя смягчил жар; незнающий… счёл бы его излишне прилипчивым.

Ключевая проблема состояла в том, что, кроме него самого, никто другой не мог знать об убийственном жаре — его «подоплёке», в том числе и обвитый Сюаньминь.

Нацепив на своё драконье лицо выражение, ясно говорившее, что у него не осталось причин жить, Сюэ Сянь украдкой скосил взгляд на Сюаньминя.

Хотя его и обвивал громадный чёрный дракон, он по-прежнему стоял там совершенно спокойный, непоколебимый перед восемью ветрами[136], глаза его были прикрыты, одна рука была сложена в буддийское приветствие, а другая чуть перебирала медные монеты в связке. Неизвестно, повлияла ли на них так драконья кость Сюэ Сяня или что-то ещё, но монеты эти выглядели немножко иначе, чем раньше.

Прежде Сюэ Сянь заимствовал одухотворённую ци медных монет, чтобы лечить мускулы и кости, и теперь у него была с ними неясная связь, как будто между ним и медными монетами протянулась нить.

По мере того как Сюаньминь большим пальцем тёр края медных монет, Сюэ Сянь смутно ощущал, как нечто в монетах ослабляется, а на их поверхности при этом едва различимо растекался яркий маслянисто-жёлтый цвет, словно они собирались наконец сбросить слой тёмной окиси.

Ему вдруг пришло на ум, как Сюаньминь раньше упоминал, что на эти пять монет наложены печати, из которых две уже начали ослабевать, и вероятно, не пройдёт много времени, как появится благоприятная возможность, чтобы эти две печати разбить.

Судя по нынешнему виду Сюаньминя, прямо сейчас, должно быть, как раз наступила та самая благоприятная возможность.

Сюэ Сянь увидел, что Сюаньминя вовсе не трогает обвившееся вокруг него нечто, и то лёгкое ощущение «потери лица» вмиг истаяло, как дым. Температура тела Сюаньминя сейчас была для него в самом деле исключительно приятной. Как только перестал чувствовать себя осрамлённым, он окончательно отбросил стыдливость и уверенно ухватился за Сюаньминя — сначала снизить температуру, а дальше видно будет.

Медные монеты в руке Сюаньминя время от времени вздрагивали, и с каждым вздрагиванием в теле Сюэ Сяня возникало неописуемое неприятное покалывание — как будто вытягивалась, приподнимаясь, каждая драконья чешуйка, и пылающий под кожей жар изливался наружу сам собой. Подобная связь с медными монетами пускай и была для Сюэ Сяня непривычной и несколько таинственной, но сейчас оказалась полезна, так что он вовсе не принимал её близко к сердцу.

Щёлк…

Мягкий звук, подобный щелчку механизма, как будто донёсся изнутри головы, и Сюэ Сянь, ещё сменяющий жар на прохладу, потерянно раскрыл глаза и снова несколько раз потёрся громадным драконьим телом, обвивающимся вокруг Сюаньминя. Он лениво поднял голову, упёрся в плечо Сюаньминя и, посмотрев на другую сторону, увидел, что медные монеты в руке Сюаньминя уже изменились: две из них полностью сбросили неприметную тёмную оболочку, став яркими и блестящими и показав таящуюся в них обильную и мощную одухотворённую ци.

Однако, повернувшись, он увидел также и рану на руке Сюаньминя, потирающей медные монеты. Рана проходила поперёк пасти тигра, и алая кровь капля за каплей вытекала наружу и вдоль тыльной стороны руки сбегала на землю, а на самой земле уже виднелось порядочное количество перемежающихся кровавых пятен.

С одного взгляда было ясно, как появилась эта рана, и у Сюэ Сяня обнаружился редкий проблеск совести и проснулась капелька раскаяния в сердце. Он задумался о том, что всё его тело — тело величественного дракона — было драгоценным, например, его драконья чешуя или, допустим, слюна дракона… Словом, остановить кровь ему было не труднее, чем поднять руку.

Таким образом некто, чей мозг готовился на пару, свесил голову и лизнул рану. Когда вкус крови коснулся кончика языка, жар в голове Сюэ Сяня мгновенно рассеялся. Палец, которым Сюаньминь потирал медные монеты, вдруг тоже остановился, и Сюаньминь, не проронив ни звука, открыл глаза.

Сюэ Сянь молчал.

Назрел вопрос: вернёт ли он своё достоинство обратно, если объяснит «подоплёку» сейчас?