Медные монеты даруют миру покой [огрызок, 93 главы из ???]

Арка 1: Поиски. Глава 1: Бумажный человечек (1)

Летом двадцать третьего года Тяньси[2] дракон упал в уезде Хуамэн, провинции Гуандун. В высоту он был с человека, в длину — десятки чжанов. Его поймали сетью, и кожа его была рассечена, плоть истерзана, а позвоночник — вырван. Когда чиновники и простой народ пришли посмотреть, нагрянула гроза, разбушевались, вздыбились волны. Дракона смыло в море, и никто его больше не видел.

«Хроники уезда Хуамэн»

Зима того же года, уезд Нинъян, округ Хуэйчжоу

Только отзвучал гонг, оповещающий, что наступила пятая стража[3]. Было ещё темно, но едва различимые голоса уже доносились с улицы Синтан. Слуга ресторана «Девять вкусов» вынес свежих баоцзы[4] и выставил перед зданием стойку с завтраками.

Потирая руки, подошёл караульный и купил три баоцзы. Он расправился с первым в два укуса, с трудом проглотив, и, хмуро глядя на слугу ресторана «Девять вкусов», спросил:

— Ну как? Готово?

— Готово. Тут, — слуга с встревоженным лицом похлопал по корзинке для еды, что держал у стойки.

Поражённый, караульный сказал:

— Ты вправду взял и приготовил это? Что, если он… Что, если та штука не придёт сегодня?

Слуга молча вздрогнул, но затем ответил сухо:

— Молюсь предкам, чтобы не пришёл.

Ресторан «Девять вкусов» был довольно знаменитым в уезде Нинъян. Главного повара прозвали Лю Саньяном[5]. Говорили, что он мог бы обойти мир с тремя знаменитыми блюдами: мясом, обжаренным с персиками, зажаренным в глиняном горшке цыплёнком и хрустящими грушами с гималайской циветой. Мясо — свиная подбрюшина без кожи, цыплёнок — только пойманный в горах фазан, а цивета — обязательно выросшая среди снегов.

Ресторан «Девять вкусов» полагался на эти три блюда, и каждый день приходило множество посетителей. Но когда дело касалось его блюд, Лю Саньян начинал важничать. Он готовил десять заказов в день — и ни одним больше. Так что если хотелось поесть, следовало приходить рано.

Впрочем, чтобы заказывать основные блюда в пять утра, нужно было быть малость больным на голову.

И этот милейший господин, что был малость болен на голову, приходил уже два дня подряд.

В первый день он заказал у слуги три блюда и не произнёс больше ни слова. Это было в самом деле жутко. Зимой, когда обычный человек выдыхает или открывает рот, появляется беловатый туман, но его лицо было видно совершенно ясно, без малейшего намёка на дымку. На следующий день у него оказалось больше пожеланий: не класть цыплёнка, зажаренного в глиняном горшке, в глиняный горшок, не приправлять мясо звёздчатым анисом, не добавлять груши в хрустящие груши с гималайской циветой…

Такое требование казалось вовсе не обычным заказом завтрака, а, скорее, попыткой разрушить репутацию ресторана.

Так или иначе, слуга не только не выпроводил подозрительного гостя, но и обслуживал его, непрестанно дрожа, целых два дня, а сегодня даже приготовил корзинку с заказом заранее.

Он взглянул на небо. Ноги тряслись, и он, вытянув шею, точно курица, спросил караульного:

— Уже почти время, к-к-как т-ты ещё не дрожишь?

— Моя работа — бродить в ночи, так отчего мне дрожать? — затем караульный понизил голос и добавил: — Кроме того, весь этот год не был спокойным. Не так уж и странно увидеть какого-то демона. Ты же слышал, что в Гуандуне в июне видели настоящего дракона? Он лежал на пляже. Слышал, кто-то вытащил из него позвоночник и кости! Кости дракона! Что за знамение, а? Последние два месяца поговаривают, что Императорский советник чуть не умер…

Прежде чем караульный договорил, слуга, перепуганный настолько, что, казалось, хотел сползти под стойку, перебил его:

— Идёт, идёт, он в с-самом д-деле снова здесь…

Только голос затих, перед стойкой появился человек, похожий на учёного.

Он выглядел совершенно обычно — лицо было уставшим, а щёки настолько красными, что казалось, будто он так долго грелся у огня, что вот-вот поджарился бы. Он носил серо-зелёные одежды, что были такими же тонкими, как и сам мужчина, — словно кто-то обернул сук тканью. Казалось, ветер может унести его к самым небесам.

В свете белого фонаря караульный долго всматривался в его лицо. Даже когда баоцзы у него во рту остыл, он так и не проглотил его.

Учёный пробормотал под нос:

— Ну вот, — а затем медленно поднял голову, глядя на слугу пустыми чёрными глазами. Это было ужасающе.

Слуга тут же прижал бёдра друг к другу — ему казалось, он сейчас описается.

— Прошу прощения, мясо, обжаренное с персиками, пожалуйста… — у этого учёного был приятный голос, когда он говорил как подобает. Тон был не похож на тот, с каким он говорил раньше, но и не подходил ни его выражению, ни форме его рта. Это ужасало ещё больше.

Слуга отвернулся, подхватил корзинку с едой и опасливо передал её мужчине в руки:

— Всё, всё уже готово. В фарфоровом горшке, без груш и без звёздчатого аниса. С пылу с жару, ещё горячее.

Учёный будто подавился собственными словами. На мгновение он уставился на корзинку с едой и наконец отреагировал:

— Благодарю.

Его голос был хриплым и немного отличался от того, что звучал раньше.

Корзинка с едой казалась слишком тяжёлой для учёного — картина была такой, будто край ветки оттягивал вниз вес в тысячу цзиней[6]. Он шёл гораздо медленнее, чем когда только появился, и потребовалось время, чтобы он отошёл далеко.

Караульный вздрогнул и пришёл в чувство.

Слуга, совершенно бледный, спросил:

— Теперь ты видел, да? Его лицо… Э? Куда ты так спешишь?

— Мне надо отлить! — выпалил караульный.

Так или иначе, скоро он вернулся вместе со своим гонгом.

Прежде чем слуга успел что-то сказать, караульный похлопал его по плечу и, подмигнув, указал куда-то вперёд:

— Посмотри туда!

Прямо по другую сторону улицы из темноты бесшумно возникла белая тень.

Слуга, испугавшись в тот же миг, почувствовал, что колени его ослабли, — он подумал, что снова видит нечто мерзкое. К счастью, он взглянул ещё раз и понял, что там монах. Он носил белые монашеские одежды — тонкие и простые, с широкими рукавами. С головы до пят на нём было не найти другого цвета, словно он в трауре. Не к добру было увидеть что-то подобное в такую рань.

— Я вижу, но разве это не обычный монах? — не понял слуга.

Караульный сказал тихо:

— Я взглянул на него, когда только что проходил мимо, у него на поясе висит пять императорских монет[7]!

Пять императорских монет использовали, чтобы изгонять злых духов или оберегать дом; поговаривали, что Императорский советник очень любит их и всегда носит связку на поясе. Теперь пять императорских монет чаще всего использовали люди, которые зарабатывали себе на хлеб тем, что изгоняли призраков. Хотя среди них хватало шарлатанов, у большинства была парочка полезных навыков.

Слуга бегло осмотрел монаха издали и почувствовал, что того окружает аура, которую словами описать не удалось бы. Но если кратко — на шарлатана он ничуть не походил. Впрочем, слугу это нисколько не волновало. Три дня уже были для него пределом — если этот учёный заявится завтра утром, он не выдержит и описается прямо на месте.

Монах шёл медленно, но оказался близко довольно скоро. Видя, что он собирается пройти мимо стойки, слуга позвал:

— Учитель, подождите!

Монах остановился, и подол его белоснежных одежд легко качнулся несколько раз. Он бросил взгляд на слугу, и хотя в глазах его не было ни намёка на злость, не было в них и теплоты — они были даже холоднее ветра, что дул в лицо. Прежде чем монах подошёл, слуга заметил, что он очень высокий — настолько, что взгляд его был направлен сверху вниз. Отчего-то это заставило слугу отступить на полшага назад, и он столкнулся с караульным, который отступил точно так же.

С ударом от столкновения к слуге вернулась решительность. Он рискнул заговорить снова:

— Я заметил, учитель носит на поясе пять императорских монет, значит, вы понимаете, как изгонять нечисть?

Монах взглянул на медные монеты на своём поясе безо всякого выражения — не подтверждая и не отрицая.

Слуга сконфуженно посмотрел на караульного и подумал, что этот буддийский монах в самом деле ещё холоднее, чем неистовый ветер этого одиннадцатого лунного месяца[8]. Ощутив внезапный озноб, он совершенно растерялся, не зная, как продолжить.

К счастью, караульный оказался более устойчивым к холоду и заговорил вместо него. В паре слов он описал внешность гостя, похожего на учёного, и сказал монаху:

— Мы не слишком хорошо знаем его в лицо, но спутать не могли — это был сын Цзянов из лечебницы. Но… но лечебница Цзянов сгорела три года назад — кроме дочери, что вышла замуж и переехала в Аньцин, никто не выжил, все погибли в огне! Как говорит пословица, в пятую стражу прогуливается нечисть. Мёртвый человек появляется три дня подряд, и это происходит во время пятой стражи. Как это может не ужасать?

Монах коротко взглянул на небо и наконец заговорил. Как если бы слова были золотом, он холодно сказал лишь два:

— Где он?

Услышав это, слуга мгновенно оживился. Он указал на угол немного поодаль и торопливо сказал:

— Он только ушёл! Уверен, он ещё не добрался до ворот! Я знаю лечебницу Цзянов, учитель, мне… мне проводить вас?

Впрочем, скоро слуга пожалел о своих словах и захотел хорошенько ударить себя. Зачем он вообще открыл рот?!

До чего нужно ненавидеть жизнь, чтобы в такую холодную зиму идти рядом с этим человеком-сосулькой. Слуге показалось, что остаток его жизни сократился вдвое, только пока они прошли эти несколько проулков. Он то и дело поглядывал на молодого монаха, но так и не решился спросить, чего тот хочет, и лишь запомнил небольшую родинку на шее сбоку.

Прежде чем слуга замёрз бы до смерти, они всё же вышли на угол проулка перед лечебницей Цзянов.

Как слуга и предполагал, учёный, что выглядел так, будто не устоит под порывом ветра, ещё не прошёл через ворота и, шаг за шагом, медленно двигался по улочке с корзиной с едой в руке.

Странным образом он шёл, разговаривая сам с собой, и голос его звучал по-разному — был то чистым и приятным, то низким, хриплым и угнетённым.

— Ты лично взбирался на гору, чтобы поймать мне цыплёнка? Мы так хоть через месяц доберёмся? — этот был чистым.

— Ну я хоть быстрее, чем неходячие, — этот — хриплым.

— Вижу, тебе жить надоело.

— Я уже три года как мёртв.

Учёный словно разделился, в совершенстве разыгрывая ситуацию «Что значит, ты так болен?» на два голоса в одиночку. А после он обернулся бумажным человечком и проскользнул сквозь щель в стене лечебницы Цзянов.

Слугу, что имел неосторожность наблюдать за всем этим, охватил ужас, он хотел тотчас же сбежать. Он уже занёс ногу, когда вспомнил, что рядом с ним всё ещё стоит ледяной монах и ему нужно заплатить. Перепуганный, он без единого слова сунул мешочек с деньгами в руки учителю, а когда произносил: «За вашу доброту», был уже в двух ли[9] от него.

Монах нахмурился и опустил глаза, рассматривая кошель.

Кто знает, когда эту вещь стирали в последний раз? Изначальный цвет было уже не разобрать, от нее разило старым маслом и рыбой.

Он уже почти разжал руку, желая тут же избавиться от грязной вещи, но поймал снова раньше, чем завязка соскользнула с пальца. Сохраняя почти безразличное лицо, на котором проступал лишь намёк на отвращение, он с поношенным кошелём в руках бесшумно направился к воротам лечебницы Цзянов.

Слуга, прибежав обратно к ресторану «Девять вкусов», опёрся о стену, чтобы перевести дыхание, и долго хватал воздух ртом, а когда к нему вернулась способность говорить, бурно жестикулируя, описал караульному, что случилось. Закончив, он помедлил и, зашипев, точно сомневаясь, проговорил на одном дыхании:

— Я вдруг понял, что тот учитель кажется мне знакомым.

— Ты целыми днями за этой стойкой, столько людей проходит мимо — конечно, кто угодно покажется знакомым, — проворчал караульный.

Слуга судорожно вдохнул и выпрямился, скользнул взглядом по стене, на которую опирался, и внезапно заметил кое-что.

На стене висело объявление о розыске — к сожалению, его повесили в Большие снега[10], оно сразу вымокло и замёрзло, его занесло снегом, и уже на следующий день портрет было не рассмотреть. Слуга только раз взглянул на него тогда из-за стойки, и у него осталось лишь смутное впечатление.

Теперь это объявление было оборвано более чем наполовину, оставалась только нижняя часть портрета — шея, но на ней можно было ясно рассмотреть родинку сбоку — точно в том месте, где такая же была у того учителя.

Слугу тут же прошила дрожь: это был разыскиваемый преступник, за которого назначили награду!

От автора:

Хэй, я снова здесь ~

В новелле может быть много собачьей крови[11]. Сюаньминь — гун, Сюэ Сянь — шоу[12], не перепутайте. Как и раньше, 1vs1, ХЭ. Целую, поехали!

Примечание [1]: Первый абзац и стал источником вдохновения, это изменённый отрывок из «Семи исправленных рукописей» Лан Ина. Оригинальный текст: «Друг мой, отец Цзинь Мао, в конце периода[13] посетил уезд Синьхуэй провинции Гуандун. Однажды ранним утром, когда поднимался прилив, с небес в песок упал дракон — рыбаки забили его палками до смерти. Чиновники и простой люд пришли посмотреть на него: в высоту он был с человека, в длину — десятки чжанов[14], его покрывала чешуя, словно на картине, но живот был весь красный. Об этом мог бы рассказать любой, кто видел его».