Медные монеты даруют миру покой [огрызок, 93 главы из ???]

Глава 58: Нить, протянувшаяся через кости (3)

Примечание к части

Stay safe.

В предместье Цинпина дорогой для экипажей и лошадей продвигался, словно полноводный поток, длинный конный отряд. Бесспорно, манера одеваться у этого строя была довольно редкой. Они носили одинаковые просторные халаты с широкими рукавами, на груди и на спине каждого были вышиты свирепые звери, но кроме этого, все одежды были один в один белы; тревожимые ветром, что поднимали копыта мчащихся лошадей, рукава колыхались, словно облака, и в этом смешении демонического и непорочного проступало нечто прекрасное.

Возраста людей, сидевших на спинах лошадей, только лишь по одеждам и телосложению было не рассмотреть. Казалось, их круглый год связывали различные правила образцового поведения, и они с первого же взгляда выглядели одинаково сдержанными и непреклонными. Что до лиц… каждый носил простую звериную маску старинного вида, поэтому разглядеть черты лица было невозможно.

В длинном конном отряде по грубому подсчёту было свыше ста человек, они двигались двумя параллельными шеренгами, между которыми ехали три конные повозки с плотно закрытыми дверными занавесками. По обе стороны от трёх повозок поднималось по высокому шесту со знаменем — всего шесть штук; на чернильно-чёрных полотнах смутно виднелся сложный вышитый узор. На первый взгляд он казался неотчётливым, и только лишь при свете солнечных лучей можно было неясно рассмотреть начертания шёлковых нитей. Посередине чёрных флагов было по два крупных иероглифа, подобных извивающемуся дракону и изгибающемуся удаву, — «Тайчан»[152].

Во времена прошлых династий приказ Тайчан заведовал ритуалами жертвоприношения Небу и Земле, духам и богам, траурными обрядами и праздничными жертвоприношениями, гаданием на символах сил инь и ян; цин[153] приказа Тайчан и шаоцин[154] управляли ведением всех дел. С тех пор как Тайчан перешёл в руки гоши[155], служебные полномочия этих людей стали крайне ограниченными, а цин приказа Тайчан превратился в помощника гоши. И если уже не было никого, кто мог бы ясно сказать, насколько стар гоши нынешней династии, то его ближайшие помощники сменились много раз.

Передавали, что гоши, помимо того что каждые несколько лет выбирал одного-двух детей, близких к пробуждению природы будды, и забирал их к себе на воспитание, также отбирал группу непорочных мальчиков и девочек с превосходными природными задатками и передавал их на обучение приказу Тайчан. Достигая примерно десяти лет, они становились чжэньцзы[156], исполняющими обряд изгнания злого духа, что насылает поветрия; самые взрослые чжэньцзы не могли быть старше шестнадцати. Когда им миновало шестнадцать, часть из них получала другую должность в приказе Тайчан.

Поэтому весь приказ Тайчан, особенно в последние два срока исполнения полномочий, от цина приказа Тайчан и шаоцина, затем до всей группы тайчжу и тайбу[157] и дальше до чжэньцзы и прочих — почти все они имели глубокую связь с гоши, не было бы преувеличением счесть их наполовину учениками.

Весь строй разделился надвое, и двадцать с небольшим человек, взяв с собой один экипаж, отправились на основную городскую территорию уезда; это был отряд, уполномоченный изгнать демона поветрия. Другие же более чем сто двадцать человек повернули на дорогу, огибавшую гору; с пояса двоих во главе, кроме связки медных монет с маслянисто-жёлтой поверхностью, свешивалось также по нефритовому жетону с кисточкой.

Рисунки, вырезанные на нефритовых жетонах, отчасти отличались. У человека слева на нефритовом жетоне была выгравирована черепаха Сюань-гуй[158], на спине черепахи стояла птица с длинными перьями, окружённая двумя маленькими иероглифами — «Тайбу». А на нефритовом жетоне человека справа была вырезана морда животного с длинными рогами, над мордой же висел искусный восьмиугольный колокольчик, так же заключённый между двух небольших иероглифов — «Тайчжу».

Тайбу и тайчжу принадлежали к приказу Тайчан. Тайбу управлял гаданием на символах сил инь и ян на панцире черепахи и тысячелистнике, а тайчжу — обрядами жертвоприношений и изгнания демонов поветрий.

Едва конный отряд ступил на горный путь, ведущий с нефритовым жетоном тайбу, подняв руку, подал знак, и весь строй, не создавая беспорядка, спокойно остановился.

Тайчжу повернул голову посмотреть на него, и в его взгляде, виднеющемся за маской, таилось сомнение:

— Почему?

Хотя тон этого человека был спокойным, голос тем не менее звучал молодо, как у мужчины лишь немногим больше двадцати.

— Я уточню местоположение ещё раз, — ответил тайбу. Голос был женским и столь же юным, в его чистом и мягком звучании ощущалась собранность.

Отвечая, она сняла грубую простую звериную маску, открыв резко отличающееся от неё изящное лицо. Если судить единственно по наружности, она должна была быть ещё младше, чем казалось по голосу, пожалуй, лет семнадцати или, может, восемнадцати. К счастью, у неё были красивые тонкие брови и иссиня-чёрные, как озёрная глубина, глаза, что значительно скрывали её юный дух и излучали спокойствие и сдержанность.

Должность тайбу несколько отличалась от прочих, поскольку дела в его ведении, будь то гадание или толкование сновидений, все одинаково зависели от врождённых способностей. Вот почему большинство тех, кто способен стать тайбу, — люди, по предопределению обладающие особыми природными задатками, независимо от того, мужчины ли они или женщины, молоды ли или стары. И так как женщины в этой области более проницательны, то последние несколько сроков назначения женщин среди чиновников-гадателей было большинство.

Тайчжу кивнул, соглашаясь:

— Хорошо, убедись, что нет ни одной погрешности на десять тысяч, в конце концов, это тесно связано со стихийным бедствием, если ошибёмся, объясниться потом будет трудно, — с этими словами он несколько опасливо поднял палец, указав вверх: — Тот человек определённо не обрадуется.

Тайбу окинула его взглядом и отвернулась присмотреться к гряде облаков на небосклоне:

— Гоши всегда поистине рассудителен, справедлив и в награждении, и в наказании, откуда разговоры о том, обрадуется он или будет недоволен? К тому же мы не увидим его, даже вернувшись. Ты слишком много думаешь…

— Ну и девица, ай! Я говорил наобум, можешь не быть такой серьёзной? — беззлобно сказал тайчжу.

— Не могу.

Тайбу ответила легко, не меняясь в лице, вместе с тем вынув пучок травы, черепаший панцирь и лист бумаги, несущий аромат бамбуковых листьев. Она осторожно раскрыла лист — чернила на нём уже давно высохли, было видно, что запись сделали задолго до этого. Содержимое было очень сжатым — лишь немного цифр, подпись располагалась на красной печати — только два простых иероглифа: «Тундэн»[159].

Она удостоверилась в том, какое место упомянуто на бумаге, снова аккуратно сложила её и убрала. После устроила на ладони вынутые прежде пучок травы и черепаший панцирь, одновременно касаясь их и обращаясь к человеку рядом:

— Будь осторожным в словах и осмотрительным в поступках, в особенности же не высказывайся о гоши безрассудно передо мной, возможно, если мне не понравится, я рассержусь на тебя.

Тайчжу покачал головой и безысходно отмахнулся:

— Снова ты без разбору на меня шапки натягиваешь[160], одень меня всего в храбрость — я и тогда не осмелюсь высказываться безрассудно, а.

Хотя в приказе Тайчан все сверху донизу были в значительной мере связаны с гоши, однако в той или иной мере отличия всё ещё были.

Совсем как у этих двоих, что были наравне: более десяти лет назад гоши забрал их вместе, они вместе обучались в приказе Тайчан и постепенно подрастали, переходили от чжэньцзы к чанши[161] и затем — к нынешним постам; жизненный опыт их был схож, возраст — близок, но тайчжу больше боялся гоши, чем уважал, тайбу же — почитала сильнее, чем страшилась… Гораздо сильнее.

Тайбу сосредоточилась на гадании, больше не обращая на него внимания.

Вскоре тайбу пристально посмотрела на пучок травы в руке и бросила взгляд на небосклон с тихим «О».

— Что — о? Неужели ошиблись дорогой? — спросил тайчжу, повернувшись лицом.

Тайбу чуть свела красивые брови и, помедлив долгое время, сказала шёпотом:

— Я определила… Но так не должно быть.

— Девица, не говори постоянно полуфразами, скажи уже полностью, что ты узнала? — тайчжу вслед за ней посмотрел на небосклон, однако не разглядел ничего дельного, кроме сумрачных туч, затем взглянул на пучок травы в её ладони, но, помимо того, что из пучка выбились травинки и весь он выглядел старым, так же не заметил никаких других проблем.

— Ничего, просто нагадала, что человек, который не должен появляться, сейчас в уезде Цинпин, но это невозможно… — медленно объяснила тайбу и качнула головой. — Забудь, просто сущность ощущается очень похожей, не уверена, должно быть, я ошиблась. Как бы то ни было, служебное дело — важное и срочное, местоположение я уже подтвердила — идём этой горной дорогой, всё время на юго-запад.

— И где остановимся?

— Видишь, там гора, напоминающая совок? Идём туда.

Подняв руку, тайчжу подал знак конному отряду позади и сжал бока лошади:

— В путь.

А на заднем дворе семьи Фан в это время говорили о другом…

Дело было в том, что, когда Цзян Шицзин давала не приходившим в сознание нищим лекарство от жара, она обнаружила, что один из двоих нищих, похожих на тощих обезьянок, оказывается, был девочкой.

— Такая жалость… — Цзян Шицзин подняла руку, показывая на левую щёку, и продолжила: — У двоих других, старого и молодого, сыпь остановилась на шее и ниже, но у девочки она по всей левой щеке, и эта сыпь ведь не только с лопнувшей кожей и кровотечением, там вот-вот загниёт плоть. Уже поражённые кожу и плоть нужно убрать, но даже если потом рана зарастёт, лицо девочки…

Все видели, как выглядит эта страшная сыпь и насколько серьёзна рана маленькой нищенки, и, конечно, могли представить, какой огромный шрам останется на её лице; по сути, половина её лица будет изуродованной. Это дитя, в конце концов, ещё так мало, а облик его уже ужасен; что же ей делать в будущем?

Милосердный и заботливый характер, можно сказать, передавался в семье Цзян по наследству, и Цзян Шицзин поистине волновалась о девочке, что не была ей ни родственницей, ни другом.

Сюэ Сянь как раз катил стул в стороне, но, услышав слова Цзян Шицзин, остановился.

Когда он оказывался перед выбором, сделать что-то или нет, то полагался главным образом на настроение. Тётушка Чэнь была настоящим мастером, и он остался исключительно доволен превосходными утренними яствами. А когда человек наедается досыта и напивается вдосталь, то и настроение его весьма улучшается, он даже может забыть временно, каких дел натворил, — вплоть до того, что Сюэ Сянь и не заметил, что Сюаньминь, покинув комнату, идёт в их сторону.

Он никогда не любил есть и пить задаром, однако если бы полез за золотым жемчугом у них на глазах, походило бы на то, будто он принимает их дом за постоялый двор. Он как раз размышлял, как бы отплатить, и когда услышал слова Цзян Шицзин, у него тут же возникла идея.

— Вообще у меня есть решение для лица этой девочки, — небрежно вставил Сюэ Сянь.

Цзян Шицзин и остальные разом остолбенели и повернулись посмотреть на него:

— Какое решение?

Если он смог сделать для Цзян Шинина, бесприютной души, бумажное тело, то, разумеется, был способен и серьёзно поработать над лицом девочки, только…

— Я не могу сотворить для неё плоть из ничего, поэтому необходимо сделать что-то, что её заменит, — объяснил Сюэ Сянь просто.

Цзян Шицзин не была глупой, а Цзян Шинин к тому же уже имел опыт, так что они обсудили в двух словах, как выйти из ситуации:

— Что-то для замены… Что может слиться с лицом… С-с-с, маска подойдёт?

Каменный Чжан сбоку, удерживая миску, поднял руки:

— Я могу вырезать! Ручаюсь, я вырежу для неё знатное и благородное лицо!

«Да пошёл ты», — Сюэ Сянь взглянул на него раздражённо:

— Твой рот и едой не заткнуть. Ты встречал человека, у которого на лице бы расцветали знатность и благородство?

Каменный Чжан молча заторопился есть.

— Я говорю о тех, что используют, чтобы изменить внешность[162], — поспешно объяснил Цзян Шинин, не знавший, плакать ему или смеяться после слов Каменного Чжана. — Такая может точно подходить к лицу, но маска — это всё-таки маска, в конечном счёте всё зависит от тебя…

Говоря это, он смотрел на Сюэ Сяня.

Сюэ Сянь кивнул:

— Как раз что-то такое я и имел в виду.

— Но… кто умеет делать их? — спросила Цзян Шицзин довольно смущённо.

Каменный Чжан быстро проглотил еду во рту и сказал:

— Я умею.

— Ты действительно умеешь? Разве ты не резчик по камню? — недоверчиво посмотрел на него Сюэ Сянь.

— Некоторые вещи взаимосвязаны, — Каменный Чжан взмахнул рукой. — Я видел когда-то, как это делают, к тому же я ловок, смогу сделать очень точно.

Наблюдать, как лысоватый толстяк-коротышка так важно говорит о собственной ловкости, было поистине пыткой для глаз. Однако остальные присутствующие в самом деле не были столь же искусны на руку, как он, и тем более не видели собственными глазами техник ичжун, потому только и могли, что оставить это дело ему.

Каменный Чжан не мешкал: он тут же ясно сказал, какое сырьё ему нужно, и ушёл со всем тщанием вымыть руки.

Другие тем временем тоже не бездельничали. Лу Няньци ранним утром устроился сам по себе в уголке двора, в одной руке он держал чёрную ленту, которой Каменному Чжану в прошлом завязывали глаза при похищении, а другой поддерживал ветки, вырисовывающие по земле. Закончив чиркать, он размышлял какое-то время, стирал всё и начинал заново…

Материалов Каменному Чжану требовалось не так чтобы много, и к счастью, в доме Фан Чэна, не говоря о прочем, недостатка в сырье не было, тем более в том, что касалось лекарств. Не считая одного, наиболее особенного, прочее подготовили очень быстро.

— Чего не хватает? — спросила Цзян Шицзин.

Каменный Чжан охнул и простонал, словно у него болели зубы:

— …конье… клея.

— Какого клея? — вдруг обернулся Сюэ Сянь.

Раз уж сосуд треснул, Каменный Чжан разбил его окончательно:

— Драконьего клея.

Потеряв на мгновение дар речи, Сюэ Сянь спросил с сомнением:

— Что это за штуковина такая — драконий клей? Почему я о нём не знаю?

— Это клей, что варят из драконьей кожи, — Каменный Чжан ощутил, что после этих слов ему не жить. Он молча ударил себя по губам, думая: «Бездумно взялся за работу — накликал себе смерть».

Сюэ Сянь потемнел лицом:

— Вздор! Кому так жизнь надоела, что он посмел варить клей из драконьей кожи? Тащи его сюда, чтобы я знал!

— Нет же, это лишь… лишь название такое, — заторопился объяснить Каменный Чжан. — Ты же знаешь, любым необыкновенным диковинкам, чьё происхождение неизвестно, любят давать особенные громкие имена, восемь, а то и девять из десяти человек радостно свяжут их с телом истинного дракона, пусть на самом деле никакой связи нет вовсе. Такой клей, он пришёл от торговцев из Западного края, должно быть, его варят из кожи диких зверей…

Услышав о драконьей коже, драконьих костях и подобном, Сюэ Сянь готов был взорваться от гнева, без лишних рассуждений он решительно заявил:

— Чем использовать какой-то неизвестный клей, возьми свиной кожи и свари из неё!

— Конечно. — Как сказал Старейший, так пусть и будет, у Каменного Чжана не было ни малейших возражений.

Сюэ Сянь как раз закончил гневную речь и едва обернулся — увидел, что Сюаньминь стоит позади него. Он молча обменялся с Сюаньминем взглядами, отвернулся, спешно покатил стул и сбежал, умчавшись вихрем.

Сюаньминь молчал.

В действительности клей из свиной кожи тоже был неплох, только время тепловой обработки требовалось соблюсти в точности; поторопишься или промедлишь — и он уже непригоден.

Каменный Чжан ждал, присматривая за котелком. Предположив, что уже почти готово, он собирался снять клей, но в итоге его удержала вытянувшаяся сбоку рука.

Он понял, чья это рука, едва взглянув на белоснежный рукав, и тут же очень почтительно повернул голову:

— Учитель.

Сюаньминь тоже не стал говорить много, только окинул котелок взглядом и сказал:

— Повари ещё один кэ[163].

Каменный Чжан остолбенел:

— Учитель, ты тоже умеешь делать такие маски?