Медные монеты даруют миру покой [огрызок, 93 главы из ???]

Глава 17: Лекарский серебряный колокольчик (3)

— Мне… — Цзян Шинин ускорился под понуканиями Сюэ Сяня, но в то же время заговорил в нерешительности: — Мне всё-таки кажется, это несколько неправильно.

— Что неправильно? — спросил Сюэ Сянь, поглаживая свою золотую жемчужину.

— Мы самовольно ушли, оставив учителя одного, — ответил Цзян Шинин.

Сюэ Сянь бросил на него раздражённый взгляд:

— Вот скажи мне, книжный червь, ты не лунатик, а? Он ловит призраков, и он поймал нас с тобой. Ты когда-нибудь слышал, чтобы, сбегая из тюрьмы, звали тюремщика?

— Не слышал, — хотя на первый взгляд сказанное звучало верно, Цзян Шинин, несколько раз обдумав, не удержался: — Но…

— Нет никаких «но».

— Всё же…

— И никаких «всё же».

Цзян Шинин повернул голову и беспомощно посмотрел на него.

Сюэ Сянь, что почти слился в одно с золотой жемчужиной, сказал бесстыдно:

— Я всего лишь говорю правду.

Цзян Шинин промолчал.

Ночью в пределах уезда Нинъян действовал комендантский час, поэтому на некоторых перекрёстках были установлены ограждения и караульные будки, стражники на ночных дежурствах носили при себе бурдюки с вином, чтобы согреваться, и держались возле будок. Ворота всех четырёх направлений были плотно закрыты, и если простые люди в такое время желали попасть за городские стены, им, по большому счёту, нужно было не иначе как отрастить крылья.

Впрочем, этим двоим, что не были людьми, комендантский час не стал серьёзной помехой.

У бумажного тела Цзян Шинина в такой ситуации обнаруживалось некоторое преимущество — при необходимости оно сжималось в тонкий лист бумаги, что мог запросто пройти сквозь любую щель.

— Поверни на восток.

— Дальше на перекрёстке прижмись к стене и поверни в переулок.

— Иди прямо и поверни на запад.

Реакции Сюэ Сяня были даже лучше, чем у собаки, он мог увидеть тень ночного караульного с гораздо большего расстояния и отдавал команды с абсолютной уверенностью, решительно и бесповоротно. Цзян Шинин, в свою очередь, имел мягкий характер; привыкнув к приказному тону Сюэ Сяня, он без лишних раздумий выполнял веленное, едва тот заговаривал.

В итоге Цзян Шинин верил его вздору и долго ходил туда и обратно, пока наконец не остановился, не выдержав. Всё лицо его выражало озабоченность, когда он сказал:

— Старейший, прояви милосердие и заткнись уже.

Сюэ Сянь коротко взглянул на него:

— Почему? Разве мы не замечательно идём? Ночные караульные нас не заметили.

Цзян Шинин ответил раздражённо:

— Ага, не заметили, но я сталкиваюсь лицом к лицу с этой лавкой шёлка уже по меньшей мере в третий раз. Снова пойду кругами по твоему указанию, и мы до следующего года не выберемся из города.

Сюэ Сянь обнимал золотую жемчужину:

— Тс-с-с. Небо становится сумрачным, надо скорее найти, где остановиться.

Цзян Шинин промолчал. Этот наглец до смерти боялся потерять лицо.

Без команд Сюэ Сяня, обделённого способностью ориентироваться на местности, Цзян Шинин тут же значительно ускорился. Почти сразу они покинули место, которое трижды обошли кругом, и направились верным путём.

— Я как будто уже видел это здание, — Сюэ Сянь огляделся по сторонам, чувствуя, что вся улица кажется знакомой.

Цзян Шинин хмыкнул:

— Ты и впрямь не запоминаешь дорогу. Мы проходили здесь сегодня утром, как ты так забываешь, едва отвернувшись?

После его напоминания Сюэ Сянь понял — если пройти по этой улице немного дальше, а на перекрёстке повернуть на восток, будет видно поместье советника Лю. Ночью царила тишина, и если где-то раздавался шум, он звучал гораздо отчётливее, чем среди дня. Как только они прошли перекрёсток, взгляду предстали створки хорошо знакомых ворот, из-за которых со внутреннего двора смутно доносились обрывки разговора, что на слух казался ссорой или чем-то вроде того и на мирный в любом случае не походил.

Цзян Шинин приостановился.

Сюэ Сянь повернулся и бросил взгляд на поместье Лю:

— Что такое? Хочешь посмотреть, как он расплачивается за содеянное?

— Это дело самого советника Лю и ко мне уже не имеет отношения, — Цзян Шинин качнул головой и, больше не задерживаясь, пошёл дальше в направлении городских ворот.

Вероятно, такова натура лекаря — даже после всего ему было не под силу наблюдать, как страдает другой человек. И это, вероятно, было самым явственным отличием между ним и советником Лю.

За пределами уезда Нинъян простирались лесистые горы, но по большей части они были пологими и живописными, а высокие и крутые, что представляли бы опасность, встречались редко.

Поскольку императорский советник был буддийским монахом, в прежние годы в каждом округе и близ крупных городов, и в отдалённых глухих местах выросло множество буддийских монастырей в горах, где в те времена дым благовоний непрестанно возносился к сводам. Однако последние несколько лет по неизвестной причине зима приходила всё раньше и раньше, даже на юге не прекращались снегопады. Говорят, что благодатный снег — предвестник плодородия, но в эти годы, вопреки ожиданиям, дожди вовсе не были обильными, урожай собирали слабый, и простым людям приходилось затягивать пояса всё туже. Собственная жизнь была тяжёлой, что говорить о том, чтобы идти в монастырь и делать пожертвования.

Поэтому в глуши появлялось всё больше заброшенных храмов, и многие из них становились временным приютом для путников.

Когда Цзян Шинин, взяв Сюэ Сяня, остановился на привал в покинутом храме на горе Цзигуань, снаружи уже начался снег.

Едва оказавшись в храме, Сюэ Сянь заприметил удобное место: это бесстыжее злобное создание попросту сгребло с земли сухого тростника, расстелило его у основания статуи Будды и, нисколько не заботясь о том, что нарушает табу, село, опираясь на статую. Спешить в дорогу было ни к чему, поэтому ему, естественно, незачем было поддерживать бумажную форму, и он вернулся к истинной.

Одетый в чёрное, он сидел так лениво, словно в его теле не было костей, локтем опирался о цветок лотоса на постаменте статуи Будды, а подбородок расслабленно устроил на согнутых пальцах, в другой руке продолжая вертеть драгоценную золотую жемчужину.

Цзян Шинин потёр точку между бровей, чувствуя, как от одного взгляда на этого Старейшего в голове у него разливается боль:

— Пусть даже храм заброшен, немного приличия не помешало бы. Как можно так небрежно усаживаться к статуе Будды?

Сюэ Сянь легко похлопал статую Будды по ноге:

— Решим так — если тебе не нравится, ты пискнешь.

Подождав несколько мгновений с самым серьёзным видом, он указал подбородком на Цзян Шинина:

— Видишь, не пискнул.

— …Любишь глумиться, глумись, мне всё равно.

Он сдул пепел с подсвечника перед статуей Будды, попросил у Сюэ Сяня спичку и попытался одновременно зажечь отсыревший старый фитиль и не позволить огню взметнуться к нему самому.

— Где ты взял спичку? — закончив, Цзян Шинин взмахом потушил пламя на кончике и спросил без задней мысли.

— Прихватил из узла Святоши, прежде чем уйти, — сказал Сюэ Сянь, и лицо его не покраснело, а сердце не дрогнуло.

Цзян Шинин ответил беспомощно:

— И я впервые вижу, чтобы, убегая из тюрьмы, осмелились стащить вещи тюремщика.

— Он даже не заметит.

Как только речь заходила о Сюаньмине, Цзян Шинин неизбежно чувствовал укол вины. Он не удержался и спросил Сюэ Сяня:

— Этот учитель так сильно не нравится тебе? Всё из-за того, что он схватил нас?

Сюэ Сянь покачал головой.

— Тогда почему ты так спешил избавиться от него? Прости за откровенность… — Цзян Шинин указал на себя, затем на Сюэ Сяня, — наши руки ничего не поднимут, плечи ничего не удержат, если в пути мы столкнёмся с трудностями, нам придётся вынести их. Обыщи меня с головы до ног, найдёшь один лишь лекарский колокольчик — не такая уж ценность, но о твоей золотой жемчужине трудно сказать то же, если кто-то положит на неё глаз…

Сюэ Сянь сжал жемчужину пальцами и повернул её в свете свечи.

У него была причина сбежать тут же посреди ночи, и причина эта крылась в золотой жемчужине — теле истинного дракона. Сейчас, когда оно ещё не восстановилось, связь между Сюэ Сянем и золотой жемчужиной была совсем призрачной — даже удерживая её вот так в руках, он совершенно не ощущал жемчужину, точно та была самой обыкновенной.

Но Сюаньминь — другое дело. Необычная активность костей ниже его пояса была крайне странной, и если в первый раз её можно было принять за обман чувств, то проигнорировать во второй было невозможно.

Хотя Сюэ Сянь всё ещё не видел, как тот всерьёз берётся за дело, но был почти уверен, что Сюаньминь не так прост.

Сейчас он сам не мог оказать никакого воздействия на золотую жемчужину, но о Сюаньмине нельзя сказать того же. Чем дольше он оставался рядом с Сюаньминем, получив золотую жемчужину, тем легче Сюаньминю было повлиять на неё. А если золотая жемчужина будет не в порядке, то он может забыть о том, чтобы восстановить драконье тело.

Кроме того…

Сюэ Сянь заговорил, обращаясь к Цзян Шинину:

— Его происхождение неизвестно, цель неясна тем более, он не походит ни на мастера-скитальца, ищущего средств к существованию, ни на праведного буддийского монаха, что помогает повсюду из милосердия. Было даже несколько мгновений, в которые я разглядел его холодную жестокость.

Цзян Шинин пришёл в замешательство:

— Какую холодную жестокость, я тебя не понимаю.

Сюэ Сянь щёлкнул языком и, бросив на него взгляд, ответил презрительно:

— Откровенно говоря, он не похож на обычных буддийских монахов. Прежде я всё не мог понять, в чём отличие, но теперь думаю, что дело, вероятно, в том, что он не слишком-то соблюдает мягкий наставнический тон. Тебе не показалось, что иной раз он посмел бы даже преступить зарок не убивать?

Немного помедлив, Цзян Шинин покачал головой:

— Нет, не показалось. Хотя, стыдно сказать, он в самом деле необъяснимым образом пугает меня.

Сюэ Сянь бросил раздражённо:

— Как будто этого мало — суть та же.

Что касается неизвестного происхождения, то Цзян Шинин вдруг вспомнил одно обстоятельство:

— Кстати, прежде в той комнате ты почувствовал запах лекарств?

— Почувствовал и к тому же удивился — этот Святоша пьёт лекарства? — ответил Сюэ Сянь.

— Я вырос, вдыхая запахи лекарств, и довольно восприимчив к ним, — Цзян Шинин немного поразмыслил и продолжил: — Лекарственный запах в той комнате ощущался знакомым, в нашу семейную лечебницу Цзянов много лет приходил сосед, и его лекарство было очень похожим.

Сюэ Сянь спросил:

— И какую болезнь оно лечит?

Помедлив мгновение, Цзян Шинин сказал:

— Болезнь потерянной души.

Люди с болезнью потерянной души часто не могут спать всю ночь или видят множество ужасающих кошмаров, иногда, пробуждаясь, они забывают, что делали раньше, их память повреждена, и это очень схоже с тем, как дух покидает тело; отсюда и название — болезнь потерянной души.

— Болезнь потерянной души? У этого Святоши? — Сюэ Сянь издал смешок и, взмахнув рукой, добавил: — Разве он хоть немного похож на того, кто просыпается в ужасе от постоянных кошмаров, чей разум замутнён? Как такое возможно?

— На первый взгляд действительно не похоже, чтобы у него были проблемы с памятью, однако… — несколько мгновений Цзян Шинин вспоминал что-то, затем продолжил: — Исходя из того, что я видел, у некоторых людей, страдающих болезнью потерянной души, симптомы сравнительно очевидны, поскольку воспоминаний либо не достаёт, либо они спутаны; заговаривая о деле, они нерешительны, целыми днями выглядят безучастно, лишены всякого присутствия духа. Но есть и исключения, те, кто, возможно, от природы более подготовлен к тревогам. Они очень смущаются незнакомцев, всегда сдержанны в словах и, во что бы то ни стало избегая моментов, которые забыли, говорят лишь о том, что помнят; если не взаимодействовать близко, никак не поймёшь, что с ними что-то не так.

Сюэ Сянь, выслушав его, пожал плечами:

— Даже последние, подготовленные к тревогам, вряд ли стали бы беспорядочно шататься улицами, м? Раз уж не хочешь позволить другим что-то заметить, непременно нужно вести себя осторожно, избегать с посторонними чрезмерных контактов, что могут дать ключ. Какой одиночка, потерявший память, будет странствовать повсюду, провоцируя и людей, и призраков? Это называется уже не потерей памяти, а полной потерей разума.

Цзян Шинин кивнул:

— Тоже верно.

— Впрочем, пусть и не болезнь потерянной души, а у этого Святоши есть какая-то проблема, — Сюэ Сянь вспомнил, с каким видом Сюаньминь посреди разговора вдруг опёрся о стол и сел, и сказал серьёзно: — Подобные люди неизвестного происхождения, в глубины которых не заглянуть, едва ли станут бродить безо всякой цели — у него непременно была причина прийти в Нинъян. И тем не менее до самого исхода дня он занимался лишь двумя вещами — и те никак не касаются его самого: он поймал нас с тобой и разрушил построение фэншуй семьи Лю.

Цзян Шинин послушал и не удержался от дополнения:

— Он также упокоил душу старшей госпожи семьи Лю, мне помог получить лекарский колокольчик, тебе — достать золотую жемчужину, и ещё…

Он остановился, так и не договорив. Если так подумать, поступки Сюаньминя делали его основную цель ещё более неясной. Ладно, если бы всё это не стоило никаких усилий, но в действительности события, в которые он оказался втянут в поместье семьи Лю, отняли у него всё утро — можно сказать, это была потеря времени и сил. Так что он, в конце концов, задумал?

— Прежде он говорил так, точно, провожая Будду, собирался дойти до самого западного неба[40] — и доставить этот твой лекарский колокольчик к дому твоей старшей сестры, — он повернул золотую жемчужину в руках и заговорил снова: — Мне случалось бывать в Аньцине, и хотя он не в тысяче ли от Нинъяна, они всё же разделены широкой рекой. Это не имеет ничего общего с помощью ближнему на пути к своей цели, к тому же это чрезвычайно порывисто. Лицо этого Святоши — всё равно что мир снега и льда, продуваемый северным ветром. Что у него вообще может быть общего с порывистостью?

Договорив, Сюэ Сянь сам не удержался и представил, как выглядел бы этот Святоша в момент порывистости.

Спустя мгновение это злобное создание задрожало от кончиков волос до самой поясницы и сказало с каменным лицом:

— Спаси, это напугало меня до смерти.

Цзян Шинин ничего не ответил.

Хотя этот Старейший выглядел ненадёжным, его слова действительно имели смысл. Вот только раз речь зашла о неясных целях и попутной помощи другим, Цзян Шинин повернул голову и посмотрел на него:

— В первый день после прибытия в Нинъян разве не было и у тебя важных дел, что ты занимался лишь бумажным телом для меня…

Сюэ Сянь бросил:

— Это другое.

— По правде говоря, в действительности я никак не могу понять: в Нинъяне так много домов — а ты почему-то вдруг предпочёл заброшенное жилище моей семьи, — Цзян Шинин покачал головой. — Где холодно и темно, не видно солнца. Твои вкусы весьма оригинальны, в самом деле любишь сам себе страданий искать.

— Мне всё нравится. Сможешь остановить меня? — огрызнулся Сюэ Сянь недовольно.

Этот Старейший, что и разговаривать как следует не умел, препираясь, не удостоил Цзян Шинина ни единым взглядом — только любовался своей драгоценной жемчужиной.

Тёплый жёлтый огонь свечи оттенял бледную кожу Сюэ Сяня, придавая ей немного живости. И хотя он широко раскрыл рот, зевая, тем не менее лицо его было по-настоящему красивым; длинные чернильно-чёрные ресницы в свете свечи отбрасывали изогнутую тень, в зрачках небрежно полузакрытых глаз отражались маслянисто-жёлтые отблески золотой жемчужины и кружение густого снегопада за дверью.

В округе Нинъян столько домов, что могут укрыть от ветра и дождя, так почему вдруг он решил пойти в семейную лечебницу Цзянов, отчего внезапно потратил целый день на то, чтобы смастерить этому кабинетному учёному бумажное тело…

Точную причину Сюэ Сянь уже не мог вспомнить ясно; его век в сравнении с обычными людьми был гораздо, гораздо длиннее, и если бы он чётко удерживал в памяти подробности каждого события каждого дня, его драконий мозг почти наверняка взорвался бы.

Он только помнил, как зимой некоего года отправился по делам на север, а на обратном пути по воле случая проходил через Нинъян.

Должно быть, это был вечер, шёл такой же необычайный, как этой ночью, снегопад, на дороге почти не встречалось прохожих, у ресторанов и винных лавок раньше заведённого поубирали стойки, и вся главная улица была пустынной и тихой.

В то время из Сюэ Сяня ещё не вытащили кости и его ноги были в полном порядке. Его тело истинного дракона, конечно, не боялось холода, и ветер со снегом были для него не более чем одной из прелестей зимы. Так что, одетый в тонкие чёрные одежды, он шёл сквозь снег размеренно. В итоге, едва он подошёл к началу переулка, его поймали за руку.

Сюэ Сянь был одиночкой, ему никогда не нравились тесные взаимодействия с посторонними, и, конечно же, он не привык и к тому, чтобы его таскали туда и сюда.

Хмуря брови, он нетерпеливо повернул голову и тут же увидел, что схвативший его — человек средних лет[41], одетый в серые зимние одежды; этот человек удерживал бумажный зонтик, через плечо у него была переброшена тканевая ручка квадратного деревянного чемоданчика, и, судя по следам, он вышел с переулка.

Черты лица этого человека средних лет Сюэ Сянь уже не помнил отчётливо, в памяти сохранилось лишь, что он носил бороду и был наделён доброжелательной внешностью.

Удержав Сюэ Сяня, он указал на тыльную сторону его ладони:

— Рана очень глубокая, если не использовать лекарства и не перевязать, кожа и плоть будут отморожены. Если перемёрзнешь в такую промозглую погоду несколько дней, позднее из года в год, едва пойдёт снег, будешь страдать от боли.

Этот человек средних лет болтал так, точно обращался к младшему члену собственной семьи, нисколько не чуждаясь; услышав его, Сюэ Сянь остолбенел и бессознательно взглянул на свою руку.

Рука, которую схватил человек средних лет, действительно была ранена — незадолго до этого он был невнимателен, и его задело молнией. Для него получить такого рода травму было всё равно что слегка содрать кожу, поцарапавшись о ветку во время прогулки, он забывал о ней в мгновение ока, а на полное восстановление не требовалось и пары дней. Но в глазах обычных людей она в самом деле выглядела очень пугающе: как-никак рана пересекала половину тыльной стороны руки, на краях её собралась свежая кровь, плоть вывернулась наружу, а глубина была такой, что виднелась кость.

Ничего больше не говоря, человек средних лет потянул Сюэ Сяня, не поспевающего реагировать, на себя и спешно повёл в переулок, из которого вышел, где вскоре остановился перед большими красными воротами.

Это, видимо, был его дом — он сразу поднял руку и распахнул створку, крикнул во двор пару слов, что, кажется, были чьим-то именем, и добавил:

— Принеси с моего стола рукавную печку.

Договорив, он открыл крышку деревянного чемоданчика и, не медля ни минуты, тщательно обработал рану Сюэ Сяня лекарством.

Очень скоро кто-то подошёл к воротам и подал медную рукавную печку тонкой работы.

Сюэ Сянь увидел, что подаёт печку госпожа средних лет с такой же доброжелательной наружностью, как и у человека средних лет. А из-за её спины высунул голову мальчик с виду примерно семи-восьми лет; встретившись взглядом с Сюэ Сянем, он улыбнулся. С нарочито озабоченным видом он указал на руку Сюэ Сяня:

— Два дня нельзя мочить водой, особенно холодной.

— Иди читай свои книги, давай, — госпожа со смешком обернулась, отсылая его, и снова повернула голову к Сюэ Сяню, говоря: — Так и есть, не следует мочить. В такую погоду крайне важно соблюдать осторожность, иначе причина боли останется и позднее из года в год будет приносить страдания.

Именно это сказал и человек средних лет.

— Ты торопишься? Не хочешь ли зайти в дом немного согреться? — добродушно спросил человек средних лет, пока умело перевязывал руку Сюэ Сяня тонким полотном, с осторожностью затягивая узел так, чтобы не задевать больные места.

— Не могу, ещё остались дела, — ответил Сюэ Сянь и замер, затем добавил немного неловко: — Вы очень добры, премного благодарен.

— Тогда возьми с собой эту рукавную печку, хорошо? Такую рану нужно прикрыть на время, — не позволяя возразить, человек средних лет сунул Сюэ Сяню в руку рукавную печку размером с половину ладони.

Сюэ Сянь пусть и не боялся мороза, но всё же ясно различал холод и тепло. Когда горячая рукавная печка легла ему на ладонь, он поднял голову и взглянул на табличку на воротах дома — на ней было написано три слова: «Семейная лечебница Цзянов».

Позднее был год, когда он случайно проходил через Нинъян. Пользуясь тем, что рядом не было никого, кто бы его заметил, он в открытую вошёл во двор семьи Цзян, оставил на каменном столе медную рукавную печку и кошель золотого жемчуга и ушёл беззаботно и беспрепятственно.

Прибыв в Нинъян на этот раз, он вспомнил о семейной лечебнице Цзянов и намеревался взглянуть на неё по пути — кто же знал, что он обнаружит такие разрушения. Деревянные ворота, прежде окрашенные в красный, и лекарственный сад во внутреннем дворе изменились до неузнаваемости, остался только Цзян Шинин — одинокий блуждающий призрак.

И он помог, раз представился случай.

В конце концов, отнюдь не все люди в этом мире как советник Лю — с грязным сердцем и гнилыми лёгкими; некоторые забывают об оказанной им милости и уклоняются от выполнения долга, но другие помнят добро.

Сюэ Сянь бросил взгляд на снегопад снаружи и опёрся спиной о статую Будды.

Цзян Шинин вдруг спросил:

— Прежде чем мы ушли, ты говорил мне подождать за дверью. С чем ты там возился столько за столом учителя?

Сюэ Сянь ответил лениво:

— Просто оставил одну вещицу, которую можно считать благодарностью за то, что он помог мне вернуть золотую жемчужину.

Он оставил Сюаньминю не что иное, как драконью чешуйку со своего настоящего тела. Так или иначе, это была часть тела истинного дракона: пусть даже ею нельзя было вернуть человека к жизни и одеть плотью кости, всё же в сравнении с горным женьшенем или грибом долголетия она была по-настоящему ценной. Этого Святошу одолевала болезнь, и хоть причина её была неизвестна, однако с таким лекарством, как чешуя дракона, ему станет лучше.

Простой человек, увидев чешую дракона, естественно, не мог её распознать; на первый взгляд это была тонкая круглая пластинка размером с крылатый орешек вяза, чёрная с зелёным отливом и блестящая. Только от неё исходил едва различимый особый аромат, подобный той сырости, что поднимается от камней после дождя, а ещё была нотка… невыразимо свежая и сладкая, словно от едва очищенной креветки, яркой и прозрачной.

Сюэ Сянь без слов открыл глаза и с ничего не выражающим лицом пробормотал себе под нос:

— Я проголодался.

В «Обиталище “Возвращения на облака”» в верхних комнатах на втором этаже Сюаньминь по-прежнему сидел с закрытыми глазами у стола, сохраняя всё ту же позу, в какой был перед уходом Сюэ Сяня, и долгое время не двигаясь.

На столе перед ним лежал лист жёлтой бумаги, на котором Сюэ Сянь оставил драконью чешуйку. От неё медленно распространялся тот особый аромат, плыл в воздухе, пока наконец не достиг его носа.

Сюаньминь нахмурил брови — и открыл вдруг глаза; похожая на паука родинка на боковой части шеи тихо вернулась к изначальному виду.

Он опустил глаза и посмотрел на стол, где увидел жёлтую бумагу, покрытую крупными иероглифами, которые написали как курица лапой: «Чудодейственное лекарство, может излечить сотни болезней, хочешь верь, хочешь — нет».

Сюаньминь взглянул на круглую чёрную пластинку, лежащую рядом с написанными безобразным почерком иероглифами, и, вспомнив внезапно, на что она похожа, достал из-за пазухи сложенный лист тонкой бумаги.

Он расправил лист и первыми сразу же увидел два слова: «Найти человека».

Рядом с этими двумя словами оказалась нарисована круглая чёрная пластинка — точь-в-точь как та, что на столе.

Найти человека…

Сюаньминь, хмурясь, тщательно сравнил их, снова сложил и убрал тонкую бумагу, взял оставленную ему пластинку и сел в тишине у огня свечи.

За окном бушевала метель, с лёгким шуршанием билась в дверь постоялого двора.

Будь то горная тропа или переулок в городе — всё утопало в чернильной тьме, и путь был долгим и далёким.