Нефритовая лиса

Глава шестая

Ицин выбралась из-под капусты, когда телега замедлилась на рынке. Осторожно, не спеша, будто была частью груза, она сползла вниз и слилась с толпой. Пыль, крики, запахи, всё смешивалось в одном тяжелом, влажном дыхании города.

Рынок гудел, как улей. Торговцы выкрикивали цены, дети носились между прилавками, повара жарили лепёшки на открытых сковородах. Все были заняты собой, и всё же… страх, что ее заметят, не отпускал. Она шла, опустив голову, держась у стен, стараясь не смотреть в глаза прохожим. Каждый голос казался ей знакомым, каждый крик продавца чудился словом, произнесённым в её сторону. Она то и дело поглядывала по сторонам, всматриваясь в лица. Кто-то из бывших гостей отца? Кто-то из павильона? Один раз ей показалось, что повар с тележкой лапши посмотрел на неё слишком пристально. Она отвела взгляд, свернула за лавку с пряностями, прижавшись к мешкам с сушёными корнями.

«Не узнают… меня никто не узнает…» — повторяла она про себя, чувствуя, как руки дрожат, а в животе сворачивается тугой клубок страха.

— Расслабь плечи, — прошептал голос. — Твоя походка выдает, что ты беглянка.

Ицин глубоко вдохнула, стараясь выровнять дыхание, и пошла ровнее, растворяясь в людском потоке.

Она прошла мимо тележки с тканями, где женщина громко ругалась с торговцем, размахивая руками. Мимо нищих, сидевших в ряд у стены, протягивавших прохожим пустые чаши. Никто не окликнул её, ни один взгляд не задержался дольше обычного.

Каждый шаг отдавался в висках, но она не сбавляла темпа.

— Почти дошла. Осталось немного.

И вот впереди уже вырастали каменные стены павильона. Высокие, ровные, глухие, словно чужой мир за ними был отрезан от всего города. Над воротами чернели решётки, в углах возвышались фонари. Стены не казались защитой, они были клеткой, куда входили по доброй воле и откуда почти никто не выходил прежним.

У Ицин пересохло в горле. Сама мысль о том, что ей придётся войти туда снова, отзывалась холодом под кожей.

Она остановилась, не доходя до ворот. Тень от нависающей стены легла на лицо, скрывая её глаза. Она присела на корточки, обхватив колени, и дрожащей рукой зачерпнула пригоршню пыли с земли. Сухая, горячая, она тут же прилипла к влажной коже. С отвращением Ицин начала размазывать её по щекам, по лбу, по губам, растирая до неровных, серых пятен, похожих на грязь, которой покрыты лица уличных нищих.

А если стражник меня узнает?.. — мысль ударила внезапно, как нож. — Если это тот самый, что тогда схватил меня у чёрного входа?..

Она замирала после каждого мазка, прислушиваясь, надеясь услышать в голове холодный шёпот, привычное указание, насмешку, хоть что-то. Но тишина оставалась тишиной. Ни слова. Ни дыхания. Существо молчало. То ли оно устало от её бесконечных сомнений. То ли наблюдало за ней из тьмы, смакуя её унижение и страх. А может быть, оно просто исчезло, оставив её одну, именно тогда, когда она боялась сильнее всего.

Ицин сглотнула, поднялась и подошла к двери. Она постучала трижды. Через какое-то время дверь приоткрылась, и на пороге возник стражник, в знакомом халате, с потёртым ремнём.

— Мне нужна Чжа, — произнесла она слабо, почти на выдохе. — Мать заболела. Сильно. Она послала меня… попросила привести Чжа. Это срочно. Пожалуйста.

Стражник нахмурился, прищурился, скользнул по ней недоверчивым взглядом, задержавшись на грязных пятнах на лице, на рубахе, что висела мешком. Губы его уже приоткрылись, чтобы резко оборвать и закрыть дверь.

— Ради матери, — поспешно добавила Ицин с отчаяньем в голосе. — У тебя ведь тоже, наверное, есть мать… Неужели ты не можешь просто позвать её?.. Только позвать. Не пускать внутрь. Я же не прошу многого.

Наступила долгая пауза. Потом последовал медленный кивок стражника, и дверь захлопнулась.

Прошло, казалось, целая вечность. С каждой минутой Ицин всё сильнее сжималась изнутри, готовая бежать, если дверь откроется не тем, кем надо. Но дверь вновь распахнулась, и на пороге появилась Чжа. Она выглядела немного растерянной и напряжённой. Только успела сказать:

— Что случило…

Как тут же Ицин схватила её за руку, сильно, резко, и втянула в тень, за кусты и деревья, что росли у стены павильона. Там было темно, прохладно, в воздухе висел аромат пыли, влажной земли.

— Тсс. Это я, — прошептала она. — Не кричи. Просто выслушай.

— Ицин⁈ — выдохнула Чжа, глаза расширились, и она сама тут же закрыла себе рот, испугавшись, что голос мог привлечь внимание.

— Как ты… Как ты смогла⁈

— Сегодня меня должны были казнить, — быстро, срывающимся шёпотом проговорила Ицин. — Я сбежала. У меня мало времени. Я должна вернуть себе те бумаги. Помоги мне, Чжа. Пожалуйста.

— Но как ты смогла? Это шаманка помогла?

— Я объясню все потом. Помоги мне, Чжа. Помоги еще один раз.

— Ты хочешь пробраться в комнату Лотос? — Чжа отшатнулась, будто от огня. — Это же безумие…

— Прошу! Я отплачу тебе. Я смогу найти способ продать те бумаги.

— Но как⁈ — почти зашипела Чжа. — У тебя нет ни связей, ни знаний. Это… Это глупо! Это бесполезный риск. Лучше убегай. Прячься, пока о тебе не вспомнили в этом городе. Забудь про эти бумаги! Пока у тебя ещё есть шанс исчезнуть!

— Нет, Чжа. У меня есть помощник. — Ицин смотрела прямо в её глаза. — Теперь есть. И я уверена: он знает, как это сделать. А потом я уеду отсюда. Уеду из Тивии. Хочешь со мной? Уедем вместе. Начнём всё сначала. У нас будут деньги и свобода.

Чжа застыла. Она не знала, что ответить.

— Уехать из Тивии?.. — прошептала она. — Я не знаю… Я не уверена.

— Чжа, что тебя здесь ждёт? — Ицин говорила тихо, но в её голосе слышалась уверенность. Не та, что исходит от силы, а та, что вырастает из боли и решимости.

— Горшки, грязь, чужие постели… А потом — старость, когда ты даже спину разогнуть не сможешь. И тебя просто вышвырнут. Поехали со мной. Пожалуйста. Я клянусь: теперь я знаю, что делаю. Я усвоила все уроки.

Чжа нахмурилась, опустила взгляд. В её глазах плескались страх и надежда, смешанные, как в мутной воде.

— Эти документы… — продолжила убеждать ее Ицин, — они помогут нам получить много денег. Мы уедем в Синтору. Там нас никто не знает. Нас никто не будет искать. Мы сможем жить так, как хотим. Начать новую жизнь.

Чжа молчала и хмурилась.

— Звучит слишком хорошо, чтобы быть правдой, — наконец сказала она.

— Но ведь мы можем хотя бы попробовать, Чжа. Просто… попробовать. — тихо сказала Ицин.

Чжа долго молчала, потом вздохнула, как человек, сделавший шаг в пропасть, и улыбнулась:

— Ты такая бедовая! Связаться с тобой — всё равно что решиться дать взаймы мертвецу или бросить монеты в реку и ждать, что вода их вернёт, — пробурчала Чжа с притворной серьёзностью, затем сделала наигранно строгий вид и покачала головой. — Ты без меня точно пропадёшь.

Она вздохнула, посмотрела на Ицин, и обе невольно улыбнулись друг другу.

— Ладно. Пойдём. Только всё должно быть быстро. Если нас поймают, ты снова окажешься в клетке. И я тоже. И тогда нам уже вряд ли кто-то поможет. Кстати, а кто у тебя за помощник? — спросила Чжа настороженно.

— Расскажу обо всём позже. Обещаю, — соврала Ицин.

Они двинулись в обход, не к главным дверям, а вдоль стены, к боковому ходу, через служебный двор, где сушили бельё и складировали ненужные ящики. Чжа открыла неприметную дверь, за которой был узкий коридор, пахнущий сушёными цветами и сыростью.

— Сюда. Быстро.

Она завела Ицин в кладовку и протянула старую, поношенную одежду служанки, простую, без украшений, с пятнами от масла и пудры.

— Надень это. Так меньше вопросов будет. Сама знаешь, никто не смотрит в лицо слугам.

Ицин переоделась, отбросив грязные тряпки. Новый наряд тоже был далёк от приличного, но он хотя бы не имел запаха. Она повязала волосы, как делали младшие служанки, и Чжа кивнула.

— Сойдёт. Идём.

Они шли по коридорам, словно тени. Никто не остановил их. Люди расходились, занятые своими делами, в павильоне начиналась вечерняя суета. Прислуга шепталась, кто-то смеялся в углу, кто-то пробегал с подносом. В какой-то момент, пока они прятались за пологом и ждали, пока пройдёт хозяйка, Чжа повернулась к Ицин:

— Ты только не думай, что тут что-то изменилось. У нас, как всегда, грязь и крики. Только вот новенькая появилась, такая наглая девчонка. Уже фыркает на всех и строит из себя будущую Лотос. Хозяйка на неё глаз положила. Говорит, «запасная жемчужина»…

Ицин не ответила. Только дышала глубоко, сжав зубы.

— Скажи… а как ты вообще сбежала? Это же тюрьма. Там стража, стены, решётки… Неужели ты просто взяла и вышла?

Ицин замерла. До этого момента она и сама толком не задумывалась, как все просто получилось. Как вышло, что никто её не остановил? Что в коридорах не было стражи, что дверь поддалась с первого раза, что даже город, казалось, не заметил её побега?

— Я… не знаю, — прошептала она. — Я просто… делала, что он говорил.

— Он? Кто?

Ицин прикусила губу.

Она не собиралась рассказывать об этом Чжа. Да и как объяснишь? «Я заключила сделку с существом? С духом? С демоном?» Она и сама до конца не понимала, что именно это было. И тут её кольнула мысль: она даже не знает, как его зовут.

В памяти всплыли слова матери о том, как важны для людей имена. Поэтому их так тщательно подбирают. Иногда дают два имени: одно для семьи и тех, кому доверяешь, другое — для посторонних. Говорили, если дух или демон не узнает твоего первого имени, то не сможет добраться до самой души. А если человеку удаётся ни разу не произнести это имя вслух, то о нём не узнает никто, даже Жнец Смерти не сможет найти тебя, когда придёт твой час.

Было ли так же у других существ?

У Ицин не было второго имени. Никто не дал ей тайного слова-защиты. Теперь же это существо знало её целиком: и имя, и голос, и тело. А она… она не знала даже, как его называть.

Мысль обожгла её сильнее, чем страх. Ей надо спросить. Узнать. Запомнить. Имя — это власть.

Она узнает его потом. Когда всё закончится.

— Лучше не спрашивай, Чжа. — Голос её был глухим, уставшим. — Я сама не до конца понимаю… просто всё вышло так, будто дверь сама открылась, будто стены забыли, что я внутри.

Она посмотрела на подругу и попыталась улыбнуться, но в этой улыбке чувствовалась напряжённость.

— Главное, что я здесь. А как именно, потом расскажу. Сейчас у нас нет времени.

Они добрались до комнаты Лотос почти бесшумно. Чжа огляделась по сторонам, и, когда убедилась, что коридор пуст, открыла дверь, пропуская Ицин первой.

Комната была такой, как её помнила Ицин: душная, сладко пахнущая, с шелковыми пологами, зеркалами в резных рамах, резьбой на стенах и подушками, рассыпанными по полу. Всё выглядело как прежде, но теперь всё было чужим.

— Начнём отсюда, — прошептала Чжа. Она тут же кинулась к коробкам под кроватью, а Ицин стала перебирать ящики у столика. Шкатулки, бусы, духи, гребни, записки от клиентов — всё, что угодно, только не то, что они искали.

Прошло несколько томительных минут. Пот стекал по вискам, пальцы дрожали. Комната всё сильнее пропитывалась запахом их тревоги.

— А вдруг… вдруг Лотос уже отдала их кому-нибудь? — прошептала Чжа. — Вдруг мы опоздали? Всё напрасно?

У Ицин в груди стянулось. Если Лотос передала бумаги Чжэню? Почему же ей так не везет?

В её голове внезапно прозвучал уже знакомых голос.

— Стена. — скучающе проговорило существо. — Третья доска справа от светильника.

Ицин резко обернулась, взглянув на стену и сразу поняла, о чём он говорит.

— Тут. Помоги. — сказала она Чжа, и та кинулась к ней.

Они вцепились пальцами в доску, поддевая её ногтями, скребя. Дерево было крепким, но ослабленным временем. Оно поддалось с глухим треском, и доска оторвалась. За ней было пыльное углубление, узкое. Ицин торопливо засунула руку и ее пальцы нащупали свернутый сверток.

Она достала его, перевязанный тёмной нитью, обмотанный кожей. И узнала его сразу. Это были они. Те самые документы, что она сама лично выкрала у Ту Чжи. Ее губы расплылись в улыбке. Она посмотрела на Чжа с торжествующей искрой в глазах, и они обнялись, борясь с желанием рассмеяться или расплакаться. Неужели все получилось!

И тут дверь скрипнула. Они обернулись одновременно.

Лотос вошла в комнату, как всегда плавно, грациозно, но остановилась в проёме, будто наткнулась на стену. В её взгляде сначала было удивление, а потом ее глаза расширились от ужаса.

— Ты… — выдохнула она, делая шаг назад. — Нет… этого не может быть…

Она резко обернулась, готовясь бежать, рот уже приоткрыт для крика, но Чжа бросилась вперёд и перехватила её, схватив за руку, резко толкнула обратно в комнату.

— А ну стой, мерзавка!

Лотос взвизгнула, но не от испуга, а от ярости. Она ударила Чжа, локтем в бок, резко, зло, с точностью, как отточенное движение. Та отшатнулась и Лотос снова рванула к двери.

Но тут она увидела в руке Ицин документы. Свёрток, перевязанный нитью.

Лицо Лотос исказилось. Не от страха. От жадности и злобы.

— Отдай! — завизжала она и кинулась на Ицин, ногтями вперёд, как хищная птица.

Ицин вцепилась в свёрток так, что костяшки побелели. Чжа, отдышавшись, снова рванула к Лотос, схватила её за плечи и попыталась оттащить. На мгновение всё пошло в их пользу: Лотос зашипела, зашаталась, волосы её растрепались, а глаза метали бешеные искры.

— Держи! — выкрикнула Чжа, и Ицин вырвала бумаги, прижав к себе.

Казалось, ещё секунда и они справятся. Но Лотос вдруг взвилась, как хищная птица, и с неожиданной силой ударила Чжа коленом в живот. Та вскрикнула и повалилась на пол, хватаясь за бок. Лотос, воспользовавшись этим, снова навалилась на Ицин. Они упали на пол, перевернув табурет, шкатулку, свалив вазы. Послышался звук бьющегося стекла, шелест разбросанных украшений.

— Отдай! — заорала она, голос сорвался в визг, хриплый и пронзительный. — Отдай, это моё!

Бумаги почти выскользнули, хрустнули в пальцах. Ицин еще крепче прижала их к груди, но Лотос потянула изо всех сил, и казалось, что ещё миг и свёрток окажется у неё. И тут Лотос закричала во всё горло, захлёбываясь злобой:

— Стража! Сюда! Живо!

— Ты с ума сошла⁈ — выдохнула Ицин, в ужасе глядя на неё. — Они увидят бумаги!

Лотос рассмеялась коротко, зло, с ненавистью:

— Нет, это ты сошла с ума, глупая девка. Думаешь, я ничего не предусмотрела? Я давно уже подкупила стражу. Они мои! Они придут и уведут тебя обратно в клетку!

У Ицин кровь застыла в жилах. Мир сузился до этих слов, до жуткой ухмылки Лотос, до свёртка, за который они тянулись обеими руками. Бумаги трещали, готовы разорваться. А с минуту на минуту сюда ворвутся стражники. Казалось, ещё миг и она проиграет. И именно в этот миг со стола, как будто сам собой, упал латунный подсвечник. С глухим звоном он ударился о край табурета и покатился, остановившись прямо возле ладони Ицин.

Она услышала голос в своей голове:

— Ты же хотела мести. Вот она. Перед тобой. Давай. Возьми. УДАРЬ.

Металл тяжёлым грузом лёг в ладони. Подсвечник дрожал, отдавая вибрацией в запястье, в локте, в плече. Всё вокруг сузилось до одной линии — рука, предмет, лицо Лотос, и глухой рёв в голове, который подсказывал только одно: разрушь.

Ицин подняла руку. Время стало густым, вязким. В ушах застучало, в висках закрутилась кровь. Она вдруг отчетливо представила, как удар раздробит Лотос лицо. И вместе увидела другую картину: глаза Лотос, когда та улыбалась ей; ее лицо в момент, когда она впервые стали ближе; собственное отражение в воде, когда они сидели у пруда. И все это она должна обратить в кровь и кости?

Один удар и всё кончится. Один удар и Лотос больше не встанет.

Ицин подняла подсвечник выше… и замерла. Рука застыла в воздухе: внезапно до неё дошло, что убить это не та абстрактная мысль о мести, что она носила в сердце, а акт, реальный и окончательный. Думать о смерти и довести руку до того, чтобы сломать чью-то жизнь — совсем разные вещи.

— Ты же этого хотела, — зло прошипел голос в её голове. — Ты обещала, что не передумаешь. Такова наша сделка: я выполняю твоё желание — ты становишься моей слугой. Ты хочешь нарушить договор?

Нет! Но я не могу… — мысленно ответила Ицин. — Не могу. Помоги мне как-нибудь иначе.

— Конечно, — отозвалось существо с ласковой злобой. — Я помогу тебе…

Ицин вскрикнула, ощутив словно в ее череп вкололи тысячу игл. Боль рванула без предупреждения; мир вспыхнул белым светом, и в этот белый промежуток вонзились два янтарных глаза, громадные, холодные, пылающие. Что-то ворвалось в неё и сжало: не тело, не разум — нечто чужое, чёрное и бесформенное, насквозь проникло в её мышцы и сухожилия, повелевало пальцам, плечу, руке.

— Смотри и чувствуй. Вот так выглядит месть.

Её рука — уже не её рука — двинулась. Подсвечник, который ещё секунду назад был тяжёлым, холодным металлом с легкостью полетел вниз.

Удар был глухим и мощным.

Металл врезался в висок Лотос, и та резко отпрянула, издав хриплый звук, то ли стон, то ли судорожный вздох. Её тело обмякло, и она рухнула набок.

— Видишь? Это не сложно.

Ужас в Ицин рос волнами, будто чёрная вода поднималась в комнате, затопляя её изнутри и оставляя всё меньше воздуха. Она смотрела на Лотос — неподвижную, молчаливую, с тонкой струйкой крови, стекавшей по виску, — и не могла дышать.

Она убила. Она действительно убила.

Но сердце билось спокойно. Будто оно не было ее.

Ицин перевела взгляд на Чжа. Та смотрела не с ужасом, а с чем-то другим — смесью неверия, оцепенения и звериного страха. Но не кричала. Не бросилась бежать. Только дрожала, прижавшись к стене, с глазами, расширенными до боли. Страх был на грани безумия.

Ицин хотелось подойти к ней, обнять, сказать хоть что-то. Но её тело не слушалось. Она даже не знала, что выражало её лицо сейчас раз Чжа застыла, как перед чудовищем. Перед тем, кто был не рядом с Ицин, а внутри.

Она ощутила, как ее тело тяжело вдохнуло воздух. Губы расплылись в улыбке сами собой, а взгляд медленно повернулся к двери. Та с грохотом распахнулась, впуская внутрь стражей. Они ворвались в комнату, принеся с собой тяжёлые шаги, звон металла, крики. Их было четверо, и они явно ожидали лёгкой добычи. Но тело Ицин дернулось им навстречу, словно его сорвали с цепи. Существо внутри неё радостно, почти сладострастно толкнуло её вперёд и мышцы затрещали от неестественной силы. Суставы ныли, каждая косточка казалась на грани перелома, но тело двигалось с невообразимой скоростью.

Первого стражника она встретила ударом, не думая, не целясь, кулак вонзился в его горло. Хруст, захлёбывающийся крик. Мужчина согнулся, хватая воздух, а в следующий миг колено Ицин влетело ему в лицо, ломая нос, вбивая кость внутрь. Он повалился на пол, заливаясь кровью.

«Чувствуешь?» — прошипело существо в её голове, и ей действительно пришлось чувствовать: каждый скрип кости под её ударами, каждую каплю крови, что летела на ее тело.

Второй страж поднял меч, но рука Ицин ухватила его за запястье и вывернула с такой силой, что сустав лопнул, словно сухая ветка. Крик, оружие выпало, и тут же её пальцы впились ему в глазницу. Она видела — она видела! — как мягкая ткань поддаётся, как глаз вырывается из орбиты вместе с кровавыми жилами. Его вопль оглушил и тут же перешел в булькающий звук, когда пальцы Ицин выбили кадык.

Третий замахнулся, но Ицин пригнулась, а её тело, управляемое существом, ловко схватило упавший меч. Лезвие полоснуло по животу врага, разрывая ткань, мясо, внутренности. Тепло и вонь ударили ей в лицо, брызги крови попали на губы. Она задыхалась от ужаса, но не могла отвернуться, не могла закрыть глаза.

Четвёртый — самый молодой — кинулся было бежать, но существо не позволило уйти. Её тело рванулось за ним. Слишком быстро. Слишком легко. Она схватила его за волосы, дёрнула голову назад и вонзила клинок ему в горло сбоку. Резкий хрип, фонтан крови, и горячая струя окатила её лицо, брызнула в рот. Солёный, металлический вкус свёл желудок.

Ицин кричала внутри себя, но её голос глушился, как в воде. Существо же смеялось. Оно наслаждалось каждой секундой, каждым сломанным телом, каждой каплей крови. Оно не ломало, кромсало, играло, смакуя страх и боль врагов. Ей приходилось чувствовать каждое движение: натяжение сухожилий, сопротивление костей, липкую теплоту на руках.

Один из стражей, ещё живой, корчился на полу. Существо заставило её сесть сверху, прижать его и раз за разом вбивать кулак в лицо. Хруст, треск, хрип. Кожа и кости превратились в месиво, кровь заливала ей глаза. Ицин рвала душу в крике, но никто её не слышал.

Комната уже была вся залита красным. Кровь текла по полу, смешиваясь с осколками зеркал, с разбросанными украшениями, с бумажными лентами. Ицин чувствовала, как липкая жижа забивается под ногти, как её волосы слипаются от крови, как сквозь зубы проникает солоноватый привкус чужой жизни.

— Вот она, твоя месть и сила, — с наслаждением шептало существо. — Не в мечтах, не в красивых словах. Вот так она выглядит в реальности. Я обещал — я исполняю.

Ицин не могла ни отвернуться, ни закрыть ушей. Ей пришлось смотреть, слушать, чувствовать. Это был не бой — это была кровавая бойня, пиршество смерти, и её тело стало главным инструментом этого праздника.

Последний страж затих, а все вокруг превратилась в скользкую ловушку из крови и осколков, а Ицин чувствовала, как он улыбался её губами, и эта улыбка была звериной, чужой, полной голода.

— Ты довольна?

Комната походила на поле битвы: подушки были порваны, зеркала в мелких осколках, шелк пропитывался темной лужицей, блеск жемчуга смешивался с кровью. Воцарившаяся тишина висела, как пар, над всем этим убранством. Чжа сидела в углу на полу, сгорбившись, руки прикрывали лицо. Она издавала мелкие всхлипы, смешанные с надрывистым хрипом, от которых мороз шёл по коже. Её глаза были распухшими от слёз и полные ужаса.

Ицин стояла посреди этого кошмара и чувствовала, как внутри неё всё сжалось и потемнело. Ей тоже хотелось выть от ужаса, от стыда, от боли, от осознания, с кем она связалась.

— Ну что ты молчишь? Тебе тоже мало этого? Теперь отправимся в дом твоей семьи и закончим начатое?

— Нет! — закричала Ицин. — Нет, не так. Я…

Она не знала, как сказать это вслух. Слова застревали в горле, горчили на языке, как железная стружка. Внутри всё ещё было полно ужаса и отвращения — не к образу врага, а к тому, что она позволила этому ужасу случиться через собственные руки. Месть, о которой она мечтала в тёмных ночах — мрачная, методичная, справедливая в её воображении — превратилась в нечто иное: в кровавую вакханалию, в грязную работу мясника, в крик, от которого не стало легче.

— Мы уедем в Синтору, — сказала она, стараясь выдавить из голоса то спокойствие, которое нужно было показать. — Это слишком быстрая и лёгкая расправа, не находишь? Нужно подготовить что-то более мучительное и длительное. А это… это работа мясника, это…

— Это слишком просто для нас. Ты права. Я увлекся, — произнесло существо. — Просто это так сладостно ощущать… И все же это слишком простая расправа, жалкое утоление голода. Нужна филигранная боль. Так гораздо вкуснее.

Все это прозвучало отвратительно для Ицин. И если бы она могла, то вздрогнула бы от слов «для нас». Вместо этого из нее вырвался смех: хриплый, чужой, не её собственный. Звук, который испугал её ещё сильнее, чем кровь на полу. Он знал все ее мысли и чувства. И смеялся над ними ее же голосом. Она не просто стала слугой озлобленного духа. Нет. Она дала клятву настоящему чудовищу, впустив его в мир людей.