Нефритовая лиса

Глава двенадцатая

Ицин весь следующий день ходила, будто в горячке. Её не спасала ни прохлада тени деревьев, ни аромат пудры, ни утренний чай с лепестками лотоса. С наступлением сумерек она всё чаще ловила себя на том, что сжимает пальцы до боли, будто так можно удержать контроль.

Когда шаги Белого Лотоса раздались в коридоре, Ицин метнулась за ширму. Она прижимала к груди лёгкое одеяние и делала вид, что занята переодеванием.

— Сегодня он снова придёт, — сообщила Лотос, проходя в комнату. В её голосе была лёгкость, почти игривая.

Ответом Ицин был только тяжёлый вздох.

— Ты уже подготовилась? — продолжила она, подойдя к столу, где лежали духи и заколки.

— Я не смогу… не смогу, — сорвалось с губ Ицин.

Ширма закачалась. Ицин вышла из-за неё, как из плена, растрёпанная, с покрасневшими от усталости глазами. Слова посыпались с её губ:

— Я всё испортила. Я провалилась. Я даже не смогла сыграть свою роль. Чжа была права. Я думала, что уже всё могу, что я стала сильной… — голос задрожал, — но стоило ему просто посмотреть на меня — и всё. Всё исчезло. Все мои маски, все образы, которые мы с тобой так долго строили. Я — никто. Просто глупая, слабая, наивная девочка, которая не умеет быть ни сильной, ни желанной, ни опасной…

Она опустилась на подушки.

Белый Лотос некоторое время молчала. А потом вдруг рассмеялась.

— Боги, да ты не понимаешь! — она подошла, села рядом и обняла её. — Ты разожгла в нём такую страсть, что он весь вечер отказывался от всех девушек, смотрел в стену и твердил твоё имя. Он умолял, просил, пытался купить путь к тебе у каждой, кто проходил мимо. Он уже готов был закидать весь дом серебром. Я с трудом его утихомирила. Он на грани. И всё это благодаря тебе.

Ицин моргнула, не веря.

— Но я же сбежала. Я… даже слов не могла нормально связать.

— Вот именно, — ухмыльнулась Лотос. — Ты стала для него загадкой. Тайной. А мужчины любят тайны. Ты ушла, а он остался с воображением. А оно всегда нарисует в сто раз ярче, чем правда.

Она взяла Ицин за подбородок и подняла ей лицо.

— Ты — молодец. Ты даже не представляешь, насколько. А теперь соберись и приведи себя в порядок, — голос Белого Лотоса прозвучал чётко, как удар веера по ладони. — Сегодня благодаря твоим стараниям вы можете уединиться в одной комнате.

Ицин побледнела. Сердце сделалось тонким фарфором и дрожало от малейшего прикосновения мысли о подобном.

— Не волнуйся, — продолжила Лотос, поправляя складки на её наряде. — Эта комната не запирается. Всего лишь лёгкая занавесь. Там мужчины редко позволяют себе слишком много.

И всё же Ицин едва заметно вздрогнула.

— А если… если он распустит руки? — прошептала она. — Если он окажется не таким, как притворяется?

Белый Лотос прищурилась и в её взгляде сверкнуло нечто острое, как игла:

— Тогда кричи. Я буду рядом. Я объясню ему, как стоит себя вести. Он не получит больше, чем мы ему позволим.

Ицин кивнула, будто приняв лекарство. Но в её глазах по-прежнему жила тревога, будто она стояла на краю тонкого льда и слышала, как тот трещит.

— Но как мне себя вести сегодня? — Ицин замялась. — Я запуталась. Я не понимаю, сколько можно. Где граница?

Лотос легко рассмеялась и взяла её за руки.

— Позволь ему чуть больше, чем в прошлый раз. Но не всё сразу. Это искусство: натянуть лук, но не пустить стрелу. Пробудить желание, но не насытить. Пусть продолжает хотеть.

Ицин опустила глаза.

— В прошлый раз он коснулся меня.

— Что именно он тронул? — Лотос приподняла бровь.

— Мою руку.

Белый Лотос едва сдержала усмешку.

— Пустяки. Отлично. Тогда в этот раз пусть получит чуть больше. Спой ему. Проведи рукой по его волосам. Попытайся заглянуть в его душу. Что его тревожит? Что радует? Что делает его слабым?

Она отпустила руки Ицин и прошептала:

— Не бойся. Настоящая власть не в теле, а в голосе и взгляде. Сделай всё, чтобы он пришёл ещё раз. А потом, чтобы начал считать дни до новой встречи.

— А подарки? В прошлый раз я отказалась от его подарка. Он предлагал браслет.

Белый Лотос захлопала по ноге веером и со смехом покачала головой:

— Всего-лишь браслет? И ты отказалась? — она вскинула брови так высоко, будто Ицин призналась в измене богам. — Ну теперь всё встало на свои места! Вот почему он так всполошился. Мало того, что ты раздула в нём желание одним только взглядом и голосом, как заправская обольстительница, так ещё, когда он — весь в трепете, с даром в руках — ты посмотрела на него, как на пыль под ногами и сбежала! Ты действительно Лиса!

Ицин неловко улыбнулась, пряча глаза. Словно в тот момент ей и правда удалось стать той, кем её называли. Хоть на миг.

Лотос встала и медленно зашагала по комнате, покачивая бёдрами:

— Страсть — у него уже есть. Страх быть отвергнутым — тоже. Переживания, что его подарок оказался недостаточно ценным и при этом чувство, что ты стоишь намного больше, раз не приняла его дар. Добавь к этому влечение, нетерпение и ущемлённую гордость… — она обернулась с озорной улыбкой. — Это же идеальный рецепт! Ты ему как вино, от которого у него кружится голова и мутнеет разум.

— Но ведь… — Ицин пожала плечами. — Он просто мальчишка. Добрый, может быть. Немного нелепый.

— Тем проще, — отозвалась Белый Лотос. — Мальчишек легче запутать. Они верят в то, что чувствуют.

Она подошла ближе и сжала ладони Ицин:

— Постарайся сегодня подарить ему нежность, — прошептала Белый Лотос, поправляя Ицин завиток волос. — Не страсть, не вожделение. Нежность. Пусть его покачает на качелях чувств — из трепета в восторг, из надежды в сладкую муку. Пусть он сам жаждет большего. И тогда, в следующий раз, ты дашь ему ещё немного. А потом мы завершим всё.

— Завершим? — Ицин посмотрела на неё настороженно. — Ты имеешь в виду забрать документы?

Лотос кивнула, её голос стал ещё тише, почти шелестом.

— Опоить его.

— Опоить? — Ицин замерла.

— Да. Я дам тебе средство. Ложка в чашку, перемешать. Он даже не почувствует. Оно не вызывает боли, не портит вкус напитка. Просто немного затуманит разум, сделает его вялым, сонным… Спать будет, как ребёнок. И ты спокойно заберёшь бумаги.

— Это безопасно?

— Конечно. — Лотос улыбнулась. — В малых дозах его и сами девушки принимают. Чтобы забыться. Чтобы спать без кошмаров. Это не яд, Ицин. Это спасение. И это единственный способ вырваться.

Тишина повисла между ними. За окном пронёсся ветер и шевельнул занавеску. Ицин опустила взгляд. В ней еще теплились сомнение и страх.

— Я сделаю это, — сказала она наконец. — Только ты должна быть рядом.

Лотос положила ладонь ей на руку.

— Я всегда рядом, Нефритовая Лиса.

Комната, куда Ицин в этот раз привели, была всего лишь полумерой уединения. От зала её отделяли лишь тонкие занавески из полупрозрачного шелка, на которых был вышит орнамент из цветущих слив и туманных облаков. Сама комната была тесной, с низким столиком, подушками по периметру и пахла смесью благовоний.

Когда она вошла, внутри уже были трое. Двое мужчин, сидевшие напротив Ту Чжи, поднялись, бросив короткие взгляды на Ицин, и молча покинули помещение, будто их заранее предупредили, что гость ожидает кого-то особенного.

— Приветствую вас, господин, — сдержанно сказала она, склонившись в поклоне.

Ту Чжи не ответил ни слова. Его движения были немного театральны, будто репетированы. Он вытянул из-под стола небольшую шкатулку, щёлкнул крышкой и высыпал на стол содержимое. Стук камней и звяканье металла прозвучали почти вызывающе.

По лакированной поверхности рассыпались кольца, браслеты, подвески и цепочки — серебро, нефрит, янтарь и даже пара золотых вставок. Всё это сверкало в мягком свете фонаря, как будто Ту Чжи хотел не просто впечатлить её, он хотел затмить всё, что Ицин когда-либо видела.

Он смотрел на неё с выражением, в котором смешались гордость, смущение и уязвлённое самолюбие. В этой роскоши, вываленной перед ней, было нечто беззащитное, мальчишеское, как будто он ждал не оценки, а прощения.

— Я снова прогадал? — спросил он, и в его голосе проскользнула нотка неуверенности, будто он заранее готовился услышать отказ.

Ицин растерянно смотрела на шкатулку, потом на него, и только потом улыбнулась, тепло и искренне, может быть даже чуть виновато.

— Нет. Нет, просто… это было так неожиданно. Мы ведь даже не поздоровались друг с другом как следует, а вы уже…

Он рассмеялся, коротко, смущённо, отводя взгляд и потирая пальцами край своего рукава.

— Опять я поспешил.

— Хотите выпить? — предложила она, чуть наклоняя голову в сторону чайника.

— Не откажусь, — кивнул он. В этот раз он ответил уже спокойнее, мягче, будто тяжесть ожиданий с его плеч на мгновение спала.

Она разлила вино, как учила Белый Лотос: грациозно и с лёгкой улыбкой.

В этот раз всё пошло иначе. Без напряжённых пауз, без неловкой суеты, без шума сбитых чашек и хлёсткого пульса под кожей. Они сидели на мягких подушках в полутени балдахина, и над ними лениво колыхались шёлковые ленты, в которых отражался золотистый свет фонарей. Ицин, опершись на локоть, смотрела на Ту Чжи уже не с тревогой, а с искренним любопытством.

Он рассказывал про сад своей матери, про белоснежные пионы, которые она обожала, и про то, как каждое утро ходила к ним, разговаривала с ними, как с живыми существами. Голос его при этих словах становился особенно тёплым, и Ицин вдруг поймала себя на мысли, что слушать его приятно. Уютно, даже если он говорит о чём-то незначительном.

— Моя мать говорила, что, если цветок долго не распускается — значит, он слушает, как живут люди, — улыбнулся он. — Я тогда подумал: а вдруг пионы в нашем саду знают о нас слишком много?

Ицин тихо рассмеялась.

— Тогда, наверное, мне бы не хотелось, чтобы цветы слышали всё, что говорят в борделе, — сказала она и тут же, смутившись, прикрыла рот рукой.

Ту Чжи тоже засмеялся, легко, небрежно, и это рассмешило её ещё больше.

Затем разговор перешёл на еду. Она рассказала про сладкие пирожки с красной фасолью, которые в детстве приносила ей кормилица, и как она делала вид, что не хочет есть, чтобы ей оставили две порции. Он признался, что терпеть не может молочные супы, но ест их из уважения к повару, который служит у них с юности.

— Я однажды был на рынке и купил специи… ну как специи… — он понизил голос, — оказалось, это были порошки для вонючих благовоний. Перепутал. У отца как раз был званый обед. Курица с рисом, говядина в карамели… И всё это пропиталось ароматом… — он сморщил нос. — Как будто еда пролежала три дня в сыром подвале.

Ицин внвь рассмеялась. Она едва сдерживала себя, стараясь сделать это не слишком громко и резко. Но всё равно смех был живым, настоящим. И когда он засмеялся в ответ — смущённо, искренне, мальчишески — ей показалось, будто весь зал стал светлее.

Впервые за всё время их встреч рядом с ним ей не пришлось играть.

Когда им принесли закуски, Ту Чжи потянулся к маленькому блюду, изящно украшенному крошечными цветами из засахаренных лепестков. Он взял один шарик — рисовый, с начинкой из сладкой пасты из красной фасоли, и, попробовав, мгновенно зажмурился, будто ощутил нечто большее, чем просто вкус.

— Божественно, — сказал он с такой искренностью, что Ицин не смогла сдержать улыбку. — Вы обязаны попробовать. Обязательно.

— Я не голодна, — тихо ответила она, пряча взгляд за длинными ресницами.

— Это не считается едой, — усмехнулся он и уже потянулся за другим шариком.

Игра началась легко, с лёгких замечаний, с полуулыбок. Он будто снова стал мальчишкой, добрым, восторженным, неуклюжим в попытке сделать приятное. Он держал лакомство в пальцах, протягивая ей.

— Попробуйте, — его голос вдруг стал ниже, бархатнее, с тем самым оттенком, от которого в прошлый раз у неё зашевелились волосы на шее.

Она замерла, ощутив, как тепло от его руки будто перетекло в неё. Это было чересчур близко и в то же время неопасно. Белый Лотос говорила: «В этот раз — чуть больше, но не слишком». Ицин открыла рот и откусила от сладости, ощущая липкость рисовой оболочки, пряный привкус начинки.

И тогда она заметила, что в его глазах снова проснулась та искра. Искра желания. И в ней больше не было смущения, только огонь, хищный и жадный. Он больше не был мальчиком. Он становился мужчиной, в чьём взгляде читалось что-то голодное.

Он медленно стер подушечкой пальца крошку с её губ. Пальцы его были тёплыми и немного дрожали. Затем он склонился ближе.

Это уже слишком, — решила Ицин, и, не давая себе ни секунды на сомнение, отвернулась, будто случайно. Рука её скользнула к музыкальному инструменту, который заранее был оставлен у подушек — тонкая цинь из светлого дерева, с натянутыми струнами.

— Позвольте… — её голос зазвучал мягко, как шелест ветра в листве. — На этот раз я спою вам.

Ицин села удобнее, держа инстурумент на коленях. Она закрыла глаза на одно мгновение — словно собираясь с духом — и запела.

Голос её был неуверенным в самом начале, тонким, как нить шёлка. Но с каждым слогом он набирал силу, теплея и раскрываясь.

Однажды в пруд она взглянула,

И свет скользнул по глади вод.

Там лик мужской вдруг отразился,

Отныне он покоя не дает.

Она влюбилась в отраженье,

В его печаль и свет очей.

Но знала — то, что сердце полюбило,

Не жизнь, а лишь игра теней.

Он не аплодировал, не заговорил с восторженной поспешностью. Вместо этого медленно потянулся вперёд, отложил инструмент, нежно коснулся её руки и, к удивлению Ицин, опустил голову ей на колени, будто был не юношей из богатого дома, а уставшим ребёнком, вернувшимся домой из долгого пути.

Он смотрел на неё снизу вверх, в упор, с вниманием, в котором было что-то тревожное. Его тёплое дыхание касалось её локтя, а глаза блестели, как гладкие камешки на дне пруда.

— Хочу узнать тебя настоящую, — прошептал он. — Не ту, что прячется за веером и песнями. О чём ты мечтаешь?

У Ицин перехватило дыхание. Она не ожидала этого. Сердце забилось слишком громко — ведь такой вопрос не вписывался ни в один из сценариев, к которым её готовила Белый Лотос. Он был слишком личным. Слишком настоящим. А у неё не было настоящего, была только роль.

Она открыла рот, не зная, что сказать. Слова застряли где-то между горлом и сердцем. Она не могла рассказать ему о мести. Не могла признаться в одиночестве. Не могла соврать, боясь, что он почувствует фальш.

Но в тот самый миг, когда неловкость накрыла её с головой, когда она уже начала искать хоть какую-нибудь отговорку, из-за занавески раздался спокойный, шелковистый голос:

— Господин, прошу прощения за столь грубое вторжение, — появилась Белый Лотос, приподняв край занавеси с изяществом танцовщицы. — Но мне нужно всего на минуту увести Нефритовую Лису. Хозяйка дома просила срочно передать ей нечто важное. Обещаю, это займёт совсем немного времени.

Ицин подняла на Лотос благодарный взгляд. Спасение. Она осторожно подняла голову Ту Чжи со своих колен и улыбнулась.

— Вы отпустите меня, господин? Я обещаю, что скоро вернусь.

Ту Чжи нехотя поднялся с подушек. В его взгляде мелькнуло нечто новое — раздражение, еле сдерживаемое, но ощутимое. Прежний, робкий юноша будто на мгновение исчез, и вместо него встал сын могущественного торговца, привыкший к тому, что всё в этом мире склоняется перед его словом. Ицин ощутила укол тревоги, словно впервые увидела в нём человека, у которого слишком много денег, власти, охраны и слишком мало терпения.

— В чём дело? — прошептала она, проскальзывая за занавеску. И тут же замерла, увидев в коридоре двух мужчин, громил в темных одеждах, что ранее сидели чуть поодаль от их столика. Они явно не принадлежали к числу обычных гостей. Широкие плечи, напряжённые челюсти, взгляд, будто просвечивающий стены насквозь.

— У нас проблема, — быстро прошептала Белый Лотос, ухватив её за рукав и увлекая в сторону, подальше от слышащих ушей. Её голос был тих, но колкий, как осколок льда. — Видишь этих двоих? Это его охрана.

— Но зачем он пришёл в бордель с охраной? — спросила Ицин, чувствуя, как сердце сбивается с ритма.

— Вот именно. Мой человек ошибся, — прошипела Лотос, понизив голос до шороха. — Сделка Ту Чжи не на следующей неделе, как мы думали. Она должна состояться сегодня. Значит, бумаги уже при нём. И неизвестно, когда будет следующая. Если он уедет, мы потеряем его надолго. Или навсегда.

Ицин медленно покачала головой, будто старалась оттолкнуть это слишком внезапное решение. Она бросила взгляд на занавеску, отделявшую их от Ту Чжи, и ощутила, как по её шее скатилась капля пота.

— Но… мы же не готовы. Всё же должно быть по плану.

— Случай не спросит, когда ты будешь готова, — отрезала Лотос. — Он просто проходит мимо. Или дарит тебе всё. Сейчас или никогда. Он уже заинтересовался тобой, но кто знает, не наскучишь ли ты ему раньше, чем мы успеем воспользоваться этим?

Белый Лотос извлекла из рукава крошечный стеклянный флакон. Его содержимое отливало лёгким янтарным светом.

— Всего три капли, — прошептала она. — Не больше. Это не яд. Просто опьяняет. Ослабит разум, затуманит мысли. Он уснёт, если дать чуть больше. Ты добавишь это в его вино. Затем очаруешь его. Больше, чем собиралась. Заставь его думать, что ты готова. Что ты ему принадлежишь. А потом, когда он вырубится, обыщи его.

— Но как быть со всем остальным? — выдохнула Ицин.

— Не волнуйся, — Лотос уже действовала с хладнокровием, как будто всё это давно отрепетированная пьеса. — Пока ты будешь с ним, я соберу твои вещи. Подготовлю повозку у заднего входа, того самого, откуда ты сюда впервые вошла. У тебя ведь немного вещей?

Ицин кивнула. Горло пересохло. Руки подрагивали.

— Главное — не забудь мою булавку.

— Давай, девочка, — шепнула Белый Лотос, обняв ее на мгновение. — Не подведи. Ты ведь умница. Мы уже так близко.

И, прежде чем та успела что-то сказать, Лотос подтолкнула её обратно к занавеске, к залу, к столику, где ждал Ту Чжи с бокалом в руке и лёгкой тенью недоумения в глазах.