Нефритовая лиса

Глава тринадцатая

— Что-то случилось? — голос Ту Чжи прозвучал тихо, почти испуганно, и Ицин вдруг осознала, что её лицо, должно быть, выдает больше, чем она хотела бы показать.

Она опустила глаза, собираясь с мыслями.

— Ничего серьезного.

— Что хотела хозяйка? — спросил он, пристально глядя на неё, как будто пытался прочесть правду по изгибу губ, по дрожанию ресниц.

Ицин колебалась, но затем с легкой, почти виноватой усмешкой покачала головой.

— Она просто недовольна, что я всё внимание уделяю вам… — тихо ответила она. — Торги за мою первую ночь ещё не завершены.

Он вздрогнул.

— Я заплачу ей больше. Сколько бы она ни просила, я отдам вдвое!

Ицин едва заметно усмехнулась, глядя в сторону. Такой наивный, влюблённый дурачок. Словно ребёнок, мечущий золотые монеты в колодец, надеясь, что одна из них исполнит желание.

— Ты мне не веришь? — вдруг сказал он с обидой в голосе. — Я заплачу! Ты не будешь ни с кем в первую ночь. Только со мной.

Слова его звучали страстно, искренне, но всё же что-то в этом пылком обещании заставило Ицин внутренне вздрогнуть. Слишком уж велико было его желание «быть первым». Словно он любил не её, а саму идею обладания.

— А знаешь, что? — продолжил он, оживившись. — Я, может, и вовсе смогу выкупить тебя.

На этих словах Ицин замерла. Внутри неё, как мотыльки, закружились мысли. А если он действительно это сделает? Тогда не нужно будет рисковать, красть бумаги, подбираться к той занавеске, за которой сидят те страшные мужчины, с глазами, как у тигров. Тогда, возможно, можно будет просто уйти. Быть с ним. Свободной или хотя бы в безопасности.

— Снова не веришь? — грустно спросил он, наблюдая, как она погружается в раздумья. — И напрасно. Если ты полюбишь меня так же, как я люблю тебя… тогда, после первой ночи, я поговорю с хозяйкой.

После? — холодно подумала Ицин. — Почему после? Тебе так важно сначала забрать у меня это и только потом решиться?

И снова её сердце сжалось от разочарования. Разве это любовь? Или просто страсть, украшенная красивыми словами? Да и даже если он её выкупит, разве это изменит суть? Она не станет свободной. Просто окажется в других руках. Станет игрушкой с новой лентой на шее.

Хватит. С неё довольно.

Ицин выпрямила спину. Внутри неё что-то застыло, окаменело, как спокойствие перед бурей. Она посмотрела на Ту Чжи с ласковой, самой нежной улыбкой, которую только могла изобразить.

Такая улыбка была оружием. Маской. Последним словом.

— Спасибо, господин, — произнесла она тихо, и в голосе её не дрожало ни одного звука. — Вы очень щедры.

И в этом «вы» слышалось уже нечто окончательное. Будто она ставила точку в письме, которое не собирается отправлять.

«Три капли. Не больше трёх». Голос Белого Лотоса ещё звучал в ушах, сжимая сердце ледяной тревогой. Он будто вплёлся в каждый удар пульса, в каждое движение, как заклинание, которое нельзя нарушить.

Ицин протянула руку за кувшином с вином. Тонкая, холодная глиняная шейка дрожала в её пальцах. Она медленно наклонила сосуд, следя, как густая, рубиновая жидкость струится в чашу.

— Вино поможет забыть все переживания, — прошептала она, стараясь звучать непринуждённо. — Говорят, в Мортэ оно обладает особым ароматом. Такого нет ни в одной другой провинции.

Руки её едва не выронили кувшин, когда она повернулась к занавеске. Она развернулась к двери, как будто собиралась поправить край ткани. Шаг, и она оказалась вне поля его прямого зрения. Суетливо нащупала в рукаве крохотный пузырёк, выскользнувший из-под шёлка. Сердце билось так сильно, что заглушало дыхание.

Осторожно, быстро, одна капля. Вторая. Третья… Четвёртая? Или это всё-таки была та же третья, просто пролилась неловко?

Ты видела? Ты сосчитала?

Нет. Всё произошло слишком поспешно. Она не была уверена. Страх спутал счёт. Может, меньше. Может больше.

Поздно. Она вложила пузырёк обратно в складки рукава, скрыв, как меч скрывают в ножнах, и повернулась. Чаша уже в её ладонях. Она поднесла её к нему.

— Господин, — голос её звучал мягко, почти мурлычаще. — Позвольте мне станцевать для вас?

Он расплылся в ленивой улыбке и развалился на подушках, как купец, что только что купил себе очередную дорогую игрушку.

— Конечно. С удовольствием.

Ицин сделала шаг назад. Поклонилась. Музыки не было, но её танец начался. Медленно, как первый поворот ветра среди тяжёлых штор. Ткани на ней колыхнулись, словно ожив, как будто она и сама стала ветром — гибким, текучим, податливым.

Она кружилась, опуская руки, вытягивая пальцы, скользя ногами по гладким циновкам. И всё время — боковым зрением — следила за ним. Он пил. Не торопясь. Глоток, затем пауза. Глоток, и довольное выражение лица.

Как же ей хотелось, чтобы он осушил чашу залпом. Как же ей хотелось, чтобы это всё быстрее закончилось. Но он не спешил.

Ицин продолжала танец, скрывая под вуалью дыхание, что с каждой минутой становилось всё более неровным. И вот, наконец, он поставил пустую чашу рядом с подушкой, закрыл глаза… Но вместо того, чтобы раствориться в блаженном сне, вдруг зашевелился. Медленно приподнялся и пополз к ней.

Пальцы коснулись её лодыжки. Плотно, жадно, цепко.

— Господин? — выдохнула Ицин, стараясь, чтобы голос прозвучал игриво. — Что вы делаете?

— Хочу коснуться тебя, — прорычал он, почти с голодом в голосе, и её передёрнуло.

Он не должен был… Он должен был уже спать. Что-то не так. Снотворное не сработало? Или сработает позже? Или… вообще не сработает?

Сердце бешено застучало. В горле пересохло.

Если он сейчас попытается взять меня — мне кричать? Но тогда всё рухнет. Всё…

Он потянулся выше, обхватив обе её ноги. Его губы коснулись кожи. Влажно, отвратительно. Он начал целовать её икры с болезненным, вульгарным восторгом, как будто жадно пожирал плод.

Ицин застыла.

Если он сделает это сейчас, без оплаты, без выкупа, я останусь ни с чем. Ни документов. Ни защиты. Только унижение.

Может ударить его? Поднос! Вон там, на низком столике. Схватить и опутсить на его голову!

Но она не двинулась. Руки были словно налиты свинцом. Её взгляд метался. Она попыталась отступить, но он держал её крепко.

Она с трудом сделала один шаг назад. Игриво улыбнулась, но ее губы дрожали.

— Не так быстро, господин… Вы же только что выпили. Позвольте мне развеять усталость танцем.

Но снотворное всё не действовало.

Он уже не просто касался, он нагло лапал. Его ладони скользнули под подол её одежды, и холод от внезапного прикосновения обжёг, как огонь. Она напряглась, спина выпрямилась, но ноги не слушались. Всё в теле оцепенело.

— Иди ко мне, — прошептал он, с хриплой страстью, в которой уже не было ничего нежного.

Ицин попробовала было рассмеяться, как будто в игре, и мягко оттолкнуть его, но он резко схватил её крепче, прижал к себе, и в следующее мгновение повалил на подушки. Её тело бессильно упало рядом с ним, и из груди вырвался сдавленный вскрик, короткий и испуганный.

За занавесками, как по команде, послышался топот и шорох, и в тёплый полумраке комнаты появились лица. Мужчины. Тени от их фигур отбрасывали резкие силуэты на шёлковые стены.

— Господин, всё в порядке? — спросил один из них, шагнув вперёд.

— Пошли вон! — рявкнул Ту Чжи, и в этот миг тот глупый влюблённый мальчишка, каким он казался Ицин, растворился без следа.

Теперь в его лице было что-то звериное. Глаза горели. Он держал её, как вещь, которой не собирался отдавать. Улыбки на лицах его людей за занавесками расплылись, мерзкие, самодовольные, с тем выражением, которое она так часто видела на лице своего брата, когда тот наслаждался унижением другого.

Ицин передёрнуло. Отвращение подступило к горлу, но даже оно было слабее, чем ужас.

Он навалился на неё, его рот скользнул к её шее, к ключице, руки рывками тянулись к поясу её одежды. Дыхание его было тяжёлым, жадным.

Он снова поцеловал её, в плечо, в шею, в лицо, и от этого прикосновения её замутило. Не от страха. От омерзения.

Ицин отвернула голову и зажмурила глаза. И вдруг… он что-то произнес и в его словах появилось нечто странное. Они были неразборчивые. Пальцы, державшие её за талию, чуть ослабли.

Действует? — пронеслось в её голове, как вспышка.

Он оперся на локоть, будто внезапно потеряв равновесие, и застыл. Глаза его затуманились, рот приоткрылся, а дыхание стало прерывистым и тяжёлым. Потом, словно подкошенный, он завалился набок и закрыл глаза.

Пожалуйста… засни. Засни и не просыпайся.

Ицин осталась лежать рядом, словно каменная. Её тело всё ещё было натянуто, как струна. Она не верила. Не смела поверить. Только когда его лицо стало по-настоящему безмятежным, а пальцы, сжимающие ткань её платья, обмякли и соскользнули, она медленно повернула голову.

Он спал.

Так спокойно, будто всё, что произошло, было только её кошмаром. Ицин глядела на него, и в её груди поднималась такая злость, такая горечь, что ей захотелось плюнуть ему в лицо. Но она сдержалась. Он будет наказан, но иначе. Позже. Скорее всего его отец оторвет ему голову за утерю документов.

Вдруг послышался лёгкий скрип за занавеской. Шорох и голоса.

Её нутро сжалось от страха. Они всё ещё здесь. Смотрят. Ждут. Смеются.

Она резко, но с фальшивой кокетливостью повернулась в сторону занавески и громко, чуть смеясь, произнесла:

— Господин… мне кажется, ваши друзья за нами подглядывают.

Ткань затрепетала. Тени замерли и быстро исчезли. Ицин уловила, как они суетливо отступили. Да, она была права: наглые стражники прятались за ширмами, как псы у дверей кухни.

Дождавшись полной тишины, она осторожно повернулась к спящему Ту Чжи. Сердце стучало в висках. Медленно, с отвращением, она начала ощупывать его одеяния, перебирая складки, пояс, внутренние карманы. Пальцы скользили по тканям, прячась в складках дорогого шёлка.

Каждая секунда тянулась, как вечность. Пот липкой змейкой стекал по её спине.

И вдруг под её ладонью что-то зашуршало. Сверток. Бумага. Она нащупала его у него за поясом, аккуратно извлекла, дрожа, будто держала в руках живую змею, и поспешно спрятала свиток под наряд, между слоями ткани

Уже почти собиралась выскользнуть прочь, но тут же остановилась.

Нет. Нельзя просто уйти. Они заметят. Заподозрят. Всё испортится.

Стиснув зубы, Ицин вернулась к Ту Чжи. Она с отвращением стянула с него штаны, раскидала подушки в беспорядке, как после страстной близости. Разлила на пол немного вина. Уронила одну из чаш. Потом — затаив дыхание — издала несколько театральных стонов, тихих, но выразительных, и пару сдавленных вздохов:

— Ах… какой вы… сильный, господин… такой умелый…

Горло сжималось от отвращения, но голос звучал почти сладко. Пусть верят в то, что хотели бы услышать.

Она поправила одежду, вытянула плечи и, наконец, решилась выйти из комнаты. Занавески раздвинулись, и в лицо ударил прохладный воздух.

Перед ней стояли те самые стражники. Их взгляды скользнули по ней с жирной ухмылкой. Один что-то тихо хмыкнул, второй кивнул, будто поздравлял.

— Господин приказал дать ему отдохнуть, — холодно и отчётливо сказала Ицин, глядя прямо им в глаза.

Они отступили. Не сказали ни слова. Лишь одна мерзкая ухмылка на губах одного из них напомнила ей лицо брата. Точно такая же.

Она подняла подбородок, поправила волосы, выпрямила спину, и удалилась под шепоты и смешки за спиной.