Нефритовая лиса

Глава седьмая

Весь оставшийся путь до Тивии Ицин решила избегать общества Чжэня и наложницы Фань.

Чжэнь мог убить. Ицин не сомневалась в этом. Он уже погубил одну женщину — дочь министра, и чуть не отправил свою собственную сестру за борт. Он был преступником, негодяем, уверенным в своей безнаказанности, и именно эта уверенность делала его по-настоящему опасным.

Фань же владела оружием иного рода. Её слова могли причинить боль не меньше, чем сила брата. Ицин всё яснее понимала: именно наложница внесла раздор между ней и Тай Дзяо, умело подогревая страх матери, превращая её подозрения в убеждённость.

Теперь главной задачей Ицин стало восстановить отношения с матерью. А для этого было необходимо держаться подальше от Фань и Чжэня, и, главное, не позволить матери вновь оказаться под их влиянием.

Отец был прав: Ицин пора было взрослеть.

Она понимала, что, если не станет умнее и рассудительнее, то всегда будет игрушкой в чужих руках. Но как стать хитрее собственной родни? Как научиться видеть, куда ведёт разговор, как реагировать на полунамёки, как действовать не с опозданием, а на шаг вперёд?

Она не знала. Но старалась.

Теперь, вместо того чтобы сторониться матери, Ицин наоборот — всячески старалась быть рядом.

Первый прорыв случился спустя несколько дней. На палубе почти никого не было — матросы менялись после ночной вахты. Тай Дзяо стояла у борта, опершись на перила, глядя на горизонт.

Ицин подошла, осторожно остановившись рядом. Некоторое время они стояли молча. Затем она заговорила:

— Ты веришь, что в море есть чудовища?

— Смотря что называть чудовищем, — отозвалась мать. — Люди вон куда страшнее. Но да. Есть.

— Какие?

— Морские змеи, огромные скаты, черепахи с клювами, которые могут разгрызть дерево. Осьминоги, что маскируются под камни. И рыбы, что светятся в темноте.

— А ты сама видела?

— Не всех, — Тай Дзяо качнула головой. — Но слышала. От рыбаков. От стражей прибрежных деревень. От шаманов.

— Ты всегда им верила?

Мать молчала с минуту, затем ответила:

— Я всегда слушала. А верить… верить начинаешь тогда, когда понимаешь, что нет иного объяснения.

После этого разговора Ицин решилась спросить:

— А ты сама хотела выйти за отца?

Тай Дзяо чуть повернула голову, прищурилась.

— Вопрос глупый. Тогда не спрашивали.

— А если бы спросили?

— Наверное, согласилась бы. Он был добр ко мне. Поначалу.

— А потом?

— Потом начались обязанности. Долг. Тяжесть. Всё, как у всех.

— А ты когда-нибудь… мечтала?

Мать усмехнулась.

— Мечты — это для избалованных девочек. Таких, как ты.

— Я уже не та девочка, мама.

Тай Дзяо посмотрела на неё внимательно, долго.

— Посмотрим, — только и сказала она.

Ицин училась слушать. Как бы странно это ни звучало, она поняла, что никогда раньше этого не делала.

Её детские мечты, капризы, желания — всё это всегда высказывалось. Тенин слушала с покорной улыбкой, другие служанки — с вежливой тенью внимания. Но по сути — это был монолог.

Теперь же — диалог.

И она поняла, что слушать — значит задавать вопросы.

«А что ты любила в детстве?» — спросила она однажды.

Мать удивилась. Долго молчала. А потом сказала, что больше всего любила резать рыбу. Не потому, что хотела готовить, а потому что ей нравилось понимать, как она устроена.

— Ты хотела быть лекарем? — осторожно уточнила Ицин.

— Хотела, — призналась мать. — Но не вышло. Врачами становятся только мужчины. А я была младшей дочерью старосты. Моё место было у очага.

— А если бы ты родилась в Тивии?

Тай Дзяо прищурилась.

— Тогда, может быть, всё было бы иначе. Но тогда бы и ты не родилась.

Она впервые сказала это с лёгкой улыбкой. Ицин запомнила этот момент.

С того дня она стала спрашивать больше. О еде. О страхах. О вере. О мужчинах. О предках. О снах.

И Тай Дзяо отвечала. Иногда сухо, иногда раздражённо. Но отвечала.

Эти разговоры изменили Ицин.

Она стала иначе думать. И не только о матери. Раньше её мысли вращались вокруг книг, платьев, украшений. Теперь — вокруг людей. Что они чувствуют? Чего хотят? Что скрывают?

И её мечты изменились. Теперь ей хотелось не только есть досыта, спать в шёлке и слушать музыку. Теперь ей хотелось быть полезной. Заметной. Нужной.

Только одно осталось прежним: желание самой решать свою судьбу. Но этого она пока не говорила матери.

Сейчас она притворялась. Притворялась покорной дочерью, которая осознала своё место и смирилась. Потому что теперь она знала: чтобы получить свободу — надо научиться ждать. И учиться быть сильной — так, как умеют быть сильными женщины, которых никогда не слушают, но которые всё равно находят способ говорить.

Вечерами же Ицин часто лежала, погружённая в собственные мысли.

У неё появилась привычка крутить в руках булавку, подаренную шаманкой. На удивление несмотря на то, что именно эта булавка вонзилась в глаз Шу Чао, она не пугала её, а, наоборот, придавала сил. Когда Ицин сжимала её в руке, то почему-то чувствовала, что всё получится. Ей казалось, что кто-то невидимый поддерживает её, как бы глупо это ни звучало. Наверное, она просто сама наделила предмет силой — ведь это была единственная вещь, которая спасла её тогда. Если бы она не смогла остановить Шу Чао… страшно даже представить, что бы с ней стало. Где бы она была. Что с ней делали бы.

Иногда она вспоминала и слова шаманки. Как та говорила, что Ицин поедет в Тивию — и оказалась права.

А если она была права насчёт матери? Если мать действительно беременна?.. Это тоже сбывается. И вот тогда становилось по-настоящему страшно.

Что, если и всё остальное правда? Что, если духи существуют? Что, если то ужасное видение — не фокус, не иллюзия, а предупреждение? Что тогда будет с ней? Для чего она им нужна? Что они собираются сделать?

Однажды вечером Ицин набралась смелости и решила обо всем расспросить свою мать. Вечером, когда море было спокойно, и на горизонте висела полная луна, Ицин, не отрываясь, смотрела на серебряную дорожку света, что растекалась по воде. Тишина в каюте была необычной. Мать сидела на низкой подушке у окна, держала в руках амулет и крутила его с рассеянным видом.

— Мама… — начала она нерешительно. — Можно я задам тебе вопрос?

Тай Дзяо не обернулась, но кивнула.

— Как становятся шаманками?

Мать молчала дольше, чем обычно, будто взвешивала, стоит ли говорить. Потом медленно ответила:

— Я не знаю всей правды. Шаманы не раскрывают всего тем, кто не из их круга. Но я слышала…

Она положила амулет на подставку и подняла глаза на луну.

— Говорят, если женщина хочет для своего будущего ребёнка судьбы шамана, она должна прийти к морю в ночь полной луны. Встать по пояс в воду. Зачерпнуть в ладони отражение луны и выпить его.

— Выпить отражение? — переспросила Ицин, ошеломлённо.

— Отражение — это граница между мирами. Люди верят, что, если плыть по лунной дорожке, можно оказаться в мире духов. Поэтому, когда женщина пьёт лунное отражение, она как бы даёт своему ребёнку нить — связь с этим миром. Это дарует ему скрытое зрение и возможность путешествовать туда, куда другим нельзя.

— А можно стать шаманкой не с рождения? По собственной воле? — голос Ицин дрогнул.

— Говорят, можно. Если заплатишь высокую цену.

— Какую?

— Не знаю, — ответила мать. — Но среди народа шепчут, что шаманская сила требует либо боли, либо крови. Либо ты теряешь что-то дорогое, либо отказываешься от всего, что у тебя было.

— А ты? — внезапно перебила её Ицин. — Почему ты не стала шаманкой? Ты ведь веришь во всё это. Ходишь к шаманке, носишь амулеты. Почему не захотела иметь такую силу?

Тай Дзяо тихо вздохнула.

— Я не была избрана. А сама… не решилась.

Она помолчала, её глаза оставались прикованными к луне.

— В моём детстве шаманки пугали меня. Я думала, они колдуют, вызывают тени, губят мужчин. А потом я узнала, что многие из них были просто женщинами, которым никто не позволял быть кем-то ещё. У них не было мужа, родни, дома. Только духи, которым они служили.

— И ты не захотела быть одной из них?

— Я не хотела остаться одна.

Эти слова прозвучали тихо, почти невесомо, но Ицин словно услышала в них нечто большее. Мать никогда раньше не признавалась в слабости. Но сейчас она впервые сказала, что испугалась.

— А если бы ты всё-таки пошла этим путём… — начала Ицин. — Ты могла бы стать такой, чтобы никто не смел тебя унижать. Чтобы никто не заткнул тебя словом. Ты бы могла получить невероятную силу.

— Может быть. Но ты не понимаешь, каков этот путь. Сила, которую дают духи — не дар, а бремя. Она не освобождает. Она заменяет одни оковы другими.

— А ты думаешь, мне не приходится нести бремя? — с горечью спросила Ицин. — Мой голос никто не слушает. Моё тело не принадлежит мне. Моя судьба решается за закрытыми дверями. Чем это отличается от «оков» шаманок?

Тай Дзяо внимательно посмотрела на дочь. В её взгляде не было ни укора, ни удивления. Только усталость.

— Это и есть жизнь женщины, Ицин. Выбирать из двух несвобод.

Ицин опустила взгляд.

— Почему шаманка просила тебя отдать меня ей? Зачем ей твой ребёнок? — спросила Ицин.

Тай Дзяо молчала, глядя на воду. Затем тихо ответила:

— Ей не нужен ребёнок. Ребёнок нужен духам.

— Зачем? — прошептала Ицин.

— Тут духи сами решают. Может быть, им нужны слуги. Может — проводники в этот мир. Может, им нужна помощь человека, а может… им просто скучно.

Она повернула к дочери лицо.

— На самом деле никто не может точно знать, кто те, кто находятся за гранью нашего мира. Кто эти духи. Они как люди — среди них есть и рабы, и правители, и изгнанники, и проклятые. И у каждого свои помыслы. Сложно сказать, какая судьба уготована тому, кого они выберут.

Ицин почувствовала, как внутри поднимается обида.

— То есть… ты не знала, кому меня отдаёшь? — спросила она, голос сорвался. — Это больно, мама. Словно меня… предали.

— Мне знакомо это чувство, — спокойно сказала Тай Дзяо. — Оно знакомо любой женщине. Но ты должна понять: я сделала это во благо. И не только для семьи. В том числе — и для тебя.

— Я не понимаю… — прошептала Ицин.

Тай Дзяо положила руки на колени, посмотрела на небо.

— Самое важное, — начала она, — это не исчезнуть с этой земли окончательно. Таковы страхи не только людей, но и духов. Если бы ты захотела узнать о шаманизме больше, ты бы поняла: все мы — горсть осколков от одной звезды.

Она говорила тихо, без пафоса, будто читала из старой книги.

— Твои предки. Твои будущие потомки. Все они — одно целое. И ты не исчезаешь, пока не исчезают они. У тебя всегда есть шанс переродиться, пока кто-то возносит тебе молитвы в кумирне, помнит, приносит дары, рассказывает о тебе своим детям.

Она перевела взгляд на Ицин.

— Как только род обрывается — ты исчезаешь навсегда. Ты становишься тенью. Потерянным звеном. Пустотой. Поэтому так важно, чтобы при жизни ты смогла возвысить свой род. Укрепить.

— И ради этого женщины…

— … и мужчины, — перебила её мать. — Стараются. Или жертвуют. Всем, что имеют.

— Поэтому ты отдала меня в жертву ради своего другого ребёнка? — внезапно вырвалось у Ицин.

Тай Дзяо вздрогнула и неосознанно коснулась живота.

— Откуда ты знаешь? Это духи тебе сказали? — в её голосе снова промелькнул страх, и в глазах зажглось настороженное пламя.

Ицин осознала, что совершила ошибку. Не стоило говорить это сейчас, и уж точно — не в контексте разговора о духах.

— Нет… Дело не в духах, — осторожно ответила она. — Я сама догадалась.

Мать долго молчала. Затем, почти шепотом, сказала:

— Всё же Вую была права. Они заберут то, что им обещано, любой ценой.

Она отвела взгляд в сторону.

— Вот почему ты так много знаешь. Вот почему рядом с тобой всё рушится.

Слова ударили, как пощёчина. Ицин не могла поверить в услышанное. После всех дней, проведённых вместе, после разговоров, в которых ей казалось, они действительно сблизились…

Значит, всё это время мать просто боялась? Притворялась? Слушала только из страха?

Гнев охватил её. Ей внезапно захотелось ранить мать словами, как та сделала с ней.

— А что, если я — не тот ребёнок, которого просили духи? — бросила она.

— Я просила сына, — холодно ответила Тай Дзяо. — Родилась ты. Ты — первый ребенок, какие тут могут быть сомнения?

Она сказала это просто, будто обсуждала смену погоды.

— Духи хотели меня обмануть, когда дали не то, что я просила. Но я не пошла на поводу. Когда они поняли, то решили выполнить своё обещание.

— Не пошла на поводу? То есть ты не отдала меня духам только потому, что рассердилась, что они тебя обманули?

— Конечно, не только поэтому, — мать впервые улыбнулась, и, не отводя взгляда, нежно провела ладонью по животу. — Ты была мне нужна. Ты была нужна нам с сыном.

Ицин почувствовала, как сжалось её сердце. Одна ее часть хотела броситься к матери, обнять её, поверить в это «нужна»… А другая слышала в её словах расчётливость.

— Почему? — спросила она.

— Я и ты — мы единая сила, которая поможет будущему наследнику семьи Дзяо стать великим. Ты — часть его опоры. Та, кто принесёт роду славу.

Ицин всё поняла.

— Поэтому ты так настойчиво пыталась отдать меня в жёны тивийскому торговцу? — её голос дрогнул. — Породнившись с ним, вы бы получили сделки, доступ к товарам. Кто же откажет ближнему родственнику?

Голос её стал хриплым, будто в горле застряли тысячи осколков.

— Тебе нужны деньги, которых у семьи давно не было. Ради своего сына — роскоши, образования, должности. Всё — ради него. Даже я была рождена ради него?

— Ради твоего брата, — спокойно поправила её Тай Дзяо. — И ты должна быть готова пожертвовать всем, что способна дать семье. Такова роль женщины.

— А роль матери? — голос её сорвался. — Ты хоть когда-нибудь… хоть на миг… любила меня?

Тай Дзяо молчала. Она подошла к сундуку, достала жертвенную миску и благовония.

— Возьми, — приказала она, протягивая. — Успокой духов, что следуют за тобой.

Ицин не взяла. Она молча смотрела.

— Мне это не нужно. — Она сделала шаг назад. — А знаешь, мама, если бы я верила во всю эту чушь с духами и проклятиями, то решила бы, что это ты виновата в том, что Чжэнь так поступил с дочерью министра. Ведь для твоего будущего сына я должна стать разменной монетой, а Чжэнь — препятствие.

Тай Дзяо резко подняла голову.

— Если ты вымолила у духов меня, а следом получила сына, то, может быть, ты уговорила своих духов затуманить разум Чжэня и заставить так поступить? Тебе было бы выгодно, чтобы старший сын в нашей семье сидел за решёткой. Только духи решили позабавиться над тобой. Что-то пошло не так, и теперь нас преследуют беды. Если кто тут и приносит проклятия в нашу семью, то только ты!

Тай Дзяо молча взяла благовония, зажгла их и начала тихо молиться. Как будто с ней говорила не дочь, а злобный дух, которого следовало изгнать.

— Ты меченая духами, — прошептала она, не поднимая глаз. — Теперь я начинаю понимать, о чём предупреждала шаманка.

Ицин поняла, что с матерью бесполезно что-либо обсуждать. Её вера была сильнее любых доводов. И, возможно, сильнее любви.