Нефритовая лиса

Глава одиннадцатая

Белый Лотос оказалась права, Ту Чжи не заставил себя долго ждать. Спустя всего несколько дней он вновь переступил порог павильона, и в этот раз Ицин уже была готова.

В её комнате витал лёгкий аромат благовоний, волосы были уложены с безупречной аккуратностью. Наряд — лёгкий ханьфу небесно-голубого цвета с тонкой вышивкой по подолу — подчёркивал невинность, а не роскошь. Рукава спадали, словно лепестки, скрывая дрожь её пальцев. На шее — тонкое украшение с жемчужиной, на запястье — нить, как будто случайно завязанная перед выходом. Всё было тщательно продуманной иллюзией, в которую даже она сама начинала верить.

Когда Лотос легонько кивнула в знак, что он уже в зале, сердце Ицин глухо бухнуло в груди. И всё же она выпрямилась и шагнула за порог.

Главный зал сиял светом сотен свечей, отражаясь в лакированных колоннах и чашах с вином. Музыка струилась откуда-то из глубины, сладкая и прозрачная, как капля цветочного сиропа. Гости отдыхали в облаках подушек, смеялись, переговаривались.

Ицин держала веер чуть выше подбородка, опуская глаза, как положено девушке, впервые вступающей в общество мужчин. На самом деле, ей не пришлось притворяться. Она действительно боялась. Это был её первый выход не как слуги, а как девушки Павильона Цветущей Ночи.

Она прятала лицо за узорчатым веером, будто за ширмой. Глаза её скользили по гостям неуверенно, будто терялись в огнях. Она знала, что Ту Чжи здесь. И знала, где именно он сидит. Но сделала вид, что случайно обвела взглядом его сторону, не задержавшись.

А вот он увидел её сразу.

Ту Чжи вскочил с подушек, опрокинув небольшой поднос с фруктами и сладкими пирожками. Один из слуг поспешил к нему, но юноша замешкался, пытаясь одновременно собрать угощения, оправдать свою неловкость и следить за движением Ицин. Его глаза загорелись. Щёки покраснели. Он поправил ворот своего дорожного ханьфу, провёл рукой по причёске, глубоко вздохнул и, наконец, направился к ней.

Ицин услышала, как он приближается, но не подняла глаз. Её пальцы крепче сжали веер, а дыхание стало чуть реже. «Пусть подумает, что застал врасплох», — мелькнуло в голове.

Она склонила голову, изображая нерешительность. А внутри всё кипело. Потому что в этот момент начиналась её игра.

Ту Чжи подбежал к ней, словно мальчишка, впервые увидевший настоящую красавицу. В его глазах метались и восторг, и страх, он не знал, где держать руки, как встать, куда смотреть. Он чуть было не поклонился, но остановился в полупоклоне, запнулся, выпрямился, покраснел.

Не считая Шу Чао, Ицин никогда прежде не оставалась наедине с посторонним мужчиной. А теперь — пусть и среди многолюдного зала, под звуки цитры и шелест шелковых платьев — она внезапно ощутила, насколько одинокой и беззащитной может быть девушка в подобной роли. Ту Чжи стоял прямо перед ней, и хотя его лицо светилось радостью, взгляд был растерянным, а улыбка чуть натянутой, как у мальчика, которому доверили что-то слишком ценное.

— Прекрасная госпожа… я… рад… — начал он, и тут же сбился. — То есть… не госпожа, простите. Просто… Нефритовая Лиса? Да, так вас звали?

Ицин чуть склонила голову в кивке, глядя поверх веера. Она не ответила, только посмотрела на него взглядом, в котором смешались скромность и лёгкое изумление, будто она не ожидала увидеть его здесь.

Он прокашлялся, словно хотел сказать что-то важное, но выронил только:

— Прекрасный вечер, не правда ли?

Ицин кивнула, не отвечая.

Ту Чжи сделал шаг вперёд, снова замер. Он словно хотел пригласить её сесть рядом, но не знал, дозволено ли это. Взгляд его метнулся к подушкам, потом к ней, потом в потолок. Он пытался подобрать слова.

— Простите, я… я не хотел бы вас стеснять, но… если это не будет для вас… слишком… смелым, — начал он, запинаясь. — Могу ли я… угостить вас чем-нибудь? Или… вы позволите сесть с вами за один стол?

Ицин выдержала паузу, ровно столько, сколько советовала Лотос — не больше трёх вздохов. Она подняла на него глаза, и в её взгляде появилась тёплая искорка. Словно она вдруг нашла в нём что-то милое и забавное.

— Скажите, господин, — произнесла она мягко, почти шёпотом, — какие напитки и угощения вы предпочитаете?

Он растерялся. Его губы дёрнулись, будто он не ожидал, что разговор повернётся к нему самому.

— Я… э… сладкий имбирный отвар. И… булочки с мятой. И… — он смутился, словно раскрыл что-то слишком интимное. — Я… нечасто заказываю… просто беру то, что рекомендуют.

— Как изящно, — улыбнулась она, чуть коснувшись пальцами губ, как будто сдерживая смех. Затем оглянулась и поманила рукой одну из служанок. — Принесите, пожалуйста, для господина имбирный отвар и булочки с мятой. Только те, что свежие. И подайте на резном подносе.

Служанка кивнула и скрылась в глубине зала.

Ту Чжи облегчённо выдохнул, будто прошёл первое испытание.

— А… вы? — спохватился он, — Что любите вы?

Кажется, что до него вдруг внезапно дошло, что он не подумал о том, что нужно ей. Его щеки вспыхнули.

— Простите меня, это… непростительно. Вам ничего не заказано. Я…

— Всё в порядке, — тихо ответила Ицин. — Мне по вкусу то, что выбрали вы. Сегодня вы мой гость.

И тут, на миг, она снова подняла глаза к галерее второго этажа. Там, среди кружева занавесей, Белый Лотос склонила голову, как будто одобрительно кивала. Это придало ей сил и успокоило пульс.

Они сели друг напротив друга, на мягких подушках, утопающих в вышитых узорах. Между ними стоял низкий столик с паром над чашками и двумя аккуратными блюдами с закусками, к которым никто не прикасался.

Ту Чжи держал чашку в обеих ладонях, как будто боялся, что она выскользнет. Он поглядывал на Ицин краем глаза, и каждый раз, когда она случайно встречалась с ним взглядом, оба поспешно отводили глаза. Словно дети, которых впервые посадили вместе за стол и велели вести себя по-взрослому.

— Вы… часто бываете в зале? — наконец произнёс он, смутившись сразу же после вопроса.

— Не особенно, — ответила Ицин тихо. — Сегодня… особый вечер.

Он кивнул, делая вид, что понял, хотя на лице его написалось больше вопросов, чем до этого.

— А… у вас… красивые волосы, — пробормотал он.

Ицин чуть приподняла брови, пытаясь удержаться от улыбки.

— Спасибо, господин. Это заслуга Белого Лотоса.

Он кивнул ещё раз. Повисло неловкое молчание. Где-то вдалеке играла флейта, и звук её был гораздо уместнее, чем всё, что они пытались сказать друг другу.

— А вы… — начал он снова, — вам… нравится музыка?

— Иногда, — осторожно ответила Ицин. — А вам?

— Я не слишком разбираюсь… — он кашлянул. — Хотя… однажды я слушал балладу о женщине, потерявшей мужа на войне. Это была очень грустная история. Но в ней было что-то… красивое.

— «Ветер над рекой»? — неожиданно спросила Ицин.

Он моргнул.

— Да! Именно! Как вы… вы тоже её слышали?

— Не просто слышала, — она чуть улыбнулась, — у меня была книга. С рисунками.

Его лицо просветлело.

— У меня тоже. У отца целая полка таких книг. Он часто бывал в Фьеке, привозил их с островов. А ещё… была «Сорочья пагода». Вы её…?

— Конечно, — глаза Ицин оживились. — И «Танец вишни». Я даже читала её вслух служанкам. Хотя им больше нравились другие герои.

Они оба рассмеялись, не громко, но искренне. Смех будто растопил лёд, стоявший между ними. Пальцы Ту Чжи расслабились, он поставил чашку на стол. Лицо его стало живее, ярче.

— Я всегда думал, — сказал он, — что девушки, которые работают в таких местах, не читают.

— А я всегда думала, — ответила она с лукавой полуулыбкой, — что юные торговцы специями умеют говорить только о пряностях и финансах.

— О, я ужасен в этом. — Он засмеялся. — Отец считает, что я безнадёжен. Думаю, он прав.

— А я не уверена, — тихо произнесла Ицин. — Иногда полезно немного не соответствовать ожиданиям. Это делает человека интересным.

— Давайте не будем говорить о делах, — поспешно сказал Ту Чжи, отодвигая чашку ближе к краю столика. — Если вы читали все эти прекрасные истории, то, возможно вы и исполнить их можете? Или это слишком для первого раза? То есть, для первой нашей встречи. Вы понимаете. Я, честно говоря, не знаю, как и что говорить. Или делать.

Он торопливо проговорил всё это, слегка склонив голову, словно боялся, что она рассмеётся ему в лицо. Ицин действительно засмеялась, тихо, почти беззвучно, но не насмешливо.

— Я кажусь вам дураком, наверное?

— На самом деле, — ответила Ицин, опуская взгляд в чашку, — я и сама не очень хороша во всём этом. Вы — первый мужчина, с которым я вот так разговариваю.

Ту Чжи замер. Его губы чуть приоткрылись, и в глазах загорелось нечто странное. То ли восхищение, то ли вожделение. Ицин уловила это. Ловко, мимоходом, точно так, как учила её Лотос.

— О… — выдохнул он. — Значит, для вас всё впервые?

В его голосе было что-то жадное, сдержанное, будто он вот-вот потянется к ней рукой, как ребёнок к цветку, который строго-настрого велено не трогать.

«Для него это главное?» — вдруг с холодком подумала Ицин. Ни её слова, ни музыка, ни общие книги, а именно это. Что она чиста. Что она первая. Эта мысль вдруг больно кольнула её. Лотос была права — весь этот вечер, все их слова были лишь предисловием к одному единственному моменту.

И вот он смотрит на неё не как на девушку, с которой ему легко и весело, а как на тайник, который хочется открыть. Даже не из интереса, а из жадности.

Она заставила себя улыбнуться. Прекрасно зная, что эта улыбка всего лишь маска.

— Да, всё впервые, — сказала она так мягко, что сама удивилась, сколько в её голосе смогло уложиться обмана и уязвимости одновременно. — И, знаете, я боюсь испортить этот вечер. Так хочется, чтобы он остался красивым.

И тут же заметила, как Ту Чжи, услышав это, словно расправил крылья. Ему польстило, что она боится испортить момент. Что она хочет быть для него особенной. Она увидела, как он немного выпрямился, как блеснуло в его глазах что-то победное.

«Вот и всё, — подумала она. — Первый крючок заглочен». Ицин улыбнулась, ощущая ликование.

Но вдруг Ту Чжи переменился в лице. Его взгляд метнулся, дыхание сбилось. Он чуть подался вперёд, сократил расстояние, словно собирался сказать что-то важное, доверительное, но вместо этого прозвучал сбивчивый, почти детский вопрос:

— Я что-то не так сказал? — Он резко наклонился ближе, и Ицин, инстинктивно вздрогнув, прикрылась веером, словно он был щитом. — Простите. Я глупец. Опять сказал какую-то чепуху. Вечно у меня так, всё нелепо выходит. Отец прав. Я никуда не гожусь в обществе.

Его голос задрожал. Ицин на мгновение растерялась. В его глазах было искреннее смятение, не напускное, не театральное. Ей даже стало его немного жаль. Казалось, он действительно хотел произвести впечатление, но всё рушилось под его руками, как глиняная статуэтка, что не выдержала дождя. Неужели во всем виновата ее улыбка?

— Нет, нет, не утешайте меня, — запротестовал он, когда она попыталась мягко что-то сказать. — Я знаю, я — болван. Даже подарка вам не принёс. Ведь нужен же подарок, да?

Ицин открыла рот, чтобы как-то возразить, но не успела. Он уже начал суетливо шарить по складкам своей одежды, потом потянулся к вороту, вынимая оттуда кошелёк. В её голове вспыхнуло: нет!

Она мгновенно представила, как он, краснея, роняет на стол деньги и на неё тут же оборачиваются десятки взглядов. Представила, как эти монеты, звонко выкатившись, раскатятся по полу. Как она станет той, кто просит.

И она решилась.

Молниеносно, почти без раздумий, Ицин коснулась его руки. Её пальцы легли на его запястье. Движение было мягким, но решительным.

Ту Чжи вздрогнул. Он застыл, будто его окатили холодной водой. Ицин тоже. Она внезапно почувствовала, как между их кожей пробежало напряжение. Сердце заколотилось быстрее, и всё её тело сжалось в тревожном ожидании.

Нельзя прикасаться первой, — всплыли в памяти слова Белого Лотоса. — Он должен быть тем, кто тянется. Иначе ты станешь для него слишком лёгкой добычей.

Но было уже поздно.

— Я… — прошептал Ту Чжи, и в его голосе появилась странная хрипотца. Он смотрел на неё пристально, даже с каким-то испугом. — Я снова что-то делаю не так, да?

Ицин резко отдёрнула руку. Её щеки вспыхнули жаром. На миг она потеряла нить. Всё, чему её учили, всё, к чему готовили разбивалось об эту неловкость.

Кто из нас играет? — подумала она. — Он или я?

Она отвела взгляд и улыбнулась, но вышло натянуто, с усилием. Зато позволило удержаться. Чтобы вспомнить, ради чего она вообще здесь.

Он снял со своей руки браслет, тонкий обод из тёмного нефрита, с выгравированным узором цветущей айвы. Украшение явно не было дешёвым, и уж точно не походило на «мелочь». Его пальцы дрожали, когда он протягивал его Ицин.

— Возьмите, — тихо сказал Ту Чжи, будто боялся, что если произнесёт громче, то сломает что-то хрупкое, неуловимое между ними.

Ицин, сбитая с толку, нервничала не меньше него. Она отрицательно покачала головой, инстинктивно отступая.

— Нет… я не могу…

— Прошу вас, — его голос стал чуть громче, но не грубее. В нём слышалась искренняя, почти мальчишеская тревога. Он всё ещё держал браслет на раскрытой ладони, словно дарил ей не вещь, а часть себя.

Ицин снова помотала головой, не зная, как отказать мягко, чтобы не задеть, но и не дать повода думать, будто она ждёт подарков. Лотос говорила — рано. Ещё слишком рано.

Но Ту Чжи вдруг побледнел, его лицо исказила смесь стыда и смятения.

— Понимаю… — прошептал он. — Это слишком ничтожный подарок для вас. Я… простите меня. Простите мою глупость. Я только хотел… Хотел выразить… хоть что-то. Я не смогу спокойно спать, если вы сейчас откажетесь. Я обещаю, что больше не совершу такого промаха. Просто… я был так взволнован, когда шёл сюда. Забыл обо всём. Это… всё, что у меня было с собой. Глупый, нелепый дар, но я прошу вас, примите его.

Ицин смотрела на браслет — изящный, как дыхание ночи, с гладкой поверхностью нефрита, заключённой в оправу из тонкого золота. Он был прекрасен. И дорог. Очень дорог. А он называл его ничтожным.

Что он вообще о ней думает?

Ту Чжи же смотрел на неё, почти умоляюще. Не как мужчина на певичку, а как мальчик, просящий сохранить его секрет.

Внутри всё сжалось. Сердце било по рёбрам, как птенец в клетке. Она должна была быть хозяйкой момента. Обольстительницей. Девушкой, за чью улыбку платят золото, а за вздох готовы броситься в омут. Но всё шло не так.

Глупая. Глупая. Ты же готовилась.

А он тянул руку. Медленно, словно в танце. Хотел вложить украшение в её ладонь, пальцы его дрожали от усердия и смущения. Подушки за её спиной зашуршали, когда он наклонился ближе.

— Молю вас… — прошептал он. Его голос, тихий, охрипший, скользнул по её коже.

Он был слишком близко. Его тепло стало ощутимо на расстоянии дыхания. Она могла уловить запах его одежды — пряный, с лёгкой цветочной ноткой. Ицин не могла пошевелиться, её сковала волна: не жара даже, не ужаса, а смесь обоих, дикое, неведомое напряжение, которое разлилось в ней, как вино в крови. Щёки вспыхнули. В животе всё сжалось.

Он играет? Или это не игра? Он ведь всего лишь мальчишка. Или он просто слишком хорошо притворяется?

Он снова коснулся её руки — мягко, почти с благоговением, но этого было достаточно. Как вспышка. Как удар.

Ицин отдёрнулась. Сердце грохнуло, она резко вскочила. Подушки опрокинулись, одно из блюд упало на пол, разлетелось сладким липким пятном. Она не сказала ни слова, просто развернулась и сбежала, почти спотыкаясь о собственные ноги.

За спиной повисла тишина. Она не видела его лица, но в голове вспыхнул образ: Ту Чжи, с рукой, всё ещё протянутой с нефритовым браслетом, и взглядом, полным удивления и боли.

Я всё испортила!

Она вбежала в коридор, срываясь с дыхания, будто её гнали хищники. В глазах стояли слёзы унижения, а в груди — злость. На себя. На него. На весь этот мир, в котором нужно быть искусной, холодной, непробиваемой.

А она была всего лишь дрожащей девочкой, которая не смогла даже улыбнуться в нужный момент.