Перегрины. Правда за горизонтом

Глава 9. Исус-Мавубу

Имя: Благостный Морту. Место: остров Порто Рикто

Когда Дом ЙаЙа находится далеко в стороне от домов людишек – это правильно. Остаешься наедине с великим духом и сыном его. Есть время подумать о вечном. И все эти глупые детишки и горластые бабы не надоедают: помолись за то, помолись за это! Просят ведь за всякую постыдную мелочь. И не дарят за нее ничего. Когда Дом ЙаЙа стоит далеко, из-за всякой мелочи не пойдешь ноги стаптывать. Так что портойю нужна веская причина, чтобы тащиться в лес, на холм к священному Кресту. А значит, и благостному Морту не часто приходится отвлекать ЙаЙа молитвами.

Правда, за едой далеко ходить. Но служение ЙаЙа и Исусу требует жертв. И не только от Морту. Раньше на Рефигии Ультиме благостный выклянчивал еду, теперь брал. Благо, на Порто Рикто семей не было, многие питались с общего стола, на который приходилось готовить немногочисленным женщинам. Морту более всего любил ходить к печи, где хозяйничала жена Фелига. Она каждый раз смотрела на него исподлобья, чего священник искренне не понимал. Ведь он отметил ее дар поварихи, потому и выбрал. А значит, этим гордиться стоит.

– Ты посмотри, какую чашку здоровенную сделал! – ворчала баба, толщиной зада не уступающая Морту. – Не стыдно объедать мальчиков? – махнула она в сторону башенников, ждавших своей очереди.

– Я не виноват, что ЙаЙа послал мне именно такой крупный орех, когда я собирался сделать себе чашку, – гордо ответил благостный. – Я привык смиренно принимать волю Всевышнего, а не спорить с ней.

Баба заткнулась, куда ей спорить с тем, кому часами приходилось отвечать на коварные вопросы старика Крукса. Но, когда священник протянул чашку в третий раз, она не выдержала:

– Поимей совесть! И куда в тебя столько лезет?!

Морту на миг замялся. Несмотря на благую цель, тайной делиться совершенно не хотелось.

– Я с собой возьму еду. Впереди долгая дорога, вечер. Где я найду еду в Доме ЙаЙа?

– Ты же вечером снова припрешься? – прищурилась жена Фелига. Но всё же наполнила чашу, и Морту поспешил к себе.

Священный крест из посланных великим духом пальм стоял так далеко от домов портойев, что по дороге возникало ощущение полного уединения. Допыхтев до места, Морту вдохнул полной грудью. Шагнул за стены из травяных матов (стены были скорее символическими, с кучей проходов) и сел на скамеечку, поставив чашу с уже остывшим варевом на землю. В ожидании он смотрел на чудесный крест, вкопанный в каменистую землю, и плоть его вновь покрывалась мурашками. Каждый раз, вспоминая происшедшее в заливе Силийпаче, он испытывал экстатическое состояние.

На этот раз долго ждать не пришлось. Робкое скрипучее кваканье раздалось из-за куска недоделанной стены, и лицо Морту расплылось в улыбке.

– Входи, Жаборот! Никого нет! – он постучал палочкой по чашке. – Я тебе принес вкусненького.

В пределы Дома ЙаЙа осторожно вошел кривоногий коротышка. Встретившись взглядом с портойем, он быстро перекрестил лоб (Морту сам научил его этому!) и, подобравшись к благостному, обеими руками положил его ладонь к себе на голову.

– Жратвуй! – смешно перековеркал он слово Первых людей. Морту старательно учил Жаборота языку, тот кое-как мог произнести с пару десятков слов, хотя вряд ли сам понимал, что говорил. Благостный тоже понимал смысл некоторых фраз дикаря, но даже не пытался их повторить.

– Всё бы тебе жрать, Жаборот! – с улыбкой шутливо толкнул он ладонью голову коротышки. – Ничего, сейчас поешь.

Кормить дикаря ему нравилось, но, конечно, Морту не собирался отдавать Жабороту всю свою еду. По дороге он нашел широкий лист, и сейчас палочкой выковыривал в него из чашки застывшее варево. Подумал немного, вздохнул и отколупнул еще кусочек.

– Ничего для тебя не жалею, Жаборот! – воздел он палочку. – Жри уже!

Дикарь, не отрывая взгляда от священника, осторожно подцепил пальцами комочек еды, засунул в широкий рот и заурчал, зажмурившись.

– То-то же, – довольно изрек благостный и начал подъедать оставшееся в чашке. Честно говоря, уже не очень-то и лезло, но, если оставить, дикарь будет просить еще. В том, что у Жаборота брюхо не имеет дна, Морту давно убедился.

Дикарь ел, но в этот раз – священник это сразу почувствовал – еда не доставляла ему обычной радости. Из глаз не уходила тревога, он даже забывал жевать, о чем-то задумываясь.

– Что случилось, Жаборот? – положил он руку на плечо коротышке.

И того вдруг прорвало! Дикарь что-то забулькал, заквакал. Он припрыгивал на полусогнутых ножках, хлопал себя по тугому пузику. Приближался к Морту, гладил его руки, юбки его гати.

– Нада! – построив брови домиком, дикарь тщательно выговорил очередное портойское слово, а потом с напором продолжил квакать на своем языке. При этом руками он энергично махал куда-то на закат.

– Мне надо пойти с тобой туда? – недоверчиво спросил Морту. – Зачем?

Дикарь явно не понял вопроса. Да и ответить он на него не смог бы. Но начал болтать с удвоенной энергией. Да, Жаборот явно его куда-то звал. Благостный с тоской посмотрел на лес, к которому уже начали подбираться сумерки. Идти совершенно не хотелось. Одно дело – подкармливать вечно голодного дикарька. Другое – тащиться неизвестно куда, где сыро и душно, и полно всяких шипов, которые могут проткнуть даже толстую подошву сандалии.

– Нада! Нада! – с мукой на лице повторял Жаборот, и священник сдался.

– Сожри тебя Мабойя, мерзкий ты дикарь! – выругался он, забыв, где находится. – Веди уже давай!

И, конечно, сорок раз успел пожалеть о своем решении. Обрадованный дикарь бежал впереди, указывал путь, местами даже тащил его за собой. А Морту, истекая потом, волок свое измученное тело всё дальше в заросли и обдумывал самые жестокие способы убиения Жаборота.

– Всё! – наконец, сипло выдохнул он. – Дальше я никуда не пойду!

В доказательство своих намерений благостный плюхнулся на жирный зад. В таком положении и два крепких портойя с трудом могли бы заставить его двигаться – куда уж хлипкому дикарьку! Жаборот запаниковал. Он страстно перемежал портойское «нада» со своим кваканьем, истово крестил лоб, надеясь, что это поможет. Даже тянул Морту за руку – но священник был непоколебим.

– Вот сейчас отдохну, – пыхтел он, утирая пот с шеи. – И пойду обратно.

Дикарь сразу всё понял, лицо его осунулось. Он опустился на корточки и в неподдельном горе обхватил грязными ладонями голову. Потом вдруг вскочил и заверещал куда-то в небо что-то пронзительное и непонятное.

– Ты чего это? – напрягся священник. Коротышка повернул к нему лицо. Он едва не плакал, но был полон решимости. Морту задним местом почуял подвох, но уж больно устал от ходьбы. Вскоре на западной стороне в лесу заколыхались ветви, и задница уже орала в полный голос: «Беги! Беги, дурак!» Однако, пока благостный поднимался на ослабевшие ноги, бежать стало уже поздно. Из кустов один за другим выбрались с десяток человек: мужчины, подростки, пара женщин. Все, как один, похожие на Жаборота: нечесаные, тщедушные с одутловатыми животами. Морту, конечно, видел кори: крепко сбитых, шрамированных, с короткими волосами и частично выбритыми головами. Раньше он думал, что его прикормыш один среди них такой – непутевый, жалкий. Наверное, поэтому он и пригрел его.

Теперь же на него таращили испуганные глаза десять жаборотов.

Морту обмер: это были не кори.

Его окружали горцы-людоеды! Больше некому. Всё вокруг запахло угрозой, Морту видел лишь острые клыки, слышал лишь злобное рычание.

Людоеды! Заманили к себе!

В это время Жаборот вновь коснулся руки благостного. Морту словно огнем обожгло! Он вздрогнул, закричал и кинулся прочь. Но людоеды оказались на редкость быстрыми. Они кинулись вслед, вцепились в руки, ноги, волосы! Повисли на толстяке, пока он не рухнул на землю. Морту вопил, отбивался, но постепенно горцы стянули ему руки и ноги. А Жаборот протянул свои грязные пальцы к шее священника.

Уже не в силах громко кричать, Морту сипел, надеясь, что кто-нибудь все-таки услышит его и придет на помощь. А потом в его глазах потемнело.

…Сознание возвращалось к благостному постепенно. Возвращалось с болью: в помятой шее, в затекших конечностях. Вскоре он осознал, что сидит на земле. Его крепко привязали спиной к дереву. Прямо перед ним была безлесая площадка с несколькими хлипкими навесами. Вокруг бродили, сидели, валялись людоеды.

Страх снова вернулся в сердце Морту. Он заелозил, пытаясь высвободить руки, но они были стянуты крепко. К тому же портойский священник их почти не чувствовал. Движения (или их попытки) только принесли ему жгучую боль в теле. Ханабеи заметили, что их пленник пришел в сознание, и потянулись к нему. Голова у Морту еще слегка кружилась, но он навскидку насчитал более сотни горцев. Были там и дети со стариками, и бабы чумазые, но кривоногих мужчин было больше всего. Священник помнил рассказы башенников, вернувшихся из похода в леса, – деревеньки у людоедов совсем махонькие. А здесь – толпа поболее, чем в селении кори.

Горцы смотрели на свою будущую еду, но, как ни хотелось благостному, он не мог разглядеть в их глазах кровожадный блеск. Люди были робки и кротки, натыкаясь на взгляд портойя, они опускали головы, начинали ковыряться в земле и делать какие-то еще более бессмысленные движения. Это придало силы Морту, и он с рычанием, плавно перешедшим в сопение, начал рвать телом опутывающие его лианы.

Без толку.

Гневно поднял глаза священник на ханабеев, но вдруг обжегся и вжался спиной в дерево. Всего одна пара глаз не убегала, а сама искала взгляд пленника. И жгла черной ненавистью! Всего один дикарь из сотни, но ярости его хватало за всех. Он ткнул в благостного своей грязной лапой и что-то заквакал.

В руке был нож! Черный, блестящий, сделанный из застывшей крови земли. Продолжая выговаривать, горец решительно пошел к пленнику… Вдруг на его пути оказался Жаборот. Он гладил Злюку по плечам и что-то быстро-быстро говорил. Шлепал себя по макушке, тыкал пальцами в рот и крестил лоб. Морту мог только предполагать, о чем тот говорит. Но не нужно было знать жаборотского наречия, чтобы понять: Злюку ему не переспорить. И все дикари потихоньку скапливались не за спиной у Жаборота, нет, они подпирали своими заскорузлыми плечами горца с ножом.

Они все хотели сожрать Морту. Отведать его наверняка вкусного тела.

Благостный закрыл глаза, не в силах смотреть на омерзительных людоедов в последние минуты своей жизни. Но слышать он их не перестал. Многоголосый гвалт лез в уши, и сквозь него всё явственнее слышался тонкий старческий смешок.

«Крукс проклятый! – возопил про себя Морту. – Это всё из-за тебя! Ты отправил меня на эту богом забытую землю, где я сгину в расцвете лет!».

Смешок стал громче, а потом незримый Крукс явственно проворчал: «Да неужели же я? Ты приписываешь мне почти божественную власть над своей судьбой. Может, и те пальмы в водах Силийпаче скрестил я?».

Морту вспомнил тот великий миг своей жизни, когда заметил в воде знак Исуса. Вспомнил те небесные чувства, что заполонили его. Словно он познал смысл своей жизни, что ранее был скрыт от него. Точнее, не познал, а нашел лишь вход. Но там – за входом – смысл точно есть! Само отношение к вере стало иным. Раньше это были только заученные слова и ритуалы, а теперь Морту казалось, что с богом у него сложились личные отношения. Словно, ЙаЙа с Исусом заметили его. И хотелось стать достойным этого внимания! Бороться за Дом ЙаЙа с Валетеем, наставлять в вере кори, подкармливать Жаборота, отказывая себе в маленькой слабости чревоугодия.

«Так, может, я не причина, а следствие?» – снова зазвучало ворчание старика Крукса над ухом.

Конечно! Ведь всё в воле божьей! И решения Крукса – тоже проявление воли Исуса. Шаг за шагом бог вел его к этим землям. К тому тайному входу, за которым скрыт смысл… И теперь Морту сожрут дикари.

«ОТКРОЙ ГЛАЗА!» – завопил Крукс.

Благостный испуганно распахнул глаза и прямо перед собой увидел черный каменный нож. Злюка уже окончательно задавил Жаборота и подошел к пленнику вплотную. Острый клинок в ладони от горла, знаете ли, очень сильно отвлекает от высоких рассуждений. Морту заверещал и забился с удвоенной силой в лианах, которыми спеленали его. Веревки затрещали, а толстая пятка благостного очень удачно зарядила дикарю прямо в колено. Тот с шипением отпрыгнул назад, а Морту вдруг почувствовал, что тенета ослабели. Уперевшись ладонями в основание ствола дерева, портой всем весом надавил на путы.

– Аааа!!! – заревел он, перепугав всех вокруг – и последние лианы лопнули. По инерции благостный пролетел вперед, окончательно сбив с ног Злюку. Вскочив на четвереньки, Морту увидел, что оказался около костра. Выхватил из костровища самую здоровую головню и яростно замахал им вокруг себя, рыча, как лютый зверь.

Людоедов было множество, но все они испугались буйства обезумевшего пленника. Дети в слезах вжимались в матерей, матери постарались укрыться за деревьями, и даже мужчины сделали несколько шагов назад.

Морту крутился вокруг своей оси, видел испуганных дикарей, и руки с тлеющим оружием незаметно опускались всё ниже.

И это – кровожадные людоеды? Перед священником были жалкие обездоленные люди, которых прогнали с сытного побережья и заставили поколение за поколением искать пропитание в горах, где живности почти нет. Они стали маленькими, вечно больными и вечно голодными.

Несчастные людишки, лишенные нормальной жизни. Среди недолгих лет постоянного голода и болезней единственной их отрадой было сочное человеческое мясо. И за эту единственную радость сытые люди побережий ненавидели их и постоянно старались уничтожить. Если горца не убьет голод, его раздутое от бескормицы брюхо проткнет копье кори.

Морту поднял лицо к небу и горестно рассмеялся.

– Так вот зачем ты привел меня сюда, Исус, – чуть слышно прошептал он.

«Я их счастье, – с пронзительной остротой понял священник. – Огромное вкусное сытное счастье на всю эту огромную ораву. Я один могу хотя бы ненадолго скрасить их полную страданий жизнь».

Бестелесный Крукс над ухом молчал. Даже не хихикал и не сопел. Но в этом не было необходимости. Потому что последняя беседа Морту с патроном сейчас всплыла в памяти толстяка, как если бы она прошла хору назад:

«И решил творец понять нас – свое самое странное творение. Решил сам стать муравьем, вкусить полной чашей все наши муравьиные боли и страхи. Вот это настоящий божеский подвиг – отказаться от всемогущества, на любое зло отвечать лишь добром, вынести полную чашу страданий».

Исус проделал большую работу. Заставил косматокосого Валетея найти новую неведомую землю. Заставил старикашку Крукса отправить его, Морту, на край мира. Послал скрещенные пальмы и лишил покоя сердце Морту. Свел его с Жаборотом и обрек на плен у людоедов.

И всё это для того, чтобы он – маловерный толстяк и обжора, трус и себялюбец – прошел путем Исуса. Снизошел до дикарей. Понял их. Полюбил. Вынес за них всю чашу страданий, не надеясь на воскрешение.

И не перестал любить.

– Не слишком ли много, Исус? – приглушенно пробормотал Морту. – Ведь я всего лишь слабый человек.

Небо молчало. Небо верило в него. К тому же, старик Крукс уже всё сказал: «Каждый день мы должны молиться и помнить, какую жертву принёс нам Исус. И быть готовым сделать не меньшее».

Морту обвел взглядом притихших дикарей. Внезапно осознание того, что своей волей он может осчастливить всех этих измученных жизнью людей, согрело его. В груди стало приятно и больно. Глаза увлажнились, и священник невольно улыбнулся.

– Ну, что уж там, ешьте!

Он подобрал с земли черный нож и вложил его в руки Злюке. А потом сел на землю, раскинул руки.

– Ешьте!

Рядом с ним на колени опустились двое: Жаборот и Злюка. Оба выглядели чрезвычайно взволнованными.

– Не переживайте, – улыбнулся Морту. – Я все равно буду вас любить.

Руки его были в угле от головни. Измазанными пальцами он начертал лбу каждого черный крест.

– Исус, – пробормотал Жаборот.

– Мавубу, – торжественно изрек Злюка.

А через мгновение черный нож вонзился в ногу Морту, и тот заорал во всё горло от пронзившей его боли.