Истинная на сдачу, дракон в комплекте

Глава 42. Вижу цель — не вижу препятствий

Дом встретил меня привычной тишиной — только где-то в глубине слышался мерный скрип половиц, будто старое здание дышало в унисон с его обитателями. Я почти бегом поднялась наверх, первым делом направившись в спальню Кристиана. Герцог всё ещё спал, его дыхание было ровным, а лицо — хоть и бледное, но уже не таким мучительно напряжённым, как раньше. Повязки на груди и плечах были свежими — видно, Орлин недавно менял их.

Старик сидел у кровати, и, услышав мои шаги, поднял голову. Его глаза сразу выдали усталость и тревогу, мой друг, кажется, так и не находил покоя все эти дни.

— Как он? — спросила я шёпотом, хотя понимала, что герцогу мои слова не помешают.

— Стабильно, — ответил Орлин, но в голосе его не было облегчения. — Раны заживают, жара нет. Но он всё так же не приходит в себя.

Я сжала ладони в кулаки и наконец решилась:

— Я завтра пойду.

Старик нахмурился, словно и без уточнений понимал, куда именно я собираюсь направиться.

— Госпожа… — его голос дрогнул. — Это слишком опасно. Вы же видели, что ржанники сделали с Его Светлостью. Они едва не разорвали его… Вас они вряд ли пощадят.

Я отвернулась на миг, чтобы скрыть собственное сомнение, но потом заставила себя посмотреть ему прямо в глаза.

— Но другого выхода у нас нет.

— А помощь дракона? — почти с отчаянием спросил он. — Можно ли довериться тем, чьи намерения нам неведомы?

Я тяжело выдохнула. В груди неприятно кольнуло воспоминание о густом голосе, прозвучавшем в моей голове: «услуга за услугу».

— Не знаю, — честно призналась. — Но если у меня есть хотя бы крошечный шанс спасти нас всех, я обязана его использовать.

Старик сжал губы, будто хотел возразить, но в итоге только устало закрыл глаза и покачал головой.

— Упрямая вы, госпожа, — пробормотал он, и в этих словах не было упрёка, только забота и горечь.

Я подошла ближе, осторожно поправила одеяло на Кристиане и едва слышно добавила:

— Всё ради него, Орлин. Ради него и этого дома.

Больше мы не спорили. Старик ещё немного посидел рядом, молча всматриваясь в лицо своего воспитанника, словно силой взгляда хотел удержать его среди нас, а потом, с тихим вздохом, всё же поднялся и отправился к себе.

Я лишь ненадолго заглянула в свою комнату, чтобы переодеться, и вскоре вернулась в спальню к своему мужчине, решив отдать ему каждую свободную минуту, оберегая покой его сна тишиной и своим присутствием.

Эта ночь тянулась бесконечно. Я устроилась рядом с Кристианом, забравшись под одеяло, будто так могла защитить его своим теплом. Он лежал неподвижно, но в груди мерно поднималось и опускалось дыхание, и это было единственным, что удерживало меня от отчаяния. Я говорила с ним, шептала то, что боялась признать самой себе: что он стал для меня дороже, чем кто бы то ни было, что именно ради него я готова рискнуть жизнью. Иногда слова тонули в тишине, иногда срывались на дрожащий смешок, а потом я клевала носом, засыпала на несколько минут и вновь просыпалась, чтобы сменить повязку, капнуть лекарство или просто убедиться, что он всё ещё здесь.

Под утро меня всё же сморило, и я устроилась, положив голову на мужское плечо. И когда сквозь окно в комнату робко пробился первый рассветный луч, я проснулась с тяжестью в груди. Внутри что-то настойчиво толкало меня — пора.

Поднялась медленно, чтобы не разбудить даже воображаемого сна. Наклонилась над Кристианом, провела пальцами по его щеке, задержала дыхание и коснулась его губ лёгким поцелуем. Сердце болезненно кольнуло — я уходила, а он оставался здесь, беззащитный, доверенный мне.

— Я вернусь, — пообещала ему едва слышно.

Переодевшись в свой костюм, который был самым удобным и прочным для дороги, я вышла к дровнику. Там, в полумраке, меня встретили наши пернатые воины — они встрепенулись, зашуршали крыльями, будто и впрямь прощались. Драконёнок, заметив меня, тут же подбежал и схватился зубами за край моего пиджака, словно пытаясь удержать. Его глаза светились тревогой, а в груди клокотало странное, непривычное рычание.

— Нет, малыш, — присела на корточки, обняла его за шею и погладила по хребту. — Я должна идти. Но я вернусь, обещаю.

Он не хотел отпускать, упирался, а я качала головой, гладя и нашёптывая успокаивающие слова, пока крылатый кроха всё же не отпустил ткань, но остался сидеть, следя за мной так, что сердце едва не рвалось из груди.

Собравшись, я вышла во двор. За калиткой уже ждала телега — Тиберий подготовил всё ещё вечером, и она словно напоминала мне: отступать некуда.

— Госпожа... — раздалось позади.

Я резко обернулась: в дверях стоял Орлин, седой и усталый, но внимательный, сгорбившийся чуть больше обычного. Он не спал — и не позволил мне уйти тихо, как я надеялась. Его взгляд был печальным, но решительным, будто старик уже понял, что остановить меня не сможет.

Я сделала шаг к телеге, но снова остановилась, потому что Орлин вышел ближе и тихо произнёс:

— Госпожа… я понимаю, что вас не отговорить. Вы упрямая, как и Его Светлость, — он горько усмехнулся, качнув головой. — Но прошу вас, будьте осторожны. Как только почувствуете опасность — возвращайтесь. Не рискуйте напрасно. С землёй мы что-нибудь решим. Главное — чтобы вы остались в порядке для Кристиана... и для меня.

Я стиснула руки в кулаки, чтобы не дрожали, и отвернулась на мгновение, потому что в груди болезненно защемило. Орлин подошёл ещё ближе, остановился, опираясь на трость, и уже тише добавил:

— Сашенька, вы уже стали частью нашей семьи. И я не хочу вас терять.

Я не нашла в себе сил что-то ответить. Только быстро кивнула, отвернулась и, чтобы он не заметил, осторожно смахнула предательскую слезинку со щеки. Затем подтянула ремень, поднимаясь на телегу и не оборачиваясь больше, велела Тиберию трогаться. Колёса заскрипели, лошадь потянула повозку вперёд, и я оставила позади дом, в котором теперь было всё моё сердце.

Мы ехали молча, и только скрип телеги да фырканье лошади нарушали тишину предрассветного часа. Небо постепенно светлело, но солнце еще не показалось из-за горизонта, и мир казался укутанным в сероватый полумрак. Воздух был прохладный, свежий, пахнул росой и влажной землёй — так пахнет только раннее утро.

Тиберий пару раз покосился на меня, будто хотел что-то сказать, но так и не решился. Вид у него был хмурый, и я прекрасно понимала, что муж Ганны недоволен моим предприятием, но возражать вслух он не решался, уважая решение хозяйки.

— Вас хоть бы проводили, — всё же не удержался он, когда телега миновала последние поля Долеса и мы выехали на грунтовую дорогу. — Одной барышне соваться туда… — он оборвал себя и тяжело вздохнул.

— Я не одна, — ответила, погладив свёрток с травяными мешочками и ножом, что лежал у моих ног. — У меня есть цель, и пока она не выполнена, я не могу сидеть сложа руки.

— Цель, — пробормотал мужичок, покачав головой, но дальше спорить не стал. Лишь стегнул вожжами лошадь, будто желая ускорить дорогу и скорее закончить опасное путешествие.

Дорога вилась между холмами, поля и огороды остались позади, и теперь вокруг всё чаще попадались редкие рощицы и заросли кустарника. Лес впереди темнел угрюмо, а там, за ним, начиналось ущелье. Я сжала руки на коленях и глубоко вдохнула, стараясь унять тревогу.

С каждой верстой сердце билось всё чаще. Казалось, будто сама земля предупреждает: «Не ходи». Но я знала — выбора у меня нет. А когда впереди показались первые каменные россыпи и неровные склоны, Тиберий натянул вожжи и сказал:

— Дальше я не поеду. Подожду вас здесь. Лошадь в камнях только замедлит, да и шуметь будет.

Я кивнула, слезая с телеги, и подхватила сумку. На душе было тяжело, но вместе с тем я чувствовала, как разгорается упрямство: я должна пройти этот путь.

Я осторожно ступала по каменистой тропе, стараясь не шуметь и не привлекать ничьего лишнего внимания. Камни перекатывались под ногами, будто нарочно проверяя мою решимость, и каждый звук отдавался в ушах слишком громко. Сердце билось неровно, а дыхание я держала поверхностным, словно боялась, что его услышат скалы.

Глаза всё время бегали по сторонам: то вверх — проверяя, не притаился ли где новый хищник, то вниз, ища среди серых камней и сухих травинок нужный мне кустик. Я знала, что растения здесь редки, но и упустить хоть одно было бы преступлением.

Минуты тянулись медленно, и уже начинала подкрадываться тревога: а вдруг не получится? Вдруг Кристиан рисковал жизнью зря? Но именно в этот момент мой взгляд зацепился за крошечное пятнышко ярко-зеленого среди выгоревших бурых травинок.

Я замерла, потом осторожно присела на колени, не веря глазам. Да! Именно он. Те самые листья, с тонкой серебристой жилкой посередине, которые я уже видела в собранных герцогом пучках.

Пальцы слегка дрожали, когда я дотронулась до нежной травы, будто боялась, что она исчезнет, стоит мне моргнуть. Но нет — вот она, настоящая, живая. Я аккуратно срезала стебель ножом, уложила в сумку, и вдруг поймала себя на том, что улыбаюсь. Настоящей, широкой и искренней улыбкой, которую не могла сдержать.

Первая находка. Значит, всё не зря. Значит, я смогу.

Я шла всё дальше, шаг за шагом углубляясь в ущелье. Дорога становилась всё более неровной, и временами мне приходилось останавливаться, чтобы перевести дух и прислушаться — нет ли позади или сверху того самого звука, от которого в жилах стынет кровь. Но, кроме редкого шелеста камушков и собственного дыхания, ничего не было.

В сумке уже лежало несколько пучков травы с серебристыми жилками, и от этого сердце билось увереннее. Я уже знала: оно здесь есть, значит, и остальное смогу найти. Но вдруг взгляд зацепился за крошечное пятно синего в стороне, на склоне, где между камнями цеплялся за жизнь упорный кустик.

Я остановилась. Моргнула раз, другой, не веря своим глазам.

Синяя белтра.

Я медленно опустилась на колени перед крохотным цветком, и сердце так громко ударило, что казалось, даже ущелье услышало. "Неужели?.. Да ну, не может быть…" — мысли путались, и я торопливо раскрыла заветный свиток, который сунул мне Орлин перед уходом. В его морщинистых руках вчера это выглядело почти как обыденность, но сейчас зарисовки прародительницы Кристиана стали для меня путеводной звездой.

Я развернула лист и уставилась на рисунок — изящный цветок с густыми лепестками небесного цвета и тонкими прожилками, которые словно светились. Потом снова перевела взгляд на кустик перед собой. Один в один.

— Да быть не может… — выдохнула я, прикладывая рисунок рядом, и тут же рассмеялась беззвучно, словно сумасшедшая. Улыбка расползалась по лицу сама собой, а пальцы дрожали так, что я едва не порвала хрупкий лист.

Я аккуратно, осторожнее, чем с младенцем, сорвала несколько цветков и уложила их в отдельный мешочек, завёрнутый тканью, чтобы не помять. В груди разлилось тёплое чувство — будто сама судьба подталкивала меня: иди дальше, не сдавайся, у тебя получится.

Но где-то на краю сознания уже шевелился холодок: слишком уж легко мне досталась находка. Слишком быстро. А в Чертополосском ущелье ничего просто так не бывает. Я осторожно пробиралась всё дальше, и будто сама земля решила мне помочь — шаг за шагом находились новые растения, каждое ценнее другого.

Сначала на краю влажного каменного уступа я заметила желтолист: его резные листья сияли мягким золотым оттенком, будто улавливая свет, которого в ущелье почти не было. Я почти не верила глазам и, дрожа от восторга, аккуратно срезала несколько веточек, заворачивая их в полотняный свёрток.

Чуть дальше, под выступом скалы, прямо из трещины пробивался зильник горный — крепкий, с жесткими серо-зелёными листьями. Я выдрала его с комком земли, понимая, что в сухом виде потеряется часть свойств. Теперь в мешочке у меня был настоящий маленький сундук с сокровищами.

А потом, возле влажного каменного завала, где тонкой ниткой пробивалась вода, я увидела росник тонколистный. Листья его были почти прозрачные, в каплях влаги они сияли, словно стеклянные. Я ахнула, прижала ладонь к губам, и не удержалась — сорвала целый пучок, тщательно уложив его в отдельную ткань, будто боялась задеть чудо.

А затем — словно насмешка самой судьбы — за поворотом ущелья меня ждали ещё два кустика синей бельтры. Чуть крупнее первого, крепкие, с яркими лепестками, которые казались каплями небесного цвета, упавшими среди камней. Я улыбалась уже так широко, что щеки болели. "Да что ж это… Не иначе как духи ущелья решили пожалеть глупую девчонку", — мелькнула мысль, и сердце трепыхалось радостной птицей.

Я сидела на корточках, перебирая находки, и сама себе не верила: так везёт только новичкам. Но даже сквозь эту эйфорию в груди не покидало липкое предчувствие, будто тень стояла у меня за спиной и ждала, когда я поднимусь.

Можно было бы уже возвращаться. У меня был целый клад, который обеспечил бы и подушки, и чай, и часть долга… Но нет. Всё это вместе было лишь основой. Я знала. Я чувствовала вкус того настоя, который Кристиан заваривал мне раньше. Когда в нём был эриней душистый, напиток обретал ту самую неповторимую глубину, мягкость и тянущуюся, тёплую сладость. Без него это был просто хороший чай. С ним — он становился особенным, запоминающимся.

Я сжала мешочек в руках и упрямо мотнула головой:

— Без эринея я не уйду.

Внутри будто что-то взвилось — решимость и страх в равных долях. Я знала, что ищу не просто траву. Я шла за последним штрихом, без которого весь мой труд останется лишь половиной дела.

Я глубоко вдохнула, поправила сумку с находками за плечом и двинулась дальше вглубь ущелья. Каждый мой шаг отдавался глухим эхом, словно скалы нарочно шептались друг с другом о моей глупой затее.

Сначала я пыталась слушать привычные звуки — журчание тонких ручейков, жужжание насекомых, даже редкие крики птиц, залетавших сюда по ошибке. Но чем дальше я шла, тем сильнее понимала: вокруг слишком тихо. Настолько, что даже собственное дыхание казалось оглушительным.

Я остановилась, огляделась по сторонам и прижала ладонь к груди. Сердце колотилось, будто хотело выскочить наружу. Камни, острые и серые, стояли отвесными стенами, мох цеплялся за них клочьями, но всё это выглядело... застывшим. Ни одного движения, ни одного привычного шороха.

— Ну и чего я добиваюсь?.. — пробормотала одними губами, нервно прижимая к себе мешочек. Но ноги, упрямые как всегда, не собирались поворачивать назад.

Я двигалась осторожно, почти крадучись. С каждым шагом становилось тяжелее. Воздух будто густел, превращался в вязкую массу. Мне казалось, что даже собственная тень притаилась и следит за мной. И вот там, за очередным поворотом, я заметила редкую зелень — небольшой кустик, и сердце ухнуло в пятки. Неужели? Я ускорила шаг, а потом резко остановилась.

Слишком правильно он там стоял. Слишком уж удобно. И почему-то прямо сейчас я впервые подумала: а если эта тишина не просто так?

Я свернула в боковое ответвление ущелья, осторожно ступая по осыпающейся каменной тропке. Здесь всё выглядело иначе: скалы словно отступили друг от друга, и над узкой тропой начали вырастать каменные арки, как будто сама природа решила построить себе храм. Гладкие, отполированные ветрами и временем, они тянулись одна за другой, создавая коридор из серого камня.

Я замерла под первой аркой и обвела взглядом пространство. Где-то внутри защемило — именно такие места описывала в своих заметках прародительница Кристиана. Эриней душистый любит селиться там, где камень смыкается над твоей головой, где воздух густ и тяжел, а свет пробивается полосами.

— Боги, помогите мне… — прошептала я, чувствуя, как сердце забилось быстрее.

Вдохнула — воздух был здесь иной, насыщенный, будто пропитанный невидимой пряностью. С каждой новой аркой шаги давались всё труднее, но вместе с тем во мне росло странное предвкушение. Я знала — где-то впереди он должен быть.

Сначала мне попался какой-то неприметный кустик с мелкими серо-зелёными листьями — явно не то, что я искала. Я уже хотела пройти мимо, но что-то внутри толкало идти дальше, словно невидимая рука вела меня вперёд.

Я шла всё глубже под каменные арки, где становилось прохладнее и тише, а эхо моих шагов гулко отзывалось в стенах ущелья. И вот сердце дернулось — знакомый силуэт. Я замерла, потом шагнула ближе: да, это он. Эриней. Один кустик. А за ним ещё. И ещё дальше, в тени арки, виднелись новые побеги.

— Да ладно… — прошептала я, чувствуя, как губы сами собой расползаются в улыбке.

Аккуратно, очень бережно я начала срезать тонкие стебли, стараясь не задеть корней — вдруг они ещё прорастут и дадут новые ростки. Травы ложились в мою сумку одна за другой, а я всё не могла поверить в удачу: я и правда нашла их!

И тут, чуть впереди, среди серых камней вспыхнул новый силуэт. Я не поверила глазам. Тот же куст, но на его верхушке мерцали крошечные дымные цветочки, будто сотканные из прозрачного тумана. На рисунках Орлина их не было. Но листья… да, они совпадали. Это был тот же самый эриней, только иной — особенный.

У меня даже дыхание перехватило. Я присела, дрожащими руками достала ножичек, и с благоговением, почти молитвенно, потянулась к невидимой драгоценности, аккуратно срезая цветущий побег.

И в ту же секунду тишину рассёк низкий и глухой звук. Я застыла, а моя кровь похолодела. Сзади, совсем рядом, раздалось рычание — низкое, угрожающее, от которого камни будто задрожали.