Истинная на сдачу, дракон в комплекте

Глава 23. Вы можете идти

Я пересёк площадь, оставляя за спиной мрачную громаду префектуры. День клонился к вечеру и солнце просачивалось сквозь листву, бросая длинные тени на булыжную мостовую. Возница всё так же сидел на месте — прислонившись к боковине телеги, он мирно дремал, спрятав лицо под широкими полями шляпы.

Заметив мои шаги, мужичок приподнял голову, потянулся, зевнул и лениво поинтересовался:

— Не вышло?

Я покачал головой и вздохнул, смахивая пыль с рукава.

— Ещё не всё успел завершить. Но, главное, — я посмотрел ему прямо в глаза и впервые за весь день позволил себе что-то вроде облегчения, — собрал все средства. Теперь осталось только закончить бюрократические вопросы.

Не знаю, зачем поделился. Просто захотелось произнести это вслух. Придать смысл всем этим усилиям.

— Ну, уже что-то, — кивнул мой собеседник с лёгкой ухмылкой, щёлкнув вожжами.

Я взобрался на повозку, и колёса заскрипели, медленно выкатываясь на вымощенную дорогу. Город начинал шуметь вечерней суетой, но я уже не смотрел по сторонам. Мы ехали прочь, и каждый поворот колеса приближал меня к утру — ко дню, который должен всё изменить.

Пока телега мерно катилась по пыльной дороге, я сидел, сцепив пальцы, и смотрел в одну точку, не видя ничего вокруг. В голове крутились мысли — тяжёлые, навязчивые. Я проигрывал варианты, как мог бы ускорить процесс, как убедить чиновников, как бы сделал всё иначе, если бы заранее знал…

Каждый раз приходил к одному и тому же: всё, что мог, я уже сделал. Дом в залоге. Деньги собраны. Осталась только бумажная волокита. И ещё одна ночь — одна, но как же она давила. Я пытался убедить себя, что Александра поймёт, что простит и что завтра всё закончится, но внутри уже начинали ворочаться сомнения. А что, если…

— Прекрати, — пробормотал я себе под нос и сжал кулаки.

Когда мы въехали на знакомую дорогу к поместью, солнце уже коснулось горизонта, заливая поле тёплым золотом. Возница негромко цокнул языком, подгоняя лошадей, и наконец, за поворотом показался дом.

Из ворот первым выбежал Орлин. Он тут же остановился, увидев, что я один. Его плечи едва заметно поникли, лицо стало тише, будто старик что-то понимал, но не хотел говорить вслух.

— Господин, — только и произнёс, подойдя ближе. — Рад, что вы вернулись.

— Я тоже, Орлин, — кивнул, спрыгивая с телеги. — Завтра всё будет решено.

Он молча взял вожжи, помогая вознице развернуть лошадей, тогда как я расплачивался с женой подвозившего меня крестьянина. Мужчина кивнул, пожелал удачи и, вместе с супругой и сыном, что поджидал родителей у ворот, вскоре скрылся в сторону тракта.

Мы остались вдвоём. В воздухе повисла пауза, а потом Орлин негромко, почти виновато заговорил:

— Мы тут немного… навели порядок. Сад подстригли, клумбы обновили. Ну, и селяне — те, что вернулись — начали землю делить. Пара лиг отсюда, к югу. Хотят к посеву успеть, пока дожди не начались. Работа идёт. Люди стараются.

Я посмотрел на дом, на выровненные кусты, на аккуратную дорожку, что появилась у входа. Всё это выглядело как надежда и как доказательство того, что все не зря. Что ещё есть к чему возвращаться, за что бороться.

— Хорошо, — выдохнул я. — Молодцы они. И ты тоже, Орлин. Спасибо.

Он только склонил голову, а я поднялся по ступеням. Завтра всё решится. Надеюсь, с Александрой все в порядке. Да, у нас еще будет проблема долга, но ее я решу, как только девушка будет дома.

Оказавшись в холле особняка, я не стал подниматься к себе, решив заглянуть к выводку — убедиться, что все на месте. В дровнике было тепло и чуть душно от птичьего духа и нагретого сена. Пернатые сиделина своих местах: кто притих, кто щипал подстилку, но в целом — было спокойно. Всё шло своим чередом.

Не успел я пройти и двух шагов, как из полумрака вынырнул дракончик. Он двигался быстро, почти решительно — лапы глухо стучали по доскам. Казалось, он узнал меня. Но, дойдя до середины помещения, чешуйчатый замедлился. Застыл. Глянул мимо — будто искал кого-то за моей спиной. И сразу же все осознал.

Я был один.

Мелькнуло что-то в его взгляде — непонимание, тревога или разочарование. Он резко дёрнул головой и вернулся в угол, к той самой соломенной подстилке, котрую в прошлый раз соорудила ему Александра. Будто всё ещё надеялся, что она вот-вот появится.

Они ведь даже не успели привыкнуть друг к другу, но между ними с самого начала было что-то странное. Связь. Или инстинкт. Он ведь еще тогда на кухне встал между мной и ею — выбрал её. Как будто знал, что именно она для него — нечто большее.

Я стоял молча. И, прежде чем уйти, произнёс:

— Завтра я вернусь с ней. Обещаю.

Никому конкретно. Ни ему, ни себе. Просто вслух. Чтобы это стало обязательством.

Александра

Пробуждение было резким. Я всё ещё чувствовала на себе липкий осадок сна — неясные образы и тревожные ощущения, будто что-то важное ускользало прямо из рук. Сердце колотилось, и я, не давая себе слишком уж погрузиться в раздумия, резко села на постели.

Быстро поправила сбившиеся покрывала, пригладила платье, которое за ночь слегка помялось, и на цыпочках направилась к кувшину умыться. Прохладная вода помогла стряхнуть остатки сна. Немного взбодрившись, я перекинула волосы на плечо и окинула взглядом комнату.

Жандарма всё ещё не было. Я нервно облизнула губы. Неужели он забыл? Или, наоборот, было бы лучше, если бы забыл?

Подошла к окну, чтобы отвлечься. Снаружи кипела жизнь: прохожие спешили кто куда, слышался стук копыт, звон железа, гул голосов. Всё это казалось до обидного недоступным. Я разглядывала одного мужчину с повозкой, когда хлопнула входная дверь. Резко, словно выстрел.

Я вздрогнула и вышла в коридор, выглянув осторожно из своей комнаты.

Он стоял там. Хмурый, каким я его и запомнила, жандарм встретил мой взгляд без особого энтузиазма и молча подошёл ближе, протянув бумажный пакет. Оттуда потянуло ароматом тёплой выпечки. Второй рукой мужчина подал мне бумажный стаканчик — судя по запаху, чай, крепкий и горячий.

— Надеюсь, вы такое едите, — буркнул он, как будто оправдываясь.

— Конечно ем. Спасибо вам огромное, — улыбнулась я искренне.

Он нахмурился ещё больше, будто моя благодарность была ему неприятна.

— Иначе в противном случае пришлось бы голодать, — буркнул, будто его злила собственная доброта. — Доедайте быстрее, нам уже надо быть в ведомстве.

С этими словами мой собеседник развернулся и направился к входной двери. Я же, прижав пакет к груди, на мгновение задержалась — а потом поспешила за ним.

Кристиан Виери

Рассвет был едва уловим — только лёгкая, серебристая дымка на горизонте и тёплый ветер, едва касающийся кожи, подсказывали, что ночь уже отступает. Я поднялся рано, ещё до первых лучей солнца. Умылся, переоделся, пригладил волосы и, справившись с дрожью в пальцах, вышел во двор.

Волнение сжимало грудь глухим, но упрямым комом. Сегодня всё должно было решиться. Или, по крайней мере, сдвинуться с мёртвой точки.

У ворот, как и в прошлый раз, меня ожидал Орлин. Только теперь он был не один — возле его ног копошились подрастающие цыплята и парочка гусят, которые словно тоже решили проводить меня. Они вертелись, топтались, щипали друг друга за перья, и казалось, будто пытались сказать что-то важное — на своём, птичьем языке.

— Езжайте с богиней, господин, — вздохнул старик, пристально глядя мне в лицо. — Будем ждать вас с добрыми вестями.

Я уже собирался ответить, когда краем уха уловил лёгкий, едва различимый шум за углом амбара. Не громкий, скорее, неуверенное шевеление. Повернув голову, я заметил тень, притаившуюся у стены. Драконёнок. Он не вышел ко мне, не бросился наперерез, как в прошлый раз. Только топтался в полумраке, не спеша показываться перед возницей и его семьёй. Но я знал, что он там наблюдает за тем, как я собираюсь в дорогу. И этого было достаточно.

Я не стал звать его. Лишь задержал взгляд в ту сторону, где между полутенью и сухой травой блеснули на мгновение янтарные глаза. Он тоже не двинулся. Просто смотрел, тихо топчась, будто напоминая: ты мне кое-что обещал.

И я понял. Это не упрёк. Это напоминание.

— Я постараюсь выполнить зарок, — тихо сказал, даже не зная, услышит ли меня чешуйчатый подопечный. — Сегодня я вернусь домой не один.

Он не шелохнулся. Но показалось, что напряжение между нами чуть спало, будто он услышал. И согласился подождать ещё немного.

Дорога в город тянулась сквозь влажные утренние туманы, молчаливые холмы и редкие сонные рощи. Я сидел напряжённый, не в силах расслабиться — в груди давило, будто кто-то положил туда камень. Мысли крутились в голове с назойливым ритмом: успеть, успеть, только бы успеть...

Когда добрались, я едва не спрыгнул с телеги на ходу. Префектура ещё не открылась, но я уже стоял у дверей, словно мог взглядом ускорить ход времени. А когда, наконец, щёлкнул замок и створки приоткрылись, я шагнул внутрь почти первым.

В холле встретил уже знакомого секретаря. Он мельком посмотрел на меня, узнал и едва заметно кивнул, я кивнул в ответ. Вроде бы пустяк, но от этого еле уловимого жеста стало как-то легче — словно всё действительно движется, как должно.

У двери приемной на третьем этаже уже собралась очередь. Пара молодых аристократов, нарочито громко обсуждая что-то своё, поправляли плащи и перчатки. Все мы получили условное время, но, как водится, порядок соблюдался лишь формально.

А когда в кабинет вошёл тот, кто был передо мной, я начал нервно переминаться с ноги на ногу, чувствуя, как с каждой минутой становится всё труднее сохранять спокойствие. Еще немного, и мой черёд.

Я шагнул в помещение, подошёл к столу и без лишних слов выложил на столешницу ровно семнадцать серебряных монет — столько требовалось, чтобы окончательно уплатить налог на зависимого.

Клерк посмотрел на меня спокойно, без эмоций, и принялся пересчитывать деньги. Медленно, осторожно, как будто сомневался в каждом пятом серебрянике. Я сдерживал дыхание, пока он, наконец, кивнул.

И только тогда с той же невозмутимостью мужчина взялся за перо и начал выписывать справку.

Перо шуршало по бумаге. Буквы ложились в строчку одна за другой, ровно, выверенно, с достоинством, как будто это был не акт оформления, а церемония. А я стоял напротив, всё больше мялся на месте, готовый сорваться в любую секунду.

Работник канцелярии, не меняя невозмутимого выражения лица, аккуратно подул на чернила, а затем, развернув бумагу, наложил печать — свежую, блестящую, с чётким оттиском. После этого протянул мне заполненный бланк. В углу красовалась его подпись, а чуть ниже — тот самый штамп, ради которого я сюда и явился.

Монеты тем временем исчезли в ладонях другого клерка — работника канцелярии, который, будто бы всё происходящее его мало касалось, всё же удостоил меня кратким:

— Удачи вам, господин Виери.

Неужели… всё?

С минуту я стоял с листком в руке, будто не веря, что обошлось без подвоха. Но промедление было ни к чему — время работало против нас. Я поблагодарил работников префектуры, резко развернулся и почти бегом направился к выходу. На узкой лестнице едва не врезался в двух мужчин, поднимавшихся наверх — по всей видимости, тех, кто пришёл совсем недавно.

— Простите! — бросил я на ходу, извиняясь скорее по инерции.

Выскочив на улицу, вдохнул влажный утренний воздух. Свобода. Солнце уже поднялось над крышами, и в его лучах всего в паре десятков метров впереди чётко вырисовывалось здание ведомства. Я почти бежал к нему, крепко сжимая в руке бумагу — маленький, но такой значимый пропуск к следующему, решающему шагу.

Помещение, в котором я провела последние два дня, оказалось пустым до болезненной стерильности. Ни шороха, ни голосов, ни звуков снаружи — лишь слабое эхо моих собственных шагов, когда я в сотый раз прошлась от стены до стены. Допросы шли один за другим. Ко мне приходили разные чиновники, сменяя друг друга, задавали одни и те же вопросы, делали пометки и исчезали — будто я была не человеком, а страницей в их журнале. И каждый вечер жандарм — мой жандарм — без особой любезности забирал меня обратно в контору его сестры, где я и оставалась до утра. Хорошо хоть кормили… иногда даже горячим.

Но сегодня всё было иначе.

С самого утра я сидела в той же самой допросной, на том же жёстком стуле, с тем же столом напротив. Только вот дверь оставалась закрытой, и никто, абсолютно никто, не появлялся. Ни тебе вопросов, ни взглядов, ни записей в блокнотах.

Обо мне забыли?

Или, быть может, наконец-то оставили в покое? Что ж, это даже к лучшему. Я вытянула ноги, опершись пятками о холодный пол, и откинулась на спинку стула. Часы медленно перешагнули через полдень, солнечный свет стал теплым и ленивым. Я начала клевать носом, откровенно дремая, и при этом даже не особо волновалась.

Будь я умнее, прихватила бы с собой книгу. Или хоть что-то, чтобы чем-то занять себя, кроме наблюдений за пятнами на стене и собственными мыслями. Но почему-то нервозности не было. Не сегодня. На удивление, я чувствовала себя спокойно, словно знала, что Кристиан всё устроит. Что он справится.

Мои мысли прыгали, будто неугомонные воробьи. То возвращались к герцогу — его уверенным шагам, привычке молчать в самые неподходящие моменты, взгляду, от которого иногда хотелось либо спрятаться, либо… остаться рядом. Потом в голове всплывал Орлин: сдержанный, вечно наблюдающий, с его неожиданной добротой и чуть грубоватым юмором. Но стоило этим образам померкнуть, как на передний план выплывали крылатые проказники. Пернатые, шумные, но по-своему очаровательные. Особенно — наш чешуйчатый малыш.

Интересно, как он там? Сидит в углу дровника и обижается, что я не с ним? Или ищет лазейку, чтобы выбраться и снова натворить чего-нибудь невозможного?

Я вздохнула, глядя в потолок, и тут же вздрогнула от скрипа двери.

Подняв глаза, я замерла: в проёме стоял Кристиан. Настоящий. Без сопровождения, без тени сомнения, с той самой чуть усталой, но искренней улыбкой, которая — я готова поклясться — была только для меня.

— Собирайтесь. Мы едем домой, — сказал он спокойно.

А я... я просто смотрела. Смотрела, как будто не могла поверить, как будто разум всё ещё отказывался принимать, что он действительно здесь, прямо передо мной, и произнёс эти слова.

— Неужели вы не хотите вернуться в Нижний Долес? — Он склонил голову, и улыбка на его лице чуть дрогнула, словно мужчина начал сомневаться в моём молчании.

И тогда я, наконец, очнулась.

— Хочу! — воскликнула и почти подскочила со стула, рванув к двери. Обняла его крепко, как будто герцог мог исчезнуть, если отпущу. — Я скучала... — вырвалось само собой, и в горле тут же защипало. Словно всё напряжение последних дней прорвалось в одно мгновение.

Я неуклюже отстранилась, пытаясь расцепить руки, и тут же вспыхнула от смущения. Господи, что я творю? Повисла на Кристиане, как будто он мне… как будто он мне действительно самый близкий человек. А ведь это было правдой! В этом мире у меня никого ближе не было.

Мой спаситель тоже выглядел неловко: уши пылали, а сам он залился краской почти до воротника. Но мужчина не сделал ни шага назад. Просто смотрел на меня — растерянно, тепло, с тем самым выражением, от которого сердце вдруг заколотилось сильнее.

Мы вышли из душной допросной комнаты и пошли по коридору. Я украдкой оглядывалась через плечо, будто вот-вот появится тот угрюмый жандарм и, нахмурившись, заберёт меня обратно, сообщив, что всё это — ошибка. Парадокс, но страх оставался — даже сейчас, когда свобода была на расстоянии вытянутой руки.

Кристиан это заметил. Он обернулся, сбавил шаг и дождался, пока я поравняюсь с ним. А затем… неожиданно взял меня за руку. Просто и спокойно, будто это было естественно. Его ладонь оказалась на удивление тёплой и твёрдой, словно мой сопровождающий и не думал меня отпускать.

Я удивлённо уставилась на мужчину, но он лишь чуть улыбнулся:

— Пойдем, — сказал негромко.

И мы пошли. Уже вместе.

Вышли на улицу, прошли немного в сторону — к месту, где, припарковавшись в тени деревьев, стояла простенькая телега. Возница что-то жевал, лениво наблюдая за прохожими, но, завидев Кристиана, сразу выпрямился. Мы взобрались на телегу, и я, устроившись рядом с герцогом, наконец-то позволила себе выдохнуть.

Возница щёлкнул вожжами, и лошади тронулись, размеренно постукивая копытами по булыжной мостовой. Мы ехали прочь из Вилантии, города, в котором я провела слишком много времени в неизвестности, тревоге и бесконечных допросах.

Но выдохнула я по-настоящему только тогда, когда серые камни и скучные фасады сменились полями и дорогами. А когда впереди показалась знакомая тропинка, ведущая к поместью Виери, я уже светилась, словно отполированный медяк.

— Мы дома… — прошептала почти неслышно.

Дома. Я наконец-то дома.