Истинная на сдачу, дракон в комплекте

Глава 27. На шаг ближе… к нему

После сытного и вкусного ужина мы с Орлином засуетились — я быстро собрала со стола тарелки, он уже стоял у раковины, бубня что-то о том, что «на кухне тоже нужен порядок, а не балаган после пиршества». Мы слаженно прибирали, прятали остатки еды, раскладывали всё по местам, будто готовились к наступлению очередного гастрономического шторма. Удивительно, как быстро такие мелочи становятся привычными.

Кристиан, в отличие от прежних вечеров, никуда не торопился. Он остался на кухне, удобно устроившись за столом, и с интересом наблюдал за нашими стараниями. Несколько раз он даже пытался предложить помощь, но мы дружно отмахивались — герцог с тряпкой в руках казался слишком странной картиной, чтобы допустить её в реальность. Вместо этого мы вручили ему свёртки с травами, которые мужчина принёс из ущелья. Содержимое тех узелков вызывало у меня лишь смутные подозрения — где-то между «это точно не съедобное» и «может, и не яд». А вот Орлин оживился, как только увидел зелёные пучки, и они с Кристианом, словно два опытных травника, начали споро разбирать, называть, сортировать и раскладывать листья по сушильным решёткам.

Наконец, старик, потянувшись с тихим кряхтением, заявил, что день выдался длинным, а кости не молодеют, так что — «пойду полежу, пока не рассыпался совсем». И, пожелав нам доброго вечера, удалился, оставив меня наедине с герцогом.

Я вытерла руки о фартук, осмотрела чистую кухню, удовлетворённо кивнула — всё готово. Пространство будто выдохнуло вместе со мной: ровные поверхности, запах свежести после еды и трав, лёгкое тепло, разлившееся в воздухе. День был долгим, насыщенным, но почему-то именно сейчас я почувствовала себя спокойно, как будто всё — на своих местах.

И только когда работа закончилась, я наконец обернулась, наткнувшись на внимательный взгляд герцога. Он сидел всё так же, не шелохнувшись, с чашкой в руках, но теперь смотрел прямо на меня. Его взгляд был не изучающим и не оценивающим — просто тихим, сосредоточенным, чуть усталым, но от того не менее тёплым. Таким, каким смотрят не на событие, а на человека. На меня.

Я на миг застыла. Потом неловко улыбнулась и чуть пожала плечами, будто оправдываясь за то, что вдруг оказалась в центре внимания. Не знала, как себя вести — мы редко оставались вдвоём без дел, без Орлина, без гусят и без всей привычной суматохи, за которой можно спрятаться.

— Всё чисто, — пробормотала я, будто для отчёта.

Кристиан ответил не сразу. Только медленно поставил чашку на стол и чуть наклонил голову, словно собирался что-то сказать — важное, не обыденное. И я поймала себя на том, что снова затаила дыхание.

— Александра… — произнёс он почти шёпотом, и я вздрогнула, будто имя моё было каким-то заклинанием. Или приговором. Кто знает.

— А? — очень, очень информативно, молодец, просто блеск.

— Вы сейчас не заняты? Я бы хотел с вами поговорить, — голос мягкий, но серьёзный. А взгляд… В его взгляде было что-то такое, от чего хотелось просто нырнуть и плыть, даже не вспоминая, как держаться на воде.

— З-занята? Да вроде нет, — пробормотала и для надёжности озиралась по сторонам, как будто могла внезапно обнаружить важнейшее срочное занятие. На самом же деле — просто хлопала глазами, ловя разбежавшиеся мысли и пытаясь не думать о том, как Кристиан выглядел в ту проклятую ночь после ранения. Без рубашки, с каплями воды на плечах. Так, стоп. Стоп-стоп-стоп.

Сашка, соберись! Он же герцог и он хочет поговорить. Поговорить. А не раздеваться. Хотя…

— Тогда, может, переместимся ко мне? — предложил мой собеседник, и я… икнула.

К нему? К нему туда? В спальню? Паника вспыхнула, словно костёр из сухих веток.

Мы шли в молчании, и я будто чувствовала, как с каждым шагом мысли в моей голове становились то жарче, то холоднее. Лестница, коридор, поворот — всё привычное, но сейчас почему-то казалось почти нереальным. Неужели он и правда ведёт меня к себе? Просто поговорить?

Сомнения и фантазии устроили у меня в голове маленькую вечеринку. А вдруг он хочет…

… признаться в чувствах? Ага, наивная.

… рассказать что-то важное о себе, о прошлом, о нас? Что, например?

… получить оплату натурой за моё спасение?! Ой, мамочки...

Мысленный хор в голове разошёлся на все голоса сразу, и каждый вопил своё.

Мы переступили порог его спальни, и я услышала как за моей спиной щелкнул замок.

— Сашка, ты же взрослая девочка! Хватит нервно щёлкать глазами, будто сова при свете магического факела! — попыталась я себя образумить, пока шагала рядом с герцогом, делая вид, что абсолютно спокойна. Хотя, если честно, мои коленки подрагивали с такой амплитудой, что могли бы отбивать марш.

А вот мужчина выглядел на удивление спокойно и сдержанно. Даже задумчиво. И это пугало сильнее, чем если бы он просто окинул меня страстным взглядом и предложил сразу перейти к делу. Потому что сейчас я не знала, что скрывается за этой его сосредоточенной невозмутимостью — разговор по душам, признание, предупреждение?.. Или вовсе что-то, что перевернёт мой сегодняшний уютный мирок с ног на голову.

Я опустилась в кресло, стараясь не шуметь, не дышать слишком громко и вообще не выдать себя с потрохами. Хотелось спрятать руки, потому что пальцы предательски дрожали. Но я сцепила их в замок на коленях и выпрямилась, словно перед экзаменом.

Кристиан сел напротив, не спеша. Между нами осталась та самая небольшая дистанция, в которой жили все мои тревоги. Он какое-то время молчал, будто подбирал слова, и каждое мгновение этого молчания делало моё воображение всё буйнее.

— Александра, — его голос прозвучал спокойно, и всё во мне отозвалось дрожью. — Я давно хотел поговорить с вами, но всё не было подходящего момента.

Я кивнула. Потому что голос мой куда-то делся. Видимо, испугался и сбежал первым.

— Вы оказались в этом мире… не по своей воле, — продолжил герцог, внимательно наблюдая за мной. — И я не имею права требовать от вас ничего. Ни объяснений, ни обещаний. Но…

Вот тут он замолчал, и мне снова захотелось выдохнуть, только чтобы не взорваться от напряжения.

Кристиан Виери

Весь вечер я краем глаза наблюдал за Александрой, не вмешиваясь, а лишь позволяя себе редкие взгляды, как будто боялся спугнуть нечто важное. Она легко и уверенно двигалась по кухне, ловко расправляясь с посудой и остатками ужина, будто делала это уже не в первый раз. В её действиях чувствовалась не суета, а размеренность и внутренняя собранность — та, что бывает у человека, который точно знает, что и зачем делает. Казалось, будто девушка жила с нами уже давно, и не просто как гостья, а как часть этого дома — неотъемлемая и нужная.

А её общение с Орлином вообще вызывало отдельное восхищение. Они поддразнивали друг друга, переговаривались через плечо, делились замечаниями и мелкими бытовыми историями, словно старые соседи, а не люди, познакомившиеся лишь недавно. Их слаженность, лёгкость, с которой они разделяли хлопоты, напоминали хорошо сыгранный дуэт — один знал, что делать, другой подхватывал на лету. И я, сидевший за столом и занятый перебором трав, принесённых из ущелья, вдруг поймал себя на мысли, что мне даже не хочется вмешиваться — просто наблюдать за этой тихой сценой, в которой всё выглядело… правильно.

И всё же внутри меня росло чувство, что я не могу больше молчать. С каждым часом оно крепло, оформлялось в слова и намерение. Я должен был поговорить с ней. Сказать хоть что-то из того, что давно копилось. Не завтра, не потом, а именно сейчас.

Когда Орлин, буркнув что-то про усталость и насыщенный день, удалился на покой, в доме стало чуть тише, и этот момент показался мне подходящим. Я выждал, пока девушка закончила с последней миской, и, когда она вытерла руки о фартук, посмотрел прямо на неё, не скрывая серьёзности намерения.

— Вы сейчас не заняты? — спросил сдержанно, но достаточно чётко. — Я бы хотел с вами поговорить.

Моя собеседница заметно замялась, будто не сразу поняла, о чём идёт речь. Казалось, я застал её врасплох. Несколько секунд она просто смотрела на меня, растерянно хлопая глазами, словно пытаясь собрать себя в кучку. Однако всё же кивнула, и я, не давая себе времени на сомнения, направился прочь из кухни.

Странно, но я не выбрал кабинет, где всё располагало к серьёзному разговору, не предложил остаться внизу. Я почему-то повёл её в свою спальню — личное пространство, куда я редко пускал кого-либо. Возможно, именно потому, что только там, среди простых, невычурных вещей, я чувствовал себя не герцогом, не командующим, не стратегом, а просто мужчиной. Таким, каким хотел быть рядом с ней.

Мы поднимались по лестнице в молчании, и каждый шаг отдавался в висках отголосками странного волнения. Я не знал, о чем Александра думает, но сам был погружён в вихрь воспоминаний. За свою жизнь я повидал немало женщин — красивых, умных, благородных. Некоторые из них действительно любили меня, я же отвечал тем же, хотя, возможно, по-своему. Но всё это было... раньше. И сейчас я ощущал нечто совсем иное.

Рядом с этой девушкой я чувствовал себя не просто живым, а настоящим. Её присутствие не просто тревожило, оно зажигало внутри странное, не до конца понятное мною чувство. Словно она не просто вызвала мой интерес — она задела что-то глубже, что-то, к чему я давно не прикасался. Рядом с ней я становился человеком, который снова чего-то ждёт — не от мира, не от судьбы, а от самого себя. И чем ближе мы подходили к моей спальне, тем яснее становилось одно: отказаться от этого желания — значит предать самого себя.

Я выдохнул, будто сбрасывая с плеч тяжесть. Надо было говорить, нельзя больше откладывать.

— Александра, есть одна вещь… которую я должен вам сказать. И, быть может, стоило сделать это раньше. Но я…

Я запнулся, провёл рукой по волосам. Эти слова не хотели ложиться на язык. Они были как горькая пилюля — необходимая, но отвратительная.

— Дело в том, что… по всем документам, формально, вы всё ещё считаетесь… рабыней.

Моя собеседница замерла. Я видел, как напряглись её плечи, как чуть побелели губы. И всё же она не сказала ни слова.

— Вы — собственность, — продолжил я, чувствуя, как с каждым словом внутри будто что-то сжимается, — в бумагах, по законам королевста. И, согласно этим же бумагам… вы должны находиться рядом с тем, кто… купил вас.

Я замолчал. Это «купил» вырвалось, словно шип — резко, грязно, не по-настоящему моё. Хотелось от него отмыться.

— С хозяином… — я выдохнул это слово, почти с отвращением. — Мне не нравится это. Я не хочу, чтобы вы принадлежали мне или кому бы то ни было. Но сейчас… пока мы ничего не можем изменить, формально вы не можете уйти. Закон на стороне документов, не здравого смысла.

Она всё ещё молчала. Но её глаза... в них не было осуждения, только внимательность. И какая-то тихая, почти нежная грусть.

— Мы можем что-то придумать, — сказал я уже тише, — найти способ, как освободить вас. Стереть эту метку из всех реестров, из всех архивов. Сделать вас по-настоящему свободной. Но для этого нужно время.

Я сделал шаг ближе. Медленно, будто давая ей пространство отступить, но она не двигалась.

— А значит… это время вам придётся провести здесь. Со мной.

Я смотрел на девушку с надеждой и тревогой, потому что теперь всё зависело от неё. Слова были сказаны. Не самые красивые или романтичные, но — честные. Я не знал, что она подумает и будет ли бояться меня. Захочет ли бежать, или все же останется. Но одно я знал наверняка: Александра заслуживает правды и право выбора. Не как пленница, а как женщина, которая уже стала частью этого дома.

Частью моей жизни.

— Если вас это действительно так тревожит… — негромко начала Александра, сцепив пальцы, будто старалась удержать в руках не только себя, но и свои мысли, — то я хочу вас успокоить. Мне здесь… правда хорошо.

Говорила она неторопливо, словно подбирала каждое слово с особым вниманием, будто боялась оступиться в интонации или случайно сказать лишнее — что-то, что разрушит хрупкое, только что возникшее взаимопонимание. Я не перебивал — просто слушал, напрягшись всем телом, будто от моих движений зависело, продолжит ли она быть такой искренней.

— Нет, я не собираюсь вечно жить в вашем доме… — продолжила девушка, чуть качнув головой и бросив мимолётный взгляд в сторону окна, где уже темнело, — не хочу показаться той, кто без спроса вцепился в чужой уют и решила, что он теперь её. Но если вы не против моего присутствия… если не выгоните… то почему бы мне не остаться, хотя бы на время?

Она замолкла, словно сама удивившись той смелости, с которой сказала это. Её плечи чуть опустились, как у человека, сделавшего шаг в неизвестность, но готового к ответу — любому. В глазах мелькнуло смущение, почти испуг, а голос, который до этого звучал ровно, на мгновение дрогнул, выдавая больше, чем моя собеседница, возможно, хотела показать.

— Да, меня пугает сам факт, что формально я не свободна. Что где-то, на чужом столе, в какой-то бумаге я значусь не как личность, а как вещь. — Её губы дрогнули, и я видел, как Александра сдерживается, чтобы не сорваться в раздражение или боль. — Но за всё это время, что я здесь… я ни разу не почувствовала себя пленницей. Ни вы, ни Орлин… вы оба дали мне то, чего у меня не было очень давно: ощущение, что я кому-то нужна. Что я не обязанная — а принятая. Не купленная — а… своя.

Её слова повисли в воздухе, тяжёлые и тёплые одновременно, как старое, любимое одеяло, которое вдруг оказалось на плечах в самый нужный момент. И всё же внутри меня словно что-то сжалось. Отвращение, злость — на саму систему, на обстоятельства, на свою беспомощность. Я опустил взгляд, надеясь, что девушка не увидит, как сильно задело меня её «не свободна». Как мне самому хотелось вычеркнуть это из её реальности раз и навсегда.

— Спасибо, — выдавил я, и голос мой прозвучал чуть хрипло, неуверенно, будто через горло проходил не звук, а ком из сожаления и вины. — Для меня… это правда важно. Знать, что вы не чувствуете себя здесь узницей. Что вам тут… спокойно.

Моя собеседница слегка улыбнулась. Но в этой улыбке было так много — и благодарность, и та самая осторожность, с которой люди выстраивают мосты, ещё не зная, не подведёт ли почва под ногами, и… нечто тёплое, дрожащее, почти неуловимое. Может быть, надежда?

Я перевёл дыхание глубже, стараясь собраться с мыслями. Всё, что хотел сказать, путалось, мешалось с чувствами, которых я не ожидал от самого себя, — и, тем не менее, произнёс:

— Знаете… за эти дни я так привык к вашему присутствию, что уже не могу представить себе Долес без вас. Неважно — на кухне ли вы, с книгой в руках, или возитесь во дворе с этой шумной птичьей оравой… всё кажется правильным, только если вы — здесь.

Слова вырвались почти шёпотом, будто я боялся, что громче сказать будет слишком. Слишком честно. Слишком откровенно. Я не говорил о чувствах, не тянулся к её руке, не смотрел на губы, как в романах. Но в этих простых фразах было, наверное, больше, чем в любой клятве.

Александра ответила не сразу. Просто сидела напротив, чуть приоткрыв губы, будто хотела что-то сказать, но не решалась. В её глазах мелькнула тень — не испуга, нет — скорее, осторожного, почти благоговейного ожидания. А потом она слегка кивнула. Медленно, почти незаметно. И этого было достаточно. В ту минуту я осознал — она поняла всё без лишних слов и прямых признаний. Поняла — и не отвернулась.

Мы проговорили почти всю ночь. Ни один из нас, кажется, не заметил, как тени за окном начали бледнеть, уступая место первому рассветному свету. Всё началось с неуверенного вопроса, с короткой фразы, за которой потянулась история — её история. Девушка вдруг решилась и начала рассказывать о себе. Не о том, как попала сюда — об этом мы уже говорили, — а о своей прежней жизни. О том месте, где она родилась и жила… до того, как оказалась в нашем мире.

Её слова звучали, словно сказка — и, пожалуй, сказкой и была. По крайней мере, для меня. Александра говорила о мире, где повседневные задачи исполняли не люди, а некие "машины" — металлические существа без души, но с движением, точные, словно часовой механизм. Они пахали поля, поднимали тяжести, перемещали людей на огромные расстояния с такой скоростью, что у меня только брови поднимались всё выше и выше. У них, оказывается, даже свет и вода появлялись по одному лишь щелчку — без магии. Я слушал, словно ребёнок перед старой легендой, время от времени задавая уточняющие вопросы, стараясь представить, как это — жить в мире, где твоим слугой становится безмолвная сталь.

Взамен я рассказал ей о себе. О той части жизни, о которой обычно не любят говорить — о военной кампании на границах королевства, о долгих зимах в походах, о потерях, о людях, которые были рядом… и которых больше не стало. Моя собеседница слушала очень внимательно, не перебивая, и даже спрашивала — не из вежливости, а по-настоящему, от души. Её интерес был живым, искренним, почти детским, и именно это почему-то давало ощущение, что весь этот разговор — не случайность.

Затем Александра начала расспрашивать о наших законах, о праве, о правителях и их власти, и, конечно, о магии. Её взгляд стал чуть недоверчивым, когда я заговорил о Силе — думаю, в её мире это казалось чем-то… мифическим, недоступным. Поэтому я просто взял и показал — открыл ладонь, и позволил пламени медленно вырасти в воздухе, не обжигая, но освещая её удивлённое лицо мягким, янтарным светом. Девушка откинулась чуть назад, ахнула, а потом с явным восхищением наблюдала, как я управился с заклятием, не прилагая особых усилий. Да, магия была редкой штукой, но не настолько, чтобы её совсем не видеть. Видимо, ей просто не повезло раньше.

А потом она вдруг заговорила о драконёнке. Спокойно, как бы между прочим — но этот вопрос заставил меня ненадолго замолчать. Потому что тут я и сам не знал, что ответить. Мы оба повернулись в сторону окна, за которым в это время малыш, вероятно, уже растягивался в дровнике, зевая и поскрипывая когтями по доскам.

— Он ведь… не просто зверь, верно? — спросила тихо.

— Нет, — отозвался. — Не просто. И дело даже не в том, что у него крылья или чешуя. Драконы… это нечто большее: их считали давно вымершими. Настолько давно, что даже хроники указывают их существование с пометкой «легенда». И если бы я сам не видел, как из яйца вылупилось это существо, я бы и сам не поверил.

На мгновение я замолчал, подбирая слова. Потому что мыслей было много, и ни одна из них не казалась мне до конца разумной.

— Поговаривают, что у самого короля есть пара особей. Но они… не живут по-настоящему, потому что их держат взаперти, не позволяя летать или дышать полной грудью в облаках, — проговорил, нахмурившись. — Откуда взялось яйцо, которое принесли мне крестьяне, я до сих пор не понял. Почему оно выжило? Почему вообще… появилось?

Я потерянно провёл рукой по щеке, вспоминая.

— Я не раз пытался разобраться, — добавил после паузы. — Думал об этом по ночам, собираясь распросить крестьян, но всё как-то не складывалось. И, если честно… всё, что произошло в последние дни, выбило меня из колеи. У нас и без того забот хватало.

Александра кивнула. В её глазах блестело любопытство, смешанное с тревогой. И, пожалуй… доверием. Тем особым доверием, которое не нужно заслуживать долго — его либо дают сразу, либо не дают вовсе.

Ночь тянулась, но не тяготила. Время текло незаметно, как вода в ручье, и впервые за долгое время я чувствовал себя не герцогом, не воином и не стратегом, а просто человеком. Рядом с другим человеком, которому интересно, что скрывается под моей бронёй. И, возможно, это было самым ценным за все последние годы.

Первые лучи рассвета несмело скользнули по полу, подсвечивая пыльные разводы на стекле и золотя светлыми бликами волосы Александры. Я вдруг заметил, как она зевнула, прикрыв рот ладонью, и лишь тогда осознал — мы проговорили всю ночь.

— Вот лагр… — пробормотал я, резко поднявшись с кресла. — Вам же нужно спать. Что я вообще… почему я не остановил разговор раньше?

Девушка подняла на меня глаза и слабо улыбнулась — устало, но искренне и по-доброму.

— Всё в порядке. Это была… очень интересная ночь, — произнесла она с той самой мягкой честностью, которой я так и не научился противостоять.

— Интересная — да, — кивнул, проводя рукой по затылку. — Но вы и так пережили немало, и вам нужно отдыхать, а я… — осёкся, пытаясь найти нужное слово, — я заболтался. Простите.

— Не стоит извиняться, — моя собеседница поднялась, немного потянулась и моргнула, прогоняя сон. — Я не помню, когда в последний раз просто разговаривала с кем-то всю ночь. О себе, о вас, о мире… Это было так здорово.

Я подошёл ближе и, прежде чем разум успел что-то запретить, осторожно коснулся её локтя.

— Я отведу вас в комнату. И обещаю, что до обеда вас никто не побеспокоит. Даже Орлин и особенно драконенок… Хотя, нет, он всё равно будет требовать внимания, но я постараюсь.

Александра рассмеялась — тихо, словно боялась разбудить тишину. В этом смехе было что-то такое, что цепляло куда-то под рёбрами.

— Спасибо вам, Кристиан, — сказала она, и мне показалось, будто в этом «спасибо» спрятано гораздо больше, чем просто благодарность за заботу.

Мы вышли из комнаты в мягком свете утра, не произнося больше ни слова. Но между нами и не было тишины — лишь спокойствие. Удивительно уютное.