Александра
Я подхватилась чуть ли не с первыми лучами солнца. Быстро оделась, собрала волосы и поспешила вниз — хотелось помочь Орлину с завтраком, почувствовать, что я здесь не просто гостья, а хоть чем-то полезна.
Но стоило мне ступить на первый этаж, как тут же столкнулась с суетящимся туда-сюда стариком. Он будто сам не знал, куда податься: то заглядывал в кухню, то проверял кладовую, то выглядывал во двор. Шаги нервные, движения резкие, и на лице — тревога, которую он явно пытался скрыть.
— Орлин? — окликнула я тихо.
Мужчина вздрогнул, обернулся ко мне, и я сразу поняла — что-то случилось.
— Ах, Александра… — выдохнул он и растерянно провёл рукой по седым волосам. — Господин ушёл ещё до рассвета. Сказал, что вернётся к ужину, велел не переживать.
Он попытался улыбнуться, но вышло как-то блекло. Я почувствовала, как внутри разливается беспокойство, густое, липкое. Казалось бы — он предупредил, пообещал вернуться. Но почему тогда внутри всё сжимается в тревожный ком? Почему ощущение, будто что-то не так, не оставляет ни на секунду?
Мы позавтракали почти в тишине. Бобы, хоть и сдобренные специями, шли как-то тяжело, ложка за ложкой — без особого аппетита. Мой напарник больше ковырялся в тарелке, чем ел, а я и вовсе только машинально жевала, словно пытаясь отвлечься от тревожных мыслей.
Когда посуда была убрана, я, стараясь придать голосу бодрости, предложила:
— А давайте лестницу почистим и перила приведём в порядок? А то скрипят — будто жалуются на свою судьбу.
Но старик только покачал головой, поправляя подбитую жилетку.
— Господин перед уходом велел не усердствовать. Сказал: «Ничего кардинального без меня». Так что пока живём — как есть.
Я пожала плечами. Ну и ладно.
— Тогда может, займёмся крыльцом? Хоть немного приберёмся перед домом. Подметём, кусты подрежем… Пыльно там, как в старом сарае, а зелень вообще вовсю полезла на дорожки.
Орлин хмыкнул, но взгляд его стал мягче.
— Это не внутри, так что, думаю, у Его Светлость не будет в претензий. Дворик, конечно, давно просил к себе внимания.
И вот мы уже вышли на улицу, каждый с инструментом в руках. Хоть что-то полезное — и хоть немного отвлечься.
Мы с Орлином потрудились на славу. Подрезали разросшиеся кусты, аккуратно убрали побуревшие листья, которые за зиму и весну успели устлать землю плотным, унылым ковром. Подмели дорожки, оттащили в сторону гнилые ветки, стряхнули пыль с обветренной скамейки. Возле входа в особняк снова стало видно аккуратную каменную кладку, а зелень перестала лезть под ноги, будто специально стараясь спрятать дом от чужих глаз. Было приятно видеть, как маленькими усилиями мы возвращаем особняку живой облик.
Трудились почти до вечера, позволив себе лишь короткий перерыв на обед. В тот момент, казалось, что работа хотя бы на время вымывает из головы тревогу. Но когда стрелки часов приблизились к ужину, а герцог так и не появился, в душе начали подниматься холодные волны беспокойства. С каждой минутой становилось всё сложнее сидеть на месте.
— Выйдем ещё раз в сад? — предложила я, вытирая руки о фартук. — Может, уже на подходе.
Орлин кивнул, и мы вышли во двор, оглядывая дорогу перед домом, будто взглядом можно было притянуть Кристиана обратно. Вместо этого из-за поворота донеслись негромкие голоса, и вскоре на тропинке появились трое мужчин. Я сразу узнала одного из них — худощавый, смуглый, с прищуренными глазами — тот самый работорговец, с которым мы уже сталкивались. Меня будто прошило током.
— Нам нужен Кристиан Виери. Он здесь? — проговорил усач в тёмной куртке, обращаясь скорее к Орлину, чем ко мне. Он говорил спокойно, почти вежливо, но за словами чувствовалась угроза.
Старик, не теряя ни секунды, вышел чуть вперёд, закрывая меня собой. Его спина была прямая, взгляд — холодный.
— Его Светлость сейчас в отъезде. Что ему передать?
Незваные гости переглянулись, и работорговец хмыкнул, бросив на меня знакомую ухмылку. Затем кивнул в мою сторону, и усач со странным выражением лица проговорил:
— Передайте ему, что мы забираем незаконно приобретённую рабыню. А герцог обязан будет явиться в префектуру Вилантии для выяснения обстоятельств.
Мир будто пошатнулся. Я замерла, глядя на них в неверии, а затем — на Орлина. Но он не отступал ни на шаг, несмотря на свой возраст и хрупкость. Он стоял, словно стена.
— Девушка никуда не пойдёт, — внезапно раздался голос, от которого у меня подкосились ноги.
Тот самый, за которым я с самого утра то и дело ловила ухо, надеялась, что услышу.
Кристиан Виери стоял у калитки. Его плащ был в пыли, шаг тяжёл, лицо бледное, но в глазах — ледяной огонь. Он опирался на железную ручку, словно на трость, но стоял уверенно и жёстко, как человек, не допустящий ни малейшего сомнения.
— А вы, господа, — продолжил он, — для начала представьтесь. И объясните, по какому праву так себя ведёте в моём поместье.
Кристиан Виери
Солнце клонилось к закату, заливая деревню яркими, почти нереальными красками — алыми, золотыми, медными. Именно этот свет пробился сквозь веки и выдернул меня из вязкой, спутанной темноты. Я резко подхватился, сердце стучало в панике: меня ведь ждут! Ждут ведь… правда?
— Лежите, господин, — послышался знакомый голос. — Не вставайте, вам ещё рано. От яда ржанника вас трясло не на шутку. Наш лекарь кровь спустил, самогонкой шибанул, но вы ж понимаете — это не лекарство. Вам бы к целителю, в город бы.
Я повернул голову. Староста стоял рядом, сутулый, уставший, но со стойким выражением на лице. Его глаза выражали и беспокойство, и настойчивость. Но я уже медленно поднимался, тело отзывалось болью и слабостью, а сознание цеплялось за одну мысль — надо возвращаться. Надо домой. Там ждут.
— Мне нужно… возвращаться… — голос хриплый, как будто и он не был до конца уверен.
Я встал, но ноги тут же предательски подкосились. Староста шагнул вперёд, подхватил за локоть, и в следующий миг я уже сидел на скамье, стараясь снова не провалиться в мутную пустоту.
— Ладно, поехали, — пробормотал он, хлопнув себя по коленям. — Сам довезу. Не хватало ещё, чтобы вы тут с копыт сбились.
Пока он готовил повозку, к дому потянулись женщины — его супруга и жёны тех, кто сопровождал меня в походе. В руках у них были мешки: кто с крупой, кто с хлебом, кто с сушёными травами. Заговорили все разом — о благодарности, о долге, о том, что «мы должны хоть как-то помочь». Отмахиваться не было ни сил, ни желания.
— Спасибо… — кивнул я устало, принимая то, что давали, потому что знал — они вкладывали в это всё, что могли.
В повозке было жёстко и трясло, но я откинулся на мешки и закрыл глаза. До дома. Главное — доехать домой. А когда телега наконец свернула с дороги на знакомую узкую тропу, сердце моё сжалось. Я узнал её сразу — она вела к дому, к моему имению, к спокойствию… и, возможно, к беде.
Но спокойствием тут и не пахло. У самого поворота стояла карета. Государственная. Лакированные панели поблёскивали в закатном свете, герб на дверце был безошибочно знаком. Возница на козлах клевал носом, укутанный в плащ, но поводья держал крепко. Спал, как положено тому, кто знает — господа не торопятся.
А вот сами господа, судя по всему, торопились очень даже. Если их не было в карете, значит, они уже внутри. У меня дома. Без предупреждения. Без приглашения.
Беспокойство подскочило к горлу — горячей, липкой волной. Я, не дожидаясь, пока староста остановит повозку, спрыгнул сам. Ноги дрожали, тело ныло, но я почти побежал — насколько позволяла слабость — вперёд, по тропе, к родной калитке. К дому. К тем, кто был там сейчас.
Я едва ухватился за покосившийся столбик, как услышал голоса. Они доносились с крыльца — приглушённые, но резкие. Один из них был сух и надменен, другой — спокойнее, но от этого не менее властный.
Я крепче сжал пальцами дерево и сделал шаг вперёд, в самую гущу надвигающихся событий.
Третий голос принадлежал Орлину. Мой старый слуга держался достойно — говорил спокойно, даже мягко, но в каждом слове чувствовалась внутренняя твёрдость. Он, как всегда, старался быть щитом. Пусть возраст давал о себе знать, но дух его оставался несгибаемым.
— Его Светлость сейчас в отъезде, — сказал он, делая шаг вперёд, чуть выставив локоть, словно прикрывая кого-то за своей спиной. — Что ему передать?
— Передайте ему, что мы забираем незаконно приобретённую рабыню, — с усмешкой бросил один из незваных гостей, невозмутимо поправляя перчатку. — А герцог обязан будет явиться в префектуру Вилантии для выяснения обстоятельств.
В голосе звучала ледяная уверенность. Они чувствовали своё превосходство — за их спинами была система, власть, закон… А за моей — только старая ограда и седой слуга, упрямо стоящий между ними и Александрой.
Но что-то в поведении гостей меня задело. Что-то... вызвало такую злость, что она на мгновение перебила боль в груди и слабость в ногах. Похоже, они забылись. Всё же я герцог. Обедневший. С рухнувшей репутацией и кошельком, в котором звенит только ветер. Но герцог, чёрт бы вас побрал!
И сейчас — впервые за долгие годы — я был готов воспользоваться этим проклятым, тяжёлым, но всё ещё действующим титулом.
— Девушка никуда не пойдёт, — сказал я, стараясь говорить чётко и уверенно, несмотря на боль в боку и дрожь в ногах. Железная ручка калитки под моей рукой была единственной опорой, но стоять нужно было ровно. С достоинством. Я — герцог. Пусть разорившийся, пусть больше похожий сейчас на больного нищего, чем на вельможу… Но всё ещё герцог, и это, чёрт побери, кое-что значит.
Трое у крыльца обернулись. Взгляды — сначала удивлённые, затем… небрежные. Один из них, усач с накрахмаленным воротником и чёткой складкой на сюртуке, смерил меня с головы до пят, как будто прикидывал — жив ли вообще.
— Ваше Светлоство, — процедил он, чуть склонив голову. Не поклонился. Просто отметил — мол, услышал. — Мы как раз обсуждали ваше… имущество.
Орлин сделал шаг вперёд, будто хотел что-то сказать, но я чуть поднял руку, останавливая его. Сам справлюсь.
— Вы, похоже, забылись, — сказал я, не повышая голоса. — Это мой дом. А вы — нежданные гости без предъявления ордера, без сопровождения магистрата и, главное, без капли уважения.
Я сделал шаг вперёд, сжав зубы от боли.
— Если у вас действительно есть основания для претензий, я выслушаю их. Но до тех пор, пока вы не представитесь и не объясните, с какой стати вторгаетесь в моё поместье и запугиваете моих слуг и гостью, — я подчеркнул последнее слово, — никто никуда не пойдёт.
Молчание. Только лёгкий скрип кожи, когда усач сдвинул плечами. Незнакомец хотел возразить — это было видно, — но я смотрел прямо, и, видимо, в моём взгляде он всё же увидел кое-что, от чего язык у него чуть запутался.
А я стоял. Держался за калитку и стоял, как мог. Потому что если я не выдержу сейчас — не выдержу уже никогда.
— Никак нет, Ваша Светлость. Прошу меня простить за столь ярое желание выполнять свои служебные обязанности, — "усатый" скривился так, будто вкусил что-то крайне неприятное, но теперь, по крайней мере, не позволил себе и тени пренебрежения. На этот раз титул прозвучал без издёвки — ровно, подчёркнуто вежливо. — Барон Кернский к вашим услугам, — добавил он с почти театральным поклоном, склонив голову как подобает младшему по рангу. Голос его всё ещё был сух, но в нём уже не чувствовалось прежнего превосходства.
Тощий работорговец рядом торопливо закивал, чуть не уронив свою шляпу, и тут же повторил ту же фразу, почти дословно, будто спешил перестроиться под нового главного в пространстве.
С Орлином они могли позволить себе высокомерие. Простому слуге, пусть и верному, не полагается уважение по статусу. Но теперь перед ними стоял герцог — пусть даже обедневший и осунувшийся после тяжёлого дня. И со мной, как бы им того ни хотелось, придётся считаться.
Один из сопровождающих, на вид — обычный клерк, без мундира, но с аккуратной папкой под мышкой, не проронив ни слова, шагнул вперёд и протянул мне документы. Руки у него дрожали чуть заметно, будто он не привык к таким выездам — и явно не ожидал оказаться в самом эпицентре напряжённого разговора.
Я взял бумаги, бегло взглянул на герб префектуры в верхнем углу, и тут же протянул свёрток Орлину.
— Позже, — сказал негромко. — Сейчас не совсем подходящее для этого время.
Старый слуга молча кивнул и аккуратно принял документы, будто это были не листы с печатями, а что-то куда более хрупкое.
Солнце действительно уже давно мигнуло напоследок, исчезая за холмами, оставив лишь угасающий отсвет на горизонте. Сгустившиеся сумерки с каждой минутой всё решительнее затягивали небо, и казалось, даже воздух вокруг стал тяжелее.
Барон Кернский вновь шагнул вперёд, на этот раз с такой показной вежливостью, что зубы сводило от сладости его интонаций. Он склонил голову чуть ниже, чем раньше, и с обтекаемой, словно отрепетированной учтивостью произнёс:
— Разумеется, Ваша Светлость. Явка в префектуру не столь уж спешная. Мы прекрасно понимаем — у вас здесь дела… важные. Потому вы вольны явиться, как только сочтёте возможным. Надеюсь, мы были достаточно… тактичны.
Он улыбнулся, но в этой улыбке не было ни капли тепла — лишь политес и холодный расчёт. Я не ответил — просто смотрел на него в упор, молча, не давая повода к лишним словам.
Барон, наконец, отступил, и вся троица незваных гостей неспешно направилась прочь. Чуть вотдали карета, заскрипев, скрылась за поворотом узкой тропы, растворившись в зарослях, и только тогда я позволил себе выдохнуть. Тело, державшееся только на воле, предательски дрогнуло.
Я пошатнулся, ступив вперёд, но ноги словно не хотели держать вес. Всё вокруг слегка поплыло, и только крепкая рука Орлина, который подоспел как по велению судьбы, успела подхватить меня за здоровое плечо.
— Господин... — старый слуга нахмурился, и его взгляд скользнул к моей руке. — Вы же ранены! Это же кровь... Светы небесные, вы истекаете кровью!
Я опустил глаза — действительно, рукав промок, и ткань неприятно липла к коже.
— Пойдёмте, — сдержанно, но решительно произнёс старик. — Сначала вас перевяжем. Всё остальное может подождать.
Молчавшая до этого момента Александра словно очнулась ото сна. Едва услышав слова Орлина, она бросилась ко мне, ловко подставляя плечо под мою раненную руку.
— Осторожно, — её голос был тих, но решителен.
И что удивительно — вместе они справлялись неожиданно слаженно. Орлин сдержанно отдавал короткие указания, Александра без слов их выполняла. Так, почти не уронив меня по дороге, эта странная парочка затащила меня наверх и аккуратно уложила на постель. Под раненую руку тут же подложили тряпицу — небось, с кухни стащили, но в тот момент это казалось самым разумным решением в мире.
Орлин, пробормотав что-то себе под нос, метнулся за лекарствами, а Александра, не теряя времени, ловко расправилась с остатками моей порванной рубахи. Острые края ткани с треском поддались, и вот уже холодная вода касается кожи — девушка осторожно обтирала засохшую кровь, работая точно и быстро, стараясь не причинить лишней боли.
Я молчал, наблюдая за ней сквозь пелену усталости и ноющей боли. И в какой-то момент поймал себя на мысли, что с таким же рвением она могла бы спасать короля. Или дракона.
Орлин вернулся быстро, не так, как обычно ходят старики, — будто летел, а не шагал. В руках — миска с каким-то дымящимся отваром, бинты и баночка с густой тёмной мазью, запах которой тут же забил ноздри резкой горечью.
— Вот, держите, Ваша Светлость, — Александра, не мешкая, сунула мне в руки свернутый кусок ткани. — Зажмите это… зубами.
Я прищурился.
— Что, все настолько плохо?
— Лучше не говорите, — хмыкнула она. — Дышите ровно.
Я послушался. Зажал тряпицу между зубами, пытаясь угадать, какой именно кошмар меня сейчас ждёт. Но представить было сложно. А зря. Потому что следом Орлин, не теряя времени даром, уже приложил к ране что-то горячее и обжигающее, и в этот момент я понял, что прежняя боль была лишь невинной прелюдией. Жжение пронзило руку до плеча, огненной волной пронеслось по всему телу, выбивая воздух из лёгких. Мир закружился, сердце застучало где-то в висках, а ткань в зубах спасла от крика. Едва.
Сознание моё попыталось уцепиться за реальность, заморгало, будто свеча на сквозняке, но... тепло комнаты, знакомые лица, ощущение, что я дома, а не посреди Чертополосского цщелья или в пасти у ржанника, — всё это понемногу отпускало внутреннюю пружину.
Я сдался. Не от боли, нет — от понимания. Оттого, что здесь я в безопасности. И, может, не совсем один.