Истинная на сдачу, дракон в комплекте

Глава 12. Моя новая жизнь

Поскольку поспать у нас так и не получилось — у кого от волнения, у кого от возрастной привычки вставать ни свет ни заря, — мы с Орлином решили не терять времени даром и взялись за дело. Целью нашего утреннего подвига стал коридор, ведущий к кухне и столовой. После бурной ночи и тревожного утра эта часть дома казалась почти мирной… если не считать пыли, паутины, обвалившейся штукатурки и запаха, напоминавшего старый чулан, где когда-то забыли солёную рыбу. Однако работа спорилась — кто бы мог подумать, что я научусь ловко орудовать веником, тряпкой и даже щипцами для старых гвоздей? А всё потому, что каждый час мы по очереди наведывались к нашему пациенту.

Орлин особенно строго следил за графиком. В определённое время он подходил к постели, бормоча что-то себе под нос, и подносил ко рту герцога кружку с горячим отваром, сваренным им ещё до рассвета. Герцог пил почти вслепую — всё ещё в полудрёме, но сознательно, будто тело его уже знало: надо слушаться. Лицо у Кристиана всё ещё было бледным, но лоб уже не казался обжигающим, а дыхание стало ровным. И это приободряло.

Когда коридор начал напоминать жилое помещение, а не декорации к фильму о запущенных замках, мы принялись за ковёр. Точнее, за его то ли останки, то ли мумию. Ткань осыпалась от одного взгляда, пыль взвивалась тучами, а куски, которые удалось скрутить, словно цеплялись за пол и не хотели покидать насиженное место. Мы с трудом выволокли эти реликвии прошлого на двор, чтобы потом решить — сжечь или попытаться отстирать (хотя, если честно, склонялись к первому варианту).

И тут... мы услышали это.

Сначала показалось, что гремит где-то в старом крыле особняка, но звук был слишком ритмичным, слишком упорным. Стук. Скрежет. Опять стук. Будто кто-то методично вбивал колья в землю.

Мы переглянулись, сбросили с рук остатки тряпья и двинулись к источнику звука. Пройдя через двор и заглянув за угол, мы одновременно замерли. В зарослях, некогда полностью перегородивших дорогу к особняку, творилось настоящее чудо — или безумие. Несколько крестьян, вооружённых серпами, топорами и даже лопатами, напоминали отряд муравьёв, внезапно решивших построить автостраду.

Методично, без слов, с каким-то почти торжественным упорством, они рубили, тянули, перетаскивали и топтали заросли, расширяя тропу, ведущую к воротам поместья. Стало даже видно кусок старого булыжника под ногами, который до этого скрывали сорняки и мох.

— Это что, субботник? — прошептала я, не веря своим глазам.

— Субботник? — переспросил Орлин, чуть наклонив голову, будто примерял слово на слух. — Не знаю, что это за зверь, но звучит серьёзно. Хотя... — он прищурился, глядя на усердно машущего топором крестьянина, — если это означает, что кто-то бесплатно работает, пока я отдыхаю, то я — за. Хоть каждый день пусть будет этот ваш субботник.

Мужчина довольно усмехнулся, поправляя свой неизменный картуз, и с неожиданной бодростью похлопал меня по плечу.

Вернувшись обратно в дом, мы с Орлином без лишних слов принялись за свои дела. Старик, по-прежнему бодрый, несмотря на бессонную ночь, отправился в кладовку с решительным видом человека, который собирался навести там порядок раз и навсегда. При этом он ворчал себе под нос, что ему уже давно не двадцать и что он вообще-то слишком стар, чтобы таскать ящики и рыться в завалах, оставленных ещё предыдущими поколениями жильцов.

— Может, помочь? — осторожно предложила я, заглянув внутрь.

— Ни к чему, — отмахнулся мой напарник, выпрямляясь с пыльной банкой в руке. — Кладовка — это моя вотчина. Я с ней и с её хитрыми закоулками давно на "ты", — хмыкнул он и скрылся в полутьме, продолжая что-то бормотать о безруких слугах, что перекладывали всё "не туда".

Я же осталась в коридоре, продолжая приводить его в порядок. С каждой снятой паутинкой и вычищенным углом дом будто оживал на глазах. В окна струился свет, стены больше не казались такими угрюмыми, и даже воздух стал чище — с лёгкой примесью мыла, травяного отвара и чего-то, похожего на терпкую надежду.

Иногда я прислушивалась к звукам со двора — там всё ещё трудились селяне, упорно расчищая путь. В какой-то момент я заметила, что и сам дом, и люди вокруг него будто начинали двигаться в одном ритме, как большой, просыпающийся организм. Надеюсь, Кристиан скоро придёт в себя и увидит, что этот старый дом вновь обретает жизнь — шаг за шагом, заботливой рукой и терпеливым сердцем.

Вечером, убедившись, что герцог спит спокойно и повязка свежая, мы с Орлином наконец позволили себе немного отдыха — по очереди, конечно. Сначала улёгся старик, проворчав, что если его сейчас не уложить, то он завалится прямо посреди коридора, а потом, кивнув на прощание, удалился в свою коморку. Я ещё немного посидела у изголовья Кристиана, проверила температуру и укрыла его получше, а затем и сама отправилась в свою комнату. Сон накрыл меня почти мгновенно — и всё же, ровно в середине ночи, словно внутри сработал какой-то невидимый будильник, я резко проснулась. Без особой сонливости, как по расписанию. Поднялась, наскоро умылась и направилась в правое крыло, чтобы сменить Орлина на дежурстве.

— Как он? — тихо спросила я, подходя к кровати, стараясь не потревожить больного сильнее, чем нужно.

— Идёт на поправку, — буркнул старик, не отрывая взгляда от своего «пациента», и аккуратно поднёс кружку чуть выше, чтобы герцог проглотил последнюю каплю.

Я с облегчением выдохнула и на мгновение задержала взгляд на лице Кристиана. Цвет кожи и правда стал ровнее, дыхание — спокойнее, а рана, которую мы обрабатывали уже почти сутки, больше не выглядела угрожающе. Всё шло к лучшему.

— Ты прям как часы, — буркнул мой напарник, с трудом поднимаясь с табурета и потирая поясницу. — Может, в тебе маятник спрятан?

Я усмехнулась, хотя и зевнула украдкой. Шутливая перепалка на этом закончилась — старик, ворча что-то себе под нос, отправился досыпать, а я заняла его место у изголовья кровати.

Комната герцога находилась по другую сторону от лестницы, буквально в паре шагов от моей, так что дежурство передавалось почти как эстафета — тихо, быстро и без лишней суеты. Уже стало чем-то привычным, почти ритуалом: он уходит, я прихожу.

Кристиан, всё ещё лежавший под плотным одеялом, дышал тяжело, но ровнее, чем в предыдущие часы. Лоб у него был влажным от пота, и порой он беспокойно шевелился, будто боролся с какими-то тенями в забытии. Орлин, прежде чем уйти, успел напоить его очередным отваром из своей таинственной коллекции. Я проследила за тем, как последние капли скатились в уголок губ герцога, и облегчённо выдохнула — кожа у него наконец-то приобрела более здоровый оттенок, а рана, которую мы терпеливо обрабатывали сутки напролёт, больше не выглядела как чёрная пасть. Похоже, всё действительно шло к лучшему.

И пора бы уже выдохнуть, но утро принесло ещё больше сюрпризов.

С первыми лучами солнца знакомый стук и скрежет вновь наполнил двор. Мы выглянули — и точно: крестьяне снова пришли. Но в этот раз к мужчинам присоединились и женщины. Они несли корзины, ведра, венички и огромное количество энергии, которую, казалось, ничем не сбить.

— Мы тут с девками подумали, — с доброй улыбкой заявила одна из пришедших, широкоплечая женщина с острым взглядом и крепкими руками, — раз уж ваш герцог нам помог, то и мы не хуже! Порядок в доме наведём. И на кухне, если позволите!

Я сдержанно улыбнулась, а вот Орлин заметно оживился, даже картуз свой снял, словно в знак уважения.

— Да помощь не помешает, это точно, — с воодушевлением согласился он, оглядывая фронт работы. — Вон та лестница — как бельмо на глазу, и хлам у склада тоже разобрать бы не помешало...

Но стоило женщине сделать шаг в сторону кухни, как старик вытянулся во весь рост и решительно загородил проход:

— А туда — ни ногой! Кухня — моя вотчина. Я в ней даже в темноте всё с закрытыми глазами найду. Кто полезет — заплутает. Так что там я сам!

Женщины дружно захихикали, переглянулись, но возражать не стали. Видимо, почувствовали: спорить с Орлином в его владениях — дело бесперспективное.

С десятком дополнительных рук дело пошло не просто быстро — оно буквально понеслось, словно телега под гору. Женщины, прибывшие вместе с мужчинами, оказались удивительно организованными и энергичными: кто-то уже через полчаса командовал прочими, раздавая тряпки, щётки и ведра, кто-то ловко мыл окна с наружной стороны, карабкаясь по подоконникам, а кто-то с энтузиазмом вычищал старую плитку, от которой, казалось, уже ничто не могло оттереть годы запустения.

Мы с Орлином только успевали показывать, где взять то или иное, а потом с удивлением наблюдали, как некогда унылое и заброшенное здание буквально преображается на глазах. Тёмные углы засияли, окна впустили свет, а двор перестал напоминать джунгли.

К вечеру большая часть здания, как и участок вокруг, будто ожили — стены светились свежестью, полы скрипели от чистоты, а в воздухе стоял лёгкий аромат мыла, травяных отваров и чего-то домашнего, уютного. Я даже поймала себя на мысли, что впервые с момента прибытия сюда у меня появилось ощущение настоящего дома.

Когда с дневными хлопотами наконец было покончено и последние ведра с мутной водой были вылиты за калитку, Орлин, которого я нечасто видела в приподнятом настроении, вдруг неожиданно расщедрился. Он оглядел уставшую, но довольную толпу, и, поправляя свой картуз, хмыкнул:

— Ладно уж, заслужили. Сейчас чего-нибудь соображу на скорую руку…

Я, честно говоря, застыла в удивлении. Старик, конечно, был мастером кухонных дел, но как именно он собирался в одиночку быстро накормить добрый десяток взрослых да ещё с парой детей — уму непостижимо. Однако, прежде чем я успела задать этот логичный вопрос, женщины, не сговариваясь, вдруг начали извлекать из кустов корзины, заботливо припасённые с самого утра. Оказалось, они уже всё предусмотрели: у одной — пироги, у другой — домашний сыр, у третьей — целая связка сушёной рыбы, а кто-то и вовсе притащил котёлок с тушёным мясом и лепёшками.

Орлин только всплеснул руками и, кажется, впервые за день искренне улыбнулся.

— Так чего ж вы раньше молчали, кудесницы?

Так, под шелест листвы и мерцание последних солнечных лучей, прямо в ожившем саду поместья неожиданно организовался настоящий пикник. Нас с Орлином, разумеется, тоже пригласили — кто-то даже потеснился на пледе, уступив нам место. Воздух наполнился запахами еды, смехом и неспешной болтовнёй, и я вдруг поняла, что именно такого тёплого вечера нам всем и не хватало.

А когда трапеза подошла к концу, и последние крошки были заботливо собраны в узелки, народ стал потихоньку расходиться. Кто-то переговаривался на ходу, кто-то улыбался, потирая усталые руки, а кто-то просто махал нам на прощание, уводя за собой детей. Мы с Орлином несколько раз горячо поблагодарили всех за помощь — за их силы, за добрую волю и терпение, — на что крестьяне дружно отмахнулись, мол, не стоит благодарности. Они пообещали вернуться завтра и закончить начатое, а один мужичок даже гордо заявил, что захватит с собой ещё несколько пар рук.

Когда двор опустел, а сад снова наполнился вечерней тишиной, мы с Орлином вернулись в дом, где по привычке первым делом заглянули в комнату герцога. Кристиан, к нашему облегчению, спал спокойно, дышал ровно, и его лицо уже не казалось таким изможденным. Мы аккуратно сменили повязку на его боку: под ней рана затягивалась куда быстрее, чем я могла надеяться. Теперь ткани были темно-розовыми, почти здоровыми на вид, и, признаться честно, даже специфический запах мази, от которого я в первый день морщилась до невозможности, теперь казался чем-то привычным, почти домашним.

После осмотра было решено разойтись по комнатам и отдыхать до утра — сейчас герцог уже не нуждался в постоянном присмотре. И я, признаюсь честно, решила воспользоваться этим шансом.

Вернувшись к себе, я тут же почувствовала в воздухе что-то странное: лёгкий, едва уловимый, но очень приятный пар. Заинтригованная, я приоткрыла дверь в соседнюю ванную — и застыла на месте.

Большая деревянная купальня была доверху наполнена водой — чистой, прозрачной, а главное, тёплой.

Не веря своим глазам, я несколько раз опустила руку в воду, каждый раз ожидая подвоха... но вода действительно оставалась тёплой! Будто кто-то совсем недавно потратил кучу времени и сил, чтобы наполнить ванну именно для меня.

Как выяснилось, пока я вместе с женщинами возилась с тряпками и метлами, Орлин не терял времени даром. Старик как-то ухитрился наполнить ванну, да ещё так, чтобы вода не успела остыть. Как именно ему это удалось — тайна, достойная вписания в анналы местной магии или героических баллад. Но разгадывать её в тот момент мне совсем не хотелось. Я просто шумно выдохнула, расплылась в довольной улыбке и уже представляла, как наконец-то смою с себя усталость этого длинного, но удивительно хорошего дня.

После умопомрачительных ощущений от купания, когда каждая клеточка тела пела от расслабления, я всё же не устояла перед искушением заняться делом. Вода в ванне всё ещё оставалась удивительно тёплой — такое чудо нельзя было упустить. Раз уж звёзды сложились в мою пользу, я решила заодно выстирать свой многострадальный костюм, который явно повидал лучшие времена.

Не нужно было ни засучивать рукава, ни морщить лоб в раздумьях, во что бы переодеться: я всё ещё оставалась в лёгком белье, идеально подходящем для столь неожиданного предприятия. Склонившись над ванной, я неторопливо принялась за стирку. Ткань шуршала в воде, словно тихонько жалуясь на свою тяжёлую судьбу, а я, убаюканная плеском, едва не начала напевать под нос что-то бессмысленное.

А когда последнее пятнышко было повержено, я с лёгким вздохом сожаления открыла клапан для слива воды — небольшую латунную заглушку у дна ванны. Вода нехотя зажурчала, уходя в неизвестные глубины. Я с подозрением посмотрела на пол: если сейчас что-то пойдёт не так, особняк получит бесплатный бассейн на нижних этажах.

Аккуратно отжав одежду, я окинула ванную критическим взглядом и быстро приметила старую трубу, которая тянулась вдоль стены. Судя по всему, когда-то она и подавала воду в резервуар. Не растерявшись, я повесила на неё свой костюм, мысленно пообещав ему новую, более достойную жизнь — когда-нибудь потом.

Вернувшись в свою комнату, я с минуту разглядывала неразобранные пакеты, как кошка, раздумывающая: нападать сразу или сначала хорошенько выследить добычу. В конце концов, благоразумие победило. Я выудила из одного пакета удобный комплект белья — мягкий, приятный к телу — и тут же натянула его на себя. Спать голышом было бы, конечно, тоже весело, но как-то слишком уж по-боевому.

Тапочки оказались просто чудесными. Они мягко обняли ноги, и я, довольная, словно дитя, покружилась перед крохотным зеркальцем на столике. Оттуда на меня глянула растрёпанная, но довольная особа в уютных обновках. И знаете, я себе даже понравилась.

Потом добралась до пакетов с платьями. Вытащив наряды, я с удивлением обнаружила, что они практически не помялись, несмотря на всё испытание временем и транспортировкой. Развесила их на спинке стула и с минуту любовалась: тонкая работа, изящные детали — чувствовалась забота того, кто их выбирал.

Мерить их сегодня у меня уже не было ни сил, ни желания. Завтра будет новый день, а вместе с ним — новые наряды. С лёгким сожалением стянув тапочки, я запрыгнула в кровать и укрылась одеялом с головой. И в ту же секунду сладкий, тёплый сон подхватил меня на свои заботливые крылья и унёс куда-то далеко-далеко.

И я бы, пожалуй, так и проспала до самого утра, свернувшись клубочком под уютным одеялом, но у провидения, видимо, были свои планы на эту ночь. Я подскочила в кровати, услышав странный шум. Комната окутана тишиной, и только сердце гулко бухало в ушах. Я замерла, вслушиваясь... Пару томительных мгновений — и грохот повторился снова, отчётливый и вполне реальный. Где-то на первом этаже. И, если я правильно ориентировалась, звук доносился из крыла, где находилась кухня.

Яйцо!

Не знаю почему, но у меня не осталось ни тени сомнения.

Я соскочила с кровати, впихнула ноги в мягкие тапочки и, не задумываясь о приличиях, пулей вылетела из комнаты. Коридор промчался мимо, лестницу я преодолела практически в прыжке, а уже через мгновение распахнула дверь кухни на распашку... и застыла на месте.

Посреди кухни стоял ночной "вор", явно обосновавшийся в владениях Орлина.

— Д-доброй ночи... — пискнула я, нервно переминаясь с ноги на ногу под его ошарашенным взглядом.

Кристиан, босой, в свободной рубашке и с кастрюлей в руках, смотрел на меня так, будто перед ним явилось нечто из другого мира. Впрочем, он был не так и далек от истины...

— А, это вы... а я думала... — начала оправдываться.

— Решил поесть... — одновременно со мной произнёс мужчина и осёкся, явно не зная, на чём теперь остановить взгляд.

И только в этот момент я осознала, в чём предстаю перед Его Светлостью: на мне лишь тонкое бельё, подаренное этим самым мужчиной, да уютные домашние тапочки. Всё. Никаких халатов, накидок или хотя бы попыток выглядеть пристойно.

Кристиан продолжал стоять, крепко прижимая к груди злополучную кастрюлю, словно она могла его спасти от происходящего. А я сгорала от желания сквозь землю провалиться... или хотя бы срочно материализовать на себе ещё пару слоёв одежды.