Истинная на сдачу, дракон в комплекте

Глава 26. Большая и почти дружная семейка

Александра

Пульс грохотал в ушах, словно сердце решило вырваться из груди, как дикий зверь, загнанный в угол. Я стояла в коридоре, вжавшись в стену, не в силах даже пошевелиться — мышцы будто окаменели, а дыхание сбилось. И только когда в холле хлопнула дверь, я вздрогнула, приходя в себя, и стремглав кинулась в комнату.

Подбежала к окну, отодвинув штору ровно настолько, чтобы между тканью и стеклом осталась едва заметная щель. Герцог быстро сбежал по ступенькам крыльца и устремился к калитке, а я все никак не могла оторвать взгляда от его фигуры — мне показалось, или он бросил взгляд в сторону моего окна?

Испугано застыла у стены, пальцами сжимая ткань подола. Сегодня я впервые за долгое время молилась. Всем известным мне богам, и даже тем, о которых слышала лишь пару раз. Только бы он остался жив. Только бы он вернулся целым и невредимым.

А когда ноги окончательно отказались меня держать, я осела на пол. Прижала колени к груди, обняла себя и замерла до самого рассвета.

Первый солнечный луч скользнул по полу — медленно, лениво, будто не спеша выгонял ночь прочь. Тело ныло от утренней прохлады и долгого сидения, но я не дала себе времени на сомнения. Поправив платье, я спустилась на первый этаж особняка. Нужно было чем-то заняться. Сделать хоть что-нибудь.

Там, в полутьме коридора, я и столкнулась с Орлином. Он возился с каким-то ящиком, вытащенным из-под лестницы, и, кажется, не ожидал меня увидеть.

— О, уже на ногах, барышня? — старик обернулся ко мне с ленивой улыбкой, отряхивая руки о фартук. — А я думал, вы ещё отдыхаете.

Я остановилась за пару шагов от него, чувствуя, как сердце всё ещё не вернулось в нормальный ритм после ночи.

— Герцог… он ушёл? — спросила тихо, стараясь, чтобы голос не дрожал.

— Ушёл, — спокойно подтвердил мой собеседник, словно речь шла о короткой вылазке за хлебом. — Сказал, вернётся к вечеру. Не беспокойтесь, он у нас крепкий.

Орлин подмигнул мне, словно всё это — просто очередной день в усадьбе, без опасности и тревоги. Я кивнула, сдержав желание выдать, что слышала больше, чем должна была. Нет, не стоит. Пусть думает, что я невинна, словно утренний румянец.

— Понятно. Спасибо, — тихо ответила я, и, не задерживаясь, направилась к дровнику.

Там за деревянной дверцей уже слышалось бодрое копошение. Наше крылатое воинство — шумные цыплята и упрямые гусята — явно проснулись раньше меня и теперь с энтузиазмом проверяли каждую щёлку в поисках приключений. Один пискнул особенно громко, будто объявляя построение.

Я усмехнулась. Ну что ж, хоть у кого-то сегодня планы повеселее.

Я потянула за скрипучую дверь дровника — и едва успела отпрыгнуть в сторону, как на меня вывалилась целая волна пернатых. Подросшие малыши — цыплята, гусята, один задиристый индюшонок (понятия не имею откуда он взялся) — бросились ко мне наперебой, галдя, пища, щёлкая клювами. Казалось, они наперегонки старались рассказать мне о своих важных птичьих делах, возмущённо жалуясь на тесноту, утреннюю задержку и, возможно, плохую вентиляцию.

— Хорошо-хорошо, выгуляю я вас! — рассмеялась, подхватывая одного особо наглого цыплёнка, который явно уже примеривался к моим шнуркам.

Но веселье прервалось резко. Из самого угла, куда не добрался даже утренний свет, донеслось глухое, чуждое дуновение — то ли шипение, то ли рык. В ту же секунду всё пернатое население замерло, уставившись туда, откуда уже неслась тёмная тень. И я, если честно, тоже застыла.

Он вырос. И, судя по всему, очень соскучился. Дракончик влетел в меня грудью, чуть не сбив с ног. Крылья его раскинулись по бокам, коготки вцепились в рукава — но нежно и сдержанно. Он жалобно заворчал, прижимаясь ко мне, словно котёнок с турбодвигателем.

— Ты… — выдохнула я, чуть улыбаясь, хотя сердце еще колотилось в груди. — Соскучился?

Он снова издрал из себя низкое, гортанное урчание — как будто что-то рассказывал, объяснялся, жаловался на жизнь и на мое отсутствие. Я осторожно провела ладонью по его голове — шершавой, с мелкой чешуёй, ещё мягкой на затылке. Малыш прижался сильнее, сдвинув морду под мою руку, и я машинально продолжила поглаживать, будто бы это была привычка — моя и его.

— Всё хорошо… Я здесь, — шепнула, чувствуя, как тёплое тело утихает, словно греется.

За мной, с гордостью и шумом, высыпала вся птичья орава. Они чеканили шаг, словно настоящая стража, и даже ленивый индюшонок, невесть откуда взявшийся в этой компании, теперь шёл чинно и с достоинством, будто был командующим операции.

Но стоило мне дойти до кормушек, как триумфальное шествие сменилось мрачной реальностью.

— Ах вот вы почему такие шумные с утра...

Кормушки зияли пустотой. Ни крошки, ни зёрнышка. Водопой тоже высох — деревянная кадка была пуста, только мокрое дно напоминало, что вода тут вообще когда-то была.

— Так, мои боевые, завтрак отменяется не по моей вине, — вздохнула я. — Сейчас всё исправим. Кто пойдет со мной за водой и зерном?

Птенцы переглянулись, как будто поняли, что распределение задач — это не их часть. Дракончик тихонько пыхнул и сел у моего подола, дожидаясь команды.

Что ж. Похоже, утро только начиналось.

А я глянула на опустошённые кормушки и поняла, что сама с этим бедствием точно не справлюсь. Проще было бы накормить мелкий гарнизон, чем вот этих с перьями, когтями и нескончаемым аппетитом. Гусята с цыплятами уже начинали подозрительно коситься на мои сапоги — не как на хозяйку, а как на запасной источник белка. И это было тревожно.

— Так, всё, мне нужен Орлин, — пробормотала себе под нос, как будто собиралась в бой.

Я развернулась и пошла в дом чуть ли не маршевым шагом в надежде, что старик где-то поблизости и не слишком занят своей вечной вознёй с инструментами, ящиками и своими мудрыми мыслями о жизни. Нашла я его в кладовой, где мужчина ковырялся в мешках, бурча что-то про мышей, которые в очередной раз перепутали зерно со своей собственностью.

— Орлин! — воскликнула я, заглянув в проём. — У нас катастрофа: птенцы требуют еды. Серьёзно, один уже попробовал клюнуть меня в коленку. По-моему, они переходят на осадный режим.

— Катастрофа, говорите? — хмыкнул мой собеседник, не поворачиваясь. — Ну, коль уж вас атаковали, значит, и правда пора вмешаться.

Он выпрямился, подхватил мешочек с зерном и подмигнул.

— Пойдём, раз у вас армия — значит, у меня мобилизация.

Вот так мы и направились вдвоём — я с вёдрами, он с зерном. И слаженно, почти как настоящая команда, принялись кормить всю эту мелкую пернатую ораву. Старик, конечно, ворчал для порядка, но действовал привычно, будто всю жизнь только этим и занимался. Я таскала воду, а мой помощник ровно и спокойно подсыпал в кормушки, приговаривая, кто сколько заслужил. В это мгновение усадьба казалась почти нормальным местом. Ну, если не считать дракончика, гордо восседавшего над своим тазом с кашей, и индюшонка, попытавшегося утащить ковш.

— Только гляньте на них, — пробурчал Орлин, наблюдая, как особенно наглый гусята влезли прямо в кормушку и теперь без зазрения совести сидели там, утопая по шею в зерне. — Жрут, как будто завтра не настанет. Или словно они — главные в этом доме.

— А вы уверены, что это не так? — не удержалась я, криво усмехаясь. — Я вот уже второй день подозреваю, что нас тут держат исключительно как обслугу.

— Ну, как знать… — проворчал старик, отгоняя гуся от собственного сапога. — Главное, чтобы жалованье платили яйцами. А не клювами.

Смех у нас был, конечно, нервный, но искренний. И тем не менее, в голове у меня вертелась одна мысль — назойливая, как муха в тишине.

— Орлин… — Я переступила с ноги на ногу, разглядывая уже вылизанные до донышка кормушки. — А мы вообще переживём зиму?

Старик бросил на меня взгляд, в котором на миг мелькнула усталость, но потом он только отмахнулся рукой:

— Селяне, что землю на восточном пагорбе взяли, обещали десятину. С каждого мешка — нам по уху. Так что будет у нас и зерно, и корнеплоды, и, если Видиус не рассердится, даже фасоль. А фасоль, между прочим, не только роскошь, но и гарантия… гм, долговечности.

— Это если град не прибьёт, — напомнила я, глядя в сторону облаков. — Или ржаники не налетят. Или кто-то не забудет, где склад с запасами.

Орлин буркнул что-то себе под нос, из чего я уловила только «женская логика» и «чтоб я ещё раз взялся за драконов». Но мысль меня не отпускала. Я подошла ближе, вытянула шею, заглянула ему через плечо и шепнула, как будто предлагала заговор:

— А если… мы посадим что-нибудь сами?

Старик выпрямился, словно струна, и медленно повернулся ко мне.

— Сами? Вы? — переспросил он, подозрительно вглядываясь в моё лицо, будто искал признаки жара или солнечного удара.

— Ну да, — пожала я плечами. — Вот прям там, за хлевом, где бывший огород. Земля неплохая, вроде. Можно зелень, редиску… может, даже тыкву. Или хоть салаты — на всякий случай. Вдруг они и правда помогут.

Мужчина молчал долго. Прямо очень долго. Я даже подумала, что он сейчас достанет метлу и выгонит меня обратно в дом. Но Орлин только почесал затылок и, наконец, тяжко вздохнул:

— М-да. Временами вы напоминаете мне мою бабку. Та тоже умудрялась даже на подоконнике что-то вырастить. Правда, чаще всего это была плесень. Но вы-то я погляжу амбициознее будете. Ну, ладно, пдавайте Попробуем. Посеем, польем. Попроклинаем погоду — всё по расписанию.

— Вот и славно, — улыбнулась я. — А если ещё и дракон поможет — будет вообще огород мечты. Представь: он поливает — ты собираешь — я командую. И все счастливы. Кроме, может, гусей.

— Гуси никогда не бывают счастливы, — буркнул мой собеседник. — У них по лицу видно.

— У них нет лица.

— Вот поэтому и видно.

Мы оба засмеялись. И в этот момент, среди гусячьего гомона, шороха драконьих когтей по камням и тарахтения пустых вёдер, я вдруг почувствовала, что здесь — среди всего этого хаоса — начинает появляться что-то настоящее. Дом. Или, по крайней мере, его подобие.

Орлин исчез всего на полчаса — а вернулся с таким видом, будто сходил в другой век и прихватил оттуда всё самое нужное. В одной руке у него была старая, но крепкая сапка, в другой — увесистая лопаша, а подмышкой он нёс несколько свёртков, перевязанных шпагатом.

— Ты что, ограбил сельсовет? — прищурилась я, глядя на этот сельхоз-арсенал. — Или у нас где-то тайный склад колхозника?

— Ничего не скажу, барышня, — ответил он с загадочным видом, — но если кто спросит — всё это давно лежало в подвале, и я к нему отношения не имею.

Я ума не приложу, где он всё это откопал. Может, и правда где-то под особняком была комната с запасами для конца света. А может, Орлин просто знал тайные тропы бывалых дачников. В любом случае, сейчас у нас был не только инвентарь для работы, но и возможность вырастить что-то свое.

Так и начался наш дачный сезон. Первый — в этом новом, немного странном, но всё больше родном мире. Мы разметили пару грядок за хлевом, отсыпали края камешками, чтобы гуси не считали это новым спальным местом, и дружно принялись за дело. Орлин копал, ворчал и бросал шутки, а полола, вытаскивая корни, как будто у меня за плечами было не меньше пяти дачных сезонов, а не пара смутных воспоминаний из детства. Даже дракончик выглядывал из-за поворота и наблюдал за нашими стараниями, словно завуч за уроком физкультуры: строго, но с интересом.

Я поймала его взгляд и тихо хихикнула.

— У нас тут, между прочим, серьёзный сельхозпроект, — сообщила я ему. — Так что, если захочешь полить, не стесняйся.

Дракончик шевельнул крылом, словно обдумывал предложение, но остался стоять на месте, продолжая наблюдение. Вид у него был крайне сосредоточенный, как у инспектора по урожаю.

И, знаете, порой мне казалось, что я действительно прожила здесь всю свою жизнь. Всё было как-то правильно, органично и тепло. Будто именно здесь мне и надо было оказаться — среди этих забот, среди этих людей и… не совсем людей.

Я подняла голову и огляделась. Гусята наперегонки бегали по двору, дракончик теперь следил за тем, чтобы никто не наступил на свежевскопанную землю, а Орлин ворчал на несуществующих кротов. Всё это казалось настоящим, уютным и каким-то удивительно... моим.

Но всё же иногда, когда ветер доносил запахи, от которых щемило сердце, или тени ложились на землю под тем же углом, что и в детстве… тогда нахлынувшие воспоминания цепляли за душу. Я вспоминала дом. Старую кружку с трещинкой, бабушкину шкатулку, тонкие нити разговоров, что не закончились, а просто обрывались однажды.

И мне становилось немного грустно. Совсем чуточку — как от любимой песни, что внезапно закончилась. Но в следующий момент я слышала, как дракончик чихает, распугивая гусят, или как старик роняет сапку себе на ногу и клянётся уйти на пенсию… и я снова смеялась.

Потому что знала: здесь у меня тоже есть дом, пусть и не совсем обычный.

И только одно омрачало наше почти сельское идилличное веселье — отсутствие Кристиана. Как бы мы с Орлином ни пытались выглядеть занятыми и увлечёнными — то перебирая семена, то борясь с особенно нахальной гусыней, которая решила, что новенькая грядка — её личная подстилка, — всё равно время от времени то он, то я исподтишка косились в сторону калитки.

Иногда даже одновременно — и тогда неловко отводили взгляды, делая вид, что вовсе не ждали никого. Просто, ну... проверяли, не идёт ли кто из соседей за солью.

Но калитка оставалась пуста. Даже скрип её, привычный и немного дребезжащий, не раздавался. Только ветер шевелил сухие травинки у забора, да цыплята щебетали где-то позади, наперебой делясь своими, видимо, очень важными птичьими новостями.

Солнце тем временем уже начинало клониться к горизонту, мягко окрашивая всё вокруг в золотисто-медовый цвет. Тени становились длиннее, а в груди всё явственнее чувствовалось ожидание — почти как щемящий ком под рёбрами. И тревога. Та самая, упрямая, что приходит тогда, когда дорогой человек не возвращается вовремя.

— Эх, не к добру так долго, — буркнул Орлин, почесав седину и кинув взгляд на небо, будто хотел вычитать из облаков прогноз.

Я промолчала. Просто стояла и тоже смотрела в ту же сторону, что и он, надеясь, что вот-вот за калиткой мелькнёт знакомая фигура — уверенная походка, чуть вздёрнутый подбородок, тот самый взгляд, который почему-то сразу возвращал ощущение безопасности.

Но пока — тишина. И закат.

Мы с Орлином закончили разметку грядок под аккомпанемент гусиных возмущённых реплик и надзора со стороны дракончика, который, похоже, назначил себя главным инспектором по посадкам. Пока я разглаживала землю, он разгуливал рядом с видом опытного агронома, иногда шипя на гусят, которые слишком близко приближались к свежевскопанному.

А когда последняя лунка была засыпана и семена — подписаны (точнее, мы просто воткнули палочки и понадеялись, что вспомним, где что растёт), наша дружная команда взялась за полив. Вёдра звенели, брызги летели на все стороны, а я уже не знала, кто мокрее — посадки, я или Орлин. Гусята носились по двору, скользили по траве и активно пытались пить из каждой лужицы.

— А может, устроим им пруд? Ну, такой... летний, гусячий. На троечку, но с сердцем.

Орлин буркнул что-то вроде «ещё только этого не хватало», но уже через десять минут сам деловито копал яму между деревцами у дальнего края двора. Я тем временем выудила из хлева свёрнутый кусок плотной ткани, смахнула с неё пыль и натянула в выемку — брезент, не иначе, пусть и слегка пахнет странно. Но главное — держит воду.

Залили, расправили края, и стоило последней капле упасть в импровизированный пруд, как туда тут же с радостным писком кинулись гусята. Один даже нырнул с таким видом, будто участвовал в олимпийском заплыве. Старик тут же хмыкнул, а я покачала головой:

— Всё, теперь мы им рай на земле устроили. Осталось диван и навес — и считай, открыли гусиный курорт.

— Осторожно, — фыркнул Орлин, — а то они сейчас там и плавать начнут.

— Только если дракон не решит, что это его личная ванна, — ответила я, глядя, как малыш крадётся к водоёму, подозрительно заглядывая в отражение.

— А ведь красиво вышло, — проворчал Орлин, явно не желая признавать, что горд собой.

— Почти как на выставке "Сельский уют и мелкие драконы", — хмыкнула я, вытянув ноги.

Остаток вечера мы просидели молча, наслаждаясь минутой покоя. Лавка под нами поскрипывала, будто разделяла нашу усталость, но терпела, как и мы. Вокруг — аккуратно размеченные грядки, свежие посадки, клумбы, щедро политая земля, и даже импровизированный пруд, вырытый под гусят, выглядел почти как дизайнерская идея, а не экстренная находка. Словно весь мир наконец выдохнули стал на какой-то миг — идеальным.

Я откинулась назад и прикрыла глаза, подставляя лицо заходящему солнцу. Его последние лучи щекотали кожу, мягкие и золотые, как воспоминание о чьём-то ласковом прикосновении. Всё вокруг дышало покоем — и тишина тоже была особенной: не неловкой, а той самой, в которой прячется понимание и общее чувство. Мы с Орлином молчали. Казалось, даже звук дыхания мог разрушить эту хрупкую, прозрачную гармонию — почти сказочную и почти нереальную.

Но тишина всё же была нарушена — не шумом и не случайным шорохом, а голосом. Таким знакомым, тёплым… и нужным, будто глоток воды после долгой дороги.

— Скучаете? — раздался он совсем рядом, и я мгновенно распахнула глаза.

У калитки стоял Кристиан. Его волосы были чуть растрёпаны, лицо утомлённое, но он улыбался. По-настоящему. Той самой улыбкой, от которой где-то в груди щёлкало, как если бы замок открывался — лёгкий, надёжный щелчок.

Мужчина потянул на себя щеколду и вошёл во двор.

— Вы вернулись, — выдохнула я, вскакивая с лавки и невольно приглаживая волосы, как будто они могли выдать всю мою тоску и нетерпение.

— Я же обещал, — ответил он, подходя ближе. — Хоть иногда, но слово держу.

И в этот момент стало понятно, что день действительно был удачным. И, возможно, впереди нас ждёт не только урожай. А как только калитка за Кристианом захлопнулась, у нас с Орлином будто открылось второе дыхание.

— Ну всё, барышня, расслабляться рано! — бодро пробасил старик, подхватывая пустые вёдра. — Герцог с дороги, а у нас тут, кроме воды и гусиного возмущения, ничего готового!

— Тогда на кухню марш-броском, — подхватила я, будто не провела целый день в огороде по уши в земле и гусях.

А пока герцог принимал ванну — о, этот заслуженный, долгожданный ритуал после дороги — мы вовсю хлопотали на кухне. Я начистила овощей, Орлин откуда-то достал кувшин с тёмным соусом, пахнущим специями и копчёной сливой, и уверенно начал колдовать у плиты. Мы почти не разговаривали — всё и так было понятно. Я подливала в кастрюлю воду, он мешал ложкой; я проверяла хлеб, он уже доставал из печи ароматные лепёшки. Всё шло ровно, слаженно, как будто мы не первый год делаем это вместе.

На столе один за другим появлялись простые, но сытные блюда, наполняя дом ароматами, от которых становилось тепло и спокойно. Будто всё снова стало на свои места — все были рядом, никто не спешил уходить, и больше не нужно было тревожиться.